Собор Парижской Богоматери. Человек, который смеется. Гаврош

Ох, сколько же ожиданий я настроила сама себе перед прочтением. Суммировав отзывы, рецензии и описание книги я решила, что меня ждёт приключение не менее увлекательное, чем то, что я провела с Графом Монте-Кристо. Если вы надеетесь на что-то подобное, то я спешу вас огорчить.
Немного сюжета.
История о мальчике Гуинплене, который был похищен и изуродован бандитами. Нелегкий путь, множество испытаний, искалеченное лицо, но по-прежнему чистая и добрая душа… Как же он совершил этот путь: от уличного шута до лорда?
Это была краткая аннотация книги, которая просто взорвала мой мозг. Ну шикарно ведь?
Шикарно. Только того самого «пути» я и не увидела. Чтобы в деталях, красочно, со всеми перипетиями. Нет, этого ты не получишь.
История про непростую судьбу, про становление персонажа получилась какой-то скомканной и вялой.
Зато подробные описания на треть книги о кораблекрушении и бушующем океане вам обеспечены, тут автор себя не сдерживал.
Слишком много сказано о вещах, никак не влияющих ни на что, от которых банально клонило в сон (чего только стоит перечисление всех замков/дворцов/графств на 10 страниц! Ну вы меня извините, я такой скандал учиню!)
Ожидания не оправдались, но, наверное, чтобы этого не происходило - пора отучать себя читать аннотации к книгам, ибо который раз ведусь на эту уловку, а по итогу не получаю и доли того, чего хотела.
Надеюсь, что знакомство с "Отверженными" у меня пройдет куда лучше.

Виктора Гюго я читала всего лишь одно произведение «Человек, который смеется» и мне он тогда очень понравился поэтому, когда пришло время до собора Нотр-Дама мне было интересно, как он у меня воспримется.
В целом мне понравился роман, он даже в наше время популярен из-за манеры автора и в том жанре, в котором он писал. У Гюго нет нудных, сопливых книг, они все тяжелые, трагические, обличающие человеческие пороки, показывающие их в таком виде, что даже не по себе становится.

Жанр, в котором было была написана книга напоминает мне триллер, драма и для 19 века - время написания книги, скорее всего был бы мистический реализм.

Мне понравилось многое, практически все и место, где происходило все действие, описание персонажей, немного истории Парижа и его историческое разделение. В особенности понравился цыганский король воров и жалко, что у Гюго мало о нем было написано, потому что как персонаж он очень интересный, даже где-то видела на него отсылку, скорее всего в какой-то игре.

Горбун Квазимодо своеобразный персонаж, ощущение было что он и есть собор Парижской Богоматери и с его смертью началось умирание самого здания, такая аллегория души.

Жеан мне понравился, он как герой нового времени, нового поколения, революционер, бунтовщик. Забавные диалоги с ним, например, цитата:

«- Виселица ведет в ад.

• Это всего-навсего жаркий огонь.
• Жеан, Жеан! Тебя ждет печальный конец.
• Зато начало было хорошее!»

  Архидьякон оказался странным, но при этом просто идеальный персонаж какого-нибудь детектива, где он, конечно, будет хитрым маньяком убийцей, как из книг Майка Омера.

  Цыганка Эсмеральда меня бесила, она какая-то она неадекватная, прям уж очень, либо слишком наивная, не знаю, но что-то в ней меня раздражало. В современной книге она была бы первой жертвой.

  Единственный минус романа – ужасно долгие описание Парижа, его улиц на 40-50 страниц. Может для француза или парижанина это будет интересно, но для меня человека не знающий город, было просто бессмысленное причисление название улиц, здании, которые я просто не могла запомнить.

