
Ваша оценкаРецензии
Аноним21 августа 2023 г.Кто победит боль и страх, тот сам Бог будет (с)
Читать далееЕсли хотите прочесть кровавый триллер в декорациях губернского городка России 19 века, то читайте Бесы. Роман о том, как в тихое застойное болотце городка попал бесенок и взбаламутил весь честной народ. По итогу больше 10 человек автор замочил разными способами, несколько человек тронулись рассудком (в том числе и губернатор этого городка).
Совсем не буду писать анализ и разбор. Об этом уже много написали умные люди. Напишу о том, что тронуло меня.
Это чтение не было лёгким и праздным. И дело даже не в количестве трупов. В этом романе описано полно, дотошно очень много людей, не имеющих к непосредственным событиям вообще порой никакого отношения. Люди, события, сплетни, уездные байки. Обычно кто то из героев симпатичен, ты следишь за его судьбой, переживаешь. А тут я для себя не выделила ни одного персонажа, который бы мне был близок и симпатичен, за кого можно было переживать. Все странные. Женщины Достоевского это та ещё песня.
Два гадливеньких героя. Ставрогин и Верховенский. Один рос без отца, без матери и без любви, потому нет у него ни любви, ни эмпатии. А второй без отца, был избалован, все дозволено и все прощалось, барченок. От того тоже никогда никого не любил и только и вядумывал, как бы посильнее поразить общество своими выходками. Какие страшные люди.
Удивило, как можно было взрослым людям замутить мозг так, что 5 мужчин разного возраста из приличных семей в трезвом уме и при памяти пошли на преступление.
Действие в романе происходило в 1869 году, осенью. Верховенский назначил время смуты на февраль, то есть 1870 год. Как мы уже знаем, события произошли. Но на несколько десятилетий позже. Кстати, по тем же идеям. Все сломать. А что дальше делать не понятно. 9/10 обратить в рабство. И вот она райская жизнь.
Ну и ещё одно добавление. Без главы У Тихона совсем не раскрывается вся мерзостная суть Ставрогина! Если в вашей книге этой главы нет, то поищите в интернет ресурсах. Есть в открытом доступе.13759
Аноним17 февраля 2023 г."Всего труднее в жизни жить и не лгать...и...собственной лжи не верить".
Читать далее"Всего труднее в жизни жить и не лгать...и...собственной лжи не верить".
Пожалуй эта цитата для меня является стержневой в "Бесах". Все мы в каких-то смыслах додумываем себя, встраиваем в общество и начинаем больше верить в себя выдуманного. Делаем так как хотим не мы, а сделал бы тот кого насочиняли. Человеку постоянно нужна или сверхидея или нечто великое и неопознанное, чтобы ставить цели как-то постичь неведомое. Вся возня чем мы занимаемся между рождением и смертью, вся эта суета это и есть хоть какие-то движения в данном направлений. Подумать то, что все бессмысленно нам больно и в каком-то смысле вредно.
"Никогда разум был не в силах определить зло и добро или хотя бы отделить зло от добра, хотя риблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал.
Тоже обратил внимание на эту цитату. Ну тут как бы комментарии излишни)
Или вот:
"Есть дружбы странные: оба друга один одного почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут".
Это бы я расшифровал так, что человеку недостаточно собственного выдуманного образа, он еще пытается друзьям навязать своего придуманную субличность с которой постоянно несогласен и борется. Мы всегда раздражаемся со всем с чем не согласны.Именно из-за цитат мне ценен писатель Достоевский. Они искуссно вплетены в сюжет, который меня редко увлекает. Герои глубокие, порой уж слишком гротескные. Как-то мимо меня, смазанно прошла Лиза. Что то не уловил я цельность и логику ее образаю Наверное здесь она была больше тенью второго плана, для того чтобы как-то углубить образ Ставрогина.
Ну, и конечно же, нашумевшая запрещенная глава... Ну что сказать. Представляю какая безструктурная каша и моральная пропасть формировалась в послевкусии от книги, когда во времена цензуры, читатель не мог понять причин поведения Ставрогина. На месте редакторов, если бы уже пришлось соблюсти моральный облик, я бы вырезало некоторое смакование подробностей определенной сцены, а суть оставил. Конечно, это не играло бы такими красками, но все же нужно все-таки было обьяснить и "сумасшедствие" и другие поступки Николая Всеволодовича.
Ну и по-человечески жалко ребят, которые ввязались в эти бунтовские авантюры. Как бы не были они романтичны в то время. С высоты веков видно чем все заканчивается. Такие книги просто обязательно читать , чтобы понимать всю "спиральность" исторических событий. Ну это совсем другая история... Здесь я, пожалуй, поставлю точку, так как умников и демагогов в этой плоскости хватает и без меня)13693
Аноним14 февраля 2023 г."Ставрогин, что вы со мной делаете?"
