На берегах Невы

Эта книга уже совершенно точно лучшая книга моего 2022 года. Более того - в некотором роде это одна из лучших книг, прочитанных мною за всю жизнь. Не единственная, разумеется, но она войдёт в их число.

Это не значит что я такими громкими словами сейчас её кому-то рекомендую! Поэзия и сама по себе в наши дни это жанр, мягко говоря, популярностью не обласканный. А тут ещё и даже не стихи, а мемуары об их авторах.

Но! Если только вы, как и я, до звёздочек в глазах влюблены в Санкт-Петербургскую плеяду поэтов Серебряного века, если вы забываете как надо дышать, когда слышите имена Гумилёва, Мандельштама, Блока - тогда эта книга может стать для вас настоящим Святым Граалем! Бесценным и великолепным свидетелем ушедшей эпохи.

Подобных "свидетельств" на самом деле достаточно, но особенность этой книги именно в том, что через Ирину Одоевцеву удаётся прикоснуться к ним как буд-то бы по-настоящему, как не удавалось прикоснуться никогда раньше. Словно если бы посчастливилось посмотреть серию влогов, отснятых в Петербурге в те жуткие, трагические холодные и голодные годы. Это не официоз, не торжественные строки, не литературная критика и философия, не очерки на тему. Это реальные записки о настоящих живых людях. То лирично, то со смехом Одоевцева рассказывает о них так, словно бы они находятся рядом. И ты впервые в жизни "видишь" как Гумилёв пьёт чай, а Мандельштам пытается затопить печку. Ведь когда по-настоящему обожаешь их, подобные мелкие детали их жизней и характеров выглядят не менее важными чем что-то большое, что вдохновляло их писать стихи, что вело их судьбы, являясь чем-то великим и значимым.

А незначимое тоже важно! Может быть даже важнее! Бесценно - как Блок с удивлением вопрошал "Вы умеете управиться с печкой? Я вот не умею" и как по-доброму он не жалел самых последних своих сигарет, если его спросят. А про то каким хохотунчиком был Мандельштам! Ведь нигде об этом вот так больше не написано. По крайней мере я пока что не встречала и не читала этого.

Эпизод как он сцапал подаренную ему банку варенья и убежал с ней прочь, пока даритель не одумался и не отобрал драгоценность! И наслаждался им потом целых два дня! Господи, как же у меня сердце щемило в этот момент! Как мне хотелось хоть откуда-нибудь добыть машину времени, вернуться в то прошлое и отдать ему сто банок самого вкусного варенья, которое только на свете есть! А ещё конфет, печенья, пирогов, шоколада! Да чего угодно! Гумилёв ведь, как выяснилось, тоже был ужасным сластёной, и мог за один вечер «ликвидировать» полфунта изюма или банку меда, весь их простенький месячный академический паек.
Вот именно с этой невероятно близкой и человеческой стороны никогда раньше не удавалось их всех увидеть. А увидев, благодаря этой книге, я полюбила их в сто тысяч миллионов раз больше и сильнее, чем любила до этого!

С оговоркой правда - не всех. Некоторые персоны, которые мне не особо нравились и до этого, узнались получше, но чувства мои к ним не изменились. Даже в некоторых местах стали сильнее и отчётливее. Например Андрей Белый. Или... (если какой-то безумец дочитает до этого момента моего отзыва, то в меня полетят тухлые яйца и помидоры! XD)... Ахматова. Да, я не люблю Ахматову. В извечном споре "Ахматова или Цветаева?" я кладу свой голос к ногам Марины Ивановны.
Одоевцева очень восхищалась Ахматовой, рассказывала о ней и напрямую, и через призму слов Гумилёва, который - это действительно заметно - любил Ахматову до конца своих дней. Но это не сделало её для меня хоть сколько нибудь ближе, милее и приятнее.