Сложно собраться с мыслями чтобы начать писать рецензию, потому что послевкусие такое сильное от книги, хочется сделать паузу и упорядочить думы.
Теперь я точно убедилась что Гюго это незаменимая часть фундамента всей мировой литературы. Почему то раньше, из обрывков фильмов в детстве, по широко известным сюжетам, но не прочитав ни одной книги, было ощущение что это больше приключенческо-драматический писатель. Сейчас тоже прочла около трех книг всего, но впечатление что это такой Достоевский в средневековых декорациях, не по стилю, а по глубине и гуманизму. Есть у Гюго своеобразные “минусы” повествования - длинные исторические отступления (порою мне казалось они составляют добрую половину книги), монологи героев легко заползают на три и более страниц, перечисления реальных исторических персонажей вместе с их родословными и имениями… Но когда ко всему этому привыкаешь, относишься как к авторскому стилю, появляется легкость чтения и нет ощущения тяжести текста.
Зато сколько невероятно тонких замечаний, как в прямой речи (которую честно я все-таки ждала с нетерпением на фоне описания эпохи), так и точных мыслей по облику персонажей, поведению.

Тому, кто живет обманом, истина кажется смрадной.


Жизнь – лишь длинная цепь утрат любимых нами существ. Идешь и оставляешь за собою вереницу скорбей. Рок оглушает человека, осыпая его градом невыносимых страданий. Как после этого удивляться, что старики вечно твердят одно и то же? Они глупеют от отчаяния.


Вершители народных судеб всегда рады позабавиться. Насмехаясь, они мстят за свою вынужденную чопорность.


Смех королей похож на смех богов, в нем всегда есть нечто жестокое.


Корабли - мухи в паутине моря.


Закон сильных мира сего - бездельничать, закон маленьких людей - молчать.

И еще много-много других…
Очень понравилось описание трогательной любви Гуинплена и Деи, столько автор написал много очаровательных эпитетов про их чувства, в этом он просто мастер. Безусловно, для меня самый симпатичный герой это Урсус, в паре с волком особенно. Сцена многоголосия когда он пытался обмануть слепую полным залом зрителей удивительная. Вообще сложилось впечатление что Гуинплен так и остался тем потерянным ребенком что блуждал в темноте босиком на морозе… Поэтому не смотря на всю трагичность финала я больше сопереживала Урсусу, надеюсь он сможет вынести всю горечь что ему досталась. И показалось интересным то, что несмотря на все трагические повороты в судьбе героев, обман, нищета, страх, не было во всей книге ни речи о возмездии или мести. Это так странно, обычно в исторических романах либо самого героя посещают такие мысли, либо автор сам помогает року найти виновных, ну или хотя бы пытается. А у Гюго тем ценнее чистота персонажей - они так и остались людьми светлыми несмотря ни на что.

Долго выбирала издание, но в конце концов остановила свой выбор на издании от "Рипол-Классик: Метаморфозы" с чудными, трогательными иллюстрациями Бенжамена Лакомба.
Весьма достойное изложение классики, но с одним "но" - все чтение мне мозолил глаза разный кегль, даже в пределах одной страницы. Где редакторы и корректоры?
Теперь о самом "Соборе".
У Гюго весьма тяжелый слог: пишет он чрезвычайно обстоятельно, любит длинные предложения и конкретику. На какое-то мгновение даже показалось, что я хожу вместе с горожанами по Парижу. Очень много подробностей о зодчестве, архитектуре, самом Париже, его жителях и нравах того времени, которые, тем не менее, пропускать ни в коем случае не стоит.
Что касается самого сюжета... вечная, неустаревающая классика, что тут еще скажешь, читать обязательно.

Шедевр мировой литературы. Гюго — гений!

На этом можно было бы и закончить отзыв, потому что никакие слова не могут дать представления о глубине, силе и красоте этого великого произведения. Но я все-таки постараюсь изложить свое скромное мнение.

