The Source

Лишь во второй половине дня инквизиторы приступили к делам тех, кому предстояло сгореть на костре, и оправдание сему было в словах Иисуса Христа, которые приводятся в Евангелии от Иоанна: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают». И едва только был прочитан смертный эдикт, отцы церкви торжественно умыли руки, отрешаясь от судьбы приговоренных. Заключенные были переданы в руки светской власти с увещеванием, чтобы с ними обращались с заботой и без пролития крови.

Посему его одиночное заключение продлилось до конца 1540 года и еще весь 1541 год. Все это время он должен был платить солидные суммы за свое содержание и сбор доказательств против себя. И независимо от исхода грядущего процесса финансово Ксимено был разорен, и он это знал.
Отделение инквизиции в Аваро должно было действовать столь осмотрительно из-за важности того дела, которым оно занималось. Прежде чем обрести власть в Испании, инквизиция существовала как рука церкви шесть или семь столетий, в течение которых защищала церковь от многочисленных ересей. Первые пятьсот лет своего существования она в целом представляла собой довольно незначительное ведомство. Когда же во главе его встал Томас де Торквемада, он возвысил инквизицию Испании, сделав ее независимой и от папы, и от императора, а полицейские функции этой организации, изменившись, стали вызывать ужас и панику: за семнадцать лет было уничтожено почти 120 тысяч испанских интеллектуалов. Теперь, когда Торквемада скончался и вера была надежно ограждена от ложных посулов, пришло время ослабить террор, но в этот момент Мартин Лютер в Германии провозгласил самую опасную ересь из всех, и даже последний дурак убедился, какую опасность истинной Христианской Церкви несет протестантство. Опасность представляли и некоторые христиане, такие как Эразм Роттердамский. В своих книгах они издевательски высмеивали Церковь. Но и этого было мало. Выяснилось, что еврейские семьи, несколько столетий назад обращенные в христианство, тайно придерживались древних еврейских ритуалов. Так что Церковь подвергалась осаде и снаружи и изнутри, и только на инквизицию, которая была даже выше папы, возлагалась надежда, что она сможет выкорчевать ереси, сжечь оскорбительные книги и выследить лютеран и тайных евреев.

– В убожестве вашего ничтожества вы утверждаете, что Бог един, хотя мы-то знаем о существовании Троицы. Как вы можете быть настолько слепы? Настолько глупы? Так упрямы? Почему вы так упорно держитесь за свой Ветхий Завет, хотя мы доказали, что он ложен? Почему вы отказываетесь принять блистательный Новый Завет, который, вне всякого сомнения, содержит истину? Бог троичен в лицах, и весь мир признает этот факт. Неужели вы не понимаете, что ваш Ветхий Завет был вручен вам лишь временно, чтобы проложить путь слову истины Нового Завета? Почему вы так цепляетесь за свои ошибки? Почему?

