Лев Толстой в исполнении мастеров художественного слова

Толстой при всей своей схожести с другими русскими классиками XIX века всё же удивительно своеобразен. Больше всего поражает в нём огромная плотность ярчайших образов, практически полное отсутствие "воды", что особенно удивительно для произведения столь большого объёма. По причине того, что своими яркими пассажами Толстой постоянно подстёгивает воображение читателя, читать роман интересно на протяжении всего текста. Здесь нет скучных мест, которые хочется скорее пробежать глазами. Поражают своей натуралистичностью тюремные сцены. Это при том, что написан роман более ста лет назад и без использования ненормативной лексики.

Почему об этом произведении Толстого пишут как о любви Карениной ? Разве она главный герой книги ? Совсем нет ,конечно она один из главных персонажей ,но вовсе не о ее любви пишет Толстой .Главный герой конечно же Левин ,а если еще правильнее его семья ,молодая семья Левина. Каренина же всего лишь антипод ,dernière mode.
Параллельно в книге две семьи ,в общем то обычная семья Левина с Кити Щербацкой и необычная "новая семья" Карениной с Вронским. Будничные проблемы Левина и Кити против любви "о которой говорит весь Питербург" Карениной и Вронского. Семья Вронского разрушающая все с чем ни прикоснется и в итоге саму себя тоже. И семья Левина приносящая тихое семейное счастье и самим героям и их окружающим. Лев Николаевич как бы обращаясь к читателю спрашивает а что такое эта ваша любовь ? Что дает она вам ? Книга на все времена ,особенно учитывая тот факт что семейные ценности в 21 веке под еще большим давлением чем в во времена автора книги.

Очень тяжело писать рецензии на классику, в особенности на российскую классику, в особенности после школьных сочинений типа "Что автор хотел сказать...". Я этого так накушалась в школе, что не прикасалась к классике почти 14 лет, а теперь вот снова решила попробовать и первый же блин комом - не то я выбрала произведение, чтобы легко и просто снова войти в волну :)

Сразу хочу сказать, что этот роман, на мой субъективный взгляд, романом не является - это вполне себе философский трактат, в который лишь приличия ради добавлены несколько героев. Это произведение Толстой использовал для того, чтобы рассказать всем о своей жизненной философии, к которой он шел много лет, вот только форму он для этого выбрал неподходящую:

1. Главные герои прописаны весьма поверхностно - видно, что они лишь ширма, вспомогательное средство для того, чтобы изложить нам свои взгляды под прикрытием их жизненной истории. Их поведение неправдоподобно и неестественно. Совершенно непонятно каким образом и в какой степени Дмитрий Нехлюдов дошел до своего "глубокого падения", но еще более непонятно и неправдоподобно то, как он всего лишь от одного вида Катюши на скамье подсудимых вдруг резко все понял, раскаялся и встал на путь "перерождения". Причины и мотивы "падения" Катюши вполне понятны, а вот причины уже ее "перерождения" также остались за кадром.

2. Толстой настолько хочет прямо-таки вдолбить нам в головы свою точку зрения, что становится не только навязчивым и необъективным, но и нелогичным. Он пишет, что

но при этом все богатые и хоть сколько-нибудь облеченные властью люди у него мерзавцы и негодяи, а в большинстве еще и идиоты; если же среди них каким-то чудом окажется порядочный и умный человек, то он всенепременно либо обманывает сам себя, чтобы не видеть окружающих ужасов, либо заливает этот ужас алкоголем. Ну а все крестьяне и рабочие те, разумеется, сплошь положительные. Особенно арестанты: уголовные, ссыльные, каторжные - но все как один замечательные люди с глубоко чувствующей душой и гораздо более достойные чем те, кто их судит. Здесь нет никаких оттенков и полутонов, только черное и белое, только хардкор.

3. Философские воззрения Толстого весьма спорны и неоднозначны, но подаются как истины в последней инстанции (например, как абсолютная необходимость преподносится мысль об отмене всей судебной системы ибо человек не имеет права судить). Нужно думать и делать так и только так, а если думаешь и делаешь иначе, то ты, мягко говоря, неправ и вообще нехороший человек.

Не могу сказать, что все было совсем плохо - в книге есть и множество плюсов:

• Читается очень легко: прекрасный язык, емкие описания. Первая часть романа (в которой больше художественного, а не философского) была прочитана почти за один присест - так легко и плавно шло чтение. Но даже философские рассуждения читаются довольно легко.

  - Красочные яркие и самобытные второстепенные персонажи - их много и они разные, и все они запоминающиеся, у всех есть какая-то изюминка, своя история, которая открывает нам что-то новое и неизведанное.

  - Сложность поднятых вопросов - мне не близка точка зрения Толстого, но он определенно не оставляет читателя равнодушным. С ним можно соглашаться или спорить, но думать при этом все равно придется.