п.с. В критических отзывах я не раз натыкалась на претензию к Одоевцевой за то, что порой в тексте им мерещится намёк, что все эти поэты кружили вокруг неё. Это не вызывает ничего, кроме улыбки. Во-первых - они были настоящими джентльменами. Не хамами, не бесчувственными грубиянами. А по этикету положено с максимальной вежливостью и вниманием относиться к дамам, присутствующим в комнате (про период когда они все подружились даже вспоминать не стоит). Ну а во-вторых неужели так много людей не знает, что мышление юных дев устроено весьма эгоцентрично? Ни разу не встречали в интернете картинок вроде: "Он - просто ставит лайк незнакомой девушке. Незнакомая девушка - уже планирует сколько гостей они позовут на свадьбу и как назовут первенца". Это не шутки. И Одоевцева в этом плане большая и огромная умница. Без шуток, я серьёзно. Она настоящее чудо! И какие же замечательные она писала стихи!

п.п.с. Единственная моя претензия к книге касается самого томика. У меня издание от Азбуки-Классики 2006 года. Там слишком плохого качества бумага, слишком мелкий, убористый, практически на пол-пути к муравьиному размеру шрифт. Нужно будет постараться добыть себе экземпляр тиража 80-х годов, быть может он окажется чуть лучше. Любимые книги я имею обыкновение очень часто перелистывать и перечитывать, том от Азбуки-Классики этого точно не выдержит, рассыплется на листочки за пару-тройку лет.

Вообще всерьёз думаю в данный момент о том, что надо будет мне начать копить деньги и заказать через пол-года/год (как раз ко Дню Рождения или к Новому году) персональную печать этой книги в единственном экземпляре. С качественной плотной белой бумагой, с нормальным шрифтом, с красивой обложкой, с фотографиями, которые я может быть сумею отыскать за это время. Одна из моих самых любимых книг и её замечательный автор этого однозначно достойны!

«Время в ранней молодости длится гораздо дольше. Или вернее, летит с головокружительной быстротой и вместе с тем почти как бы не двигается. Дни тогда были огромные, глубокие, поместительные. Ежедневно происходило невероятное количество внешних и внутренних событий.»

Два года (1919-1921) жизни и воспоминаний – предвзятых, но видно что Ирина Одоевцева старалась писать максимально честно. Поэты Серебряного века в этой книге не картонные фигуры с официальных портретов, а живые, сложные, порой даже неприятные люди, со своими демонами и страстями. Не знаю, какие выводы сделал бы профессиональный психолог, но для себя с сделала вывод неутешительный (хотя в чем-то и успокоительный) – не быть мне никогда великой поэтессой.
Большая часть воспоминаний посвящена Гумилеву, но и другие известные (а порой и впервые узнанные для меня) поэты описаны коротко, но схвачены основные их особенности поведения и внешности. Остается только поражаться памяти писательницы, не зря нам в школе говорили, что учить стихи полезно:) Осип Мандельштам, Андрей Белый, Анна Ахматова, Алексей Ремизов, Фёдор Сологуб, Александр Блок. Я, каюсь, из всех них читала только Ахматову и Блока (а про них в книге очень мало, так как близкого знакомства у Одоевцевой с ними не было). Тем не менее было очень интересно погрузиться в эту переходную эпоху, когда страх перед новой властью еще не заглушил свободу самовыражения. Я даже поражалась тому, что зная об арестах и расстрелах, многие были так беспечно смелы, даже безрассудны, особенно Гумилев.
Описания города и мыслей, которые вызывают улицы, каналы и сады – одна из приятнейших частей книги. Сразу вспоминаются свои прогулки по Петербургу, уже совсем другому, но не менее прекрасному.
Еще поразила выносливость в эмоциональном обслуживании поэтов Одоевцевой. Мне даже читать об этом было тяжело, не представляю, как она это выносила. Но видимо именно за это ее так и ценили в этом почти сугубо мужском заповеднике. Хотя она пишет об этом как об особой милости и внимании, говоря что много смогла почерпнуть из этих, сложно их назвать разговорами, выворачиваниях своей души и зачастую сумбурных и гнетущих излияний.
"Но ему — я это помню — нет дела до меня. Я только повод для его прорвавшегося наконец наружу внутреннего монолога. И он говорит, говорит… Ему необходимы уши, слушающие его. Все равно чьи уши. Ведь они для него всегда «уши вселенной». Он всегда говорит для вселенной и вечности."
Не смотря на вышесказанное, книга мне понравилась. Можно смело рекомендовать эту книгу всем, кто не безразличен к поэзии и любит Петербург.

