The Source

Леон Беркес родился в ортодоксальной еврейской семье в Бруклине. Он основательно разбогател, основав ряд кошерных отелей в Кэтскилле, а когда было создано Государство Израиль, испытал сильную внутреннюю потребность присоединиться к нам, но процветавший бизнес требовал его постоянного присутствия. Он продолжал оставаться в Америке, втайне стыдясь самого себя и бормоча друзьям: «Будь у меня мозги, я бы был там и помогал настоящим евреям». Едва только отметив свое шестидесятилетие, он решительно передал все свои отели двум зятьям, «отличным еврейским ребятам», как он называл их, и отправился в Израиль, полный желания вложить четыре миллиона долларов в еврейское государство. Естественно, он решил заняться гостиничным делом, открыв отель в Акке, и, как правоверный еврей, оповестил, что его гостиница будет кошерной. Около сорока лет он руководил такими заведениями и с уважением относился к древним законам питания Торы, но, явившись в израильский раввинат за лицензией, столкнулся с массой оригинальных проблем. В Талмуде говорится, что в Шаббат можно работать только в случае крайней необходимости, которая включает в себя приготовление пищи, – но официантам запрещено записывать заказы и выписывать счета, поскольку это не «крайняя необходимость». Беркес посетовал: «Это означает дополнительную работу, но если таков закон, о'кей». Затем раввины предупредили: «Надо строго соблюдать все религиозные праздники», и Беркес заверил их, что в Америке он так и делал. В дни праздников он запрещал своему джаз оркестру исполнять музыку, но раввины сказали: «Мы считаем, будет более достойно, если ваш оркестр будет молчать девять дней перед 9 Аба». Беркес сказал: «Это обойдется мне жутко дорого, но если этого требует еврейство, о'кей». Затем раввины указали, что в Торе четко и ясно говорится: «Да не зажжешь ты огня в своем жилище в день Шаббата», на что Беркес сказал: «Огня у меня никогда не бывает», но они объяснили, что в последние годы было установлено – слова эти имеют отношение и к электрическим выключателям, в которых может случайно проскочить искра. Они потребовали, чтобы с вечера пятницы и всю субботу лифты в отеле стояли. Он сказал: «Люди будут ворчать, но если таков закон… о'кей». Но когда раввины настоятельно потребовали, чтобы автоматические двери, которые вели из обеденного зала на кухню, тоже оставались в бездействии, дабы в их механизме случайно не проскочила искра, Беркес сказал: «Это уже чересчур». Раввины предупредили: «Если хоть одна дверь шевельнется, мы лишим вас лицензии». На что Беркес ответил: «Вашими стараниями оказывается, что быть евреем слишком сложно». И уехал обратно в Америку.

В Пятикнижии закон Бога изложен в ясных и жестоких выражениях: «Бастард никогда не войдет в собрание Господа; до десятого поколения не войдет он в него…» Десять поколений было образным определением вечности, и в Палестине этот закон жестко соблюдался: на бастардах отныне и навеки лежало клеймо отщепенцев. Конечно, в простых случаях, когда незамужняя девушка рожала ребенка от неженатого мужчины, о незаконнорожденности речь не шла, потому что девушка могла выйти замуж, и ее ребенка усыновляли. Не считалось, что женщина рождала бастарда, в тех нередких случаях, если еврейская женщина становилась жертвой насилия солдатни, потому что такой ребенок наследовал еврейство от матери и легко входил в еврейскую жизнь; но когда такой мужчина, как Иоханан, добровольно вступал в интимные отношения с замужней женщиной, их отпрыск получал клеймо бастарда и община никогда не принимала его.

...в течение девяти лет, с 330 го по 338 год, толкователи обсуждали лишь одну многозначительную строчку из Торы. Бог впервые высказал это требование в Книге Исхода, а затем, явно считая его важным для Его планов по отношению к евреям, еще дважды повторил это предупреждение: «Ты не должен варить агнца в молоке его матери». Это было все, что сказал Бог: может, он не хотел обижать мать козу, давая знать, что ее отпрыск не будет сварен в ее же молоке. Или же это ограничение вводилось потому, что так поступали жившие к северу хананеи, а все, что делали хананеи, отвергалось. Как бы там ни было, Бог несколько раз повторил это простое указание, и на раввинов пала обязанность истолковать его.
Когда они внимательно изучили загадочное предложение, стало ясно, что оно базируется на трех словах. «Варить», скорее всего, включало в себя все виды приготовления пищи. «Агнец» могло означать все виды мяса. А «молоко» должно было обозначать все возможные разновидности молочных продуктов. На этих трех начальных объяснениях толкователи начали создавать те сложные законы питания, которые стали отличительной особенностью евреев. Развернуть их в такую систему могли только особо одаренные люди, которые из этой краткой заповеди Бога создали и порядок, который должен царить на кухне, и законы приготовления пищи, обязательные для выполнения всеми евреями. Ритуал питания обладал определенной красотой и соответствовал санитарным требованиям своего времени. Молоко и мясо надо было хранить отдельно, потому что мельчайший след того или иного осквернял другой продукт, а капля молока, случайно попавшая в горшок для варки мяса, приводила к тому, что горшок разбивали на куски, лишь бы община не узнала об этой оплошности.