Читать далееСидели мы тут на днях с подругой в баре, дабы скоротать время до начала одного концерта, и разговор внезапно зашёл о Достоевском. Подруга с воодушевлением призналась мне, что случайно набрела в электронной читалке на "Преступление и наказание" и долгое время не могла оторваться от этой книги. В ответ на это я отметила, что у меня сейчас происходит примерно такая же удивительная история, но только с "Бесами".
До сих пор я обходила стороной это произведение - опасалась, что не моё. Политика, революционеры. Тайные общества, заговоры, перевороты. Теперь я понимаю, что каждая книга приходит в жизнь не случайно. И "Бесов" мне нужно было прочесть именно в этот момент.
Опасения оказались беспочвенными: в персонажей и сюжет я погружалась с лёгкостью. Каждый из них заслуживает отдельной оценки, но я не буду долго рассуждать и отмечу лишь главное - то, что задело конкретно меня.
Достоевский бесподобен в раскрытии психологических портретов. Кто-то говорит, что диалоги длинны, а события разворачиваются медленно - я этого не заметила. Даже разговоры о религии и делах революционных приобретают здесь свои, глубинные смыслы. Ты хватаешься за мысль персонажа и уходишь вместе с ним подчас в такие дебри и странствия, что, в конце концов, кажется, что ты всегда был где-то здесь. Ты примеряешь на себя его действия, находишь его прототипы в реальной жизни и удивляешься, как много во всём этом очевидных совпадений.
Атмосфера книги совпала и с моим настроением. Потому мне и кажется, что она пришла ко мне так вовремя. Образ равнодушного мерзавца Ставрогина, перед которым все лебезили и преклонялись, которого почитали за гения и идола, какое-то болезненное обожание к которому испытывали (странно) и женщины, и мужчины... несомненно, завораживает, приковывает к себе особенное внимание. По сути, никто (кроме Дарьи) толком не знал истинной сущности этого человека, но слепое преклонение перед ним достигло поистине ужасающих масштабов.
Верховенский до последнего цеплялся за Ставрогина, стараясь вовлечь его в свои грандиозные махинации, доходя едва ли не до истерического припадка в своих безумных увещеваниях, вознося его как бога, делая на него высокую ставку, не гнушаясь при этом убийствами и прочими мерзостями, которые он и его люди совершали на этом тёмном пути, идущем вникуда. Закончилось всё глупо и неутешительно. Потому что они сами не знали толком, чего хотели. Они пытались разрушить устоявшийся мир и на развалинах его создать новый. Однако все их идеи с самого начала носили какой-то размытый характер.
Чтобы понять, что из себя представляет Ставрогин, нужно обязательно читать "запрещённую" главу "У Тихона". В моём издании она была выпущена в основном тексте, но вставлена в конце в виде приложения. И она очень важна, потому что именно в ней раскрывается данный персонаж, и только в ней вы найдёте ключи ко всем вопросам и сомнениям, которые зародятся в вашей голове. Это глава-откровение, шокирующая исповедь, кладезь бесчинств, падений и неуправляемых пороков, что вместил в себе один единственный человек.
Лично для меня Ставрогин стоит особняком среди всего многообразия характеров этого гениального произведения. И я бы даже сказала, что мне не хватило более детального погружения в его непростую реальность. Возможно, потому, что роль психологии мышления подобных личностей в затейливом механизме разврата и пороков заинтересовала меня незадолго до того, как я взялась за эту историю. Я знаю, что всё это вдохновит меня на создание чего-то нового, и это прекрасно. Это связь через века.
Достоевский - наследие. Его нельзя читать наскоком или за один день. А ещё после него трудно сразу же переключиться на что-то другое. "Бесы" - это невероятная, тягучая смесь из жизненных перипетий, интриг, неудовлетворённых человеческих амбиций, страданий, отчаянно жарких и губительных отношений, людской беспринципности и равнодушия, адски приправленная зверскими убийствами, скандалами и щемящим ощущением безысходности. И в ней нужно дойти до самого дна.
13433
Аноним15 января 2022 г.Разве могут быть прекрасны бесы?
Читать далееВеликолепный роман. Как вино. Чем позже ты его пробуешь, а потом повторяешь пробу, тем более удивительные грани открываешь.
Взять хотя бы мой весенний опыт. Я можно сказать практически не уловила граней острой социальной темы романа, она прошла для меня фоном. Сейчас, переслушав и перечитав, пришло понимание насколько была поражена и травмирована империя подрывной революционной деятельностью даже на примере этого вымышленного города и таких же революционеров, даже если их прототипы были такими реальными для Достоевского.Насколько извращённой и жестокой может стать идея в фанатичных руках. Или избалованных бездельем умах? Ведь герои даже не пытаются выдать идею революции за благо. Они думают об этом благе как о чём-то будущем, вероятно, уже после них. "Всё это будет после", - нашёптывает им бес революции. И выпущенные на волю, они рушат мир. Со своими язвами, грехами, но такой привычный для многих. Но даже эти многие не способны остановить беснующуюся пятёрку. Всего лишь пять человек, а бед они натворили несоизмеримо больше собственной важности и зрелости. Конечно они хотят казаться значительнее, поэтому в этот круг ада втягиваются остальные персонажи. И насколько искалеченными они из него вырываются (если повезёт).