Писать отзывы на классику - дело неблагодарное. Кто-то скривит губы оттого что у автора только дошли руки прочесть нетленку, а "мы это еще в школе проходили". Кто-то удивится выбору, а у кого-то рот останется перекошенным потому что он всегда был кривым, как и мозги. Но Толстой велик. И понимаешь это с первого предложения, абзаца. Так случилось, что я пришел к русской классике уже после 30. Не скажу что не читал ее ранее, но такого интереса не было. А теперь есть. И "Воскресение" Толстого - прекрасно в силу своего трансцендентного гуманизма, глубины, нетрадиционного взгляда на жизнь и актуализации ценностей, которые вечны.

“Хорошая книга оставляет в тебе желание эту книгу перечитать. Великая книга побуждает тебя перечитать собственную душу.”
Ричард Флэнаган

Именно такой книгой, на все века, и является роман “Воскресение” Льва Николаевича Толстого.

Проблемы несовпадения собственного мироощущения с общепризнанным и негласно принятым в обществе, полнейшее несоответствие собственных оценок, критериев, границ дозволенного, уровня глубинных моральных принципов, по которым бы хотелось, но не можется жить, всё это серьёзно ранит внутри и яро противопоставляет внешним условиям жизни главного героя, князя Нехлюдова, являющегося несомненной и выдающейся, по своему внутреннему мирооустройству, морально-этическо-духовной аномалией не только для своих современников, но и для землян любой из эпох.
С какого-то момента своей жизни, по-прежнему восторженно паря на крыльях своей, такой чистой, живой, открытой, всепоглощающей, молодости, он всё чаще сталкивается с неявной, но от этого не менее тяжёлой и, с каждым прожитым днём всё в большей мере, приземляющей его вдохновение действительностью.

“Нехлюдов в это лето у тетушек переживал то восторженное состояние, когда в первый раз юноша не по чужим указаниям, а сам по себе познает всю красоту и важность жизни и всю значительность дела, предоставленного в ней человеку, видит возможность бесконечного совершенствования и своего, и всего мира и отдается этому совершенствованию не только с надеждой, но и с полной уверенностью достижения всего того совершенства, которое он воображает себе.”

Однако, быть самим собой и, тем более, жить в согласии со своими, такими ещё несформировавшимися и без основательного, закалённого в жизненных боях, стержня, непросто молодому, не от мира сего, князю. Он всё чаще сталкивается с тем, что его возвышенные и направленные к высшему идеалу принципы, взгляды на жизнь через “розовые очки”, помыслы о светлом для всего человечества будущего, словно ласковые и нежные волны разбиваются о суровые скалы (мнения, мысли, речи, реакции на его помыслы и поступки) окружающих его людей, как близких родственников, так и знакомых, да и просто чужих людей, которые не сговариваясь постоянно твердят ему одно и то же: он не прав, он заблуждается, на самом деле всё не так, как он себе представляет. И молодой человек, незаметно для самого себя, сначала понемногу, а после всё больше и больше, вплоть до полнейшего перерождения (полной перезагрузки, выражаясь современными терминами), внутренне меняется, изгибаясь именно в том направлении, которое ему указывает современное ему общество.

“И вся эта страшная перемена совершилась с ним только оттого, что он перестал верить себе, а стал верить другим. Перестал же он верить себе, а стал верить другим потому, что жить, веря себе, было слишком трудно: веря себе, всякий вопрос надо решать всегда не в пользу своего животного я?, ищущего легких радостей, а почти всегда против него; веря же другим, решать нечего было, все уже было решено, и решено было всегда против духовного и в пользу животного я?. Мало того, веря себе, он всегда подвергался осуждению людей, -- веря другим, он получал одобрение людей, окружающих его.”

В результате этой перезагрузки за короткий промежуток времени, называемый отрочеством и юностью (не спасло и то, что изначально это было нечто чистое, светлое, не тронутое развращающим и разлагающим влиянием общества), человеческое существо под названием князь Нехлюдов превращается в настоящего, полноправного и полноценного деятеля своего времени, взирающего на окружающих людей с высоты своего положения в обществе. Теперь уже он полновластный хозяин и властелин, для удовлетворения потребностей которого и создан весь этот мир. Причём, внутренний детско-подростковый лепет, включая восторженно чистое отношение ко всем людям, и конкретно к великому чуду жизни, женщине (а ведь для кого-то это мама, сестра, жена, друг, любимый человек), отправлен вместе с некогда обожаемыми, а теперь абсолютно не интересными игрушками, в тёмный чулан.
В потоке всепоглащающего духовного падения, при этом неявно, но не менее рьяно поддерживаемого современным обществом, на фоне животно-материалистического угара, руководствуясь только чем-то звериным и не подобающим истинному человеческому предназначению, князь Нехлюдов и не заметил, как морально убил своего друга детства, беззащитную, не нашедшую в себе сил отказать самому князю, при этом искренне верящую в торжество добра и чистоты, до конца так и не осознавшую, как настоящий друг мог так поступить с ней, до последней страницы открытую и искренне преданную ему Катюшу Маслову.
Легко и, даже небрежно, перелистнув эту очередную страницу своей жизненной повести, в которой главной движущей силой постепенно становится постоянный поиск всё новых и новых развлечений и сумасбродных подвигов, бывший потенциальный носитель чистоты, а теперь полное и, главное, грязное, соответствие, как приятно быть своим среди себе подобных, существо, князь Нехлюдов, отбыл к несомненно ждущим его, грядущим победам.
Прошло целых десять лет. Князь Нехлюдов, возможно, так и остался бы тем, во что он превратился, полностью потеряв себя под воздействием окружающего общества. Хотя можно ли назвать это объединение корыстных потребителей, готовых на всё ради своей выгоды, словом общество, тем более высшее общество? На само деле, это безвольное стадо, сборище оригинальных, даже выдающихся, но при этом всё же однотипных игроков, не способных заново написать правила игры и поэтому всегда, везде и безусловно ставящих превыше всего лишь собственное положение, дающее возможность удовлетворять безграничные эгоистические потребности. Вмешался, как принято говорить в подобных случаях, его величество случай. Отбывая общественную повинность на очередном заседании суда, положение обязывало иногда присутствовать среди присяжных, Нехлюдов узнал в одной из обвиняемых свою первую, хотя и весьма мимолётную, и тем более, до конца неосознанную, первую любовь, ставшую впоследствии продажной женщиной. И какова же была его реакция при этом весьма маловероятном событии?

