
Ваша оценкаРецензии
Аноним14 мая 2023 г.Война - сестра печали...
Читать далееЖили четыре друга - детдомовца в довоенном Ленинграде и не знали о том, что скоро все их планы нарушит война. Хотя нет, был среди них тот, кто писал пророческие стихи о предстоящей войне, которым ребята просто не придавали значения. А война уже практически стояла у порога...
Их четверо. Им чуть за 20. Чухна, Синявый, Шкилет и Мымрик. Именно так они называли друг друга. Детдомовская привычка называть по прозвищам. А для всех остальных - Гриша, Костя, Володя и Толя. Именно от лица Толи ведется повествование. Они не только бывшие детдомовцы, они бывшие беспризорники, которым молодое государство дало билет в жизнь. И они не просто друзья, они семья. Так же, как и в любой семье, эти парнишки делят радости, беды, полуголодную жизнь. Но они, несмотря на тяжелое детство, выросли честными, порядочными, настоящими. И пусть из еды практически всегда лишь сосиски да кисель...
А потом пришла война. Страшная и жестокая. Нет, в книге нет тяжелых описаний блокады, но когда ты знаешь о ней, то все равно стоят перед глазами документальные кадры. И солдатские будни, не менее холодные и голодные.
В финале очень грустно. Но книга честная, живая, искренняя и не может не бередить сердце.1211,7K
Аноним27 марта 2024 г....война — сестра печали, горька вода в колодцах ее. Враг вырастил мощных коней, колесницы его крепки, воины умеют убивать. Города падают перед ним, как шатры перед лицом бури. Говорю вам: кто пил и ел сегодня — завтра падет под стрелами. И зачавший не увидит родившегося, и смеявшийся утром возрыдает к ночи. Вот друг твой падает рядом, но не ты похоронишь его. Вот брат твой упал, кровь его брызжет на ноги твои, но не ты уврачуешь раны его. Говорю вам: война — сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей. Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту…Читать далееВ воздухе разносятся первые звуки, первые слухи войны. Финская война только-только закончилась. В Союзе никто не ждет новой войны. Все знают, что война где-то там, в Европе, от нас далеко. Финнов на попу посадили, успокоили, к нам теперь никто не сунется. А Европа пусть разбирается сама. Гитлер же все равно в Союз не полезет, есть же подписанный пакт о ненападении. Именно так думало мирное население. Именно так думали четыре друга, детдомовские мальчишки. Чухна, Синявый, Шкилет и Мымрик - это их детдомовские прозвища. Да, ребята выросли, но в самые трудные, самые волнительные, самые серьезные минуты они друг к другу будут обращаться этими прозвищами. Друг для друга они стали не просто друзьями, они стали семьей, братьями.
Сейчас эти мальчишки уже взрослые, почти. Выпустились из детдома в большой мир. Учатся в техникуме, живут вместе в общежитии. Любят. Их жизнь полна планов и надежды на будущее. Тем труднее читать. Ведь знаешь, что недолго осталось. Уже пришел 40-вой год, остался год до войны и полтора года до блокады Ленинграда. И то, из-за чего раньше ругались, смеялись друг над другом однажды спасет от голода. Те самые корки хлеба, когда-то закинутые подальше, как нелюбимые, сейчас спасут от голода. Те самые банки из-под сгущенки, с засохшими остатками - будут деликатесом.
Предвоенная молодежь. Они пьют, гуляют, буянят, поют, живут. Такая прекрасная молодость. И какая у многих она короткая окажется. Многие не увидят конца войны.
Страшно было читать, как получили первое известие о погибшем друге. Как приходили к другу в больницу и врач разрешил всей толпой навестить, и слова санитарки, за которые мне так хотелось её стукнуть. А еще хотелось размазать морду директора завода, из-за того, что замолчал, старался скрыть смерть одного из бывших студентов, работавших на этом заводе. И не постыдился же гад слазать, что это не заводское дело, а армейское.
Но все же эта книга о молодости, о первых ошибках, о любви. О первой любви. Такой яркой. С обидами, непониманием. Такой незабываемой. И такой короткой. Честно скажу, ревела над некоторыми строчками. Эта сцена с венками, когда знаешь, почему же утонул венок Лели. И в самом конце, когда Толик узнает о смерти Лели. Его неверие, непонимание, что Лели не просто нет, её теперь совсем нет, совсем-совсем на этом свете.
И вот конец. Конец войны, конец книги. Для некоторых и конец жизни, а для других - это начало новой жизни.
