Austerlitz

Всему свое время. Иногда читаешь книгу и понимаешь, что ее время еще не пришло или уже ушло... Вот так и в этот раз, я постоянно теряла нить повествования, не могла понять переживания героя и даже оценить стиль автора не вышло.

Главный герой активно ищет свои корни, хочет докопаться до истины, понять кто он, но не изнутри, а из истории поколений. Имея очень оригинальную фамилию (которая не только у меня ассоциируется с великой битвой). Его переживания понять можно, но мне они не близки. Книгу не смогла ни понять, ни прочувствовать. Видимо еще к ней не доросла...

Посвящается Йоэлу,
некогда влившему в меня коктейль из тех самых бабочек,
останки которых Зебальд потом вывалил на вокзальный потолок.

То, что история рассказана в почти до смерти избитом в XX веке стиле «я встретил крутого человека, и сейчас я расскажу о своих встречах с ним и его историю, которая из этих встреч выросла», у Зебальда замечательно исправляется рассказчиком, потому как сразу же становится понятно, что он и Аустерлиц – а это, между прочим, не место великой битвы в данном случае, а имя, или, точнее, фамилия, – друг друга стоят. Встретились две малость обдолбанных (в хорошем смысле) тени без места в мире, каждая со своими медленно шевелящимися тараканами, и зависают себе в удовольствие, разглядывая здания вокзалов и библиотек и размышляя об истоках и философии строений, времени, которое наверняка течет не так, как мы думаем, а заодно о мучительной гибели многолапых. Вы ведь, найдя на подоконнике дохлого мотылька, смахнете его? Герои этой книги – нет. Они замрут, представляя последние секунды жизни крылатого, и погрузятся в меланхолические вопросы о смысле бытия.

Зебальд крутит текст в манере, немного напоминающей Сарамаго – на одном дыхании, Аустерлиц сказал, что этот сказал и так далее, никакой вам тут прямой речи, так, небольшие перерывы, когда рассказчик и Аустерлиц расстаются, чтобы поболтаться в жизненном астрале каждому по отдельности. При этом несколько неожиданно выбрасывается суть – она в том, что Аустерлиц – человек в некотором смысле без прошлого, что сильно повлияло на его жизнь, ибо оказалось, что болезненные пробелы детства нельзя вот так просто оставить без внимания. Нужны-с корни.

Некогда, во время войны, он оказался в Англии, хотя на самом деле англичанином не был; вырос в чужой семье, забыл родной язык, жил под чужим именем, и весь этот процесс вынужденного превращения начался в таком раннем возрасте, что, если бы не неумолимая подкорка, время от времени подкидывающая странное, да некоторые жестокие фактовбросы (привет, ты вообще-то Аустерлиц), можно было бы и до старости горя не знать. Зачем Аустерлиц вываливает рассказчику свою историю, не совсем понятно, хотя тут можно спустить, все-таки, человек с пошатнувшейся крышей; но в целом очередная военная история о потере выглядит довольно оригинально.

Во-первых, она изложена почти что в формате экскурсии. Тут вам рассказы, а тут реальные места и здания, вот, смотрите, Аустерлиц еще и исторический экскурс устроит, вместе со своей философией, что, как, почему и зачем появилось, и его архитектурные изыскания так вплетутся в историческую канву мира и наоборот, что уже и не разберешься, где что (и не надо). Во-вторых, она выложена будто случайно найденными фотографиями, чуть ли не насилу, как иногда кажется, соединенными сюжетной линией. Фото эти, кстати, тоже немного вводят в ступор. Не ждешь, читая о бабочках в художественной книге, что вот сейчас перевернешь страничку, а там хоп – бабочка. Здания, наоборот, очень кстати, но у большинства карточек больно любительский вид. Как будто автор просто распотрошил коробку старых фотографий, разложил их на полу и составил историю. Но, думаю, именно такого впечатления он и добавился – затхлого, реального, немного печального.