Читать французского классика порой непросто. И нет, дело вовсе не в том, что его слог тяжеловесен. Гюго писал вполне живым, достаточно легким языком, его повествование увлекает. Но он очень любит отступать от сюжета и уходить в рассуждения. Однако я бы не сказала, что в «Соборе» таких глав слишком много. Я встречала рецензии на книгу, в которых читатели говорили, что для чтения этого романа нужно архитектурное образование, а 80% книги состоит из описания парижских улиц. Это совсем не так! Да, есть несколько глав, в которых Гюго подробно останавливается на архитектурных описаниях, рассуждениях о зодчестве и книгопечатании, но объем этого текста не настолько огромен, чтобы с ним невозможно было справиться. Кроме того, это весьма увлекательные главы, если ваше внимание не будет перескакивать с книги на другие объекты (у меня, каюсь, это случалось). Глава «Париж с птичьего полета», конечно, сложна для тех, кто никогда не был в этом городе. Но недавно я нашла один любопытный комментарий, где девушка рассказывала, что читала эту главу и одновременно искала описываемые места в Google-картах. Я точно воспользуюсь этой идеей, когда буду перечитывать книгу (а я обязательно ее перечитаю).

Знаете ли вы, что это произведение стало первым историческим романом, опубликованном на французском языке? Он вышел в то время, когда знаменитый Нотр-Дам-де-Пари хотели либо сносить, либо перестраивать. Гюго обратил внимание общественности на уникальность и самобытность храма, и Собор не тронули. Более того, на волне популярности романа возникло движение за сохранение и реставрацию памятников готической архитектуры. Таким образом, писатель не просто подарил миру бессмертный литературный шедевр, но и продлил жизнь многим историческим зданиям.

Небольшое признание: я ОЧЕНЬ люблю песню ''Belle" из французского мюзикла, а также ее русскую адаптацию («Свет озарил мою больную душу»). Я часто их слушала и до чтения романа, но теперь хожу и напеваю круглые сутки. К чему я упомянула песни? Я всегда представляла себе историю Эсмеральды и трех мужчин неправильно. Каково было мое удивление, когда я, например, увидела, что представляет собой капитан Феб де Шатопер на самом деле! Абсолютная пустышка, тупоголовый самовлюбленный альфонс, не заслуживающий даже мизинца ни одной приличной девушки. Его уровень — лысая публичная девица со Двора чудес. Уж простите мне столь негативные эмоции, но этот персонаж вызвал у меня слишком сильное отвращение. Очень жаль Эсмеральду. И не только из-за ее любви к Фебу. Она вообще в этой истории оказалась невинной жертвой, так что, возвращаясь к песне из русского мюзикла: строчки «цыганка дерзкая мою сгубила жизнь», «распутная девка» и т.д. к сюжету романа не имеют никакого отношения. Да, Клод Фролло, этот дьявол в сутане священника, действительно был одержим Эсмеральдой. Но это целиком и полностью его проблема. В романе цыганка не сделала совершенно ничего предосудительного. Ее единственная беда — слепая любовь к Фебу. Но ведь сердцу не прикажешь!

Не могу не упомянуть в своем отзыве сам Собор Парижской Богоматери (ведь именно он — главный герой романа!) и его звонаря Квазимодо. Последний настолько органично сливается с храмом, словно он уже стал его неотъемлемой частью, одной из статуй, без которой здание невозможно представить. Нотр-Дам-де-Пари — величественный, но безмолвный свидетель драмы, которая развернулась в Париже 15 века. Квазимодо — отверженный и всеми презираемый одинокий горбун. Он ужасен не только снаружи, но и внутри. Сначала Гюго описывает его как злобное и агрессивное существо. Но благодаря великой силе любви, которую испытывал Квазимодо, мы узнаем, насколько прекрасен он внутри. И уж точно он гораздо лучше любого мужчины, описанного в романе...

И снова хочу вернуться к фигуре Виктора Гюго. Его мастерство поразило меня до глубины души.  Монументальный гигант мировой литературы, писатель и сам напоминает Собор, которому посвятил свой роман. Классик неподражаем в своем мастерстве. Какую чудесную атмосферу средневековья он смог воспроизвести на страницах своей книги! Описания Парижа подробны и прекрасны, они удивляют своей документальной точностью. Невольно спрашиваешь себя: «А не совершил ли писатель путешествие во времени?». Он словно берет читателя за руку и переносит на крышу Нотр-Дама, с высоты которой раскрывается великолепная картина старого Парижа.