И вот он вернулся в Ленинград, старшим лейтенантом. С наградами. А самого тянет на Васильевский остров, в родную и далекую молодость. Он ходит по родным улицам, которые сам же и когда-то переименовал. Видит Кошкин переулок - это Лелино название, там кошки кричат. А вот Приятная улица. А здесь Пивная улица, такое название из-за пивнушки, где когда-то они пивко попивали. Есть и Похоронная улица, которая ведет на Смоленское кладбище. Даже есть проспект Замечательных Недоступных Девушек. Есть и Удачная улица, и Счастливая и Мордобойная... Многим улицам Толик дал название. И сейчас, вернувшись, он бродит по ним и какбы заново здоровается, вот - я вернулся.
Из всей четвертки в живых остались Толик и Костя.
Замечательный роман. Добрый, местами мистический, не отпускающий.
Очень похож на Э.М.Ремарка "Три товарища". Только вот что странно. Книгу Ремарка многие читали, еще больше людей о ней слышали, а вот книга Шефнера как-то оказалась задвинута на задворки. Что-то не помню я , чтобы нам в школе хоть что-то рассказывали о Шефнере и этой книге, зато по Ремарку гоняли, не жалея живота своего)) Уж лучше бы я в школе "Сестру печали" читала, чем Ремарка.1121,1K
Аноним6 июня 2021 г.Юность, опалённая войной
Читать далееБывший детдомовец Толя Ковригин по кличке Чухна, от чьего имени идёт повествование, вместе со своими друзьями, Костей Синявым и Володей Шкилетом, живут в одной комнате на Васильевском острове в самом прекрасном городе на земле - Ленинграде. В прошлом все они остались сиротами и оказались в одном детдоме, где и подружились.
В самом начале повествования на дворе поздняя весна 1940 года, а наши герои молоды (им всем около двадцати), беззаботны в своём стремлении жить на полную катушку и счастливы, как уже никогда больше не будут.
Они флиртуют, влюбляются, гуляют и пьют вино, учатся в техникуме и строят планы на дальнейшую жизнь. Кто-то из них знакомится с девушками, другой сочиняет стихи, но у каждого из них есть свои мечты, желания и стремления, поэтому так хочется игнорировать все приметы надвигающейся исподволь катастрофы, когда всё острее и чётче ощущается, что мир замер на пороге войны, которая неминуемо изменит жизнь всех.
Фронт, блокада, смерть самых близких и неминуемое взросление - впереди. Через все эти страницы автор, сам будучи ленинградцем и фронтовиком, проводит своих героев, рассказывая о том, что знал не понаслышке, многое испытал на себе. Во многом благодаря этому читатель вместе с героем совершает путешествие по улочкам города и они становятся ближе, словно сам там побывал.
Книгу отличает отсутствие обилия идеологической риторики, в которой часто упрекают советскую литературу, ненужного пафоса, хотя при этом она прекрасно рассказывает о трагических страницах истории, о невосполнимых потерях близких, о голоде и блокаде Ленинграда, о жизни после, когда ушедшие всегда в твоей памяти, а значит мысленно рядом.
Книга одновременно о безмятежной юности и первых утратах, о первых настоящих чувствах и глупых ошибках, свойственных людям в любом возрасте, о родном автору и героям городе в мирное и военное время. Книга о жизни, о памяти и о скоротечности времени.
Искренне рекомендую всем любителям хорошей советской прозы.
1093,6K
Аноним30 июня 2021 г.Когда закончится война
Читать далее… «наступивший новый одна тысяча девятьсот сорок первый год обещает быть счастливым.»
Вот книга, на которую неимоверно трудно писать рецензию. История, которую я слишком близко приняла к сердцу, пропустила через себя. Читала долго, для такого объёма, потому что… просто она мне очень нравилась, с героями не хотелось расставаться, а ещё подсознательно чувствовала, что они не все дойдут со мной до финала. Есть фильм? Не видела. О книге ничего не слышала. Как-то я это ощущала.
Да, это книга про войну, само собой. Но она не о войне. Здесь нет военных конкретных событий, кроме блокады Ленинграда, конечно. Но не присутствуют бои, не гремит: «В атаку!» Эпизодически показана военная операция, да и то отступление, где был ранен наш главный герой. Но вот мне кажется, не это главное в книге. Совсем не это.
Это история взросления. История поисков себя, формирования взглядов, самоутверждения личностей, которые когда-то были никем, и вдруг стали важны для государства и, самое главное, друг для друга. Детдомовцы. Наверное, у них своё видение мира, свои идеалы и идеологии, но мечты то такие же, как и у всех. О счастье, о красивой и сытой жизни (сытой подчеркнуть, это важно).
Как они гордятся своей комнатой, отдельной, не слишком уютной, но это их комната. И своим шкафом, который и для одежды, и для посуды, и для еды, и даже доска для заметок.
