Заповедник

Прочитала вчера в новостях, что 03 сентября 1941 года в Уфе в семье эвакуированных из Ленинграда театрального режиссёра Доната Мечика и актрисы (впоследствии корректора) Норы Довлатовой родился мальчик, которого назвали Сергеем. В 1944 году семья вернулась в Ленинград.

В 1959 году Сергей поступил на филологический факультет ЛГУ на кафедру финского языка. После двух с половиной лет был отчислен за неуспеваемость (об этом упоминает герой "Заповедника").
С 1962 по 1965 год Довлатов проходил службу в системе охраны исправительных колоний в Республике Коми. Это нашло отражение в повести "Зона".
После демобилизации поступил на факультет журналистики в тот же ЛГУ. Стал работать в студенческой газете, писать рассказы.

И вот это очень очень видно в его "Заповеднике". Когда-то я писала, что хочу перечитать. Узнав про ДР Довлатова, решила не откладывать это дело в долгий ящик. Тем более, что книгу блестяще озвучил мой любимый Дмитрий Креминский.

В основу повести лёг опыт самого автора, который в 1975 году работал в Пушкинском заповеднике. Очень грустное произведение, написанное с юмором и хорошим языком. Только смех получается тоже грустный.

Главный герой (Борис) после развода приезжает в Пушкинские Горы, чтобы водить экскурсии по тамошним местам. Экскурсоводы - голодные до мужской ласки женщины или мужчины - неудачники по жизни. Экскурсанты все разные и со своими запросами. Местные жители, в основном, пьющие. Михал Иваныч, что сдаёт угол ГГ, живёт в таких условиях, что просто кошмар. В посёлке только одна семья с крепким хозяйством, полной семьёй и непьющим мужчиной. За это их ненавидят и грозятся вспомнить 17йгод - раскулачить.

Потом к Борису приезжает жена с сообщением, что собирается в эмиграцию. И начинают появляться люди, которые, как один, мечтают о том же. И даже милиционер, который проводит с Борисом Беседу, говорит "Я бы на твоём месте рванул, пока выпускают. Воссоединился с женой".

После прочтения остаётся чувство лёгкой грусти и какого-то облегчения, что я живу не так. Да, простите, эгоистично, но как-то так. И ещё недоумения, что ли. А лучше всего, мне кажется, можно сказать фразой Татьяны, жены Бориса: "Всё это нелепо и грустно". Но повесть, на удивление, мне понравилась.

По ходу чтения вспоминала свои поездки в эти места. Сравнивала, что изменилось, за годы, прошедшие с написания повести. Ностальгия.

Дом на улице Рубинштейна, который упоминается в "Заповеднике". Там действительно жил Довлатов. Сейчас квартира пустует. Нет, там не сделали, к сожалению, музей писателя. Его дочь живёт в Америке и говорит, что ей тут, в Питере, ничего не надо. Но люди боятся, что ли, действовать. Ведь у нас только сделай что-нибудь хорошее или интересное, сразу найдутся хозяева, которым это надо. Грустно. И нелепо.

При подготовке использованы материалы газеты "Коммерсант".

«Наши» – это сборник рассказов Сергея Довлатова о членах своей семьи, которые, если верить послесловию, лишь отчасти биографические.

Это мое первое знакомство с автором, и впечатления неоднозначные. Если рассматривать вне контекста – короткая проза, язык с простым синтаксисом, – книга не должна была мне понравиться. Но у Довлатова, несмотря на объем, удивительно живые герои – и талант рассказчика. Он так искусно чередует горькую, обыденную, забавную стороны жизни, что оторваться невозможно. А у языка, кажется, есть ритм. Причем на некоторых предложениях я реально зависала: вроде, все просто, а они меня чем-то очаровывали.

С другой стороны, рассказы автора о самом себе читать было неприятно просто потому, что как человек Довлатов был мне совершенно несимпатичен. Думаю, из-за его инертности.

В целом, хорошо, но не восхитительно.

