Истинная жизнь Себастьяна Найта. Пнин. Просвечивающие предметы

Роман о типичном интеллигенте из первой волны эмиграции из Советской России. Чудаковатым и трогательным называют его рецензенты, унылым г*ном называю его я.

Говорят, он грустит об ушедшем, об утраченной Родине. Неправда, он грустит о неизвестном, о том, чего и не было никогда. Наверняка Пнин вырос под приглядом французской гувернантки, образование получил за границей, а с русским народом знаком только по книгам тех, кто сам не был с ним особо близок. Что он знает о своей стране, кроме пасторали, лубка и медведя с балалайкой?

Хотя в России всегда любили юродивых (что подтверждается мнением рецензентов), поэтому жить бы ему не тужить у нас, да вот Революция подлая все планы нарушила. Пришлось скитаться по углам, даже прости-господи работать, чего уж русский интеллигент не приемлет отродясь. Хотя нашлись добрые люди и на чужбине - приютили, обогрели, даже позволили пользоваться библиотекой и читать никому не нужный курс русского. И вот торчит такая оглобля посреди американского университета - ни пошутить, ни пользу принести не может. Даже английский не выучил нормально. Зато голова полна опилок из сомнительных знаний о том, в какой день недели началась Анна Каренина.

Итого. Родина отторгла его как лишний элемент, новая Родина тоже не особо принимает как элемент вопиюще бессмысленный. Жалко ли его? Нет. Туда и дорога всему, что выродилось и устарело.

Роман-портрет. История маленького человека, оторванного от корней. Но и кроны развесистой в таких условиях вырастить, увы, не вышло. Вот и остался один только... Пнин.
Как-то очень близок этот роман к стилю Айрис Мердок. Вездесущие белки скачут по страницам там и тут во множестве видов и вариантов представления. И пошел, пошел ассоциативный ряд: белки, щипцы для орехов, вставная челюсть... Щелкунчик (нигде явно не называется, но образ просится, просится продолжить и обдумать). Да и сам Пнин, как та самая неуловимая вольнолюбивая белка, мелькает среди ветвей в вышине, а в руки не дается.
В значительной мере это произведение и о писательском ремесле. О том, как из нескольких случайных встреч да парочки слухов рождается в воображении автора сложный многогранный персонаж и даже целый роман.
Но что у Набокова выходит просто гениально, так это воссоздание атмосферы путем передачи звуков, запахов, света, цвета, деталей, неуловимых ощущений и воспоминаний - и все это щедро, богато в кружевном переплетении идеально подобранных слов.
Не могу отделаться от ощущения (подтвержденного в послесловии переводчиком), что я многое потеряла, прочтя этот роман в переводе. Набоковский английский звучит очень по-русски в хорошем смысле этого слова: наполнен русским духом, русским звучанием, русскими интонациями. Да и речевые казусы ломаной речи Пнина, дополняющие комический эффект, совершенно непереводимы. Пожалуй, ради гедонистического смакования как-нибудь стоит перечитать в оригинале.

«Прозрачные вещи» — один из незаметных романов Набокова, пропускаемый читателями наряду с «Отчаянием» или «Смотри на арлекинов!» и бесследно растворяющийся в памяти, едва книга закрыта. Даже почитатели творчества Владимира Владимировича отмечают, сколь неуловим и поверхностен сюжет, как скучно пробираться через эту снежную тоску по стопам недотёпы-протагониста.

Конечно, всё не так. Чтобы понять автора, всегда надо использовать простую формулу: отбросить первое впечатление о сюжете, выявить повторяющиеся мотивы и найти между ними общий знаменатель. Так, разбирая «Под знаком незаконнорождённых», легко догадаться, что главная мысль романа — о копиях, ненадолго наследивших на текучей реальности. Схожим образом стоит поступить и с «Прозрачными вещами».

Сперва о сюжете. Хью Персон, редактор, в разные годы четырежды посещает горнолыжный курорт в Швейцарии. Последний приезд проникнут трогательной ностальгией, для подпитки которой протагонист воспроизводит старые события, наведывается в те же места, охотится за утраченной атмосферой. Затея приводит к обострению лунатизма, из-за чего главный герой погибает, к слову, версия про пожар, наверняка, является заблуждением, игрой больного и расшатанного восприятия сомнамбулы.

Сразу стоит отметить язык произведения. — не того калибра, что в лучших Набоковских работах, но порой способный кристаллизоваться в настоящее чудо: «смеющиеся пальчики, отзывающиеся на щекотку льстивых губ». По-обыкновению, есть пара нимфеток — но для секундного антуража, не более.