Но вся история началась намного раньше, до того как Петруша Верховенский стал сколачивать свою "пятёрку". Вся бесовщина романа исходит от Николая Ставрогина. Он - дьявол и идол. По крайней мере таким рисует его себе каждый из "пятёрки". Вообще там очень многие придумывают Ставрогина по своим лекалам, никто не хочет видеть в нём его самого. И только любопытствующий читатель пересчитает все его "переломы".
И вот таким его хотят сделать знаменем революции. Уже совсем не такого, как раньше. Но все хотят. Каждому нужен его Ставрогин. Конечно личную драму Николая Всеволодовича можно вообще не воспринять, но для Достоевского он был "любимым ребёнком". Я не могу не привести очень меткое описание Н. А. Бердяева:
Это - мировая трагедия истощения от безмерности, трагедия омертвения и гибели человеческой индивидуальности от дерзновения на безмерные, бесконечные стремления, не знавшие границы, выбора и оформленияПусть мы и застаём все эти стремления уже "мёртвыми" в самом Ставрогине, но они полыхают в окружающих его бесах. Его черты есть в каждом из них, они доведены до какого-то мрачного, безвыходного абсолюта, который рано или поздно опустошит каждого. Быть может хотя бы тогда они поймут, как всей своей мощью эта бесовщина внутри главного беса убила его самого.
Не менее трагичен образ Шатова. Он кажется останется для меня суровым, диким, но нежным медведем. Его сцены с женой вызывают очень яркий взрыв чувств, потому что разыгрываются на краю пропасти. Той самой, откуда прыгали в море свиньи, одержимые бесами. И меланхоличная, загнанная в угол Мари не может не вызывать сострадания. Короткая искра их счастья больно жжёт, прежде чем погаснуть.
При повторном слушании и чтении, я разглядела и образ Алексея Кириллова. С его странной человеко-божественной мыслью, с этим крепким чаем по ночам. В нём действительно есть что-то одержимое (как у всех героев), при этом что-то по-прежнему невинное, детское в обречённых при этом чертах и мыслях.
А вот кто вовсе не трагичен, а скорее подобен трикстеру, герою на театре масок - так это Петруша Верховенский. В его образе собрано всё то противное душе автора, что пришлось пережить, мнение, что сложилось о революционной, да либеральной мысли тоже. Пётр Степанович хочет стоять рядом со своим "идолом", довести идею до конца. Воплощённая червоточина революции. Он одновременно всё и ничто. Его игра с людьми и обесценивание жизни вызывает омерзение пополам с восхищением от исполнения. Наверное, он задумывался Достоевским, как персонаж, который не должен и не может вызывать сочувствия.
Героини у Достоевского конечно странные, их он любит много меньше, чем героев. Их портреты пытаются разниться, но похожи. Выделяется только, пожалуй, генеральша Ставрогина. Может это у них семейное. Варвара Петровна вот ни разу не меланхоличная. Её характеру удаётся держаться до конца. Даже в минуты трогательного прощания со Степаном Трофимовичем. Но как и все, да ещё и по-матерински, она в преклонении перед сыном. И даже её судьба разбита от любви к нему.
Сложно конечно писать рецензии на классику. О ней столько сказано, что кажется любая мысль будет абсолютно не нова. И в тоже время она растравляет что-то в читательском уме, вдохновляя писать.
131,1K
Аноним3 октября 2021 г.Повесть о приставучей Настеньке и странном меланхолике
Читать далееГлавным героем данной повести является человек без имени и фамилии, непонятной наружности, мужского пола и 26 лет отроду. Он очень любит мечтать (я хорошо отношусь к мечтающим героям), но я думала до пятого (приблизительно) абзаца, что он личность одухотворенная и умная... а нет. Как только главный герой открыл рот, оказалось, что что-то с ним не того, а то как можно было такую околесицу нести при встрече с малознакомой девушкой:
— Немножко. Вот, например, отчего вы дрожите?
— О, вы угадали с первого раза! — отвечал я в восторге, что моя девушка умница: это при красоте никогда не мешает. — Да, вы с первого взгляда угадали, с кем имеете дело. Точно, я робок с женщинами, я в волненье, не спорю, не меньше, как были вы минуту назад, когда этот господин испугал вас... Я в каком-то испуге теперь. Точно сон, а я даже и во сне не гадал, что когда-нибудь буду говорить хоть с какой-нибудь женщиной.
Что это за пафосная глупость? Что за высокопарный идиотизм? Да и кроме того, у него либо проблема с логикой, либо он врет. Он регулярно общается со своей пожилой служанкой, она что не женщина?