Они философствуют, по своему, по-мальчишески, едят сардельки с киселём, пьют вино, бывает водку, но иногда ведут «прозрачный» образ жизни, всё зависит от настроения, наличия подруги. Правда прозрачный образ жизни - это всё те же сардельки с киселём, но без вина и с нормированным количеством сигарет в день.Это первая любовь, та самая, которая навсегда, да жаль не навечно. Прогулки по любимому городу, беспечность и безмятежность. Право совершать ошибки, писать стихи и верить в то, чего быть не может.
А за окном у них маячит призрак грядущей войны. Они верят в него и нет, в такое не хочется верить. Хочется просто жить, и любить, просто жить.А мы то знаем, что у них впереди. Мы уже пережили не одну блокаду, к нашему счастью только в книгах. И эти корочки хлеба, и засохшее молоко на дне банки,- какой же это красивый маячок в книге. Искра надежды. И ода жизни даже.
«Нет, пусть уж сперва плохо, а потом хорошо… Мне уже, кажется, начинает везти в жизни, и — согласно закону ящика — в будущем меня ждет безоблачное счастье.»Для клуба ПЛСЛ
872,6K
Аноним5 апреля 2021 г.История, реакция на которую - "бара-бир"*
Читать далее"На одном уровне с "Тремя товарищами" Ремарка" - серьезно? "Одна из самых пронзительных книг о войне" - да ладно? Приблизительно такие отклики на "Сестру печали" я мельком замечала в интернете: сказать, что ожидала фурора - нет, обычно при таких восторгах произведения оказываются посредственными, полного разочарования - тоже, думала, что будет что-то средненькое, как и вышло в итоге. Вот только не приходило мне в голову, что книга, посвященная войне -
…Истинно вам говорю: война — сестра печали, горька вода в колодцах ее. Враг вырастил мощных коней, колесницы его крепки, воины умеют убивать. Города падают перед ним, как шатры перед лицом бури. Говорю вам: кто пил и ел сегодня — завтра падет под стрелами. И зачавший не увидит родившегося, и смеявшийся утром возрыдает к ночи. Вот друг твой падает рядом, но не ты похоронишь его. Вот брат твой упал, кровь его брызжет на ноги твои, но не ты уврачуешь раны его. Говорю вам: война — сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей. Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту…, окажется от нее отделенной, будто Великая Отечественная достойна лишь быть фоном да максимум где упомянуться, так в этих строках. Эта история Шефнера о жизни ребят, бывших детдомовцев, об их особенностях, вызванных несчастным детством, о попытках найти свою любовь. Эта история еще и о Ленинграде, но уж очень узконаправленная - "Я не спеша бродил по Сардельской, по тихой Многособачьей линии, по уютному Кошкину переулку, выходил на проспект Замечательных Недоступных Девушек.": воспринять чувственно, а не мимолетно отметить оригинальность, ничем не задевающую, способен только тот, кто понимает, о каких улицах идет речь, тот, кто живет либо бывал в Питере - для остальных "хоть горшком назови".
Толик, Гошка, Костя и Володя даже в качестве обычных персонажей в мирное время не вызывают особого интереса - с такой печальной предысторией, они могли бы быть ярче личностно, а уж тем более в пору войны, когда между делом сражаются, теряют друзей, а все внимание уделяют выпивке, жратве да ожиданиям встреч с бабенками. Кстати, о бабенках - ох уж эта Леля - ветренная особа, по которой сохнет главное действующее лицо Толик, от чьего имени ведется рассказ, - ну о какой любви они тут размышляют, когда парень всю жизнь искал ту, "которая сказала бы: «Бросься в Неву с Троицкого моста!» — и я бы бросился. Или сказала бы: «Отдай свою стипендию первому встречному!» — и я бы отдал. О такой любви я только в книгах читал, но знал, что она не только в книгах. Просто мне не везет. Может быть, я так и доживу до старости, а такой любви не встречу. А если и встречу необыкновенную девушку, то она меня может отшить в два счета — и будет права. Что во мне такого замечательного, чтобы в меня влюбиться?", а девушка кидается из крайности в крайность, не будучи способной определиться, чего хочет. Да и вообще, что Толя, который зная, что к нему неравнодушна другая девушка, пытается ей поведать с подробностями о своих злоключениях с Лелькой (часто встречаемый мужской уже даже не эгоизм, а полнейший тупизм, не становящийся, однако, от этого менее презрение вызывающим), что Костя, вечно окунающийся в "прозрачную жизнь" (без сделанного, без опыта прошлых дней), т.е. явно пренебрегающий тем, что учатся именно на ошибках, что мимолетно пронесшиеся Вова и Гриша - не цепляют как персонажи, как характеры - таких ребят полным полно, а есть намного лучше - еще больше. До антигероев не дотягивают, звания героев - не достойны.
