Отчаяние. Романы, повесть, рассказы

Модернистский роман "Защита Лужина" Владимира Набокова предлагает читателю историю о неуклюжем некоммуникабельном чудаке, нашедшем свое призвание в шахматной игре, сжегшем разум в попытках одолеть дебют другого гениального гроссмейстера, попытавшемся жить без шахмат и в конце концов решившем шахматную задачу жизни самым трагическим образом.

Продолжая исследовать дихотомии человеческого бытия в ранней прозе, в "Защите Лужина" Владимир Набоков обращается к категории Земное/Потустороннее, она же Материальное/Идеальное. Лужин – типичный модернистский герой-уникум, чьи особенности не позволяют ему встроиться в традиционное общество, но в отличие в Стивена Дедала, Антуана Раконтена, Адриана Леверкюна, Мерсо, Мерфи и многих других, специфика Лужина онтологического свойства: он буквально человек не от мира сего (недаром в сочетании с инициалом отчества его фамилия складывается в illusion).

Главный герой подобен сверхъестественному существу из мира идей, по какой-то причине эмигрировавшему в обычное человеческое тело, и автор показывает, насколько тяжела и печальна его жизнь: Лужин с большим трудом воспринимает чуждую ему земную реальность, испытывает к ее наслоениям цветовых пятен и шумовых атак стойкое отвращение, старается поменьше шевелиться и разговаривать с людьми, лишь в абстрактной шахматной игре (лучше вслепую, без раздражающих материальностью фигур и досок) обретая нечто близкое своей потусторонней душе.

Земной мир не замечает его страданий. С детства люди видят в нем лишь странного пассивного тюфяка, которого никак не удается социализовать. Трагедия Лужина начинается с того момента, когда родители понимают, что мальчику наконец-то что-то понравилось – шахматы! – и это увлечение надо развивать. Заточенный в кожаные ризы ангел мог бы тихо, с минимумом мучений просуществовать до естественной смерти плоти, но о необычайном шахматном даровании Лужина узнают в спортивных кругах, у мальчика появляется антрепренер Валентинов, и его стараниями герой оказывается ввергнут в соревновательный калейдоскоп поездок, гостиниц, знакомств и толп. Тот, кому хорошо только наедине с чистой идеей, привлекает всеобщее внимание гениальной игрой и вынужден контактировать с по-прежнему чуждой реальностью все больше и больше. Лужин никем не понят, даже своей супругой, увлекшейся ролью жены гения, но ценой огромных усилий встроен в общество на правах полусумасшедшего таланта.

Перелом в судьбе Лужина происходит в момент столкновения с другим великим шахматистом Турати – герой впервые встречается с таким же выходцем из идеального мира, и схватка с собратом по эмиграции в земную юдоль приводит к повреждению телесной оболочки. Лужину запрещают шахматы под предлогом лечения спортивного ПТСР, и какое-то время он проводит в абсолютно пустых человеческих занятиях, но от этого становится только хуже, ведь Земное продолжает наседать, а единственного выхода в Потустороннее он теперь лишен. Даже обращение к детским воспоминаниям о России не помогает Лужину справиться с нарастающей тяжестью существования.

Однако, когда под давлением Земного изолированная от Потустороннего сверхъестественная природа Лужина начинает растворяться в материальной, происходит неожиданное: герой прозревает шахматную игру во всем, что его окружает. Люди и вещи становятся фигурами и позициями, мир превращается в оппонента и Лужин переосмысляет свою жизнь как единую шахматную партию против реальности (чем по сути они и была с самого начала). Поскольку герой остается гением игры, для него не составляет труда найти решение финальной шахматной задачи – победное с его точки зрения и трагическое с точки зрения стороннего наблюдателя.

Конфликт Земного и Потустороннего завершается в "Защите Лужина" так же, как конфликт Внешнего и Внутреннего в "Машеньке" и конфликт Мертвого и Живого в "Король, дама, валет", по модели "кесарю – кесарево": дух Лужина возвращается в идеальный мир, оставляя материи пустую оболочку. Уж лучше смерть, как бы заключает молодой Набоков, чем натурализация в "богом спасаемом Берлине".

пару недель качалась на качелях: то мне нравится, то мне не нравится, но зато наконец-то могла с чистой совестью спеть "она читает в метро Набокова"! ладно, не могла, Набокова я читала в электричке и в постели. здесь, кстати, могла быть фотография тех великолепных шахмат, что есть у меня дома, на малой родине - боже, как я любила играть в них и тоже в постели, перед сном, под янтарной люстрой, с дедом, а проигрывать не любила, естественно, - но её не будет, пока однажды я их всё-таки не заберу.