Меланхолик встретил на улицах Петербурга молодую незнакомку и помог ей, отогнав от нее какого-то пьяного. Дальше Меланхолик с ней (а зовут ее Настенька) встречается несколько ночей подряд. Проводят они время в разговорах. Оказывается, что Настенька (которая несколько лет назад что-то натворила, о чем она говорить не хочет. А что она такое натворила не ясно.) очень контролируема своей бабушкой (но по ночам она свободно ходит и проводит время в круге разных лиц противоположного пола). Бабушка сдает комнату и вот больше года назад молодой жилец начал проявлять к девушке внимание. А она взяла да и прибежала к нему со свертком перед отъездом. Этот жилец и слова ей про любовь не говорил, а она решила навязать свою персону ему пока не поздно (не совсем понятно что она от него хотела, но он обещал на ней жениться, если через год она не передумает).
Так вот прошел год, он приехал, как обещал, но с ней не связался (хотя обещал!). И вот Настенька бегает по городу и плачет, а тут главный герой подвернулся. Очень хороший вариант, учитывая, что главный герой странноватый. Его ведь можно использовать в своих целях. Она и использует его в качестве посыльного к тому, к которому раньше умудрилась навязаться.
Меланхолик же в девушку вроде как влюбился (хотя мне кажется, что это плод его фантазии. Он "влюбился" бы в любую другую девушку, которая согласилась бы с ним общаться, просто эта подвернулась). И вот представьте себе, тот первый жених Настеньки никак не является на свидание, хотя письма ему активно приходят. И тут уже Меланхолик не выдерживает и признается в своих фантастических чувствах в своей излюбленной высокопарной манере. Настенька решает не теряться и уже соглашается на такой вариант супружества, и тут, когда она со своим новым женихом в обнимку обсуждает о том, как они устроят свой быт, появляется ее первый, и она несется к нему бросается к нему на шею... а потом несется опять к Меланхолику и тоже бросается к нему на шею, целует и сбегает с первым своим женихом (а жениху не было странно, что она проводит время в объятиях другого? Очень странный жених... а где он был столько дней?).
Такое впечатление, что эта повесть является пародией на романтические истории. Так как сами герои вызывают удивление, и удивление вызывают их поступки. Никакой любви там нет.
131,2K
Аноним10 января 2018 г.Надо написать...
Читать далее... по свежим следам. Прочитала "Бесов" Достоевского. Странно, но как-то само собой, что из его великого пятикнижия загадочным образом читаю по порядку.
"Преступление и наказание"
"Идиот"
"Бесы"
"Подросток"
"Братья Карамазовы"Причем, "Б.К." начинала, но забросила, как что-то толкнуло. В общем, до этого самым нелюбимым романом из пятерки у меня было "Пин". Сейчас "Бесы". Начинается роман как сатирический памфлет, оказывается, ФМ мог юморить (это было очень даже интересно читать), потом драма с трагедью. Не понравилось, что уделено слишком много внимания в общем-то проходным персонажам, таким как папаша Верховенский, а очень интересные, важные моменты, частенько связанные с героинями, прописаны мимоходом, автопробегом. Хм!
Буквально все персонажи, когда открывали рот, напоминали помешанных в той или иной степени. Потом, конечно, ближе к финалу ФМ выкатил основную идею, что все эти бунтовщики отцы-либералы и дети-нигилисты - бесноватые, одержимые бесом, иначе мол не вели бы либеральных речей и террора по подрыву гос. устоев. Причем так грубо прописал, прям в лоб, прям в рот запихал разжеванное, не ожидала, честно. Вот не люблю Толстого, но он - великий мастер писать просто жизнь, без всякого разжеванного моралите. Читатель своим умом должен приходить к тому или иному выводу.
Что еще поразило. Те, кто у власти, все это общество - они ведь точно такие же, одержимые бесами, мерзавцы. Но ФМ об этом умалчивает, выставляя всех этих зажравшихся господ - жертвами. Можно подумать, на Руси, благодаря всем им, была благодать. Ага, ну да, хаха. Все они - бесноватые. Все слои общества были больны, и существовало страшное неблагополучие, несправедливость, и народ бедствовал.
И еще важный момент. ФМ, конечно, сам подвергся гражданской казни и побывал на каторге за то, что состоял во всех этих вольнодумских кружках, но его прихватили в самом начале предполагаемой карьеры революционера, и он на фоне тюрьмы и каторги ударился в христосанутость. Впрочем, это ладно, блин. Любой имеет право пересмотреть жизненные взгляды и установки. Однако, есть у него в "Б" персонаж, некий Шатов, который тоже разочаровался, ушел от движения, уверовал в бога, но не побежал доносить на бывших товарищей, хотя и раздумывал над этим. Однако ж, нет. А ФМ этим своим романом фактически настучал в какой-то мере. Ну, не уважаю я людей, которые начинают страстно обличать, когда сами замараны-с по самые ягодицы. Твое дело теперь - сторона, Федя.