Может, не стоило приплетать к обыкновенной зарисовке из жизни столь патетичное обращение к войне? Именно в литературном формате - военный опыт писателя как человека не затрагиваю вообще, считаю такое неприкосновенным, - вышло очень посредственно и совсем за душу не беруще...
* "бара-бир" - "все равно".
821,2K
Аноним21 июня 2024 г."Вдали военный слышен гром ..."
Говорю вам: война — сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей. Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту…Читать далееИмя Вадима Шефнера часто мелькало в ленте друзей, так что пришел и мой черед познакомиться с этим автором, тем более, что тема ВОВ всегда актуальна для меня в мае-июне. Правда, данная книга не совсем о войне, она скорее о поколении молодых людей, которых война застала совсем юными и которых так сильно выкосили трагичные события 40-х годов.
Хоть кончилась финская малая —
Не выпита чаша до дна:
Нас ждет впереди небывалая,
Большая, как буря, война…Все могло мирно уладиться, но тут в это дело встрял Витик Бормаковский, наш показательный общественник.
— Он совершил беспринципный щипок! — сказал Витик, указывая на меня. — Он сильно ущипнул Люсю в порядке мести и запугиванья. Это он проводит месть за то, что Люся вчера разоблачила его на политэкономии, когда он вместо слушанья лекции играл с Петровым в шахматы. Но не бойся, Люся! Наш спаянный коллектив защитит тебя от враждебных вылазок!Он даже выучился играть на гитаре, чтобы блистать в женском обществе, но все равно блеска не получалось. Ему почему-то везло только — одним словом, прозрачная жизнь. Однако каждый раз не то интеллигентная девушка разочаровывалась в нем, не то он в ней, и Костя оставался при пиковом интересе. И он обрывал прозрачную жизнь и снова возвращался к домработницам.
И сейчас, желая его утешить, я сказал:
— Мы оба вполне могли бы познакомиться с симпатичными девушками там, на Большом. Нам бы только с тобой одеться пошикарнее. Пальтуганы у нас — так себе, а шкары — узковатые. Давно пора нам носить оксфорды.
Ты, Женька, не знаешь, почему это никакого объявления о смерти Гришки не вывешено? Почему это?
— Я знаю, только вы никому не говорите, — перешел на шепот Малютка Второгодник. — Новый директор заранее рекомендовал педагогам на похороны не ходить и на венок не собирать. Учащиеся могут идти на похороны, это не будет зачтено как прогул. Но нечего устраивать шум вокруг неизбежных потерь. Надо славить живых героев — вот что он сказал. И вообще он сказал, что Семьянинов умер не по нашему техникуму а по военному ведомству.
— Крыса тыловая твой директор, вот кто он! — негромко сказал Костя.
— Почему он мой, — сердитым шепотом огрызнулся Малютка. — Он такой же мой, как и ваш. Я просто говорю вам то, что слышал. Я не виноват, что знаю больше вас!С водкой во время финской кампании были перебои, и вот любители выпить дежурили у спирто-водочного склада и, когда водку везли в магазин, занимали очередь за телегой. Но я-то шел не водку покупать — мы ее не пили, она была для нас дороговата. Мы пили плодоягодное вино, а его в магазинах хватало.
Про ее религиозность все знали. К ней не раз приходили из жакта провести беседу накоротке о том, что бога нет и не будет. Ей и брошюры приносили антирелигиозные — и она их честно прочитывала. Они, однако, оказывали на тетю Ыру неправильное действие: читая о чудесах, которые в них разоблачались и о которых она прежде не знала, она начинала верить в эти чудеса. «Вот вы говорите: „бога нет“, а спаситель-то наш по воде пешком ходил. Под ним глыбь-глубина — а он идет, хоть бы что! Своими глазами в книге читала!» Напрасно мы толковали ей, что этого чуда не было, что оно разоблачается. Она стояла на своем. Может быть, виноваты в этом были и авторы брошюр. Чудеса там описывались интересно, а разоблачались непонятными научными словами.
Мирно, по-всегдашнему, тикали ходики. У нас был мир. Там, на Западе, шла война, а у нас был мир. Финская кончилась. Только вот Гришки не было среди нас. Война дотянулась до него, доплеснулась — и ушла, унося его с собой.
— Самого хорошего из вашей четверки на войне убило, — пробурчал он. — А вы трое — трепачи, гопники, всех вас из техникума гнать надо. То этот поэт ваш похабень в тетрадке пишет, то этот Константин Звягин, черт одноглазый, пробки пережег в техникуме, час без света сидели, а теперь вот ты до драки докатился. Побил общественника! Знаешь, чем это пахнет?
— Гад он ползучий, а никакой не общественник, — ответил я.
— Гад не гад, а дело плохое заварилось. Потому — бдительность нужна, время такое. Он на тебя заявление подал, там разные высказывания тебе приписаны. А время такое…
— А какое время? — спросил я. — Ну, какое? Военное, что ли? Война-то кончилась.