В школе я была увлечена поэзией Серебряного века, заучивая целые метры стихов и поражая воображение своей учительницы по литературе. Но что не любила, так это читать сухие биографии из учебников и предисловий к сборникам, потому что поэты выглядели этакими истуканами, обвешанными мишурой и шоколадными медальками на потеху публике. Должен быть одинаковый взгляд на образ Прекрасной Дамы, кабацкого веселья и ананасов в шампанском. Поэтому я искала поэтов сама в их стихах, в тонких намеках и откровенных посылах, что-то домысливая, о чем-то, может быть, напрасно делая выводы и переживая.

И, конечно, я ни разу не слышала об Ирине Одоевцевой. Женщина, с удовольствием вернувшаяся в свои девичьи воспоминания, открывает нам завесу перед тем полулегендарным миром с необычайно насыщенной концентрацией культуры. И в ее воспоминаниях вырастает не только Н.С. Гумилев, но и Георгий Иванов, Андрей Белый, Александр Блок, Анна Ахматова и прочие звезды на небосклоне, которые оказались из разных созвездий, но сияли и очень ярко.

Что-то говорить о личности Одоевцевой или ее жизни мне не хочется, потому что она мне, честно признаться, была не интересна. Все внимание поглощало описание литературных встреч, вечеров, пульса молодой советской России. И на такой звонкой и грустной ноте все заканчивается. Перелистнув последнюю страницу, я не на шутку загрустила и хотела уже приложиться к биографии Гумилева, чтобы проверить некоторые моменты и, успокоившись, поверить вот в такого поэта. Того поэта, что был конкистадором в панцире железном, клялся в старом храме перед статуей Мадонны, грустил о Христе и вносил в мою жизнь африканскую экзотику. С каждым годом все прекраснее кажется стихотворение про жирафа на озере Чад.

В своей юношеской страсти к стихам я сразу же отдала Гумилеву почетное звание любимого поэта, хотя выучила стихотворений только 15-20, но что-то в них было такое безмятежно красивое, а разброс тем таким шедевральным, что покорил меня. И нарисованный Одоевцевой портрет Гумилева спокойно лег на тот, что нарисовала себе я сама по его стихам. Вот таким он, наверное, и был.

Очень хорошая книга, которая уже в который раз вгоняет меня в печаль.

Замечательная книга, которая сильно пошатнула мое убеждение о скучности мемуаров.

Ирина Одоевцева - петербургская девочка из очень пристойной интеллигентной семьи. Ей повезло родиться в то время и в том месте, где ее склонность к поэзии и потребность постоянно учиться полностью удовлетворялись окружающей обстановкой. Послереволюционный Петербург просто "кишел" творчеством: кино еще придумали, театр - довольно дорогое удовольствие, а вот выступления поэтов - сборники или сольные программы - шли при аншлагах. И самих поэтов было множество - они образовывали целое огромное сообщество, бурлящее жизнью, активное.
Я не могу сказать, что увлекалась когда-либо поэзией Серебряного века - она прошла, по сути, мимо меня в своей время, и вот сейчас я стараюсь понемногу наверстать упущенное. И поэтессу, "единственную в петербуржском обществе поэтов" (разумеется, после Ахматовой) И.Одоевцеву я не знала даже по имени.

Не могу сказать, что после прочтения книги воспоминаний мне захотелось познакомиться с ее поэтическим творчеством ближе: есть ощущение, что удовольствия мне это доставит мало. Однако прозу она пишет хорошо: легко, вприпрыжку, всячески стараясь передать читателю образ автора как девочки с огромным бантом.
Книга по большей части о Н.Гумилеве - именно его единственной ученицей и была Одоевцева: сборник историй, кратких зарисовок, разрозненных воспоминаний, своих домыслах о мотивах поступков.
С каждой страницей автор все навязчивее пытается обратить на себя внимание - здесь ее отметил Блок, там приголубил Сологуб, Кузмин расцеловал и даже Ахматова знает ее стихи. Имеет полное право - на качестве прозы это небольшое эгоистическое устремление никак не сказалось.

Я бы прочла ее и несмотря на флэшмоб, но вышло только так.
Мой любимый Серебряный век живой и наивный,как "Одоевцева,ученица Гумилева". О,эта наивность,легкость!