Так постепенно сплетаются два одиночества, и буквально вытекает неспешное повествование, разбавленное причудами персонажей. В этом плане роман напомнил «Собирателя бабочек» Йоэла Хаахтелы – среднее между сном и реальностью, потому что таково состояние и рассказчика-передатчика, и Аустерлица.

Мне очень приятно, что роман высокого оценили, отметили несколькими премиями и даже нарекли одной из главных книг современности, потому что я люблю такие вот странные, текучие вещи с глубокими посылами, пространными и размытыми маршрутами, и при этом – удивительно легкие. Потому что даже читая о печальных вещах, сложно не улыбаться тексту, в который словно бы вшили светлые лучики: глазу не всегда видно, но в голову попадают.

Читать Винфрида Зебальда - как бродить по незнакомому городу в сильнейшую метель. Ничего не видно, только круговерть слов везде, глаза залеплены этими словами, иногда выскакивает фасад какого-то дома или человек, но они тут же исчезают еще до того, как ты успеваешь различить детали или понять, о чем идет речь, что трудно в условиях, когда к концу предложения ты уже не помнишь, с чего оно начиналось, ибо начало это было пару страниц назад, да и вообще неясно, о чем, собственно, ведет речь рассказчик, одолеваемый свободными ассоциациями, перескакивающий с темы на тему, использующий одну историю только для того, чтобы плавно и крайне незаметно перейти к другой - к вящему недоумению читателя.

Разобраться в этом хаосе нет никакой возможности, да и желания тоже нет - в одно ухо влетает, в другое вылетает, в памяти мало что удерживается. Сюжет крайне фрагментирован - он скорее представляет собой набор рассказов, где кое-как, а где и весьма изящно слепленных друг с другом. Как ни странно, подобный стиль имеет свою прелесть: автор умудряется о довольно сложных и трудных темах повествовать как-то вскользь, вроде бы и задерживаясь, но как-то не грузя и не давя на психику ужасными подробностями, да незаметный по началу сюжет начинает потихоньку выкристаллизовываться из мешанины слов, деталей и описаний, и книга начинает обретать форму и метель стихает...

Ты оказываешься перед глухой стеной: тупик, книга обрывается, даже не приблизившись к хоть сколько-нибудь логичному финалу.

Герой этой книги живет, под собою не чуя страны, не имея ни родины, ни привязанностей, ни будущего. Изучает архитектуру (только старую), и замораживает в себе все воспоминания о детстве. Прячется от всего, что может столкнуть его с той реальностью родом из прошлого. В детстве (4 года) он потерял родителей, попал в чужую страну и был воспитан в странной семье. И все же, спустя много десятилетий, он решил начать розыски, откуда он родом и кто его родные. Герой очень прустовский, но если герой-рассказчик у Пруста живет реальными воспоминаниями, что делает его живым в настоящее время через прошлое, то герой Зебальда пытается вспомнить хотя бы что-то. Он находит в итоге ниточки, ведущие в детство. Вот только более живым от этого не становится ни сам герой, ни его прошлое. Да, герой, скорее мертв, чем жив. Неудивительно, что и в своих поисках, он ходит больше по пустынным музеям, старым кладбищам, да обращает внимание больше на детали, вроде мертвых голубей в заброшенной голубятне и навсегда погасших ламп в старой библиотеке. Сам про себя он неоднократно говорит, что его мысли и чувства парализованы. И ничего помочь ему не может.

Стиль книги тоже очень прустовский, такой тягучий и нарочито красивый, который одни читатели сочтут очень приятным на вкус, как те самые чудесные мадленки, а другие скажут, что читать это невозможно. Еще одной особенностью текста является его очень убедительная документальность, пусть и с приставкой «псевдо». История выдуманная, но представлена очень хронологически и пространственно точно, а также с большим количеством «архивных» фотографий. Так что в голову читателю закрадываются сомнения, а может быть и правда был такой Жак Аустерлиц, который в несколько приемов поведал автору историю своей жизни. Герой проводит время в архивах и библиотеках, автор тоже явно провел в этих местах немало времени, изучая историю довоенной Праги, а также историю Холокоста.

