Заповедник

С Довлатовым я познакомился ещё в юности. Не с самим писателем конечно же(а жаль), а с его работами: Зона:Записки надзирателя, Заповедник, Иностранка. В принципе это хорошие книги, душевные и интересные, так что спустя определённое количество лет я решил снова вернуться к Сергею Донатовичу, перечитать уже знакомые мне книги и познакомиться с его "Филиалом", но увы, знакомство вышло не из приятных. Если уж первую часть романа можно было читать про его поездку на съезд эмигрантов, даже местами было чуточку смешно, то про Тасю уж как-то невыносимо стало. Тут либо я изменился, либо роман оказался слабоват. Попробую что-нибудь другое почитать у Довлатова, а Филиалу пока что поставлю нейтральную оценку. Может когда-нибудь перечитаю и моё мнение изменится в лучшую сторону.

"Нельзя уйти от жизненных проблем... Слабые люди преодолевают жизнь, мужественные - осваивают... Если живешь неправильно, рано или поздно что-то случится...".

От Сергея Довлатова и его произведений я ожидала большего. Только захотела познакомиться с автором, взяла первую книгу "Заповедник", а тут - ну такое разочарование меня постигло! Я думала, что автор как порадует, как войдет в число моих любимых, но нет, или не с этим произведением. "Заповедник", откровенно говоря, разочаровал. Автор пишет о себе, о том, что в России все плохо, что единственное спасение для творческого человека это алкоголь.
Да, есть хорошие и умные мысли о людях, об обществе в целом, о природе России и ее величии. Есть и фирменный довлатовский юмор. Но вот эта русская тоска, беспросветность, спившаяся интеллигенция, деградация, разруха... Какой-то свет в конце тоннеля есть? - хочется спросить у автора. Но ответа мы не узнаем. Пока человек не захочет внутренне изменить самого себя, не изменится и жизнь вокруг. Или нужно менять само отношение к жизни и писать более жизнеутверждающие произведения. Это оказалось не моим.

Вся книга в одной цитате. Вся книга - это бесконечные жалобы алкоголика, который уехал жить в пушкинский заповедник, какая-то деревня под Ленинградом. Есть жена и дочь, но почему-то о них мы узнаем на середине книги. До этого они не имели ни малейшего значения для главного героя.

Вот сидит Борька за столом, рядом корка хлеба и граненый стакан с белой жидкостью внутри. Присаживайся напротив, услышишь много чего интересного. Но интересного на взгляд самого Борьки (или Довлатова?), а вот интересно ли будет тебе - это большой вопрос!

Я не могу сказать, что мне решительно не понравилось. Но не могу сказать, что это книга, которую нужно читать. Я не люблю таких опустившихся людей. Вроде бы и жалко, да. Но что он сделал для того, чтобы выбраться из этого дерьма? Что он сделал, чтобы удержать жену рядом, чтобы дочь его любила и хотела чаще быть рядом?! А ничего, скажу я вам! Ничего кроме бесконечного пьянства. Ничего такого, что могло бы поменять мнение о нем.

Книга поднимает тему эмиграции из такой непутевой страны как СССР. Я не то, что осуждаю, но было несколько неприятно читать эту пропаганду выезда из страны. Даже вот взять жену главного героя, как она рвалась. Да и разговоры в перерывах между рюмками - все сплошь о том, как свалить, какие способы имеются.

К сожалению, знакомство с Довлатовым сложилось не так удачно, как я ожидала. Хотя стоит отметить, что юмор автора мне близок и понятен. На многих моментах я искренне улыбалась. Именно поэтому я обязательно ещё вернусь к книгам автора! Обязательно! А "Заповедник" пусть останется позади, как не очень приятный бонус.