“Но вот теперь эта удивительная случайность напомнила ему все и требовала от него признания своей бессердечности, жестокости, подлости, давших ему возможность спокойно жить эти десять лет с таким грехом на совести. Но он еще далек был от такого признания и теперь думал только о том, как бы сейчас не узналось все и она или ее защитник не рассказали всего и не осрамили бы его перед всеми.”

Всё верно. А как ещё могло отреагировать подобное Нехлюдову существо, погрязшее лишь в оценках таких же как и он, нулевых по уровню духовного развития существ (как бы чего не всплыло?) и давно и напрочь утерявших способность к самостоятельному мышлению и тем более не обладающим собственными моральными принципами и неприступными для духовных ничтожеств ступенями? Мгновенного чуда перерождения (обратной перезагрузки) не произошло. Но процесс пошёл, внутри что-то зашевелилось и гордо подняло голову, несмотря на, годами методично подбрасываемый обществом, мусор. Жаль, что уважаемый Лев Николаевич не остановился достаточно подробно на данном моменте. Ведь для старта подобного процесса (перезагрузки) нужны и впрямь колоссальные внутренние, прежде всего духовные, резервы. А откуда они вдруг взялись бы в разложившемся и погрязшем в болоте животной жизни существе и какой природы была бы эта волшебная, очистительная энергия? Интересно было бы спросить его об этом.
В какой-то момент в жизни князя Нехлюдова всё резко переменилось. Осознав всю глубину своего падения, он вдруг проникся идеей необходимости своего спасения, в связи с чем решил полностью посвятить свою жизнь облегчению страданий Катюши Масловой.
Князь, с головой окунувшись в современную ему систему судопроизводства, был поражён открывшимися ему и ужаснувшими его своей бессмыслицей картинами новоявленного мира. Причём, именно того, тщательно продуманного мира (суды, тюрьмы, карцеры, поселения,…), который и стоит на страже интересов подобных Нехлюдову сливок общества. В этот момент князя вновь накрыл мучивший его в молодые годы вопрос, кто есть я и кто эти окружающие высокопоставленные лица, принимающие столь важные для судеб других людей решения?

“В воображении его восстали эти запертые в зараженном воздухе сотни и тысячи опозоренных людей, запираемые равнодушными генералами, прокурорами, смотрителями, вспоминался странный, обличающий начальство свободный старик, признаваемый сумасшедшим, и среди трупов прекрасное мертвое восковое лицо в озлоблении умершего Крыльцова. И прежний вопрос о том, он ли, Нехлюдов, сумасшедший, или сумасшедшие люди, считающие себя разумными и делающие все это, с новой силой восстал перед ним и требовал ответа.”

Пока ещё подобные темы лишь частично занимали внимание князя. Основным же неразрешённым для него вопросом по-прежнему оставался следующий: как смыть с себя грех, связанный с Катюшей Масловой?
Ему казалось, что он сделал абсолютно всё от него зависящее, предложив ей официально зарегистрировать их отношения. Однако, она отвергла этот его путь, мотивируя тем, что сначала он её погубил, а теперь ещё, благодаря ей же, хочет и спастись.
И хотя в рассказе Анатолия Фёдоровича Кони (а именно по реальным фактам, которые он поведал Льву Николаевичу Толстому, и была написана “Коневская повесть”, впоследствии ставшая всемирно известным романом “Воскресенье”), подвиг прототипа Нехлюдова не получил завершения: женщина умерла в тюрьме, Лев Николаевич решил свести свою главную героиню (в конце книги) с хорошим и достойным человеком по фамилии Симонсон. Тем самым, для князя Нехлюдова его главная морально-духовная проблема была решена, поскольку Катюша Маслова была теперь в надёжных руках и на правильном пути. Однако, так внезапно начавшийся процесс внутреннего очищения князя теперь уже было не остановить. Нехлюдов стал разбираться гораздо шире и глубже.