Лично у меня книга вызвала двоякие ощущения, от начала книги, всех культурологических отсылок и образов был в восторге, все это противопоставление монументального (архитектура) и незначительного (личная жизнь индивида), «кафкианское» описание здания Дворца юстиции в Брюсселе с коридорами, которые никуда не ведут, а также размышления о том, что здания прочнее историй. Даже начинали рождаться в голове строки будущей рецензии в стиле: «Архитектура – лучшее воплощение запечатленной истории…». Смущали разве что некоторые спорные с точки зрения науки вещи (в искусстве явно автор больше разбирается, чем в естественных науках). Но потом, началась собственно история героя, и мой восторг постепенно испарился. Да там много важных тем, таких как тема потери и нелюбви, много уделяется внимания преследованию евреев на оккупированных немцами территориях с 1939 года. Из романа я впервые узнал про детские поезда, что вывозили детей из стран Восточной Европы в Великобританию в период с конца 1938 года по сентябрь 1939. Однако в целом, книга мне показалось неровной, а история героя не слишком интересной. Открытия, к сожалению, не случилось.

Я уже как то говорила о потрясающей способности некоторых людей выстраивать свой рассказ как плетение. Когда видишь единую нить рассказа и в процессе замечаешь как накидывают лишние петли, добавляя описания незначительным персонажам, или даже выстраивают узор, обрисовывая местность и заставляя ее оживать, напитав ее судьбами людей. Зебальд занимается именно этим, он плетет свой рассказ. Информация накладывается, льется через край. Я даже местами сбивалась, особенно когда отвлекалась от книги на пару дней. Например, ловила себя на странных мыслях - о да, герой не хотел писать рассказчику письмо в Германию из-за каких то, в то время потайных, причин; точно, я же читала про человека, который после лагерей смерти настолько не хотел видеть Германию и немцев, что уехал в леса Америки и прожил там всю жизнь с аборигенами, тратя время на изучение их языка. Ой, стоп... это же было несколькими предложениями раньше, в этой же книге. Размеры предложений - отдельная ремарка данной книги. Они кажутся порой бесконечными из-за многословности автора и обилия запятых дайте пять, господин Макс, я тоже так люблю писать. У Вас это правда выходило куда лучше.

Это самое "удаление себя из мира", по мне так самое главное в книге. На это невозможно не обратить внимание. Аустерлиц проводит почти всю свою жизнь за бесконечным процессом собирания материала, скрывая за этим самого себя, свою историю. Размываются границы пространства, когда герои (Аустерлиц и рассказчик, которого вполне можно считать отдельным персонажем) встречаются в самых неожиданных местах; так же границы времени и даже миров. До конца не могу осознать - сознательно ли Зебальд дает нам представление, что мир мертвых как отдельный не существует. Что мы делим один мир на всех. Я сейчас не о призраках или вампирах говорю, такого в книге вы не найдете. Просто особенно это видно во время описаний современных построек на костях или когда Аустерлиц видит давно умершего человека на видео или фотографии.
Так же, нельзя не упомянуть, что и сам материал, собираемый Аустерлицем и его подача в книге волшебна. Особенно, когда вас перестает смущать "сказала она, сказал он" и вы погружаетесь в красоту. Красоту описания старинных вокзалов с небольшим экскурсом в историю места, уютность улочек разных городов, замков, и даже мрачной трогательности кладбища, откуда герой мог утащить не просто какую-то мелочь на память, а почти целую руку ангела с надгробья. Сразу вспоминается Акунин с его рассказами, призывающими ничего не забирать с кладбища.
Я за время чтения успела и поулыбаться и даже пустить слезу, что было вполне ожидаемо, учитывая тематику книги.

А эту рецензию я посвящаю человеку, в рассказах которого я впервые увидела плетение. Моя двоюродная бабушка Надежда, долгих ей лет жизни, рассказывала про свое военное детство так, что мы роняли ручки, увлеченные рассказом, забывая записывать. Она никогда не была близка к писательству, но вот рассказывать она умеет как никто другой.

Пожалуй, это была одна из самых сложных для меня книг за последние месяцы....