Выявим основные мотивы «Прозрачных вещей». Естественно, обращает на себя внимание название. О чём оно? Автор даёт исчерпывающий ответ, объясняя, что предмет, в отличие от человека, статичен, способен пережить множество событий и в этой неизменности сосуществовать сразу в нескольких состояниях времени, связывая прошлое с настоящим. Простой карандаш служит безмолвным свидетелем и соучастником минувшего, протягиваясь во всю длину сквозь ушедшие годы. Всякий такой объект вбирает вчерашние дни, является их вестником, без конца копящим воспоминания. Тут есть нечто от Пруста с его вздымающимися от каждого акта восприятия ассоциативными рядами. Но в Набоковской интерпретации иначе, безрадостно, и если герой великого французского классика с наслаждением упивался прожитым, возможно, впервые до конца понимая узор судьбы, то персонаж Владимира Владимировича, как всегда, остаётся слепцом, не способным увидеть картину в целом, а значит, и предугадать трагичный исход.

Набоков вводит понятие «памяти вещей» — людской, по сути, но будто припрятавшей в местах, где мы бывали раньше, важные сведения, дабы их потом обнаружить. Это близкая и важная для автора тема, ведь Набоков не раз говорил о желании прикоснуться к прошлому, воскресить его, но объяснял, что уже поздно вернуться, например, в Европу, поскольку там не осталось и камня на камне, минувшее стёрто, разрушено вместе с безмолвными свидетелями — окружающими предметами.

Мотив возвращения к старому не нов для Набокова. Он зачат ещё в «Машеньке», если не раньше. Серьёзную выпуклость идея получила в «Подвиге», став с той поры одной из излюбленных тем автора, уступающая разве что утрате. «Лолита» и «Ада» — это тоже путешествия в прошлое, но в форме, перекликающейся с первым романом, эмоциональной, связанной с человеком. В более привычном выражении столкнёмся с рассматриваемой фабулой в «Смотри на арлекинов!», хотя здесь содержится скорее аллюзия на историю о Мартыне, чем то, чему так много внимания уделяют «Прозрачные вещи».

Итак, прозрачность — это свойство пропускать через себя, обнажать скрытое или даже отражать нечто, заложенное в самом созерцателе, ведь Хью Парсон видит именно свои, а не чужие воспоминания, когда сталкивается со знакомыми предметами. К слову, данное наблюдение очень важно, поскольку зеркала (двойники, копии, подобия) очень важны в символике Набокова. Они играют заметную роль в «Бледном огне», «Лолите», «Отчаянии», «Смотри на арлекинов!», «Под знаком незаконнорождённых», «Аде». Нет ничего удивительного в том, что такой же мотив встречается и в «Прозрачных вещах»: писатель мистер R, чей призрак является повествователем, — отражение буквы «Я», то есть представитель Владимира Владимировича в художественной реальности.

Это не первое проникновение автора в произведение. Так случалось и в «Под знаком незаконнорождённых», и в «Смотри на арлекинов!». Примечательно, что рассказчик здесь ещё и призрак, умерший. Такая тема перекликается с другим рядом работ: «Облако, озеро, башня», «Соглядатай», «Лилит», «Solus Rex» и отчасти может соотноситься с «Подлинной жизнью Себастьяна Найта», в случае её посмертной интерпретации. Мостов ко всему творчеству Набокова перекинуто немало.

Но тема просвечивания не исчерпана. Мы возвращаемся к ней в конце, когда, перед гибелью герой видит, как пригрезившаяся «добела раскаленная книга или коробка, становится совершенно прозрачной и совершенно пустой». В этот момент герой трансформируется в новое призрачное состояние, переходит из одного бытия в другое. Его новое, просвечивающее качество, перекликается с состоянием созданий, окружавших Цинцинната из «Приглашения на казнь». Если проводить параллель, кажется, будто тот мир сплошь населён такими призраками.

Однако прозрачность предметов слабо вяжется с прозрачностью душ: Набоков подчёркивает разные качества у просвечивающих вещей и призраков. Есть ли у этих состояний нечто, их роднящее? Вопрос открытый.

«Прозрачные предметы» — роман, за который не стоит браться не только новичкам, но даже ценителям Набокова, если те не готовы к штурму настоящей загадки. Свести все элементы и получить результат — вот она, главная цель чтения данного произведения. Время, воспоминания, утрата, возвращение, отражения, прозрачность — всё это затронуто здесь. Простая фабула сплетена паутиной почти со всей крупной прозой Владимира Владимировича, но провести общий знаменатель, не смотря на все наблюдения, сложно.

Скучно, нудно и муторно. Долго я читала эту книгу, тянула как могла и наконец добила. Я бы сказала, что эта книга ну ни о чём. Нет никакой проблемы, которую автор поднимает или решает, нет определённой сюжетной линии. Зачем, спрашивается, эта книга? Чему она учит? Простое повествование русского на ломаном английском, его безответная любовь и сомнительная работа в университете. Я так и не поняла, что он преподавал и как он вообще это делал, если его английский язык оставлял желать лучшего. В общем, одни странные вопросы, а вразумительных ответов нет.

Для меня это первая книга Набокова, и, к сожалению, я осталась недовольна. Неужели стоило начать с "Лолиты"? Очень бывает обидно, когда ожидания не оправдываются и ты теряешь время на книгу-"пустышку", тогда как остаются еще миллионы непрочитанных интересных книг.

Это, конечно, сугубо моё личное мнение, но я бы посоветовала вам не терять времени на эту книжку. Нет в ней ничего путного.