“И с Нехлюдовым случилось то, что часто случается с людьми, живущими духовной жизнью. Случилось то, что мысль, представлявшаяся ему сначала как странность, как парадокс, даже как шутка, все чаще и чаще находя себе подтверждение в жизни, вдруг предстала ему как самая простая, несомненная истина. Так выяснилась ему теперь мысль о том, что единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя всегда виноватыми перед богом и потому не способными ни наказывать, ни исправлять других людей. Ему ясно стало теперь, что все то страшное зло, которого он был свидетелем в тюрьмах и острогах, и спокойная самоуверенность тех, которые производили это зло, произошло только оттого, что люди хотели делать невозможное дело: будучи злы, исправлять зло. Порочные люди хотели исправлять порочных людей и думали достигнуть этого механическим путем. Но из всего этого вышло только то, что нуждающиеся и корыстные люди, сделав себе профессию из этого мнимого наказания и исправления людей, сами развратились до последней степени и не переставая развращают и тех, которых мучают. Теперь ему стало ясно, отчего весь тот ужас, который он видел, и что надо делать для того, чтобы уничтожить его. Ответ, которого он не мог найти, был тот самый, который дал Христос Петру: он состоял в том, чтобы прощать всегда, всех, бесконечное число раз прощать, потому что нет таких людей, которые бы сами не были виновны и потому могли бы наказывать или исправлять.”

Князь Нехлюдов пришёл к глубочайшему пониманию основных заповедей. Таким образом, редчайшая человеческая аномалия слилась в религиозном экстазе со своей первозданно присутствующей в ней, но до поры, до времени не осознаваемой, стихией.

“Надеясь найти подтверждение этой мысли в том же Евангелии, Нехлюдов с начала начал читать его. Прочтя Нагорную проповедь, всегда трогавшую его, он нынче в первый раз увидал в этой проповеди не отвлеченные, прекрасные мысли и большею частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось все то насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось высшее доступное человечеству благо -- царство божие на земле.
Заповедей этих было пять.
Первая заповедь (Мф. V, 21--26) состояла в том, что человек не только не должен убивать, но не должен гневаться на брата, не должен никого считать ничтожным, "рака", а если поссорится с кем-либо, должен мириться, прежде чем приносить дар богу, то есть молиться.
Вторая заповедь (Мф. V, 27--32) состояла в том, что человек не только не должен прелюбодействовать, но должен избегать наслаждения красотою женщины, должен, раз сойдясь с одною женщиной, никогда не изменять ей. {456}
Третья заповедь (Мф. V, 33--37) состояла в том, что человек не должен обещаться в чем-нибудь с клятвою.
Четвертая заповедь (Мф. V, 38--42) состояла в том, что человек не только не должен воздавать око за око, но должен подставлять другую щеку, когда ударят по одной, должен прощать обиды и с смирением нести их и никому не отказывать в том, чего хотят от него люди.
Пятая заповедь (Мф. V, 43--48) состояла в том, что человек не только не должен ненавидеть врагов, не воевать с ними, но должен любить их, помогать, служить им.”

И несмотря на то, что это просто красивая сказка с правильными духовными постулатами, пусть и объективно невозможными (по крайней мере во времена Человеческой расы) при перенесении их в жизнь и не выдерживающими сражения с материализмом в условиях суровой реальности, эта книга, как образец шкалы духовных ценностей, как точка отсчёта личностного роста, как совокупность множества индивидуальных, скрытых от посторонних глаз выборов, как искренний и честный разговор с собственной совестью.

До “Альфа-Центавра” ближе,
Чем “подставь мне другую щёку”…
Не беда, уже в путь вышел;
Подключён к всеземному току.

12 сентября 2017 г.