— Война ни при чем. О войне речи нет. Но — капиталистическое окружение… Понял? Время такое…В этот же день была вывешена свежая стенгазета. Чем хуже шли учебные дела у Витика, тем активнее он работал в стенной печати. И я сразу нашел под одной заметкой подпись «Общественник». Но на этот раз речь шла не обо мне. Заметка называлась «Зараза с гнилого Запада»
До заключения с Германией договора о ненападении у нас писали, что у немцев все держится на палочной дисциплине, а потом перестали писать о таких вещах. У этих, на экране, палочной дисциплины не чувствовалось. Они шли не спеша, но и не медля, выработанным ходким шагом, шли в строю, но не соблюдая его строго, шли не по-парадному. Шли так, как, наверно, удобнее всего идти в походе. И лица у солдат были не угрюмые и не забитые. Офицер, шагающий сбоку, не подгонял их, он шел, сшибая тросточкой травинки. Вряд ли он лупит этой тросточкой солдат. Нет, тут действовала какая-то другая, непонятная мне дисциплина — не добрая, но и не палочная.
— А о чем ты думаешь, Леля?
— Эти солдаты в кино… Как по-твоему, может быть война? У меня ведь брат в армии. Должны были отпустить, а задержали.
— Не думай ты об этом. Ну кто на нас полезет! Вот в Норвегию они влезли, так ведь там всего три миллиона населения, меньше, чем в Ленинграде. А у французской границы они стоят, им ее слабо перейти. А мы-то не Франция какая-нибудь. Пусть о войне Володька думает, он помешан на этом деле.
— А ты не думаешь?
— Тоже иногда думаю. Если начнется — пойду в армию. У меня отсрочка, но тут ее снимут. Да я и сам пойду, снимут или не снимут. Ведь у нас особое дело: нас государство вырастило. Без него бы мы скапутились под забором. Мы должны идти на войну в первую очередь, а то это будет уже неблагодарность…— Неужели и у нас с ними будет война? — спросила Леля. — Некоторые говорят…
— Конечно, будет, — степенно ответил я. — Это все понимают. Только это будет не скоро, так что ты не бойся. Им надо еще Англию взять, а Англия — это не Франция, тут нужен сильный флот. Но и Англию они, конечно, оккупируют. А потом начнут осваивать английские колонии и наращивать военный потенциал. И мы тоже будем изо всех сил готовиться, чтобы они не застали нас врасплох. Но война будет еще через много лет. Твой брат успеет вернуться с действительной, он успеет жениться, а ты…
Несмотря на название, книгу нельзя отнести к драматичной литературе и, хотя общее настроение ее скорее печальное, ностальгическое, она мне показалась светлой и лёгкой.Хорошо прописан у Шефнера главный герой, не знаю, имеет ли он автобиографические черты, но Толя получился очень живым, реалистичным.Такой чуть недалёкий, стеснительный, добрый и наивный парень, переживший трудные годы сиротства и обретший новую семью в друзьях из детдома.
В чем нам повезло — так это с жильем. Нам — это значит Гришке, Косте, Володьке и мне. Мы были из последнего выпуска детдома, потом он закрылся. Когда мы вчетвером пошли работать на фарфоровый завод, который шефствовал над нашим детдомом, нам предоставили комнату в обыкновенной жактовской квартире, но мы жили в ней на льготных правах, как в заводском общежитии, и ничего за нее не платили. А когда мы поступили в техникум, то техникум взял над нами шефство, и наше жилье стало считаться филиалом его общежития. У нас была казенная мебель и казенное постельное белье, а жили мы будто дома, и никакого контроля, и никакого коменданта над нами не было.
Каждый виток вокруг стола заменял в тепло-калориях одно полено. Этот способ отопления придумал Гришка. Реальных дров у нас не водилось. Правда, нам выдавались дровяные деньги, однако они уходили на другое. Даже в эту лютую зиму, когда под Ленинградом померзли все яблони, мы жили без дров. Мы норовили по ночам держать дверь комнаты открытой, чтобы к нам шло тепло из коммунального коридора.
Когда «камин был протоплен» и мы немного согрелись, я пошел на кухню готовить ужин, — сегодня я дежурил. Первым долгом разжег примус и поставил вариться сардельки. На керосинку взгромоздил большой чайник, потом подготовил кастрюлю, чтобы заварить в ней сухой кисель. Супы у нас были не в моде. Из месяца в месяц питались мы сардельками, сухим киселем и, конечно, хлебом. Такой сарделечно-кисельный уклон ввел Володька. Это он стал кормить нас так в дни своих дежурств, — а придумал он такой рацион от лени, великая лень натолкнула его на это великое открытие. А Костя подхватил эту идею потому, что она была рациональна. И Гришка тоже нашел такой способ питания удобным и целесообразным, и я тоже ничего не имел против. И теперь мы со стипендии сразу накупали сухого киселя впрок, а сардельки прикупали через день. Иногда за неделю до стипендии денег на сардельки не хватало, — тогда мы питались одним киселем с хлебом. Не так уж это страшно: кисель тот очень питателен.