Начну, наверное, с того, что после прочтения подобных произведений - таких странных, тяжелых и мне не совсем понятных - у меня заметно снижается самооценка. Увы, мне начинает казаться, что я катастрофически глупа, раз не вижу в таких книгах той гениальности, что находят многие, ставящие им хорошие оценки.

Но да, ничего гениального в произведении Зебальда я не увидела! Более того, проникновенного, тонкого и великого - тоже.
С первых строк я поняла, что стиль автора мне нисколько не импонирует. Длине предложения может позавидовать и Эжен Савицкая , с его-то любовью к запятым. А уж про длину абзацев в этой книге страшно сказать... Сколько их было всего? Мне показалось, что не больше 10, но специально я не считала.

И весь этот словесный поток буквально обволакивает читателя, не давая продохнуть. Повествование ведется от первого лица, имени человека, рассказывающего нам про Жака Аустерлица автор не дает. И вся основная часть книги вертится именно вокруг Жака.
А теперь представьте. Огромный абзац, с тонной длиннющих предложений, где даже нет деления на диалоги, море запятых и максимум ответвлений от сюжета. Звучит интересно? Мне кажется, что нет. Мысль автора частенько уводила его куда-то вдаль, из-за чего я терялась в этом нескончаемом потоке словоблудия (прошу прощения за формулировку) и порой уже с трудом понимала, как связано то, что я читаю сейчас, с тем, что было страницу назад.

Вот за что спасибо автору, так это за открытость его персонажей. В эмоциях Аустерлица и повествователя, если такие были, я буквально купалась. Бывали моменты, когда книга действительно меня поглощала, было настолько интересно, что я не могла оторваться.
Но проблема еще в том, что читать ее долго для меня было невозможно. Этот поток слов буквально накрывал меня с головой, я переставала понимать их значение, и мне приходилось делать довольно долгую паузу в чтении. А после этой паузы уже приходилось заставлять себя возвращаться к книге, потому что одна только мысль о возвращении в эти нескончаемые предложения повергала меня если не в ужас, то в легкий страх уж точно....

И да, сюжет сквозь все это тоже проглядывался довольно смутно. Порой, возвращаясь к чтению, я не могла вспомнить, о чем вообще говориться, кто все эти люди, что происходит и куда бежать. Пару раз я пробовала возвращаться на несколько страниц назад, но ничего хорошего из этого не вышло, я запутывалась только еще больше...

В общем, местами книга "Аустерлиц", мне понравилась. Но этих мест было настолько мало, что их спокойно перекрыло все то, что пришлось мне не по душе...
Поэтому хорошую оценку книге я поставить не смогла. И рекомендовать эту книгу тоже не могу.

Впечатления: Мне нравятся работы Зебальда. Они... необычные. Если в "Кольцах Сатурна" он рассказывал о своём паломничестве побережьем Англии, то тут делится историей случайного знакомства с одним необычным человеком, который в свою очередь рассказывает уже историю своей жизни.

Здесь будет много об архитектуре, о семье, о детстве и о дружбе, о времени и о воспоминаниях. Ещё тут красной нитью проходит тема евреев во время Второй мировой. Родители Жака "исчезли" в кровавом безумии, учиненном фашистами, а он в 5 лет оказался оторван от любящей семьи и родной страны, чтобы ради спасения попасть в Англию и к чужим людям. И вот вся его жизнь - это путь обратно, к корням. Как бы он не пытался "забыть" все травмирующие эпизоды, буквально вырвать их из собственной памяти, однажды они все равно его настигли и заставили вернуться в настоящий дом и попытаться узнать о судьбе настоящих родителей. Обо всем этом Аустерлиц рассказывает своему случайному знакомому, когда они иногда пересекаются то в Англии, то в Европе в своих путешествиях или поездках по делам.