К произведениям Льва Николаевича Толстого возвращаться всегда нелегко, но приятно. Обычно у меня это "возвращение" сопряжено с особым периодом в жизни - стремлением к максимальному погружению в собственные мысли, жаждой рефлексии и отстранённым любованием медленным течением жизни... На мой взгляд, именно это - всё вышеизложенное - как никогда кстати подходит всем (прочитанным мною!) произведениям гениального писателя. Гениального - во всех смыслах. Гениального - в извечной простоте.
Итак, о простоте.
Роман покорил с первых строк. Заведомо влекомая историей непростой, трагичной, удушающе реалистичной, я раскрыла для себя мир настоящего и настоящий. В нём не было ничего нового, навеянного стариной и лоском былых времен, в нём - ежедневная кропотливая работа Часовщика Наверху. А герои - любознательные и слепые марионетки, скроенные по "последней моде" и латанные куклы.
Не люди - обыватели.
Не герои - простаки.
И в этом не грех, не порок, не бессилие. Обыкновенная жизнь, одурманенная заботами и молчанием, произволом и кромешной тьмой, порождаемой всё теми же молчанием и произволом.
Главными героями здесь не являются канонические развратный Он и целомудренная Она. Кажется, именно здесь всё как нельзя кстати переплетено: бурное начало, безропотное согласие, собственная пучина, демоническое отсутствие сопротивления... В каждом из описанных мучеников и мучителей - лампадки страстей и мучений, в них сокрыто большее, нежели показано.
Нежели можно показать.
А показывать нужно.
Иначе - недосказанность, а за ней - пропасть, глубины не пройденного, не досягаемого.
В них - в этих глубинах - мы тонем каждый день: ко дну нас тянут невысказанные обиды, бесовские глыбы потухших надежд и бездыханной веры. И казалось бы, именно тут, в холодной от тяжести грехов воды и должны раскрыться золоченные слитки лучшего, сокрытого от внешнего злого мира, резервы; забить горячим ключом добро и смирение...
Тема вселенского прощения мне не близка. И даже под пристальным разглядыванием микрокосмоса, заключаемого внутри нас, могу сказать, что твёрдость характера определяется содержанием расстояния, которое каждый из нас смог пройти.
Будет ли это нулевой километр или Рубикон?
В любом случае - Воскресение.

«Воскресение» - это социальный роман, в котором присутствуют много идей. Я опишу отношения между Нехлюдовым и Катюшей. Не о воскрешении души Нехлюдова, а о воскрешении любви в Катюше, пробуждения в ней чистого, красивого и жизнерадостного человека. Зачем Толстой изменил концовку, почему Катюша не согласилась выйти замуж за Нехлюдова?
Нехлюдов, как был эгоистом, таким он и остался, поменяв лишь состояние. Всё, что он предпринял по отношению к Масловой, делал только ради спасения своей души, думал только о себе. Он осознавал, что нужно поправить прежние ошибки не для неё, а для себя.
После того, как Нехлюдов решил спастись и исправить жизнь свою, он думал о том, что нельзя удовлетвориться тем, чтобы заплатить адвокату, избавить Катюшу от каторги, дав ей денег. Так он и поступил, с одной лишь разницей, что принуждает её принять его жертву, уехав с ней в Сибирь. Он ради нравственного удовлетворения жертвует всем и думает о женитьбе. Нехлюдов чувствует, что должен это сделать не перед ней, а перед богом. Ведь перед ней чувствует вину, а перед богом – грех. Для искупления греха, его совесть требует жертвы своей свободой. Также нужно, чтобы она его простила. А для этого необходимо только то, чтобы она перестала быть такою, какою она была теперь, чтобы она пробудилась и стала такою, какою она была прежде.
Чтобы загладить свою вину, Нехлюдов думает о женитьбе (фиктивный брак), если это нужно, и она этого захочет. Этот вариант был для него тяжелый и мучительный. Потому, что пока она каторжная, брак, который он предлагал, был фиктивный и имел значение только в том, что облегчал её положение. И после помилования ничто не мешало их совместному житью. А на это Нехлюдов не готовился. Ведь он её не любит, он любит для неё и для бога. А так нельзя. Любить нужно не для других и не для бога, а для себя. Он не изменяет своего решения женитьбы, потому, что она вводит его в тот мир, в котором он может быть полезным, а главное, увеличивало цену его жертвы, которую он приносил.
Катюша – ступень к его спасению. Эти мысли только и умиляли Нехлюдова.
Он не её исправить, а себя исправить хочет. Относится к ней, как к искуплению.
Узнав о том, то Симонсон влюблён в Катюшу и хочет взять её в жены, ему стало не только неприятно, но и больно. Больно за то, что это разрушало исключительность его поступка, его жертва не была уже так значительна. Симонсон и Тарас сняли ореол с Нехлюдова.
Не в силах разобраться в своих мыслях, он не стал думать об этом. Устал от жизни. «Забыть и вычеркнуть».
Обед у генерала, после лишения роскоши и удобств, был особенно приятен ему. Нехлюдова приняли с той лестью, в следствии которой, он вновь узнал о всех своих достоинствах, почувствовал себя благородным. Все эти люди были приятны ему.
К Катюше он уже питал тяжелое чувство исполнения неприятного долга. Вспомнив её прошедшее, ему стало завидно, и хотелось себе такого же чистого, как ему казалось у генерала, счастья.
Теперь Нехлюдов уже смотрел на Катюшу с чувством стыда, ему было жалко всего того, что он терял с нею. Всё, что он хотел – это человеческой жизни с семьёй и детьми.
Нехлюдов знал, что она его любит, и не желает той жертвы, которую он приносил. Катюша, зная, что он её не любит, не хочет портить ему жизнь, освобождала его, хотя и страдала, расставаясь с ним. Ведь всё это он делал для себя.
Поняв, что Катюша не позволит ему жениться на ней, и это перестает делать из неё предмет его великодушия. «Для неё замужество с вами было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и поэтому она никогда не согласится на это». Как сказала Марья Павловна. Ему стало стыдно. Стыдно за себя, это престало делать его благородным. Зная, что отказ этот был сделан девушкой, которая «пробудилась», которая перешла в полёт новой нравственности, а значит, она его простила. И Нехлюдов был стимулом к её «исцелению».
Катюша воскрешает в кругу людей, для которых она не была путём к искуплению, любили её без вознаграждения. В ней воскресла любовь. Катюша, напоминая себе весь ужас той жизни, не хотела позволить Нехлюдову снова надругаться над её чувствами, духовно воспользоваться ею, как он воспользовался телесно, не позволит ему спастись ею.
Вернуть прежние чувства Катюше помогает та самая фотокарточка с Панова. Глядя на фотографию, она чувствовала себя такой, какой она была изображена на ней, и мечтала о том, как она была счастлива тогда и могла бы ещё быть счастлива с ним теперь. Катюша постепенно возвращала себя в тот мир, продолжала уверять себя, что она не простила Нехлюдову и ненавидит его. Если она так решительно отказывалась когда он упоминал об этом, принять его жертву жениться на ней, то это происходило и оттого, что ей хотелось повторить те гордые слова, которые она раз сказала ему, и, главное, оттого, что она знала, что брак с нею сделает его несчастье. Катюша твёрдо решила, что не примет его жертвы, а между тем ей было мучительно думать, что он презирает её.
Катюша любит Нехлюдова, как и всех, и всё живое. Чувствовала к нему благодарность за то, то он сделал для неё, в особенности за то, что свёл её с теми людьми, с которыми она была теперь.
Нехлюдов подумал, что загладил свой поступок. Ему было и грустно и стыдно за себя.
Он оставил её. Любимый ею человек уходит от воскресшей в Катюше любви в новые заблуждения. Теперь его мучило другое, как и все гуманисты, он думал каким же образом победить всё зло на свете. И ответ нашел в Евангелие.
Нехлюдов, как говориться в русской пословице, «заблудился в трёх соснах».
Погрузившись в противоречия, он так и не понял, что загладить вину, искупить грех за погубленную жизнь девушки, за целый ряд унижений и страданий, которые последовали за его непонятной жестокости. Загладить вину нужно не для окружающих людей, показывая им свою жертву, свою добродетель; не для нравственного удовлетворения; не ради бога, которого нет; не ради себя. А для человека, Катюши, жизнь которого ты погубил, снова открыть ей тот чудный мир любви, чувств и мыслей, который когда-то давно был ей открыт им… юношей с фотокарточки, любившим её.