Довлатов хорош тем, что его литературный язык на первый взгляд как бы не является литературным, а просто хорошо сложенным обыденным повествовательным рассказчицким повседневным немудрёным бесхитростным... Читаешь, и так и кажется, что стоит только самому отстучать на клавиатуре заглавие собственного рассказа или мемуара, и вот оно, готовое сочинение в стиле "довлатов" будет готово. И вот эта обманчивая простота довлатовского литературного стиля будет поценнее многих залитературенных и перелитературенных опусов как современных "будущих классиков", так и тех, кто таковыми числился ещё не так давно и ваял нетленку в жанре соцреализма. А нетленка-то — вон она, оказывается, какая...

Не знаю, сколько тут подлинного биографического, а сколько — вымышленного и придуманного, сфантазированного и сочинённого, проэкстраполированного и искажённого неверной памятью (всякие там словия, как преди-, так и после-, утверждают что немного) — всё это на самом деле не особенно и важно. А вот то, что образы своих ближне-дальних родственников получились у Довлатова объёмные и красочные, с характерами и причудами, с нюанЦами и вычурностями, присущими настоящим реальным живым людям — вот это как раз уже и важно и ценно.

Немного не понравилось только одно — то, с какой лёгкостью и готовностью Довлатов клеит и раздаёт клейма "иуд и предателей, стукачей и доносчиков, жополизов" и прочих агентов КаГэБэ вполне реальным людям из своей писательско-интеллигентской среды. Просто, когда в таком контексте всё пишется, то поневоле начинает проглядывать нечто сравнительное, типа "а вот вы какие подлецы и негодяи, и вот какой я принципиальный и честный, вы были стукачами, а я стал уезжанцем и невозвращанцем" и т.д. и т.п. Как легко и заманчиво быть судьёй...

И потому я судить Довлатова не буду, просто мне так показалось...

PS А улицу его именем таки назвали не зря :-)

Горечь, которая настигала меня во время прочтения сей повести, тоже сложно объяснить. Вроде и проблемы героя и его окружения мне неведомы, с подобным я никогда не сталкивалась, да и родилась я в совсем другое время, но почему же было так печально бродить по тем местам и всматриваться в местный колорит? Что за странное чувство терзало меня, пока я тонула в этих мастерски выведенных строках?

Грустно было вдаваться в проблемы Бориса, которые и по сей день весьма распространены. Вроде как и поругать его надобно, ведь мог взять себя в руки да последовать за семьёй, но отчего-то не хочется этого делать. Двадцать лет человек занимался писательством и предвкушал тот день, когда его творчество признают и начнут относиться к нему соответственно, но этот день так и не наступил. Двадцать лет... Это большой срок. Неудивительно, что он перестал верить и на что-то надеяться. «Нельзя уйти от жизненных проблем. Слабые люди преодолевают жизнь, мужественные – осиливают. Если живёшь неправильно, рано или поздно что-то случится», – он сам понимал, что лишь слабый опускает руки, но понимать – это одно, преодолеть свой внутренний барьер куда сложнее. У него была возможность отправиться в другую страну и начать иную жизнь, но его сомнения и страхи вполне понятны: а кому он там нужен? Как он сможет найти там своё место, если то, чем он живёт, Слово, будет звучать уже совсем иначе? Родная страна, родные просторы, родной язык... Когда человек очень хочет остаться на своей родине, но эта самая родина пытается его изничтожить. Да, критиковать, как и Сергей Довлатов, совершенно никого не хочется.

Несмотря на тленную тоску, что живёт, кажется, в каждой фразе, очень порадовал великолепный юмор, сардонический и беспощадный. Странное вообще возникало чувство при прочтении: сначала я улыбалась над очередной колкостью, но не успевала ещё улыбка сойти с лица, как ей на замену приходила необъяснимая, но ощутимая горечь. Слишком уж... знакомо. Вот что это за странное чувство: чувство узнавания. «Узнаю тебя, Русь!». И хоть ты плачь, и хоть ты смейся... Всё так и есть.

Самая грустная книга Довлатова из прочитанных мной. Тут уже даже не смех сквозь слёзы, а горькая усмешка. Сам автор считал именно «Заповедник» лучшим в своем творчестве. Не могу не согласиться, роман зрелый, отчаянный, и, по-хорошему, злой.