Советую ли я читать это произведение? Да, конечно! Но будьте готовы, что это не всегда легкое чтение. Однако оно точно достойно вашего внимания!

Роман однозначно войдет в список лучших книг, прочитанных мной в этом году, а также пополнит ряды любимых произведений мировой классики.

А вы знакомы с творчеством Гюго? Читали «Собор Парижской Богоматери»?

В то время, как большинство упивается романтической линией Гуинплена и Деи, я восхищаюсь описаниями локаций, историческими справками, философией и организаторскими способностями Урсуса, душевными метаниями и стремлениями Гуинплена, карьеризмом Баркильфедро.

Как при наличии такого разнообразия сюжетных поворотов уткнуться только в любовную линию и больше ничего не видеть?! Вопрос риторический.

"Человек, который смеётся" — истинная история мальчика, который выжил. Гуинплен не только выжил, несмотря на предательство тех, кого он считал неким подобием "семьи", несмотря на снежную бурю, которую он преодолевал в жалких лохмотьях, но и спас чужую жизнь — младенца, укутанного снегом и прижатого к груди мёртвой матери.

Гюго великолепен. Да, кому-то будет скучно продираться через обилие описаний и героев, но всё это способствует полному погружению в историю и всестороннему раскрытию персонажей.

Самая сильная часть, на мой взгляд – это выступление Гуинплена на его посвящении. Именно тогда он осознает истинные ценности и кто он есть на самом деле.

Άνάγκη... Есть мнение, что все сюжеты мировой литературы были исчерпаны за пять веков до нашей эры – в античной трагедии.
В этом расписался и Гюго, на первой странице романа – греческим словом «Судьба».

Энгр. Эдип и Сфинкс, 1808 (фрагмент). Лувр, Париж

Париж – город трудный. Капризный. Надменный.
Компоненты которого, как конструктор в коробке, лежат по отсекам, но нет картинки, как его собрать – а к тем, что есть, детали не подходят.
Проведя в нем некоторое время, с большим трудолюбием и интересом осматривая его бесчисленные сокровищницы, я, однако, не вынесла цельного ощущения или образа этого города. Пожалуй, лишь фигуры праздных африканцев, часами стоящих на каждом углу и тротуаре, были как общий знаменатель всех его частей – и центра, и отдаленных предместий. И даже в Соборе, где мне повезло оказаться однажды в Страстную неделю, великолепную мессу, на которой, казалось, присутствовал весь, иначе невидимый, настоящий Париж, так переполнен был центральный неф, вел тоже, облаченный в дивные лиловые одежды, африканец... Впрочем, не в этих ли бодрящих «диссонансах» и состоит вся прелесть Tour de France.

Тем не менее, 15 апреля 2019 года, наблюдая кошмарный, зловещий, невероятный пожар, я чувствовала, что сгорает часть меня. И Гюго здесь ни при чем.
Я сейчас его читала в первый раз. В школе мы с ним, как ни странно, разминулись – мы бешено много читали, и Гюго физически не поместился в мой 'playlist'.
Тем лучше – что Собор всю мою жизнь был сам собой, айсбергом места и времени. И что, среди горгулий, я не искала взглядом Квазимодо и Фролло...

Робинзон

Выбрав приличного вида том в тканевом переплете и даже с каким-то количеством второсортных, надерганных из интернета картинок, взялась...
Не понимаю, как это прочли мои одноклассники в 13-14 лет.
С точки зрения «развлекательной» книга невыносима – чрезмерно пространна и перенасыщена описаниями, отступлениями и деталями, к сюжету отношения не имеющими. Как если бы в «Робинзоне» полкниги отводилось гидрографии и видовым различиям лиан.
Хотя, думаю, одноклассники эти «моря» и «лианы» просто пролистывали, как войну у Толстого – не имея в то время ни малейших надежд когда-либо сравнить архитектуру Лувра с Тюильри, церковь Сен-Жак-де-ла-Бушри с особняком Клюни или найти хотя бы десять из пятидесяти отличий Города от Университета.