Классический случай, когда впечатлений масса, ощущения захлёстывают, высказаться очень хочется, но что тут уже скажешь нового о таком романе, как «Анна Каренина»? Впрочем, посмею себе поступить вполне по-толстовски (то есть обнаглеть и не ценить авторитеты) и написать всё (или почти всё), что я думаю о, пожалуй, едва ли не главном и лучшем романе всей русской литературы.

Так уж вышло, что в последние дни я сначала слушал «Живое издание» романа, подготовленное совместно с Google, а потом не выдержал и сам взялся уже за печатную версию. Внимательно и взахлёб изучив роман, сделав массу выписок, цитат и заметок, понял, что до сих пор, уже второй день по окончании чтения, нахожусь в каком-то удивительно торжественно-тронутом состоянии. Сказать, что «Каренина» цепляет и сегодня – по-моему, не сказать ничего.

А потому я сейчас попытаюсь объяснить, почему же, с моей точки зрения, это именно так.

Честно говоря, я уже и не припомню, почему решил взяться за внимательное чтение «Карениной» именно сейчас. Вероятно, основанием для этого послужило то, что Google выложил наконец-то полноценно выстроенный и отобранный архив акции «Каренина»: Живое издание», которая прошла осенью 2014-го года (ссылку смотрите чуть выше). Тогда, напомню, прошёл марафон живого прочтения романа, получилась такая видео/аудиокнига, в которую интегрирован и печатный текст. Мне этот проект был интересен, в том числе, и с технической стороны, однако, полагаю, о нём лучше будет сказать отдельно в конце этой записи. А пока давайте поговорим о самом романе.

Это большое по объёму и важности произведение, едва ли не самое известное и популярное русскоязычное литературное произведение за границей. Никто не станет спорить с очевидной истиной, сообщающей нам, что два популярнейших отечественных автора за рубежном – Толстой и Достоевский, а наиболее популярные их произведения – соответственно, «Анна Каренина» и «Преступление и наказание». Тут, конечно, нужно углубляться в статистику и исследования, но мне чисто интуитивно кажется, что «Каренина» среди просвещённой заграничной публики всё-таки известнее и популярнее.

Почему я апеллирую к читателям, принадлежащим к иным культурам и живущим в других странах? Ответ вполне очевиден: важность этого романа для нашей литературы не осознавать решительно невозможно. С художественной точки зрения это едва ли не вершина вообще всей русской литературы – недаром даже Достоевский после выхода «Анны Карениной» назвал Толстого «богом искусства»!