Ну, и о Ставрогине нельзя не написать. Марти-сью приветственно машет нам из наследия ФМ. Красавец, шизофреник, педофил, дамы любят поголовно, мужчины тоже и прям-таки и говорят ему: "Вы же знаете, что для меня значили, и продолжаете значить и все такое". Гомосаспенс для современного читателя налицо, должна заметить. В общем, он - этакий обаятельный, страдающий мерзавец-мажор, от скуки творящий мерзости, и тут же страдающий, и слабак, в общем-то, и не надо ему всей этой любви. Сам-то он любить даже себя не может, но хочет. И в этом его самая главная беда и страдание. Ах, да! Еще безусловный мазохист. Когда его все-таки накрыло после самоубийства растленной девочки, то непременно захотелось обнародовать случившееся. Самоистязания, исповеди ему было недостаточно. Нужно было, чтобы непременно унизиться, опуститься в глазах общество, стать изгоем, парией. Но что самое интересное, благодаря харизме и высокому положению, ему бы простили и даже оправдали. И после этого ФМ выставляет жертвами мерзавцев из правящего класса, ага. Ну, а сынок Верховенский вообще всех победил, так как выстроил все злодейства романа заради Николая Ставрогина.
— Ставрогин, вы красавец! — вскричал Петр Степанович почти в упоении. — Знаете ли, что вы красавец! В вас всего дороже то, что вы иногда про это не знаете. О, я вас изучил! Я на вас часто сбоку, из угла гляжу! В вас даже есть простодушие и наивность, знаете ли вы это? Еще есть, есть! Вы, должно быть, страдаете, и страдаете искренно, от того простодушия. Я люблю красоту. Я нигилист, но люблю красоту. Разве нигилисты красоту не любят? Они только идолов не любят, ну а я люблю идола! Вы мой идол! Вы никого не оскорбляете, и вас все ненавидят; вы смотрите всем ровней, и вас все боятся, это хорошо. К вам никто не подойдет вас потрепать по плечу. Вы ужасный аристократ. Аристократ, когда идет в демократию, обаятелен! Вам ничего не значит пожертовать жизнью, и своею и чужою. Вы именно таков, какого надо. Мне, мне именно такого надо, как вы. Я никого, кроме вас, не знаю. Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк...
Он вдруг поцеловал у него руку. Холод прошел по спине Ставрогина, и он в испуге вырвал свою руку. Они остановились.
— Помешанный! — прошептал Ставрогин.
— Может, и брежу, может, и брежу! — подхватил тот скороговоркой, — но я выдумал первый шаг. Никогда Шигалеву не выдумать первый шаг. Много Шигалевых! Но один, один только человек в России изобрел первый шаг и знает, как его сделать. Этот человек я. Что вы глядите на меня? Мне вы, вы надобны, без вас я нуль. Без вас я муха, идея в стклянке, Колумб без Америки.
Ставрогин стоял и пристально глядел в его безумные глаза.
— Слушайте, мы сначала пустим смуту, — торопился ужасно Верховенский, поминутно схватывая Ставрогина за левый рукав. — Я уже вам говорил: мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут да делают классические выстрелы или кусаются. Такие только мешают. Я без дисциплины ничего не понимаю. Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха! Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв к, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! С другой стороны, послушание школьников и дурачков достигло высшей черты; у наставников раздавлен пузырь с желчью; везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный... Знаете ли, знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмем? Я поехал — свирепствовал тезис Littré, что преступление есть помешательство; приезжаю — и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест. «Ну как развитому убийце не убить, если ему денег надо!». Но это лишь ягодки. Русский бог уже спасовал пред «дешовкой». Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «двести розог, или тащи ведро». О, дайте взрасти поколению! Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они еще попьянее стали! Ах, как жаль, что нет пролетариев! Но будут, будут, к этому идет...
— Жаль тоже, что мы поглупели, — пробормотал Ставрогин и двинулся прежнею дорогой.
— Слушайте, я сам видел ребенка шести лет, который вел домой пьяную мать, а та его ругала скверными словами. Вы думаете, я этому рад? Когда в наши руки попадет, мы, пожалуй, и вылечим... если потребуется, мы на сорок лет в пустыню выгоним... Но одно или два поколения разврата теперь необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, — вот чего надо! А тут еще «свеженькой кровушки», чтоб попривык. Чего вы смеетесь? Я себе не противоречу. Я только филантропам и шигалевщине противоречу, а не себе. Я мошенник, а не социалист. Ха-ха-ха! Жаль только, что времени мало. Я Кармазинову обещал в мае начать, а к Покрову кончить. Скоро? Ха-ха! Знаете ли, что я вам скажу, Ставрогин: в русском народе до сих пор не было цинизма, хоть он и ругался скверными словами. Знаете ли, что этот раб крепостной больше себя уважал, чем Кармазинов себя? Его драли, а он своих богов отстоял, а Кармазинов не отстоял.