Приступая к чтению, я была уверенна, что на каждой страннице будет тюремный жаргон, что услышу истории о заключенных. Ждала легкого, местами веселого чтения. В реальности все вышло наоборот. После нескольких глав, я разочаровалась и не понимала, что здесь написано. С каждой следующей главой мне удавалось все глубже погружаться в повествование.
Герой книги Борис Алиханов является солдатом охраны в лагере. Его отношения не с кем не заладились. Для всех он был «чужим». Поэтому он был счастлив, когда узнал, что будет сопровождать заключенного, в соседний лагерь, для постановки пьесы. По мне, все связанное с этой пьесой, было ярким событием. Описания репетиций, перевоплощение героев, волнение актеров в день представления. Я переживала за премьеру, так хотелось, чтобы все у них получилось. Они добились успеха, заставив весь зал им подпевать. Столько в этом пении было мощи, что Борис прослезился, впервые осознав себя частью страны, со всем ее плохим и хорошим.
Стиль написания Довлатовым мне понравился. Ощущение честности, правды. Не зря его произведения автобиографичные.

Когда то давно, году в 90м или 91м, мне в руки попала книга, в которую входило 3 произведения - Зона или записки надзирателя, Компромисс и Заповедник. И все, с первых же строчек я был покорен! Живой, какой-то невероятно красивый язык произведений, образные и точные, безупречные в своем совершенстве определения. Ни с чем похожим я никогда не сталкивался. И чтение было истинным наслаждением. Почти на физическом уровне. Прочитав, я дал читать соседу по комнате в общежитии, он передал дальше. Через пару месяцев мы в общаге говорили цитатами из Довлатова. Это был код, по которому узнавали своих.
Кто-то просит денег взаймы. Говоришь "Денег иметь не положено". Кто-то подхватывает "Ясно, значит вы уже построили коммунизм". И переглядываешься с удовольствием...
Довлатовские тексты так и остались для меня сакральными. Когда я расстроен или просто хочу получить какой-то позитив, беру любую его книгу и начинаю читать с любого места. Иногда достаточно 15 минут, чтобы притихли душевные бури. И так здорово, что эти тексты есть и доступны в любой момент времени.

Став надзирателем, я был готов увидеть в заключенном – жертву. А в себе – карателя и душегуба ... Через неделю с этими фантазиями было покончено ... Я обнаружил поразительное сходство между лагерем и волей. Между заключенными и надзирателями ... По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир ... Мы говорили на одном, приблатненном языке ... Мы даже выглядели одинаково ... Мы были очень похожи и даже – взаимозаменяемы. Почти любой заключенный годился на роль охранника. Почти любой надзиратель заслуживал тюрьмы.

Тюремная проза Довлатова. Ее необычность в том, что русские классики до него о тюрьмах писали с позиции заключенных, показывали исправительную систему с одной стороны – с точки зрения затравленного зэка, которого ломает система. У Довлатова же мы видим другое. Систему эту мы наблюдаем глазами не арестанта, а молодого надзирателя. После двух лет обучения на филфаке ЛГУ Довлатов был отчислен за неуспеваемость, и затем призван в армию. Служить его отправили в исправительную колонию в Коми АССР.

«Записки надзирателя» состоят из 14 глав, в которых рассказывается о жизни заключённых и их охранников. Каждая глава – это отдельная история с собственным сюжетом. В некоторых из них появляется Борис Алиханов (прототип писателя). Что примечательно, в книге есть много афоризмов и цитат, которые люди используют до сих пор. С самой знаменитой цитатой меня связывает история из студенчества.

На последнем курсе института мой научный руководитель постоянно к месту и не к месту повторяла фразу: «Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и все же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов?». Говоря это, она всегда улыбалась и была довольна собой, так как считала, что победила оппонента, пусть даже это был обычный студент. Впрочем, улыбалась она зря, так как цитата была вырвана из контекста. Ведь дальше Довлатов размышляет, и приходит к выводу, что система сама провоцировала и взращивала в людях плохое. Он говорит, что одни и те же люди имеют равную способность к злодеянию и добродетели. Человек способен на всё, и на плохое, и на хорошее. Правда, узнал я это позже, когда институт был позади.