Не знаю, как у вас, а у меня до мурашек. Даже говорить ничего не хочется, лишь слушать отзвук каждого из этих слов в собственных мыслях. Насколько все правда! насколько все в центр яблочка! Насколько каждое слово на своем месте. Именно это для меня в романах Набокова первично - музыка языка. Этот роман англоязычный, но перевод настолько удачен, немеханичен и глубоко профессионален, что забываешь о том, что это перевод, не спотыкаешься о плоские упрощения.

Далее идет сюжет. В сюжетах Набокова нет нагромождений, они достаточно просты и понятны. Вот и здесь - один брат пишет биографию второго. Казалось бы. Но если сюжеты и кажутся незатейливыми, то их построение, лигические формы, связи, отсылки, намеки - о, кладезь ключей, загадок, шифров! Не зря Набоков любил повторять, что истинный читатель - перечитывающий читатель! Потому что заметить, сопоставить, осознать и сложить паззл после одного прочтения невозможно! Ну или оставить это лишь как "незамысловатый роман", который просто приятно почитать на досуге.

После прочтения романа Набокова я обычно читаю статьи - исследования по ним, и это почти также увлекательно и волнующе.

Это, значит, и есть самый тёплый роман Набокова. Без психов и себялюбцев, без исповедей и аномалий. Без трагедий... нет, с трагедией. Куда без неё? Но с такой тихой, такой тёплой трагедией. С горечью, богато оттенённой юмором, со всеми завитушками, со всей бытовой подробностью.
Финальная сцена трогательна до ужаса. Просто картинка из комикса: синий седанчик, из его окна высовывается белая собачка, а сдругой стороны блестит унылая лысина Пнина.
Это первый из прочитанных мной роман Набокова, чьего героя я так, кажется, и не узнала. Почему он, например, так не взлюбил Владимира Владимировича? Откуда эти вспышки? И отчего при своей рассеянности эмигранта он иногда делает точечные попадания решений? Почему кажется, что он филантроп, который не любит людей (апория какая-то!)? И в конце концов... при такой его эрудированности не верится в чудаковатый плохонький английский. Неужели можно так не привиться в гостеприимном Новом Свете?
Возможно, это роман о той части Набокова, которая так и не полюбила свою новую родину. Выпадающая, неорганичная, болезненно русская часть.

"Пнин" - мой первый английский Набоков, переведённый на русский язык не автором. Геннадий Барабтарло сделал колоссальную работу, настолько сохранив все особенности набоковского стиля, орфографии и пунктуации, что переход от берлинских русскоязычных текстов не ощущается совсем. Даже русские названия предметов американского быта, кажущиеся странноватыми читателю XXI века, как бы продолжают тренд, заданный "Лолитой". (Впрочем, предлоги на "з" Барабтарло и в собственном тексте - послесловии не оглушает.)
Безупречный стиль, поразительные метафоры, множество деталей, среди которых ни одной случайной, неочевидная многослойность - это можно сказать о любом произведении Набокова. "Пнин" отличается тем, что вплоть до последней главы, переворачивающей всё с ног на голову, роман в целом - совсем не то, чем кажется, даже если читатель достаточно внимателен, чтобы обратить внимание на упоминания персонажами некоторого англо-русского писателя, а также отдельного от него популярного литератора Сирина.
В общем, кому надо жанровой чёткости и понятного сюжета - лучше пройти мимо, а начинающие набоковолюбы не разочаруются.

Книга очень напомнила мне "Отчаяние" и "Подвиг" по моим на неё планам, по сложности восприятия. Недаром в описании охарактеризован как "роман-лабиринт", потому что для распутывания сюжета, мне, наверное, потребуется перечитывание. Есть в тексте что-то неуловимо-ускользающее. Наверное, В.В. заигрывает с читателем, снова намекая, что истина и ложь - очень условные понятия. И оставляет в недоумении, закольцевав собственный сюжет.
Я не осилила заключительную статью, но думаю, что ещё вернусь к ней.

Мне очень хочется сравнить историю Найта с историей Лэндона. Не в пользу последнего и не потому что я не люблю Кинговскую мистику и ужасы, а потому что я ждала там чуть большей истории. У Набокова получилось зацепить меня исканиями, литературным миром, захотелось познакомиться с работами Найта (у Кинга это получилось в "Мизери").

Как обычно мне очень хотелось выписывать буквально каждый нетривиальный образ, предмет или явление. Набоков - мастер необычных качественных и образных характеристик там, где любой другой (даже из числа любимых авторов) дал бы более привычный образ в сочетании знакомых слов. Это было и остаётся отличительной чертой его прозы, даже если сюжетно всё не так интересно и легко, я не могла оторваться от описаний. Может быть потом, когда я найду в себе силы, читать именно сюжет, мне будет что сказать о нём более конструктивно, кроме того, что жизнь Найта, какой бы истинной или ложной она не была, вызвала несоизмеримо больший интерес, чем Скотта Лэндона. Детали дождутся своего времени, когда оно наступит, а это наверняка случится.