Именно с них четверых начинается эта история, но весьма быстро количество героев уменьшается и некоторые лишь мелькнут на страницах.
Но пока что счастья в моей жизни не прибавлялось, оно даже убывало. Вот было нас четверо — теперь нас трое. Умер Гришка (теперь он Григорий). А верблюды на картинке все идут и идут сквозь зной пустыни к неведомому оазису.Зато свое законное место займут девушки: главная героиня Лёля, чей светлый образ герой старательно обеляет и несколько идеализирует (как положено при первой влюбленности), а так же несравненные Люсинда и Веранда, про которых мне было читать намного интереснее, только жаль, что им было уделено маловато внимания.
Наверное, наряду с героями важную роль в произведении играет и город Ленинград, улочки Васильевского острова, река Ждановка, а так же вообще природа и смена времён года.
Город был моим старым другом. И он всё время чем-то потихонечку-полегонечку помогал мне. Он не вмешивался в мои печали — он молча брал их на себя.”Кажется, что вместе с персонажами встречаешь весну, радуешься солнышку и тающему снегу с капелью, вдыхаешь яркий запах сирени, ощущаешь прохладные капли воды из реки на коже.Или мерзнешь в голодающем блокадном Ленинграде, с трудом обогревая маленькую комнатку поломанной на дрова мебелью.
Так что, подводя итог, если читатель хочет прикоснутся к теме ВОВ и ищет добрую книгу про обычный людей, без героического пафоса, рассказывающую о тех трудных временах, не погружающую в пучину отчаяния или ненависти, то это произведение именно то, что нужно
Как все хорошо было прежде, и как все плохо теперь! Будто я долго-долго сидел в теплом, уютном кинозале, смотрел хорошую-хорошую картину, а потом война пинком выгнала меня на холод, в слякоть, черт знает куда…
— А почему ты, Мымрик, все-таки идешь на войну? — спросил вдруг Володька слегка заплетающимся языком. — Война еще будет. Вот тогда все вместе и пойдем, кроме, конечно, Синявого, — его не возьмут. Будет большая война с Гитлером. С танками, с газами, с ипритом и люизитом… Все равно мы все будем на войне.
— И на финскую должен кто-то идти, — тихо ответил Гришка. — Меня воспитало государство, и я должен за него стоять. Родителей у нас нет, всем на нас наплевать было, мы без государства бы с голоду под забором подохли, а государство нас выручило. И мы, детдомовские, должны на всякое дело идти в первую очередь. Другие — как там хотят, а мы должны в первую очередь.
— Мымрик прав, — сказал Костя. — Если бы я не был белобилетником, я бы тоже пошел добровольцем. Потому что…
— Синявый, не изображай из себя героя! — перебил его Володька.801K
Аноним13 ноября 2023 г.«…война — сестра печали, горька вода в колодцах ее…»
Читать далееГоворю вам: война — сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей. Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту…
Прослушала книгу три месяца назад и не смогла собраться написать о ней сразу, но несколько слов оставить все-таки нужно.
Это повесть о Ленинграде и молодых ленинградцах и об их жизни в начале 1940-х годов… Об их мыслях, повседневных делах, мечтах, работе, учебе, дружбе и любви – и о том, как все это круто изменилось.
Часто вижу сравнения этой книги с «Перекрестком» Слепухина. Я же при чтении не почувствовала сходства (кроме самого общего, основанного на времени действия). Для меня книги абсолютно разные, и выбор я делаю в пользу Слепухина, на меня он подействовал куда сильнее. Но это не значит, что книга Шефнера какая-то плохая, это дело исключительно личного восприятия, кому что отзовется.
Герои этой книги – четверо друзей, бывшие детдомовцы, а ныне учащиеся техникума, живущие в одной комнате в коммуналке. Они любят свою комнату и нехитрую обстановку (пусть даже там один шкаф для всего – посуды, еды и вещей), устанавливают свои правила общежития и традиции, питаются киселем и сардельками, подшучивают друг на другом, философствуют, мечтают о девушках и будущем, учатся, нарываются на «разборы» от комсомола и встречают новый 1941 год. Им кажется: раньше было не слишком сладко, но уж дальше непременно будет лучше! Но не только читателям известно, что ожидает их в самом скором времени, но и их самих уже касается горе: один из них тяжело ранен в Финской войне... Да и о Германии поговаривают, но пока не слишком, только в виде рассуждения: кажется невозможной и слишком далекой вероятность, что новая война действительно дойдет и до СССР.