«Зона» являет собой «своего рода дневник, записки, комплект неорганизованных материалов», сборник самостоятельных зарисовок о заключенных и надзирателях. Некоторые, так сказать, воспоминания и впечатления Довлатова от его службы в системе охраны исправительно-трудовых лагерей в первой половине 1960-х годов, а также перемежающие их «письма к издателю» с комментариями, пояснениями и уточнениями деталей.

Говорят, «Зона» была для Довлатова самым важным произведением. Над ней он работал упорно и обстоятельно, собирая эпизоды скрупулезно, словно бусы на нитку. В ней он воспроизвел, возможно, наиболее противоречивые эпизоды собственной биографии. В ней попытался объяснить свое творчество. В ней же представил философские размышления о природе человека, о добре и зле, о «тенденции исторического момента».

А у меня с «Зоной» не случилось. Не вошла она в список моих любимых довлатовских книг, понравилась меньше «Наших» и «Чемодана». Я было подумала, что проблема во мне (или в аудиокниге взамен обычного чтения), но из прочих рецензий поняла, что книга действительно такова - через нее бывает трудно продраться, уловить суть сюжета, проникнуться им. Не оттого ли, что мы - к счастью! - очень сильно отдалены от мира зэка?

Вероятно, это не та книга, с которой стоит начинать знакомство с автором, потому что сюжеты в основном отрывисты, а лагерный колорит весьма своеобразен. Хотя неприглядные подробности были вычеркнуты сознательно, сама тема не слишком приятна и далеко не каждому близка. Однако преданные поклонники Довлатова непременно оценят его "фирменный" стиль, откровенность, тонкий юмор и точные замечания о сути человека.

М.

Моя рецензия на книгу Чемодан
Моя рецензия на книгу Наши

Мило пишет Довлатов. По-человечески так, душевно.
И моральные проблемы поднимает: про потерянную интеллигенцию, про пьянство, про любовь, про людей и про жизнь очень ненавязчиво, но довольно интересно рассуждает. Несколько цитаток есть любопытных. Есть над чем задуматься.
И про сюжет не забывает: фабула имеется, персонажи очень хорошо прорисованы, прям никаких сомнений в их настоящности.
И язык хорош: легко читается произведение, атмосферно так. Есть много знакомого, метания там всякие. Вот читаешь – и понимаешь, сочувствуешь. И много не знакомого, но любопытного – советский колорит, пьяная мудрость…

Сразу так и прочёл, за один присест и с удовольствием. Но вряд ли вернусь ещё к этому автору. Он отличный, тут спору нет. Слог его понравился, герой понравился. И вот уж как я ненавижу про советскую действительность, или про пьянство, а у него прям интересно было читать. Впервые такое. Но всё равно не моё это, несмотря на положительную оценку. Больше его читать не буду. Насладился разок, подумал, ставлю галочку и пойду дальше по просторам литературы путешествовать…

Для меня это самая тонкая и пронзительная вещь Довлатова. Написана с такой болью и любовью к миру и людям, такая тоска иногда прорывается...
Но при этом все тот же Довлатовский слог, едкий, насмешливый, наблюдательный и удивительно точный.

Как-то дождливым вечером мы с ним разговорились:

— Миша, ты любил свою жену?

— Кому?! Жену-то? Бабу, в смысле? Лизку, значит? — всполошился Михал Иваныч.

— Лизу. Елизавету Прохоровну.

— А чего ее любить? Хвать за это дело и поехал…

— Что же тебя в ней привлекало?

Михал Иваныч надолго задумался.

— Спала аккуратно, — выговорил он, — тихо, как гусеница…

Можно наслаждаться каждой строкой.
По сути, этой повестью он прощался, со страной, с друзьями, с таким знакомым миром, но в котором уже себя не ощущал, не видел. И это чувствуется и от этого еще горше, что СССР выталкивал таких людей...
Арьев пишет:

У Довлатова эта история вызвала далековатую, но точную ассоциацию: полтораста лет тому назад Алексей Вульф из Тригорского видел (судя по его дневникам) в ссыльном Михайловском соседе лишь столичного дэнди, занятого «наукой страсти нежной». Он и понятия не имел, что общается с величайшим национальным гением России. Нас изумляло, что люди, изучившие дневники Вульфа — тем более жизнь и творчество Пушкина, сберегающие память о нем для потомков, — по-прежнему и так очевидно глухи к явлению живого таланта.