Тут, конечно, следует объясниться. Помнится, мы в университете на парах по истории русской литературы как-то однажды начали обсуждать различные художественные методы отечественной словесности в их историческом развитии. Татьяна Викторовна Рябова, наш преподаватель, тогда совершенно справедливо сказала, что, строго говоря, реализм – вершина развития традиционного искусства, и выше реализма литературе развиваться просто некуда. Можно искать окольные пути, углубляться или переиначивать что-то, можно отражать реальность неадекватными ей средствами и образами (привет, модернизм!), можно заниматься интерпретацией прошлого художественного опыта и организовывать языковую игру с постоянной переоценкой ценностей, отражая отражения другими писателями и поэтами реальности (привет, постмодернизм!), но едва ли это может быть выше реализма. Это уже нечто совершенно иное, отличное, развивающееся по иным канонам. Классическое же искусство увенчано реализмом как высшей точкой его развития. Я много думал над такой точкой зрения, искал аргументы «за» и «против», и теперь могу с уверенностью сказать, что полностью её разделяю.

Если же мы признаём, что реализм – вершина развития традиционной литературы, то давайте посмотрим, кто же добился в нём наивысших высот с точки зрения описательности, уровня гладкости, меткости и точности, максимальной чёткости в языке, который читается легко и завлекает в себя, не отпуская до самого конца прочтения. Кто писал произведения в многогранных пластах повествования и восприятия, каждый из которых – глубок, важен, полезен для читателя, и все они вместе образуют сложную, связанную, единую структуру в каждом произведении. Кто, наконец, наиболее точно изобразил историческую и семейную парадигмы дореволюционной России. Для меня ответ очевиден: вершиной вершины – реализма – в русской литературе является Толстой.

Есть немалое количество филологов, которые полагают, что язык был ничем не хуже, например, у Тургенева, а идейная подоплёка и психологизм куда сильнее у Достоевского. Мы с вами ещё поговорим об этих писателях в моём блоге, пока же предельно кратко скажу, что, на мой взгляд, именно сочетание глубины, грандиозности замысла и его реализации, яркости, меткости, точности и, одновременно, простоты и доступности языка ни у кого не представлено на столь инопланетном уровне, как у Толстого. Можно по-разному относиться к его личности, это безусловно, но не признавать близкой к эталону его художественную прозу решительно невозможно.

В России большинство ценителей литературы не без оснований считают вершиной художественного творчества Толстого «Войну и мир». Как я уже говорил, за границей, насколько мне известно, ситуация иная, но тут и разница в культурном контексте, переводах и т.д. играет, конечно, свою роль. Впрочем, должен признаться, что и я считаю именно «Анну Каренину» пиком творчества Толстого и, соответственно, пиком реализма (и, стало быть, всей русской литературы) вообще.

Заявление, конечно, тенденциозное, но всё-таки. Именно это произведение де-факто стало последним крупным перед духовным переломом в Толстом. Оно вобрало в себя весь его жизненный, писательский и читательский опыт, который к тому моменту был уже очень внушительным. Согласитесь, человек, уже написавший к началу 70-х гг. XIX века «Войну и мир», мог выразить в литературе абсолютно всё и наверняка и сам прекрасно ощущал в себе соответствующие силы, тем более, что опыт написания всё той же эпопеи уже мог подсказать ему, как именно это следует делать.

Духовный перелом, который к тому моменту в Толстом уже активно намечался, тоже отразился и на композиции, и на сюжетном и идейном наполнении «Анны Карениной», чего, конечно, в «Войне и мире» быть ещё не могло. Он тут ещё не так очевиден, но во многих словах и поступках Лёвина, как и во всей восьмой части романа в целом, он уже то и дело довольно отчётливо проявляется, пусть и приводит Лёвина совсем не к тем итоговым выводам и открытиям, к которым в зрелые годы пришёл сам Лев Толстой. Тем интереснее и нагляднее можно, благодаря «Анне Карениной», проследить, кроме всего прочего, и за личностной эволюцией Толстого.

«Анна Каренина», по справедливому признанию Толстого, имеет структурную форму, схожую с храмовой архитектурой, где главные сюжетные линии пересекаются лишь на самом верху, на высшем уровне. И эти различные сюжетные линии, различные пласты повествования ни в коей мере не оторваны друг от друга, как считали некоторые современники Толстого, воспринявшие «Каренину» слишком буквально и поверхностно. Впрочем, время всё расставило в трактовке этого романа на свои места.