К счастью, я воспринимаю чтение не как entertainment, но больше в эстетическом и познавательном ключе. И сюжет – отголоски которого доносились по жизни и до меня – был мне заведомо и глубоко неинтересен.
К счастью же, сюжет в этой книге – фантастический, сатирический, пародийный и высосанный из пальца – занимает не больше одной десятой объема.
Еще пару десятых занимает никого ничему не учащая история Франции плюс дидактика и сарказм беспрестанного диалога с собственным временем. Три десятых – Париж, «каким его могли видеть с высоты Собора Богоматери вороны в 1482 году», а оставшиеся четыре – та самая «гидрография» и «биология». Но не морей и джунглей, а культуры.
Культуры в самом первозданном смысле – как всего, что человек делает помимо удовлетворения своих первостепенных потребностей в хлебе и крове, орудиях убийства и труда и завещает это делать детям.

Ceci Tuera Cela

Хорошо, что я не прочитала эту книгу в школе. Я бы многого ее лишила, а она – меня.

Что можно было в этом всем понять в 13 лет – не испытав еще ни тяжести романских сводов, ни левитации готического нефа, и те же фрески ненавидя со всем пылом пубертантного цинизма? Зато теперь я, кажется, была готова расцеловать Гюго за одну фразу: «С той минуты, как зодчество сравнялось с другими искусствами, перестало быть искусством всеобъемлющим, господствующим, тираническим, оно уже не в силах сдерживать развитие прочих искусств. И они освобождаются, разбивают ярмо зодчего и устремляются каждое в свою сторону... Резьба становится ваянием, роспись – живописью, литургия – музыкой».
Или за «Пантеон насаженный на Парфенон» – о Соборе Св. Петра и его бесчисленных повторениях.

Цель книги заявлена автором с первых страниц: видеть памятники тем, чем они были, а не тем, чем это было бы удобно нам – несуразными и бессмысленными коробками, занимающими драгоценную площадь. Знать и немного уважать людей и время, их создавших, и смысл, которым эти здания наделены.
Этой цели и подчинено все остальное. Хотя, первоначально, издатель заказал Гюго лишь увлекательный до жути и огромный «роман а-ля Вальтер Скотт».

Моя любимая глава не связана с сюжетом вообще – до степени, что в первом, «вальтерскоттовском» издании ее не было и появилась она только во втором. Глава вторая Книги пятой «Это убьет то».
Да, я обычно отмечаю в книгах то, о чем мне и самой случалось думать. А о причинах запредельного великолепия и грандиозности соборов – того, важнейшего, периода в истории Европы – мне доводилось думать, мягко скажем, много. Как оказалось, под одним углом с Гюго.
Гюго эти причины изложил. И, по уму, на этом надо было чтение закончить.

Ingénierie

В восторге от блистательного болеро на тему двух взаимоисключающих книг человеческого рода – «книги каменной» и «книги печатной» – я впала в такое счастливое благодушие, что решила продолжить, доверившись вкусу, таланту и остроумию автора.
Благо, пишет он действительно прекрасно – и столь же титанически великолепен перевод. Даже все бесконечные и обычно мучительные быто- и нравописательные подробности доставляют в его исполнении удовольствие и вызывают доверие. Потом понимаешь, что, развенчав, частично, одни мифы, штампы и стереотипы, Гюго создал новые – довлеющие с той поры над поп-культурой вот уже два века.