— Ну, Верховенский, я в первый раз слушаю вас, и слушаю с изумлением, — промолвил Николай Всеволодович, — вы, стало быть, и впрямь не социалист, а какой-нибудь политический... честолюбец?
— Мошенник, мошенник. Вас заботит, кто я такой? Я вам скажу сейчас, кто я такой, к тому и веду. Недаром же я у вас руку поцеловал. Но надо, чтоб и народ уверовал, что мы знаем, чего хотим, а что те только «машут дубиной и бьют по своим». Эх, кабы время! Одна беда — времени нет. Мы провозгласим разрушение... почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна! Но надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары... Мы пустим легенды... Тут каждая шелудивая «кучка» пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал... Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам... Ну-с, тут-то мы и пустим... Кого?
— Кого?
— Ивана-Царевича.
— Кого-о?
— Ивана-Царевича; вас, вас!
Ставрогин подумал с минуту.
— Самозванца? — вдруг спросил он, в глубоком удивлении смотря на исступленного. — Э! так вот наконец ваш план.
— Мы скажем, что он «скрывается», — тихо, каким-то любовным шепотом проговорил Верховенский, в самом деле как будто пьяный. — Знаете ли вы, что значит это словцо: «Он скрывается»? Но он явится, явится. Мы пустим легенду получше, чем у скопцов. Он есть, но никто не видал его. О, какую легенду можно пустить! А главное — новая сила идет. А ее-то и надо, по ней-то и плачут. Ну что в социализме: старые силы разрушил, а новых не внес. А тут сила, да еще какая, неслыханная! Нам ведь только на раз рычаг, чтобы землю поднять. Всё подымется!
— Так это вы серьезно на меня рассчитывали? — усмехнулся злобно Ставрогин.
— Чего вы смеетесь, и так злобно? Не пугайте меня. Я теперь как ребенок, меня можно до смерти испугать одною вот такою улыбкой. Слушайте, я вас никому не покажу, никому: так надо. Он есть, но никто не видал его, он скрывается. А знаете, что можно даже и показать из ста тысяч одному, например. И пойдет по всей земле: «Видели, видели». И Ивана Филипповича бога Саваофа видели, как он в колеснице на небо вознесся пред людьми, «собственными» глазами видели. А вы не Иван Филиппович; вы красавец, гордый, как бог, ничего для себя не ищущий, с ореолом жертвы, «скрывающийся». Главное, легенду! Вы их победите, взглянете и победите. Новую правду несет и «скрывается». А тут мы два-три соломоновских приговора пустим. Кучки-то, пятерки-то — газет не надо! Если из десяти тысяч одну только просьбу удовлетворить, то все пойдут с просьбами. В каждой волости каждый мужик будет знать, что есть, дескать, где-то такое дупло, куда просьбы опускать указано. И застонет стоном земля: «Новый правый закон идет», и взволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное. В первый раз! Строить мы будем, мы, одни мы!
— Неистовство! — проговорил Ставрогин.
— Почему, почему вы не хотите? Боитесь? Ведь я потому и схватился за вас, что вы ничего не боитесь. Неразумно, что ли? Да ведь я пока еще Колумб без Америки; разве Колумб без Америки разумен?
Ставрогин молчал. Меж тем пришли к самому дому и остановились у подъезда.
— Слушайте, — наклонился к его уху Верховенский, — я вам без денег; я кончу завтра с Марьей Тимофеевной... без денег, и завтра же приведу к вам Лизу. Хотите Лизу, завтра же?
«Что он, вправду помешался?» — улыбнулся Ставрогин.
Двери крыльца отворились.
— Ставрогин, наша Америка? — схватил в последний раз его за руку Верховенский.
— Зачем? — серьезно и строго проговорил Николай Всеволодович.
— Охоты нет, так я и знал! — вскричал тот в порыве неистовой злобы. — Врете вы, дрянной, блудливый, изломанный барчонок, не верю, аппетит у вас волчий!.. Поймите же, что ваш счет теперь слишком велик, и не могу же я от вас отказаться! Нет на земле иного, как вы! Я вас с заграницы выдумал; выдумал, на вас же глядя. Если бы не глядел я на вас из угла, не пришло бы мне ничего в голову!.. Ставрогин, не отвечая, пошел вверх по лестнице. — Ставрогин! — крикнул ему вслед Верховенский, — даю вам день... ну два... ну три; больше трех не могу а там — ваш ответ!Ну, и видео из последней экранизации.
И самое главное, за что ставлю жирный минус роману.
— Теперь прочитайте мне еще одно место... о свиньях, — произнес он вдруг.
— Чего-с? — испугалась ужасно Софья Матвеевна.
— О свиньях... это тут же... я помню, бесы вошли в свиней и все потонули. Прочтите мне это непременно; я вам после скажу, для чего. Я припомнить хочу буквально. Мне надо буквально.