В главном герое — Борисе Алиханове, сочетаются черты не только самого Довлатова, как во всех его работах, но и его друга — Иосифа Бродского, да и всех советских диссидентов. Приехавший в Михайловское, сезонным работником-экскурсоводом по пушкинским местам, он не ощущает себя здесь своим. Не только в Михайловским, но и вообще в СССР. Но, даже осознавая неизбежность эмиграции, решиться на последний шаг трудно. Пути назад не будет.

Несмотря на небольшой объем и фирменный юмор Сергея Донатовича, книга читалась трудно. Обнаженная боль между строк.

Случайная цитата: На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это приводит меня в ужас.

Довлатов прекрасен!
Я открыла для себя этого автора с книгой "Чемодан" и очень боялась, что только она у него такая, что другие будут менее ироничные, менее остры. А вот и нет. "Наши" - это еще один прекрасный образец "смеха сквозь слезы". Вам больно, вы понимаете безысходность ситуации. Но поменять не можете ничего. И остается лишь иронизировать над происходящим.
В этой книге он, рассказывая историю своей семьи, рассказал историю 90% семей, живших в СССР. И сделал это так, что читателю будет смешно и больно одновременно. Он вспоминает и о гордости наций, и о том, как их лишали этой гордости. Это рассказ и об миллионах осужденных, и о тысячах тех, кто успел бежать за границу. И, конечно же, "еврейская тема"... В общем очень-очень много того, чем жили миллионы людей в прошлом веке в огромной стране СССР.

"Семейный альбом" - первоначальный вариант названия этого сборника, в котором Довлатов рассказал о своей семье. Это своеобразные художественные мемуары - двенадцать новелл, посвященных родственникам автора: еврейскому деду (по отцу) и деду армянскому (со стороны матери), многочисленным дядьям - Роману, Леопольду, Михаилу, - и тетушке Маре с ее мужем Ароном, двоюродному брату, жене, дочке и, конечно, родителям. Есть даже часть про собачку. В крошечном послесловии из семи предложений упоминается маленький сын.

Довлатов написал "Наших" в эмиграции в первой половине 1980-х, и именно эти рассказы принесли ему известность в США. Некоторые из них в английских переводах были напечатаны в популярном журнале "The New Yorker". Такие писатели как Курт Воннегут и Джозеф Хеллер отзывались о Довлатове с одобрением. Некоторые даже сравнивали его писательский талант с мастерством самого Достоевского! Может быть, слишком громкое заявление, насчет Федора Михалыча я не уверена, но то, что талант есть, это, конечно, бесспорно.

Снова узнаваемая довлатовская лаконичность. Его фирменная горькая ирония. Вкрапления едкой дерзости. Кто еще умеет описывать повседневность так искрометно? Снова я смеюсь в голос - еще ни одна книга Довлатова не обошлась без этого, - и зачитываю вслух наиболее бомбические отрывки. Однако это нечто большее, чем сборник позднесоветских бытовых анекдотов. В истории своего семейства, "достаточно заурядной", автор стремится отразить судьбы Родины, которую он покинул. Интересно, что увидели в этих рассказах американские читатели? И похоже ли это на то, что увидела я?

М.

Моя рецензия на книгу Чемодан
Моя рецензия на книгу Иностранка

Мой первый опыт знакомства с Довлатовым. И последний.

Суть книги в повороте любой ситуации к столу с бутылкой. Все проблемы героя решаются единственным способом - затяжным пьянством.

Главный герой - бесхребетный, амбициозный сноб. Он писатель, который пишет в стол. Его не принимают и не понимают. Когда я плохо представляла кто такой Довлатов, я думала о его возможной позиции антисоветчика, крамольного писателя. Того, кто напрягает умы и души читателей открытием какой-то правды, порочащей страну.

Ан нет. Он просто слабый, но самовлюбленный ноль, который это описывает. Никакой особой политики. Человек, который не хотел ничего, не добился ничего, не любил никого. Единственная его любовь писать как он пьет и мнит себя гением.