Но едва я расслабилась, как Гюго словно вспомнил об обязанностях романиста «а-ля Вальтер Скотт» и явил восхитительное умение закручивать фабулу – продолжая насыщать ее всем «человеческим» и «очень человеческим».
«Аморальность», неуважение к клиру, разгул античного фатума при полном невмешательстве божественного Провидения, отмеченные, справедливости ради, не только Церковью, но и многими коллегами по цеху, обеспечили Гюго место в одном ряду с Кантом и Кеплером, Руссо и Монтенем, Лафонтеном и Свифтом и десятками прочих не менее видных персон, чьи труды внесены в Папский Index librorum prohibitorum – то есть, «Список запрещенных книг», заведенный еще в XVI веке и пополнившийся «Собором» в 1834 г. А паноптикум убожеств и уродств всех видов – тел, характеров, помыслов, судеб – возведенный Гюго в самом центре Парижа, не может не восхищать изяществом инженерных решений.

Реверанс

Свободная от малейших переживаний за персонажей, я, как ребенок за компьютерной игрой, продолжала очарованно следить за тем, как мастерски он вкручивал одну в другую тугие, острые как штопор, спирали своего сюжета – пока их скрип не начал заглушать и хруст заломленных в экстазе рук, и монологи в полглавы длиной, «для особо одаренных»...
Но в какой-то момент это стало too much – даже по меркам рыцарских и плутовских романов и «мистерий». И на девятой из одиннадцати «книг» я сей том закрыла.

Да, я так и не знаю, как «Квазимодо спас Собор» и что сталось в итоге с другими гиперактивными персонажами.
Но если в какой-нибудь мере правда, что именно этот роман помог сохранить Нотр-Дам, заслонив его от «мод и революций», и подтолкнул неоготику и великую «гонку соборов» второй части XIX века – то я с величайшим почтением и благодарностью снимаю шляпу перед его автором.

Amen,
что на латыни значит “send”.

EZ

Вот уже много месяцев я не уделяла здесь внимание произведениям моего любимого автора. Я говорю о Викторе Гюго. Очень давно я хотела написать об этом романе, да все не решалась. Не решалась, потому что отношусь к нему с особенным трепетом, и еще потому что все прочие рецензии на эту книгу, кои мне попадались на глаза, не вызывали у меня ничего, кроме негодования.

Я хочу поговорить о романе «Человек, который смеется».

Взявшись за эту книгу, я, прекрасно зная, какое влияние на меня оказывает творчество Виктора Гюго, сказала мужу: «Дорогой, готовься, с середины книги я буду постоянно реветь». Я жестоко ошибалась, так как реветь начала уже со страницы 50-ой.

Но разве можно остаться равнодушной к трагической истории юноши с изуродованном лицом, но чистой, прекрасной душой? Его любовь к спасенной когда-то слепой девушке … Его тщетные, наивные попытки изменить уклад мира…

«Человек, который смеется» - это книга ярчайших противопоставлений. Книга, в которой автор передал читателю всю свою боль о судьбах простого народа, свою любовь к детям и свое негодование относительно существования знати. Книга создана на стыке жанров романтизма и реализма, что сделало ее особенно пронзительной для читателя.

Гюго заявлял даже, что книгу сию стоило бы назвать «Аристократия». «Аристократия корчится в предсмертных судорогах, народ Англии растёт», — писал он.

Меня очень расстраивает тот факт, что, прочитав этот роман, многие современные читатели сразу же принимаются сравнивать Гуинплена с популярным сейчас образом Джокера. Это ужасно! Ибо Гуинплен никогда не был просто персонажем!

В глазах Гюго несчастный, униженный, изувеченный Гуинплен являл собой образ народа той эпохи. Народа отвратительного внешне, грязного, задавленного и бесправного! Народа, который несмотря ни на что, хранил в себе доброту душ, верил в лучшее и таил надежду. Народа, который стремился говорить, и который желал, чтобы его услышали!

Именно поэтому в конце книги в своей кульминационной речи в палате лордов Гуинплен выступает от имени всего народа! Ибо он и есть народ!