Эти ребята – не какие-то героические или выдающиеся личности, они самые обычные, неидеальные, может, даже не особо интересные, которых можно любить или нет, с которыми можно не соглашаться, фыркать, когда они тратят «дровяные» деньги на выпивку, а сами греются, бегая вокруг стола, закатывать глаза, когда ГГ рассказывает влюбленной в него девушке о другой девушке, крутить пальцем у виска на странные закидоны, которые выкидывает Леля, или ворчать «ну сколько можно на те же грабли» по поводу очередного периода Костиной «прозрачной жизни». Но именно из-за своей обычности, своей неидеальной и неустроенной жизни они ближе читателю.
Война здесь показана не атаками, маневрами и жизнью в окопах. Несмотря на то, что наши герои призваны на фронт, передовой мы почти не увидим. На страницах этой книги война присутствует в виде голода и холода блокады, когда случайно найденные старые банки с остатками сгущенки – символ жизни… в виде людей, со страхом ожидающих писем… в виде тех, кто не знает, где похоронены их близкие… Но я не могу согласиться с некоторыми другими рецензентами, которые в упрек книге ставят, что война здесь – фоном, как будто почти и нет ее. Как же нет?.. Неужели все пережитое этими людьми – «не считается»? Ведь и это тоже – война, одно из ее лиц. И воспоминания очевидца, каким является Вадим Шефнер, не менее ценны, чем любые другие. Конечно же, книга не автобиографическая, но в нее и ее героев много вложено из пережитого (и, наверное, передуманного) самим автором, и это чувствуется. Повествование не отстраненное, кажется, как будто с тобой делятся чем-то личным, пусть иногда странным или даже смешным, но – настоящим.
73961
Аноним8 ноября 2022 г."По книгам я знал, что чувствует человек, идущий в атаку, но самого себя представить этим человеком очень трудно."
Читать далееЧтобы рассказывать кому-нибудь об этой книге вслух, мне бы пришлось сначала проглотить комок в горле... Поэтому в рецензии я тоже не буду касаться второй части книги, где война, блокада, разбитые надежды.
Расскажу лучше вам о четвёрке друзей, чья дружба началась в детдоме, после того, как каждому из них пришлось побеспризорничать, наголодаться, воровать. Теперь им по 19-20 лет, и они студенты техникума. Очень разные мальчики: Володя Шкилет пишет стихи, наполненные ожиданием грядущих бед и войны; Гриша Мымрик простой и рассудительный - он же первая их потеря: пошёл добровольцем на Финскую, был смертельно ранен; Костя Синявый - прагматик и мечтатель в одном флаконе, в зависимости от настроения и жизненных обстоятельств. И Чухна - главный герой, отражение авторской личности. Меня поразило, как чутко простой, что по образованию, что по мировоззрению, мальчик слышит свой город.
Город был моим старым другом, и он все время чем-то потихоньку полегоньку помогал мне. Он не вмешивался в мои печали — он молча брал их на себя.
Ясный день чего-то от тебя требует, хочет, чтобы ты был лучше, чем на самом деле, а ленинградский серенький денек как бы говорит: ничего, ничего, ты для меня и такой неплох, мы уж как-нибудь поладим.А как он переименовывает мысленно улицы Васильевского острова! Есть в его списке и проспект Замечательных Недоступных Девушек, и Мордобойная линия, и Симпатичная, и Сардельная, и Кошкин переулок - всё в память о каких-нибудь случаях. Конечно, когда Шефнер писал эту повесть ни одному критику, рецензенту или просто читателю не пришло бы в голову назвать её атмосферной, но она именно такова, на сто, на двести процентов питерская...
Жизнь мальчишек проста, на грани бедности, но сардельки, хлеб и кисель есть всегда, жить им дали на всех комнату в коммуналке, мебель тоже предоставили, соседи хорошие, особенно тётя Ыра (жила там девочка, которая никак не могла выговорить И, да так и прилипло), в техникуме дела идут помаленьку, хоть и не без происшествий.
Витика даже и преподаватели некоторые побаивались. Хоть учился он так себе, но зато знал, кому что снится и откуда пахнет керосином. Он был членом редколлегии стенной газеты и часто сам писал в нее. Все его заметки начинались словами: «В то время как…»И в то же время ГГ чувствует постоянное душевное раздвоение: Гриша собирается на войну -
— А тебе не страшно идти на войну? — спросил я тогда Гришку. — Только по-честному. Мы же здесь все свои.