Не могу не отметить самую запомнившуюся, хотя нет, ничего более запоминающегося чем описанные тут зверства фашистов и быть не может, скорее самую понравившуюся мне историю. О затопленной деревне, на дне водохранилища, о которой рассказывал приёмный отец Аустерлица - пастор. И как удивительно было мальчику смотреть на поверхность воды и понимать, что под ней скрываются дома, целые улицы и церковь, а потом увидеть старинные фотографии жильцов того места, у этих самых домов. Мне особенно понравилась фотография девочки с собачкой во дворе перед домом, такая красивая ^_^

А самая впечатлившая меня фотография из книги, которую историей "проиллюстрировал" автор - как Аустерлиц с другом ездил по окрестностям Оксфорда и они набрели на красивейшее поместье с этими их огромными залами, лепниной, картинами, а когда заглянули в окно первого этажа, то увидели, что одна из великолепных гостиных лишена мебели, зато заполнена мешками с картошкой. Просто поразительный, кощунственный контраст! Но после войны многие аристократы лишились состояния, поэтому поместья стали использоваться и под вот такие хозяйственные нужды. Ушла в небытие целая эпоха.

Думаю в первую очередь о мастерстве автора, построившего свой роман на документальных и архивных свидетельствах, говорит то, что я была уверена, что Зебальд описывает своего реального знакомого. Тогда как на самом деле Жак Аустерлиц никогда не существовал. Но я поверила во всё, что "он" рассказывал. Поразительно)))

Конечно же, я продолжу читать Зебальда дальше. Ничего похожего на его стиль повествования мне в литературе ещё не встречалось. И мне действительно интересны все те темы, которые он затрагивает и на которые размышляет. Но "Кольца Сатурна" мне понравились все же больше, потому что там главными были места, а не люди как тут.

Посвящается Алену Рене и Людвигу Витгенштейну, которые выступили идейными спонсорами настоящей рецензии

Мы уже встречались в прошлом году в Мариенбаде, а быть может, в садах Фредериксбурга, идеальная геометрия которых складывается в бесконечный лабиринт памяти, мы уже встречались в Бувиле и наблюдали, как хищные вещи охватывали кольцом Антуана Рокантена, и желудочные спазмы подступали к его горлу, пока холодное солнце выбеливало пыль на оконных стеклах, мы смотрели, как другое солнце, толстое и оранжевое, нагревало затылок Мерсо и заставляло нажать на курок, мы уже шли вместе долгим прогулочным шагом, пока потомок датского рода разглядывал внутри себя огромную щербато скалящуюся пропасть, мы просто прибыли в очередную точку на карте, на старинный вокзал Антверпена, где временем заведует тугая стрелка гигантских часов, почерневших от копоти и табачного дыма, она указывает неповоротливым паровозам и загадочным пульмановским поездам время к отбытию, и они уносятся вдаль, создавая иллюзию движения. Мы снова пытаемся обрести себя во враждебном мире, заходя на новый виток перемещений по одним и тем же комнатам, вышептывания в пустоту одних и тех же вопросов, попыток зафиксироваться в реальности составлением списков, подробным описанием второстепенных предметов, ламп и светильников, ковров и занавесей, книг и партитур, одежды из сундуков и ящиков, постельного белья, подушек, покрывал, шерстяных одеял, полотенец, посуды и кухонной утвари, горшков с цветами и зонтиков, несъеденных продуктов и даже томившихся уже несколько лет в подвале банок с грушевым и вишневым вареньем, а также оставшейся картошки, описанием бесконечных барельефов, ротонд, эрмитажей, садовых павильонов, мавзолеев, сводов, колонн, целого и частей, охотничьих домиков и архитектурных гигантов, разросшихся конструкций, стремящихся лишь к одному, обращению в руины.