При этом, признаю, что язык великолепен. Хлесткие, короткие фразы, которые украшают и текст и сюжет. Только это и запомнилось. в остальном, не поняла в чем великость произведения и писателя. Мне его было искренне жалко, метаться по городам, миру и ничего не изменить в себе. Ведь не спасла его ни эмиграция, ни свобода слова там. Все осталось тем же - бытовой нигилизм, стакан, бутылка, я - гений.

Есть такие писатели, к которым просто "прикипаешь" душой. Для меня Довлатов- один из них. Тут, думается мне, дело ни в стиле написания, ни в каких-то особых "примочках" дабы увлечь читателя. Довлатов - это Довлатов. Звучит претенциозно, но "да будет так".
В Довлатова я влюбилась относительно недавно, года три назад. Это был не мой стиль, не мой жанр, вообще "Не моё!". А потом увлеклась.
"Зона", скажем, мне не импонировала. Да, аутобиографично; да, аутентично; да, с юмором. Но видимо, не прониклась я душой к бедным зекам. А истории расказаннные скорее содрогание вызывают, чем сочувствие. Например, когда человек, мечтающий на зоне о карьере хлебореза, должен "идти по головам" для достижения светлой цели (да, в этот момент для него эта цель именно такая), после чего навсегда остаётся психологически сломленным. Или когда описывается, как просто там унизить человека, неважно, заключённый ли он или твой "коллега по цеху". Сломанные души, надломанная психика, полное переосмысление иерархии жизненных ценностей, извращённое понятие и приятие добра и зла - всё это "зона". Хотя почти каждый, по мере своих сил, всё же старается сохранить в себе крупицы человечности. Ведь после надо будет как-то выживать в обычном мире?
Довлатов не ищет у читателя сочувствия или понимания. Он просто рассказывает "как было", а там уж кому - чего.

Я далеко не кисейная барышня, но совсем не хотелось бы встретиться с героями данного произведения в реальной жизни. Даже в целях расширения горизонтов.

Совершенно неожиданно Довлатов оказался одним из редких писателей, которые способны выжать из меня не только улыбку, но даже смешок-другой. Действительно книга пропитана здоровым чувством юмора, а подчас даже горькой и злой иронией автора. «Заповедник» - роман автобиографический, и Довлатов списал главного героя с себя, с завидным упорством посмеиваясь не только над окружающими, но и над самим собой. Но за всей этой юмористической бравадой скрывается тоска автора по несбывшемуся. По творчеству, которому не нашлось места в Советском Союзе. По семье, которая уезжает за границу без него. По достойной жизни, а не случайным заработкам. Невозможно не сочувствовать Довлатову и его терзаниям, но, думается мне, с точки зрения современного читателя, особенно знакомого с последующей биографией автора, ситуация представляется менее безвыходной, нежели виделось автору в тот момент.

Надо отдать Довлатову должное, он описывает паноптикум характеров в своем романе весьма ярко, живо и подробно. Со всеми специфическими особенностями, стереотипами мышления и недостатками, и все же его рассказ безоценочен. Он может посмеяться и поиронизировать над собеседником, но никого не осуждает за выбранный путь и за махровых тараканов.

В «Заповеднике» в центре внимания читателя оказывается туристический объект – Пушкинский заповедник, место ссылки великого русского поэта. Главный герой приехал на сезонную работу – экскурсоводом по Пушкинским местам. Не самая пыльная и сложная работенка для интеллигента тех времен, но по большому счету и не самая перспективная. Кто-то не питает иллюзий и работает, чтобы выжить, да и сам рассказчик приехал исключительно ради заработка. И только посмеивается про себя над порядками заповедника, где портрет генерала Закомельского долго выдавали за Ганнибала, пока особо наблюдательный турист не опознал в нем Закомельского. Несмотря на легкий ироничный тон повествования, подспудно чувствуешь, что автор пишет книгу не про других, а про себя, про своих демонов, которые мешают ему быть мужем и отцом и покинуть неблагодарную родину раз и навсегда. Тех демонов, что не позволяют совершить головокружительный прыжок в объятия неизвестности.

ИТОГО: Замечательная зарисовка из жизни Довлатова в его последний год пребывания в Ленинграде. Ироничный и живой портрет писателя, неудобного и вытесняемого из советского общества конца 70х годов.