В 1492 году после более чем семисот лет верного служения Испании, евреи были изгнаны из этой страны. Они перебрались в Португалию, где их подвергали гонениям, насильно крестили, а потом изгнали и оттуда. В Италии и Германии им создавали бесчеловечные условия бытия и заставляли носить уродливые одеяния. И через почти одинаковые промежутки времени против них выдвигали обвинения в убийстве христианских младенцев, на крови которых якобы замешивалась пасхальная маца. Их обвиняли в отравлении колодцев, в распространении холеры, в умении заражать крыс чумой, от которой вымирали христианские общины, а также в том, что, прикидываясь католиками, они во время Святого причастия хитро прятали облатку под языком, чтобы потом использовать ее в своих богохульных черных мессах. В то время, когда росли и расширялись границы свободы, на евреев постоянно налагались все новые ограничения: куда они могут ездить, что они должны носить и, особенно, какими делами им позволено заниматься.
В этот золотой век открытий евреи открывали для себя лишь узы и страдания. Каждый раз, когда еврея обвиняли в убийстве христианского ребенка, хотя такое обвинение никогда не подтверждалось, волна жуткого погрома сметала еврейскую общину. Каждый раз, когда преступление совершалось неподалеку от еврейского квартала, в его пределы врывались разгневанные христиане и сжигали обитателей квартала живьем. Пo всему христианскому миру во время Святой недели монахи читали такие проповеди против евреев, что разъяренные прихожане, покидая церкви, убивали и калечили любого еврея, что попадался им по пути, считая, что тем самым почитают Того, кто был распят в Страстную пятницу и воскрес в Пасху.
Почему же христиане, которые обладали всей полнотой власти, не уничтожили всех евреев раз и навсегда? Их оставляли в живых потому, что христианские теологи из какого-то абзаца в Новом Завете вывели сомнительную теорию, что Иисус Христос не вернется на землю, принеся с собой Царствие Небесное, пока все евреи не обратятся в христианство. В то же время надо было иметь под руками 144 000 необращенных евреев, дабы они опознали Его и засвидетельствовали Его приход. Из этой двусмысленной теории вытекали два направления действий. Евреев было необходимо обращать в христианство, а тех немногих, которые откажутся, должно содержать в таком явном убожестве, дабы любой, кто взглянет на них, мог убедиться, какая судьба ждет людей, которые отвергли Иисуса Христа. Так что еврейские кварталы умножались, суровость законов возрастала, и каждый год на евреев обрушивались невероятные кары. Словно церковь сохраняет их в живых, дабы напоминать о пришествии Мессии, как человек сохраняет ноющий зуб в челюсти, чтобы он напоминал о бренности бытия.
У евреев было только два пути, которые позволяли чувствовать дух времени: им все еще разрешалось быть ростовщиками, что и помогало им оставаться в живых; а в 1520 году печатник сделал в Венеции полную печатную копию Талмуда. Христиане испытывали такую острую ненависть к этому шедевру еврейской мысли, что власти в Италии, Испании, Франции и Германии сплошь и рядом сжигали его, и когда наконец его взялись печатать, то был известен лишь один оставшийся манускрипт. Собрание еврейской мудрости было сохранено буквально чудом… а венецианский печатник, который спас законы иудаизма, был христианином.

Мы были крестоносцами духа, и, если кто-нибудь из вас спросит, почему же нас постигла такая трагедия, я не смогу этого объяснить, но столетия назад, когда такой великий человек, как святой Августин, был свидетелем подобных же времен, он обратился к таким же растерянным слушателям: «Ибо мир подобен прессу для оливкового масла, и люди постоянно находятся под давлением. Если вы представляете собой лишь осадок масла, то так и останетесь на решете, но если вы чистое масло, то попадете в сосуд. Однако избавиться от этого давления невозможно. Присмотритесь к осадку, присмотритесь к маслу и выбирайте, кем вам быть, потому что давление существует во всем мире – войны, осады, голод, беды государства. Все мы знаем людей, которые ворчат и сетуют под таким давлением, но они – тот самый осадок, который потом отбрасывает решето. Их цвет черен, потому что они трусы. Им не хватает благородства. Но есть и другой вид людей, которым свойственно благородство. Такой человек испытывает то же самое давление, но он не жалуется. Потому что в сопротивлении ему он избавляется от всего лишнего. Именно давление очищает его и придает ему благородство».