Помня и думая об этом сюжете, Довлатов и принялся за повесть. Забравшись в Пушкинские Горы, он пережил схожую коллизию в масштабе собственной биографии. Гением он себя публике не представлял. Но и не скрывал принадлежности к не слишком лояльным питерским литературным кругам. При мне как-то показал «ни с того ни с сего» одному из работников заповедника первую свою публикацию в крамольном и запрещенном «Континенте». И тут же услышал: «Подумаешь, буря в стакане воды».

Достоинство довлатовской позиции в «Заповеднике» очевидно: ни к кому из персонажей автор не относится со злым чувством, какую бы досаду ни вызывали у него порой их так называемые прототипы. Там, где любое общественное мнение подозревает в человеческом поведении умысел и злую волю, Довлатов-прозаик обнаруживает живительный, раскрепощающий душу импульс. И в этом смысле назначение его прозы истинно романтическое и поэтическое.

И точнее не скажешь.

Когда я читаю автобиографичные книги, то невольно в своей голове разрушаю четвёртую стену между собой и автором. Обычно я чётко обособляю творчество человека от его личности. В романе Генассия "Клуб неисправимых оптимистов" я когда-то встретила отличную мысль, которой всегда придерживалась: "Если человек прочёл и полюбил роман, написанный негодяем, - это вовсе не означает, что он согласился с его убеждениями или стал его сообщником. Признать талант не значит принять моральные принципы или жизненный идеал другого человека." Если совсем по-простому, резко деля мир на чёрное и белое, то мысль у меня такая: плохие люди тоже могут сотворить что-то отличное, а у хороших людей может не быть на это таланта. Мера отсыпанной гениальности "хорошестью" не руководствуется. Да и личная жизнь творцов меня никак не касается, а если я и осуждаю какие-то их взгляды и поступки, то пока они не тащат их в творчество – мы с их творениями сосуществуем вполне мирно. Когда тащат – смотрю по ситуации. С несовременников спрос меньше, это люди иной формации, воспитания и взглядов.

С Довлатовым у меня в этом контексте "всё сложно". Он кажется достаточно близким по времени, чтобы подходить к нему с современной линейкой, но при этом человеком, к опыту которого я совершенно не чувствую сопричастности, поэтому оцениваю его творчество несколько отстранённо. С одной стороны, очень восхищает его умение нескучно говорить о скучном. Собирать несколькими словами точные портреты окружающих, метко подмечать бытовые моменты, откровенничать, не приукрашая ни себя, ни действительность. С другой – эта его честность рисует портрет малоприятной личности. Ничего не могу с собой поделать: его герой в "Заповеднике" был мне очень неприятен. Он ноет о своей незавидной доле, не самым достойным образом оценивает женщин, изводит бывшую жену инертностью и нежеланием что-то решать в жизни, скатывается в запой и буянит. Да, он часто рефлексирует и признаёт свои недостатки, да, его поведение понять можно. Но вот я ставила себя на место той же Татьяны, и очень ей сочувствовала. И была невероятно рада решимости, проявленной ею на пути к выстраданной цели.

Во всех уже прочитанных мной книгах Довлатова, и в этой особенно, видно, как губительны для человека, тем более творческого, цензура и постоянное давление государственной машины. Как сложно в такой атмосфере не сдаться, не скатиться, не спиться, продолжать писать в стол и публиковаться только подпольно. В подобной ситуации даже сложно банально понять, насколько ты талантлив, потому что шанса попробовать отдать себя на растерзание широкой публике у тебя попросту нет. И этот отпечаток постоянных терзаний, попыток убежать от действительности, найти вдохновение и смысл ощущается у Довлатова везде, хоть в записках о Пушкинских горах, хоть в заметках в эмиграции.