«Аустерлиц» медлителен и старомоден, он кажется последним прибежищем модернистского романа, лишенного дерзновенных приставок, он принес славу своему автору, вернувшему, по мнению самой Сьюзен Зонтаг величие европейской литературе, он обрушивается потоком сознания, вложенной прямой речи, мутных расплывчатых фотографий, последних якорей зыбкой реальности, его невозможно остановить и его невозможно пролистать, слишком плотно сцеплены фрагменты, иначе они рискуют расползтись, как ветхая мешковина, он труден, как пожилой капризный родственник, и требует внимательности, терпения и вдумчивости. Это то чтение, которое представляет собой труд, хотя проще всего охарактеризовать его разухабистым постмодернистским клише – по части формы, не по части вложенного смысла. Роман Зебальда - это как если «Логико-философский трактат» Витгенштейна был экранизирован Аленом Рене, он весь про язык и память, спрятанные по-детски неумело, так, чтобы их обязательно нашли, выглядывающие из поношенного рюкзака австрийского философа или из-за тоскливых статуй французского курорта, воплощения ушедшей эпохи. Главный герой, Аустерлиц - чуждый себе, разлученный со своим именем, тихий ученый, похоронивший веру под слоем воды, погубившим Ллануитин, последний праведник, вывезший память детским поездом, подальше от зеленеющих склонов Петршина, по которым жирными гусеницами ползут фуникулеры, чтобы с вершины уставиться на красные черепичные крыши, он идет по пути вечного поиска своей личности, своего прошлого, свидетельств своего существования. В возрасте четырех с половиной лет он был эвакуирован из захваченной нацистами Праги и отправлен в Британию, где воспитывался в семье кальвинистского священника и его молчаливой малахольной супруги, всю свою жизнь он не задумывался о происхождении своего настоящего имени, пока доселе прирученная речь, навык изысканного словосложения не стал его покидать.

«О чем невозможно говорить, о том следует молчать» - так звучит последний афоризм «Логико-философского трактата», и Аустерлиц молчит, как молчит все поколение немцев, прошедшее войну. Это глубоко личная история для Зебальда, родившегося в изолированной от большого мира баварской деревушке. Его отец служил в вермахте, но никогда не рассказывал о войне. Поразительно, но впервые мальчик узнал о Холокосте, когда в школе ему показали документальный фильм о лагере уничтожения в Берген-Бельзене, и даже после этого окружающие не стремились проливать свет на те события, как будто вычеркивая их из реальности отсутствием вербализации. В такой же ситуации находится Аустерлиц, у которого отношения со своим внутренним «я» напрямую зависят от отношений с языком. Процесс потери личности связывается с забыванием родной речи:

Включаются защитные механизмы памяти, призванные преодолеть травму. Ощущая присутствие внутри болезненного опыта, герой полубессознательно ограждает себя от напоминаний о нем, бегло смахивая крошки от печенья мадлен, которые могли бы вывести его к дому. Он ничего не знал о захвате немцами Европы, когда он сам потерял семью и самого себя, и всячески избегал этого знания: не читал газет, не слушал радио, изучал архитектуру лишь до начала ХХ века, но такая самоцензура привела к неожиданным результатам:

Зебальд сравнивает язык с древним городом с замысловатым переплетением улиц, закоулков, площадей, с домами, история которых уходит в седую старину, с кварталами, очищенными от ветхих построек, с отремонтированными зданиями и новостройками, с современными районами, разросшимися на окраинах, а героя – с человеком, заблудившимся в этом причудливом конгломерате. Отказ Аустерлица использовать язык для отображения реальных фактов приводит к обесцениванию этого языка, употребление которого превращается в совершенно никчемное и безумное занятие. Единственный выход – заново соотнести слова с имевшими место в действительности событиями. По мере пробуждения памяти, оживает забытая речь, а с ней – восполняется бытие:

Мотив памяти, индивидуальной и коллективной, связующего звена между языком и фактом, бывшим и небывшим, проходит через весь роман, избирая источником вдохновения творчество французского режиссера Алена Рене, отсылки к которому обогащают текст вторым после непосредственно фотоматериалов уровнем визуализации. Блуждания Аустерлица по лабиринтам пошлого сходны с сюрреалистичными перемещениями мужчины и женщины в фильме «В прошлом году в Мариенбаде», где он настойчиво пытается воскресить в ней воспоминания о не столь давней встрече, а она, не будучи уверенной, постепенно начинает сдаваться – так же ощущает себя Аустерлиц, для которого Мариенбад тоже становится местом, пробуждающим смутные тревожные мысли, что он тоже был там ранее, не помня этого:

Визуальный ряд фильма Рене удивительно точно соответствует языковым средствам Зебальда. Мариенбадский отель — метафорическое место памяти, зыбкое напоминание об эпохе курортов, лечения на водах, беззаботного дворянского досуга, таким же напоминанием в «Аустерлице» становится сама речь, тонкая имитация довоенного языка, «языка целостности, нераспавшегося мира», которым парадоксально и жутко описываются руины утомленного прошлого. Схожим образом работает раскрытие темы Холокоста: Зебальд описывает места, где располагались лагеря, Терезиенштадт близ Праги или бельгийский форт Бреендонк в паре десятков километров от Антверпена, он не приводит документальных свидетельств, используя лишь предположения, основанные на изучении сохранившихся вещей, но в сознании непроизвольно всплывают кадры «Ночи и тумана», документального фильма, сочетающего кадры опустевшего Освенцима с выдержками реальных хроник. Напрямую Аустерлиц упоминает еще одну картину Рене под названием «Вся память мира», рассказывающую о Национальной библиотеке. Огромное запутанное книгохранилище с темными лабиринтами коридоров, как и мариенбадские отели, является вместилищем человеческой памяти, потрясшим Рене, но к моменту написания романа внушившим тревогу Зебальду – с переездом в новое здание на берегу Сены, доступ к накопленному коллективному знанию превратился в настоящий квест, воспринимаемый как стремление уничтожить прошлое:

Винфрид Георг Максимилиан Зебальд, в чьем имени воплотилась сама потерпевшая крах идея германского величия, символично отринутая носителем посредством сокращения до инициалов В.Г., посвятил свое литературное творчество тайной жизни слов, которая должна стать явной. «Аустерлиц», завораживая своей сложной архитектурой, исследует механизмы памяти, зыбкой субстанции, способной раствориться, не получая вербальной подпитки. Мягкие объятия забвения могут казаться спасительными, но молчание мучительно, оно запускает процесс расчеловечивания, превращая немого в соучастника, и только болезненное воскрешение травматичного опыта позволяет примириться с призраками прошлого, не допустив их нового воплощения.

Винифред Георг Зебальд современный немецкий писатель, поэт и литературовед, эссеист, преподаватель литературы в Англии. Основная тема его творчества – тема переосмысления всемирной истории, «вытравление» белых пятен и поиски исторической справедливости. Зебальд автор четырех романов, многочисленных эссе и статей. Роман «Аустерлиц» четвертый и последний роман писателя, вышедший в свет в 2001 году. Через несколько месяцев после выхода книги, автор погиб в автомобильной катастрофе. Некоторые литературные критики тщетно сравнивают и пытаются уложить творчество Зебальда в один ряд с произведениями Пруста, Кафки и Набокова. Это совершенно бесполезно. Зебальд новое явление в немецкой литературе. Только время сможет дать оценку его творчеству.

Книга «Аустерлиц» непростое чтение, рассчитанное на вдумчивого читателя. Роман написан в манере постмодернизма, где форма преобладает над содержанием. Стиль Зебальда – непролазные джунгли из нагроможденных друг на друга эпизодов из самых разных сфер жизни и областей знаний. Сюжет романа, на первый взгляд, довольно прост. Однажды, в Антверпене безымянный главный герой книги встречается с чудаковатым Жаком Аустерлицом. Завязывается неспешный и отвлеченный разговор. По сути, вся книга это диалог двух героев, только вот речь Аустерлица превалирует. Он неутомимый рассказчик с громадным кругом интересов, включая современную и старинную архитектуру, инженерное дело и всемирную историю. Нескончаемым потоком сыплются на читателя и безымянного героя-слушателя факты по строительству вокзалов, мостов и инженерных конструкций. Подкрепляя текст серией черно-белых фотографий самых разных предметов (от фото вокзалов до фото надгробных плит), автор придает нотку документальности тексту и своеобразия. Очень неординарная авторская находка.
Персона Аустерлица весьма примечательна. Рожденный в Чехии, его пятилетним мальчиком вывезли в Англию в 1941 году, чтобы спасти от фашистов. И, вот, прожив сорок лет в Англии в полном неведении относительно своего происхождения, Аустерлиц решается на поиски своих корней. Он отправляется в Чехию, потом Францию, Австрию и Германию, и, наконец-то, находит истоки своего «я». Эту историю его розыскной экспедиции он и рассказывает безымянному герою, а он – нам. Такое вот двойное повествование, двойной пересказ истории Жака Аустерлица.