Мне вдруг стало страшно, я спрыгнула с подоконника, добежала до кровати, забралась в нее и натянула одеяло на голову, спасаясь от непомерного чувства счастья. — И сейчас же заснула.

Но и во сне чувство счастья не покидало меня.

Все, что я с детства желала, все о чем мечтала, вот-вот исполнится. Я стояла на пороге. — Скоро, скоро, и я смогу сказать: — «Сезам, откройся»!

Скоро и я буду поэтом. Теперь я в этом уже не сомневалась. Надо только немножко подождать. Но и ожиданье уже счастье, такое счастье, или, точнее, такое предчувствие счастья, что я иногда боюсь не выдержать, не дождаться, умереть — от радости.

Читала сразу после Берберовой- и знаете, они разные и дополняют друг друга,получается более цельная картина.
Много подмечено интересных подробностей, неизвестных стихов,шуток, улыбок, черт,междометий. Интересные подробности естественно о Гумилеве и его семье, о Блоке, и о влюбленных в него, о Георгии Иванове, муже Одоевцевой. (В 1921, если верить её воспоминаниям, вышла замуж за Георгия Иванова. По другой информации, официально они поженились только в 1931 году, в Риге.) Хороший яркий портрет Сологуба, Белого. Живо,светло,атмосферно и не без юмора)
Отличное описание жены Мандельштама:

Шаги на лестнице. Мандельштам вытягивает шею и прислушивается с блаженно-недоумевающим видом.

— Это Надя. Она ходила за покупками, — говорит он изменившимся, потеплевшим голосом. — Ты ее сейчас увидишь. И поймешь меня.

Дверь открывается. Но в комнату входит не жена Мандельштама, а молодой человек. В коричневом костюме. Коротко остриженный. С папиросой в зубах. Он решительно и быстро подходит к Георгию Иванову и протягивает ему руку.

— Здравствуйте, Жорж! Я вас сразу узнала. Ося вас правильно описал — блестящий санкт-петербуржец.

Георгий Иванов смотрит на нее растерянно, не зная можно ли поцеловать протянутую руку.

Он еще никогда не видел женщин в мужском костюме.

и еще цитат позвольте- вот забавное стихотворение:)

Гумилев скоро прочтет мне шуточные стихи, посвященные пятницам в Гиперборее:
Выходит Михаил Лозинский,
Покуривая и шутя,
Рукой лаская исполинской
Свое журнальное дитя.
У Николая Гумилева высоко задрана нога,
Для романтического лова нанизывая жемчуга.
Пусть в Царском громко плачет Лева,
У Николая Гумилева
Высоко задрана нога.
Печальным взором и молящим
Глядит Ахматова на всех
Был выхухолем настоящим
У ней на муфте драный мех…

А вот и объяснение настроения

В те дни мы, вообще, смеялись очень много. Смеялись так же легко, как и плакали. Плакать приходилось часто — ведь аресты и расстрелы знакомых и близких стали обыкновенным, почти будничным явлением, а мы еще не успели, по молодости лет, очерстветь душой.

Дочитала ночью, а утром встала и прочла "Жираф" Гумилева. Петербург,век Серебряный...

Я растеряла все слова. Так со мной бывает, когда так много хочешь написать, когда эмоции от прочитанного накрывают с головой.
Я относительно долго читала эту книгу, но не потому что мне не нравилось, а потому что я пыталась информацию дозировать. Читала на ночь, а на следующий день пересказывала всем, кто хотел слушать. Да и тем, кто не хотел тоже пересказывала. Я не могла перестать восхищаться персонажами. Меня так волновало, что люди, о которых ведётся повествование, реально существовали. Любили, злилась смеялись, сходили с ума. Жили и умирали. И мне хотелось говорить об этом. Хотелось, чтобы каждый знал. А теперь я теряю слова. Все уже было сказано другими. И мне остаётся, только встать с ними в один  ряд.

• Тем, кто любит поэзию "Серебряного века".
• Тем, кто любит Петербург.
• Всем остальным.