— Черт его знает, — ответил Гришка. — Не то чтобы страшно, а как-то зябко. Будто недоспал.,
но сердце поёт от первой любви:
Бессловесное ощущение радости не давало мне уснуть. Когда я пытался думать о будущем, то никакой ясной картины не получалось, а просто голова начинала кружиться от счастья.Девочка Лёля, с которой он познакомился до войны, когда его отправили поработать на Амушевский фарфоровый завод, стала бы его судьбой навсегда. Если бы выжила...
Она живет в моей памяти, и когда меня не станет, ее не станет вместе со мной. Мы умрем в один и тот же миг, будто убитые одной молнией.
И в этот миг для нас кончится война.73885
Аноним18 августа 2021 г.Читать далееНаверное, "Сестру печали" прочитали уже многие. А я вот только-только. И очень рада, что мой читательский багаж пополнился ещё одной пронзительной историей.
Нет, вы не будете тут рыдать над каждой главой, хотя книга и о войне. Возможно, только на последней всплакнете, как я. Хотя зачем обманываю, рыдала я взахлёб.
И я честно хотела написать вам отзыв на неё. Зачем-то открыла книгу, последнюю страницу и снова разрыдалась. Просто представила, сколько таких влюбленных пар было в военное время...
У меня ком в горле... Вот вам последний абзац и моя рекомендация к прочтению... ибо я не могу собрать свои мысли в слова сквозь слезы...
"От того, что я не видел, как ее убило, и даже не знаю, где она похоронена, я не могу представить ее себе мертвой, я помню ее только живую. Она живет в моей памяти, и когда меня не станет, ее не станет вместе со мной. Мы умрем в один и тот же миг, будто убитые одной молнией.
И в этот миг для нас кончится война"641,4K
Аноним7 июня 2024 г.Где-то на улице Симпатичных Девушек Леля разбила духи
Читать далееГрустное. Но светлое. У меня такое же состояние после пива, например. Это я в плюс книге, обожаю пиво. И такие книги тоже очень люблю. Тут не было надрыва, тут не было горя (ну чуть-чуть), тут только тихая светлая печаль.
Мир накануне... Меня раньше всегда интересовала эта тема:, как себя чувствововали люди накануне какой-нибудь катастрофы, Второй Мировой войны, не знаю, Хиросимы. Что-то предчувствовали? Были опасения? Больше меня эта тема не интересует. Я, кажется, сама могу рассказать на эту тему больше, чем все книги вместе взятые. Ничего такого они не чувствовали, просто жили. Ну, может быть, были некие люди ближе к ноосфере, они могли, но основная масса вряд ли предчувствовала пришествие зла.
Здесь вот у автора 4 парня, 4 друга, выросших вместе в детдоме, а ныне учащихся старшей школы, живущих вместе четвером в коммуналке на Петроградке в 1940 году. Ах, эти ленинградские проспекты, улицы, переулки, каналы и реки. Я и так в них влюблена еще с 20 лет, а после книги ощущение бешеной ностальгии (только по Питеру ли?) усилилось раза в три. Главный герой тоже любит свой город, где гуляет вечерами, это чувствуется, он даже очень мило выдумывает улицам свои названия (Проспект Симпатичных Девушек, как вам?), он ленинградец!
А еще его за комсомольские проступки отсылают на четверть работать на завод в Сибирь, где он знакомится с девушкой Лелей. Леля немного взбалмошная, но очень-очень симтипачная и интеллигентная. То, что надо. А еще Леля из Питера,и ну прям звезды так сложились тоже, как надо. Все сложилось, кроме мироздания. Год-то 1941й. Можно больше ничего не говорить.
Автор пишет так, что иногда на него злишься даже, ну зачем так просто, ну зачем так сильно. Эпизод с расстрелом животных из зоопарка (просто потому что во время блокады они и так умирали) просто на разрез моего довольно черствого сердца. Я обычно не триггерюсь на страдания животных, но тут ревела в три ручья и громко орала "Не надо!", хотя и понимала, что это наоборот избавление.
А про войну. Я глубоко обнимаю всех мам сыновей, всех жен мужей, всех дочерей и сыновей отцов, всех бабушек внуков, всех всех всех, кто пострадал, кто долго ничего не знал, кто переживал и внутренне умирал, и кто просто умирал, защищая. Это так больно понимать, даже едва-едва прикоснувшись к теме в реальности, уже невозможно жить как прежде. Автор очень хорошо показал про войну глазами героя. Как она напала на тебя внезапно, и вот неделю спустя ты уже и думать забыл о комнате с кафельной плиткой, о сгущенке, что когда-то не хотелось, о дровяной печи, дрова для которой нещадно тратились на кутеж. Но наверное, не забыл, просто эта жизнь вдруг становится где-то совсем далеко, а рядом вот оно - бомбы, осколки, вши, сухпаек? Все можно пережить, но лучше никогда не переживать.
Книга замечательная.
58701