– Ключом к пониманию еврея, – насмешливо сказал он, – служит мой любимый абзац из Торы. Итак, Моисей был прославлен, как величайший человек из всех, живших на земле, который лицом к лицу встречался с Богом… и все такое. Но что было самым главным, сказанным о нем как о человеке… о живом человеке. Мне кажется, что это было мудрейшим озарением… Вот почему я и люблю Пятикнижие. Но первым делом мне придется процитировать версию короля Джеймса: «И когда Моисей умер, он уже достиг возраста в сто и двадцать лет: глаза его не видели, и сила естества покинула его». – Элиав повторил последние слова: – «И сила естества покинула его». Но в нашем еврейском оригинале восхваление великого человека кончается так: «Но влага его не истекла до конца». – Элиав закрыл книгу и положил на нее руки. – Человек, который знавал Бога, который создал народ и дал нам закон, которому мы и сейчас следуем. А когда он умер, о нем сказали: «Он все еще мог действовать в постели». У нас очень мощная и отважная религия, Кюллинан.

29 ноября 1947 года Организация Объединенных Наций в Нью-Йорке 33 голосами против 13 приняла решение вернуть Англии мандат, врученный ей старой Лигой Наций. В соответствии с ним она несла ответственность за управление территорией, известной под именем Британская Палестина. И проблема, что теперь делать с ней, перешла в ведение Объединенных Наций. Специальный комитет принял решение, что эта страна должна быть разделена на три части: арабское государство в материковой части, населенное преимущественно арабами, еврейское государство вдоль побережья Средиземного моря с преобладанием еврейского населения и между ними – Иерусалим под международным управлением, в равной мере принадлежащий мусульманам, евреям и христианам, поскольку этот город считался святым для всех трех религий.
Но в первое же утро после принятия этого решения арабы Палестины показали всему миру, как они собираются действовать. Напав на мирный еврейский автобус, они убили пять человек и ранили семерых. Конечно, это была не первая стычка сторон, но она стала детонатором необъявленной арабо-еврейской войны, участники которой дрались, чтобы к тому дню, когда разделение войдет в силу и начнется открытая война, иметь территориальное преимущество. В течение последних месяцев действия мандата англичане честно пытались установить хоть какой-то мир, но по мере того, как перестрелки усиливались, а поселения затягивались дымом пожарищ, англичане ясно дали понять, что они настроены уходить. 15 мая 1948 года они оставили эту землю, предоставив арабам и евреям делить ее в ходе военных действий. В тяжелые месяцы конца 1947 года и начала 1948-го англичане столкнулись с нелегкими проблемами, в которых они обвиняли евреев. Правительство в Лондоне внешне делало вид, что оно совершенно беспристрастно, но его люди, работавшие в Палестине, все чаще принимали сторону арабов, и было совершенно очевидно, что, как только решение об отводе всех английских сил начнет действовать, а это произойдет со дня на день, у арабов уже будет масса преимуществ, а положение евреев заметно ухудшится.

Куллинейн понял: не стоит надеяться, что католическая Ирландия и католическая Испания найдут общую точку зрения. Он сомневался, что когда-нибудь таковые появятся у мусульманской Турции и мусульманской Сирии, поскольку религия не является надежным основанием, на котором можно было строить нацию или сообщество наций. И он предвидел, что в отдаленном будущем именно панарабизм, а не религия объединит такие подлинно арабские страны, как Сирия, Ирак и Саудовская Аравия, а окружающие их неарабские государства пойдут дальше своим историческим путем: на западе мусульманский Египет попытается занять лидирующее положение среди народов Африки, а к северу мусульманская Турция объединится с Европой. Решающим фактором станет национализм, а не религия. Куллинейн часто размышлял, достаточно ли мудро поступает новое государство – Израиль, – объявив о своей глубокой преданности одной вере, какой бы она ни была древней и укорененной на этой земле. Его удивляло влияние религиозных партий в правительстве, место религии в школах и тот факт, что Израиль, так же как и старая Турция, передал рассмотрение гражданских дел, таких, как брак и наследование, в религиозные суды, где с евреями разбирались раввины, с католиками – священники и с протестантами – пасторы. Как хороший христианин, он не мог не прийти к выводу: такой была Византия шестнадцать веков назад. Почему же новое государство по своей воле настаивает на повторении тех же ошибок? Он чувствовал, что в один прекрасный день ему придется обо всем этом расспрашивать Элиава, потому что евреи явно считали, что их религии присущи некоторые особенности, которые уберегут их от ошибок других религий.