Софья Матвеевна знала Евангелие хорошо и тотчас отыскала от Луки то самое место, которое я и выставил эпиграфом к моей хронике. Приведу его здесь опять:
«Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, увидя происшедшее, побежали и рассказали в городе и в селениях. И вышли видеть происшедшее и, пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме, и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся».
— Друг мой, — произнес Степан Трофимович в большом волнении, — ... это чудесное и... необыкновенное место было мне всю жизнь камнем преткновения... так что я это место еще с детства упомнил. Теперь же мне пришла одна мысль... Мне ужасно много приходит теперь мыслей: видите, это точь-в-точь как наша Россия. Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, — это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века! Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности... и сами будут проситься войти в свиней. Да и вошли уже, может быть! Это мы, мы и те, и Петруша... и я, может быть, первый, во главе, и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы в море и все потонем, и туда нам дорога, потому что нас только на это ведь и хватит. Но больной исцелится и «сядет у ног Иисусовых»... и будут все глядеть с изумлением...Не бесноватость, не сумасшествие понуждают людей совершать неблаговидные поступки, творить мерзости. Это слишком простое, легкое объяснение, фактически индульгенция. Но ФМ именно к этому выводу и привел в финале. Однако человек сам делает выбор, сам ответственен за совершенное. Сам, сам, сам.
131,5K
Аноним6 июля 2017 г."Коротко как диагноз" (Л. Костенко)
Читать далееДано: 2 белых ночи, 3 одиночества (+1 слепая бабушка с булавкой).
Найти: одну любовь и полтора лишних человека.Решение
Сможет ли понять эту книгу тот, кто ни когда не бывал в Петербурге и не видел белых ночей?Не подумайте, это нисколь не снобизм, а скорее оправдания. Каюсь, ни Невы, ни Питера, ни оксюморонных ночей не видывала. От того в романтику повести не вникла.
Зато впечатлил список экранизаций, которые, предвкушении, способны передать те онейрические мотивы, которыми исполнены строки произведения, ибо такая история может произойти лишь на излом сна и реальности.
Встретились два одиночества на брегах Невы. Одиночества, которые подверглись влиянию этого дрожащего, неуверенного в себе времени суток, что ищет свои жертвы в качестве иллюстрации. Мол, этот бледный господин и обугленная женщина способны сыграть на контрасте.
История сама по себе гнусная и пошлая лишь потому, что, наверно, не найдётся человека, который не произносил бы хоть раз в жизни клятвы любви, подвергнувшись низким чувствам, магнитным бурям и слабости. И пусть молчит Фрейд! Признание одинокой души в ночи в рамках хронотопа даже века двадцать первого, не говоря о девятнадцатом, отнюдь не восклицание плоти, а жажда быть понятым, принять и одарить сочувствием, разломить одиночество на двоих.
Но всегда стоит помнить. Одиночество в квадрате способно залить берега и затопить даже случайных прохожих. А коли сердце уже выжжено неким "спасителем", тело не воспримет живительную влагу, вода скопится в трещинах, измучивая химерой оазиса любви, но не достигнет дна и не напоит обездоленную душу.
Итог
Собственно, вывод прост: "уж лучше будь один, чем с кем попало". И нельзя этому "попало" давать надежду на то, что он "кто".13258
Аноним23 декабря 2016 г.Читать далееОчень грустная история. Слышала о ней ещё в школе, кто-то из однокласников рассказывал о своих впечатлениях, сути не запомнила, у самой дома лежала книжка, поэтому в памяти отложилась, но почитать до сего времени так и не довелось. Поэтому сейчас с удовольствием исправила сиё упущение. Хотя ещё в начале осени обещала себе, что в этом году больше ничего из Достоевского читать не возьмусь. Очень большое напряжение всех моих сил он вызывает. Но тут что-то вспомнилось. И думаю совсем не зря.
Очень лиричная история, печально-грустная. И концовка у неё совсем по-достоевстовски жизненная. Я то как обычно ожидала, что закончится как в наших любимых фильмах-сериалах, ан нет, ну не может Федор Михайлович без своих неожиданных сюрпризов, потому и закончилось все так естественно, что, казалось, иначе и быть не могло. И ещё меня не покидало ощущение, что это - князь Мышкин.
13174
Аноним22 ноября 2016 г.Читать далееНе имею ни таланта, ни морального права рецензировать Достоевского. Да и кому под силу разложить по полочкам человека, которой вас же лучше всех знает? Но при перечитывании созрели пару мыслей, которые захотелось просто зафиксировать.
Читая подобные произведения понимаешь, почему художественная литература так необходима людям и обречена на вечное развитие и преклонение. Вот известно вам что такое, например, петрашевцы. Ну, допустим, знаете их программу, главных героев. А вот какие концерты на струнных и духовых играли тараканы в мозгах посетителей подобных ему и иных кружков? И был ли этот мозг у них вообще. Что за право такое они себе определили - решать:
...я прибыл сюда с сообщениями, а потому прошу всю почтенную компанию не то что вотировать, а прямо и просто заявить, что вам веселее: черепаший ли ход в болоте или на всех парах через болото?