Еврей пропустил этот вопрос мимо ушей и сказал:
– Маймонид составил список из тринадцати примет, по которым можно отличить еврея. Он включает в себя…
– Почему ты все это помнишь? Ты что, священник?
Бородатый еврей посмотрел на рыцаря и улыбнулся. Двести лет род этого крестоносца жил на родине евреев, и, тем не менее, он понятия не имел, что у евреев давно уже нет священников. Еврей не стал отвечать на его вопрос, а вернулся к списку и стал загибать пальцы.
– Еврей верит в Бога. Верит, что Тот един, что у Него нет физического обличья и что Он вечен. Только Богу можно поклоняться, но следует почитать и слова Его пророков. Величайший из них – Моисей, наш Учитель, и законы, полученные им на Синае, пришли прямо от Бога. Еврей повинуется этому закону Моисея. Он верит, что Бог всезнающ и всемогущ. Он верит в воздаяние и в кару – и в этом мире, и в другом. Он верит в приход Мессии, когда восстанут мертвые.
– Во многое из этого я и сам верю, – сказал Фолькмар. – Так в чем же разница?
Еврей помедлил с ответом, глядя на католическую церковь Святых Петра и Андрея. Ему не очень хотелось отвечать – чтобы не обидеть рыцаря, но Фолькмар почувствовал его настроение и сказал:
– Продолжай. Я ведь не священник.
Еврей снова вытер руки и подошел поближе:
– Вы верите в триединство Бога, что в теле Иисуса Он обрел человеческую форму, в которой и следует поклоняться Богу. А мы – нет.
Граф Фолькмар инстинктивно отпрянул от еврея.

Таким образом, в многобашенном городе Акре, столь величественном, когда смотришь на него издалека, на самом деле существовали одиннадцать отдельных общин, объединенных только общим страх перед готовым вторгнуться врагом: венецианские, генуэзские и пизанские кварталы; ордена госпитальеров, тамплиеров и тевтонцев; Римская, Византийская, Греческая и Монофизитская церкви – и к тому же еще слабая одиннадцатая община, Иерусалимское королевство, управляемое симпатичным, но беспомощным молодым королем, близкое окружение которого успешно скрывало от общества тот факт, что он был эпилептиком.

Оборона города лежала не на привычной армии, а на монахах, входивших в тот или иной военный орден – тамплиеры, госпитальеры, тевтонцы, – и каждый из этих самодостаточных отрядов подчинялся лишь своим правилам, сам себя обеспечивал и вел непрестанную войну против всех других. Монахам-рыцарям, возглавлявшим эти ордена, было разрешено самостоятельно заключать договоры с мамелюками и самим решать, когда и как начинать боевые действия. Заставить всех трех принять общий план обороны было исключительно трудно, если вообще возможно. В Акре каждый орден имел собственный укрепленный район, не исключая и итальянские кварталы, и в каждом было свое отдельное самоуправление. Монахи и купцы смотрели друг на друга с презрением, но, поскольку они зависели друг от друга, мир хотя и с трудом, но удавалось поддерживать.

В Назарете, продолжавшем оставаться надежным оплотом христианства на этой земле, которой уже завладели неверные, Фолькмар, оставив своих спутников, направился в грот, где архангел Гавриил сообщил Деве Марии, что ей предназначено стать Матерью Иисуса. Это было мрачное место, напоминающее скорее глубокую пещеру, чем грот; стены были покрыты сыростью. Стоя в узкой пещере, Фолькмар остро чувствовал присутствие Марии и Гавриила. Именно ради этого дрались и умирали немцы, французы и англичане: чтобы христианский мир мог спокойно посещать эти святые места и поклоняться им, но после двухсот лет войн рыцари Ма-Кёра могли посещать эти благословенные места только с молчаливого согласия мамелюков, бывших рабов. Так в чем была ошибка? Почему многочисленные Фолькмары не смогли удержать Назарет, а Болдуины – Иерусалим? Почему места страстей Господних оказались в руках неверных, навечно потерянные для христиан?

– Почему бы тебе не отослать его обратно в Германию? – предложил Музаффар.
– Мой отец побывал в Германии, и я помню, как он рассказывал, что по сравнению с нашей жизнью в Ма-Кёре германцы живут подобно животным. Они же считали, что отец стал настоящим арабом, и сомневались, можно ли доверять его религиозности. Он рассказывал, что они с кузенами почти не понимали друг друга: он любил учиться, а они даже читать не умели; он любил философские дискуссии, а они знали только охоту. Короче, он обрел цивилизацию от арабов, а его родственники предпочли оставаться варварами, полными подозрительности. И когда его тягостный визит подошел к концу, все испытали неподдельное облегчение, видя, как он уезжает. Да и он сам чувствовал себя точно так же. Не думаю, что моему сыну понравится в Германии.