Эту книгу я читала долго. Нет, мне очень нравилось, но формат книги (с телефона) и отсутствие времени на работе не позволял читать быстрее. Начала читать её в поездке в город на Неве и сразу же прониклась той атмосферой, питерской, ни на что не похожей. Когда устала медленно читать, даже купила книгу, хех.
Во время чтения было пережито много разных эмоций... Читаешь что-то забавное о каком-то персонаже, но тут же понимаешь, что не всё так весело, как кажется поначалу.
Вместе с автором влюбляешься в этих милых, странных, таких разных поэтов. Очень много трогательных воспоминаний о Гумилёве и Блоке.
Все описываемые "персонажи" и события настолько живые, погружение полное. Да, время тогда было сложное, но эта вся тусовка иногда ощущалась как будто они все с другой планеты.
Пока читала - не вылезала из поисковой системы - смотрела фотографии, читала биографии. Осталось ещё почитать стихи упоминаемых поэтов (здесь у меня, кроме Блока, наверное, сплошные пробелы).

Серебрянный век...
Двадцатые годы XX века... Петербург, который уже перестал быть Петербургом, и вот вот станет Ленинградом. Но пока что это Петроград, потерявший только-только свой венец столицы, пока это только первые годы правления большивиков. В Москве уже идет тотальное уплотнение жилплощади, где-то за Уралом еще продолжается Гражданская война, по всей стране уже проводят первые расстрелы, репрессии... А в Петербурге созраняют видимость нормальной жизни... или... живут?
Одаевцева погрузила меня в удивительный мир! Она выдала мне пропуск в святая-святых "Цех поэтов", я бродила там, по холлам и залам Дома Искусств, вместе с этими легендарными людьми - Гумилевым, Мандельштамом, Андреем Белым, Александром Блоком, Лодзинским, Жоржиком Ивановым... Все они разом ожили и превратились из легенд в обыкновенных чудаков из плоти и крови, и к каждому Одоевцева подвела меня за руку и представила. По крайней мере, она представила их мне! И это было невероятно!

Никакого шока от такого общения с Поэтами (именно так, с большой буквы), от их человеческой сущности, такой далекой от идеала, у меня не случилось. Гениальные люди в быту слишком часто оказываются довольно тяжелы, ато и вовсе невыносимы. Мемуары Одоевской только еще раз подтвердили давно известные истины. Но все же, до чего интересно увидеть их и узнать, заглянуть между строк в их стихи, почувствовать Питербург-Петроград, звенящую тишину накануне уже идущих перемен. Как легко, весело и трогательно пишет Одоевцева! Совсем еще девочка (хотя, если верить другим фактом, она в этих воспоминаниях себя существенно омолодила), "маленькая поэтесса с большим черным бантом", со своей фантастической способностью оставаться счастливой, веселой и довольной, что бы не случилось, подает эти годы такими же беззаботными, полными радости, вдохновения, чудес и мелких, как будто, невзгод. Конечно, все это можно подать и не так! Конечно, кто-то ужаснется, т.к. видел все совсем иначе. Но ее глазами, юными и наивными, Петроград именно такой. И гулять по нему очень уютно, хотя мурашки по коже все-таки бегают.

Главный герой тут, безусловно, Гумилев. Его в мемуарах его ученицы больше всего. Ее восхищенными глазами мы видим человека безусловно неординарного, яркого, но в то же время нескладного, суетливого и с очень нелегким характером. Остается только посочувствовать его женам и продолжать восхищаться его стихами... Много всего можно сказать и о Лодзинском, например, Белом, Мандельштаме, Сологубе и других. Но лучше, почитать то, что сказала о них Одоевцева, их современница, их искренняя поклонница. Безусловно, она предвзята, необъективна. Но это неизбежно, очевидно и совсем не важно. Конечно, Одоевцева много сказала и о себе, не удержалась. Но я в этом ничего плохого не вижу. И еще! Мне даже не хватило Одоевцевой, которая говорила бы о себе, мне чудовищно не хватило Георгия Иванова. Я до последнего надеялась на то, что услышу их историю любви. Но мне не повезло.

Что ж... буду довольствоваться тем, что есть. Обязательно загляну в воспоминания Одоевцевой "на берегах Сены", а пока пойду перечитывать стихи Поэтов Серебрянного века...