И тут мы подходим к ещё одному чрезвычайно важному обстоятельству. Дело в том, что этот роман идеально ложится под огромное количество совершенно точных и обоснованных трактовок. Только уровней повествования и развития сюжета в нём минимум три, а сразу приходящих на ум интерпретаций и того больше. Это и буквальная (та самая, что так блистательно выражена в знаменитой эпиграмме Некрасова). И религиозная (грех, возмездие, личностные мучения после нарушения заповеди – короче, классическая такая тематика, которая обычно ассоциируется с Достоевским, но тут выраженная не менее точно и не менее тонко). И философско-общественная (все внутренние порывы, размышления, терзания и поступки Лёвина). И буквально-историческая (как этакий портрет эпохи, типические герои в типических обстоятельствах и характерных проблемных вопросах – классическая формула реализма, собственно). И политическая (дискуссии о крестьянском и славянском вопросах и Балканской войне, либеральная и консервативная идеи в тот исторический период развития России, начало научно-технического прогресса, осторожные реплики об осмысленности коммунизма). И даже провидческая трактовка просматривается, правда она требует наибольших натяжек, но всё же имеет право на существование (Анна Каренина как образ России, которая уходит от «законного» исторического развития, страстно отдаётся этакому дивному новому миру (Вронскому) с дальнейшими выводами и размышлениями о том, к чему это в итоге приводит).

Во время начала работы над «Анной Карениной» Толстой, помнится, говорил (подробнее смотрите в 20-м томе полного собрания сочинений Толстого в разделе «История писания и печатания «Анны Карениной»), что писателю следует постоянно перечитывать «Повести Белкина» Пушкина, потому как он в них всегда найдёт что-то новое и необходимое для себя. Совершенно то же самое можно сказать и о «Карениной», настолько многоплановый, точный, разный, но очень целостный получился роман. Фундаментальнейший труд, крайне полезный для личностного развития любого читателя, какими бы убеждениями и каким бы читательским и жизненным опытом этот читатель не обладал.

«Анна Каренина», как и любое крупное по объёму произведение Толстого, вызывает у меня визуальную ассоциацию с огромной водной гладью могучего, колоссального по площади озера, по которому в сторону горизонта постепенно удаляется крохотная на его фоне моторная (или даже вёсельная) лодочка. Именно так всегда погружаешься в произведения Толстого, это, кстати, и в небольших произведениях ощущается: всегда присутствует истинно толстовский масштаб, всегда чувствуется мощь дарования автора. В его языке действительно купаешься, в него погружаешься с головой и можешь читать днями и ночами напролёт, ни на что особенно не отвлекаясь и, что характерно, совершенно от этого не уставая, а лишь чувствуя вдохновение, воодушевление, внутренний душевный порыв, параллельно с чем происходит душевное и даже духовное обогащение.

Применимо к «Анне Карениной» это у меня выражалось в том, что я изрядные её куски читал довольно медленно. Войдя во внутренний ритм текста, почувствовав и распробовав его, совершенно не хочется мчаться галопом по тексту, некоторые фрагменты, отдельные фразы и диалоги перечитываешь тут же или спустя несколько страниц, потому как практически все они буквально переполнены деталями. На первый взгляд, они не очень важны, но именно в них скрываются оттенки, ярко характеризующие персонажей, события и авторское к ним отношение. Именно в деталях эталонный язык и превосходный стиль Толстого проявляются наиболее ярко. И «Карениной» это присуще едва ли не в максимальном выражении во всём творчестве Толстого.

Под конец не могу не отметить, что я умышленно называю альтер эго Толстого из этого произведения не «Левин», как многие, а именно «Лёвин», о чём уже обмолвился чуть выше. Некоторые говорят, что так произносить эту фамилию правильно лишь потому, что сам Толстой любил такое произношение и даже себя предпочитал называть именно «Лёв Николаевич». Но дело тут ещё и в том, что, скажем, его жена, Софья Андреевна, всегда в своём дневнике называет его именно «Лёвушка», а резонёрство Лёвина в «Анне Карениной» ни малейшего сомнения не вызывает. Именно потому полагаю, что правильно называть его именно так, чего и вам желаю!

Надеюсь, мне хоть немного удалось приблизиться к тому, чтобы высказаться об этом романе достойно его самого и сообразно ему самому и его выдающейся значимости в нашей литературе, да и в мировой литературе вообще.

Эх, в такие моменты хочется плюнуть на все эти современные литературные изыскания и совсем уйти в миры золотой эпохи русской литературы, и наплевать, что сказать о ней что-то принципиально новое уже, боюсь, решительно невозможно!.. Но как же она прекрасна! Какое же удовлетворение и восхищение вызывает работа с ней, само соприкосновение с ней!

P.S.: Ну а теперь, как и обещал, несколько слов о «Живом издании» обсуждаемого романа. Оно сделано очень добротно, в чтении романа принимали участие 723 человека, а суммарное время записи составляет 36 часов чтения. Проект это действительно грандиозный и уникальный, мне было очень интересно с ним познакомиться. Очень рад, что Google, информационный партнёр проекта, выложил его в интернет на отдельном сайте, теперь весь этот контент доступен для каждого желающего. Ознакомьтесь с ним обязательно! Это очень неплохой способ перечитать (точнее, переслушать) роман, что я вам всем и рекомендую сделать в самое ближайшее время!