Книга «Аустерлиц» это обращения автора к теме всеобщей памяти, к восприятию истории, к урокам, которые она нам преподает и которые нам необходимо выучить. Помнить, чтобы не допустить повторения. Знать, чтобы уметь зарубить на корню. Это очень сильное произведение, прежде всего, своей манерой подачи и воздействием на читателя. Своеобразно, очень своеобразно. Книга для тех, кто не боится литературных экспериментов!

Вместо предисловия: лучшее в этой рецензии - фоточка енота. Потому что енот классный.

Мне раньше и в голову не могло придти, что когда-то я скажу о книге "недружелюбная". Но эта книга именно такая. Она написана так, чтобы отпугнуть читателя, прогнать его, избавить себя от читателя. Что? Читатель еще здесь? Кыш! Кыш, противный! Но я оказалась читателем твердолобым, упорным, добивающимся своего - то есть, добившим книгу до конца. И помогли мне в этом два города - Антверпен и Прага.

Первый я посетила месяц назад. В него, как и рассказчик, я въезжала на поезде, была потрясена зданием вокзала. Но что еще больше расположило меня к рассказчику, это его поход в зоопарк, рассказ о свежеоткрывшемся (в 1967 году) ноктуарии и о еноте. И хотя я понимаю, что этот енот

вряд ли тот же, которого видел рассказчик, но снят он месяц назад именно в Антверпене, где был занят все тем же полосканием. Сами понимаете, что я не могла не проникнуться теплой заинтересованностью к книге.

Правда, автор сразу же принялся мочить эту заинтересованность самыми грубыми способами. И да, я понимаю, что сплошные диалоги - для экшнов, но боже мой, неужели тут найдутся те, кто, как и автор, считает, что не больше 10 абзацев на 352 страницы - это окей? А предложения по 8-15 страниц вам как? Мне - не очень. Потому что я, как ни крути, читатель не идеальный. И далеко не всегда у меня получается читать по часу-два подряд. Иногда есть 10 минут. Иногда 5. И когда я за это время не успеваю закончить предложение, это меня напрягает.

И вот когда моя обида на автора почти достигла точки кипения, в книге появилась Прага. Мала Страна, Петришин, Вышеград, Целетная... Тут я немного расслабилась и решила снова погрузиться в город, коль книга в себя не пускала и позволяла только барахтаться на поверхности.

Но - внезапно!!! - на сцене появились нацисты, евреи и концлагеря. И тут у меня все опустилось. Потому что, как ни странно, хотя это и совершенно не коммерческая литература, использование этих тем здесь было совершенно не тем же, что в большинстве толковых книг. Это скорее напоминало "Мальчика в полосатой пижаме". Только предпосылки были другие. Я так и вижу, как автор думает: "Я вижу, что ни один читатель не будет в восторге от этой книги, не посочувствует героям, не проникнется сюжетом (потому что ни героев, ни сюжета практически нет), потому ввернем сюда концлагерь - авось поможет. Не Освенцим, конечно, это пф-ф-ф - моветон, а вот Терезиенштадт подойдет - нераскрученный, для избранных".

Итог - ужасная, скучная и нечитабельная книга, которую спасают только два знакомых и любимых мною города. Тем, кто любит и знает Лондон или Париж тоже может подойти. Но вообще ни о чем и очень, очень, очень плохо.

Вместо послесловия: к сожалению, лучшее в этой книге, как и в рецензии, - это енот. Но его фоточку в книгу не вставили, а в рецензии фотка есть:)