— Я положительно за ход на парах! — крикнул в восторге гимназист.
— Я тоже, — отозвался Лямшин.
— В выборе, разумеется, нет сомнения, — пробормотал один офицер, за ним другой, за ним еще кто-то. Главное, всех поразило, что Верховенский с «сообщениями» и сам обещал сейчас говорить.
— Господа, я вижу, что почти все решают в духе прокламаций, — проговорил он, озирая общество.
— Все, все, — раздалось большинство голосов.
— Я, признаюсь, более принадлежу к решению гуманному, — проговорил майор, — но так как уж все, то и я со всеми.
— Выходит, стало быть, что и вы не противоречите? — обратился Верховенский к хромому.
— Я не то чтобы... — покраснел было несколько тот, — но я если и согласен теперь со всеми, то единственно, чтобы не нарушить...
— Вот вы все таковы! Полгода спорить готов для либерального красноречия, а кончит ведь тем, что вотирует со всеми! Господа, рассудите, однако, правда ли, что вы все готовы? (К чему готовы? — вопрос неопределенный, но ужасно заманчивый).
— Конечно, все... — раздались заявления. Все, впрочем, поглядывали друг на друга.Чем они были сами в конце-концов.
— Тем, кто желает, чтобы было заседание, я предлагаю поднять правую руку вверх, — предложила madame Виргинская.
Одни подняли, другие нет. Были и такие, что подняли и опять взяли назад. Взяли назад и опять подняли.
— Фу, черт! я ничего не понял, — крикнул один офицер.
— И я не понимаю, — крикнул другой.
— Нет, я понимаю, — крикнул третий, — если да, то руку вверх.
— Да что да-то значит?
Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки «передовых», которые действуют с определенною целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается.Что за национальная идея, откуда она у нас: чтоб построить, развороти до основания; выстави себя всего хитрее; придумай великую чушь и страдай.
— У него хорошо в тетради, — продолжал Верховенский, — у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное — равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук к талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями — вот шигалевщина! Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот шигалевщина! Ха-ха-ха, вам странно? Я за шигалевщину!Спросить уже не у кого, да и сама история нуждается в осмыслении временем.
Не знаю, что привлекало меня в 14-15 лет в его произведениях, но ФМД - единственный автор, которого я называла любимым без колебаний. Ну, думаю многим знакомо это чувство, можно точно сказать, что тебе нравится песня, но является ли исполнитель или направление в музыке любимым без исключений - сложно и несправедливо. И теперь, перечитав, я немного приблизила себя к ответу. Мастерство. Извлекать наружу и открыть для тебя самого неожиданно что-то потаенное, заставить пересмотреть, передумать, взглянуть на себя со стороны во всех подробностях, осознать себя. Даже вспомнить себя. Найти ответ (всегда актуальный именно сейчас) или задаться совсем новым вопросом. Не получится у меня искренне и точно выразить это чувство, но это великое мастерство человека, и я снова преклоняюсь перед ним. Для меня его язык, его мысли - лекарство, прививка к жизни.
И все так у него, не художественное произведение, а энциклопедия всей русской жизни, русского характера.
13180
Аноним14 июня 2015 г.Читать далееВсе-таки как же Достоевский прекрасен! Как же он мастерски владеет словом. Сейчас, наслаждаясь буквально каждой строчкой, с удивлением вспоминаю, как мучилась в школьные годы с "Преступлением и наказанием" именно из-за языка написания: каждая фраза, казалось, буквально царапала мне мозг. В итоге тогда я осилила страниц 50 и сдалась, скрепя сердце вернулась к нему лет через 5, потому что деваться было некуда, неожиданно впечатлилась - и с тех пор читаю Достоевского только ради собственного удовольствия.
"Белые ночи" - не привычный неподъемный кирпич, с которым обычно и ассоциируется Федор Михалыч; это сравнительно небольшая история о маленьких людях, но такая чувственная и пронзительная, что не может не затронуть. Как всегда, не обошлось без пятистраничных монологов и экзальтированных юношей, но какая разница, если эти юноши своими монологами душу наизнанку выворачивают. И вот уж где не ожидала я встретить своего книжного двойника, так это на страницах романа Достоевского да еще в мужском обличье. Все, конечно, в моем случае не настолько хронически и печально, но порой промелькнет что-то такое в описании Мечтателя, что примеришь на себя - и окажется в пору. И потому сочувствую главному герою еще больше, ведь свою "целую минуту блаженства" он будет лелеять в мыслях годами.
Я мечтатель; у меня так мало действительной жизни, что я такие минуты, как эту, как теперь, считаю так редко, что не могу не повторять этих минут в мечтаньях. Я промечтаю об вас целую ночь, целую неделю, весь год. Я непременно приду сюда завтра, именно сюда, на это же место, именно в этот час, и буду счастлив, припоминая вчерашнее.13105