ну, в общем(и в целом) мне понравилось больше, чем я скрипела зубами. сюжет из гугла пересказывать не буду - смысл в Лужине, что был одержим шахматами, но не мог по-человечески вписать их в жизнь так, чтобы не приходилось ходить по лезвию и в конечном итоге с него(на него) упасть.

сначала про Набокова - у меня с ним трудности(перевода). в багаже есть ровно 3 прочитанных творения, одно из которых я не смогу назвать по имени, потому что не помню его. "Машенька" оставила во мне какую-то ноющую тоску и скорее не понравилась своим отвратительным жёлтым цветом, а второе с вайбами Булгакова понравилось! а, вру! что-то ещё было про цифры и телефонные номера - не помню... но помню, что это было что-то очень заумное и запутанное, мне пришлось читать пояснения. "Ада или Отрада" была начата 3 раза и 3 раза брошена - это надо вообще ничего не делать, только её и читать, чтоб не поехать кукушкой. в общем, трудности в том, что порой мне кажется, будто слишком уж он позёрствует. нет, я понимаю, коль есть, что показать, надо показывать, но Господи! иногда это очень похоже на онанизм - словесный, естественно, местами текст кажется искусственно выдавленным, а не потоковым, как у того же Андреева(моего любимого!). из-за этого мне сложно, об эту искусственность я часто спотыкаюсь, хотя за текстом надо идти именно к нему - собирать слова, красть конструкции, чтобы потом использовать их у себя. мне в целом нравится тонна отсылок, которые он делает ну так, для себя, чисто поржать - я это полностью одобряю и разделяю, но я не такая умная(к сожалению), я ленюсь бегать в комментарии за пояснением(благословенны будут советские издания с их безоговорочной любовью к читателю), можете не прощать, дорогой ВВ! мне импонирует местами это его желание соединить свои романы через героев, мне тоже так нравится делать - да короче, Набоков попал в мою тень, поэтому я ною. поехали к роману!

мне очень понравился отрезок, пока Лужин был маленьким - очень! эти его взаимодействия с тётей особенно. но дальше как-то всё для меня утихло - для меня в принципе здесь не было кого-то, к кому я могла присоединиться, разве что к Лужину в конце, когда бросивший его в трудный период Валентинов пришёл звать его в кино - как-то очень больно эта сцена кольнула. я не могу сказать, что было непреодолимое желание узнать, а что же с Лужиным станет - всё было как-то ровно, без особого рвения. не знаю, как-то странно - пыльно, сухо и металлически серо - а ещё было ощущение попавшего в луч солнца столпа пыли и куска светлой во всех отношениях комнаты. короче, что-то всё-таки было, раз я всё-таки дочитала.

увидела в статье, что Лужин был аутист, но я не разбираюсь в таких вещах. я разбираюсь кое в чём другом. неоднократно на протяжении романа Лужин испытывал дежавю. можно списать это на болезнь разума, но я хочу сказать, что это были поворотные точки, о которых знала его душа заранее. по сути - Лужину было суждено стать гроссмейстером. и даже, может быть, сойти от этого с ума. для человека это катастрофа, но для души - только опыт.

отдельно мне нравится, что почти ни у кого нет здесь имён. это про какое-то безвластие, отстранённость, не-близость - и персонажей между собой и, наверное, даже нас с ними. ведь когда ты знаешь имя, ты можешь получить власть, ты можешь приблизиться. но здесь этого нет. здесь будто бы всё формально, не по-настоящему - кроме, разумеется, шахмат.

на самом деле, те точки, в которых Лужин испытывал дежавю, были точками перезаписи - его судьбу можно было изменить. его жена так панически боялась шахмат, что перекрыла Лужину весь кислород, но ведь этим она его убивала, в этом не было никакой любви. если бы она вовремя смогла разжать кулак, снять эти странные свои запреты, вдыхать в него малыми порциями жизнь по партиям - вряд ли бы конец был таким. люди, обременённые талантом, не должны быть от него оторваны. а Лужин был всё-таки им обременён, он обязан был им пользоваться. если талант остаётся лежать в углу и не берётся в руки - он начинает гнить, в конце концов превращаясь в яд. для художника первостепенно - научиться жить со своим талантом в балансе, не отказываясь, но и не заменяя при этом им свою жизнь. получается не всегда и не у всех, к сожалению. да и не все об этом знают.

Лужин, к сожалению, не знал.