
Ваша оценкаРецензии
Аноним25 марта 2022 г.Автор пытался...
Читать далееАвтор пытался написать книгу про страшный голод в Крыму, но на первый план выходит его злоба на советскую власть и тоска по родине (Шмелев сбежал из Советской России во Францию и писал роман там).
Описания природы Крыма чудесные и живые - Четыр Даг, Кастель, виноградники, миндаль...
А про голод сухо и скупо, примерно так:
" Сидит мужик (без имени, без возраста). Пришла к нему баба (поплакала).
Пришел сосед (пожаловался).
Пришла девочка (попросила еды).
Рядом бродят жирные татары, пожирающие своих жен и насилующие девочек.
Хорошие татары тоже были (один).
И много-много кровожадных большевиков, добивающих тех, кто не сход от голода.
В конце фраза - Бог нас спасет."
Конец.
У героев книги нет истории, нет лиц.
Вам просто не за что зацепиться, чтобы хоть как-то, худо-бедно начать сопереживать.
Ну как?! Как можно так посредственно написать про страшный, всепоглощающий голод13927
Аноним27 мая 2020 г.Читать далееА я не дочитал... Честно, хотел вот, да запропастились куда-то книжечка, не могу найти. Да и не хочу! Не очень этот роман, совсем не очень.
Как бы вам сказать, вот иногда, когда совсем херово, люди начинают вести дневник, в который записывают честно и прямо весь свой мрак. А потом идут, разводят здоровый костер и сжигают эту писанину к херам собачьим.
Так и Шмелев, потерявший единственного
сына, должен был всю муть из себя изрыгнуть, чтобы выжить, чтобы не поехать кукушкой.
Вот и получилось такое Солнце мертвых, совсем не Шмелевское, ну, может капельку только.
Его бы сжечь, как ту письменную практику, но нет...Хотя и у такого рода книг есть любители.
Кстати, его мне один чувак крайне советовал прочесть - типа ураган, круть!
Я не понял. Да куда после Лета Господня, да Богомолья этому мраку!
Да и все описанное Шмелевым, все эти ужасы, поразившие Томаса Манна, были переплюнуты уже лет через 25.
Люди постарались. Теперь уже "белые", не красные.131,2K
Аноним30 апреля 2020 г.Иди и смотри
Читать далееБольше месяца не могла собраться с духом и что-то написать об этом произведении. И все это время оно продолжало жить внутри, мучить, стоять перед внутренним взором, как призраки, которых повествователь видит во сне.
Такие произведения ломают и очищают — больно, но необходимо. При этом безусловно "Солнце мертвых" — это шедевр словесности, сплошная поэзия. Грандиозность пейзажей, крымских балок, солнца, моря, гор, и на фоне этой беспощадно-равнодушной в своем величии природы — замирающая жизнь духа и повальная смерть.
Тысячу лет тому... — многие тысячи лет — здесь та же была пустыня, и ночь, и снег, и море, черная пустота, прогромыхивало так же глухо. И человек водился в пустыне, не знал огня. Руками душил зверье, подшибал камнем, глушил дубиной, прятался по пещерам... На Чатырдаге и под Кастелью, — они дожили и до сего дня. Видела эта вечная стена Куш-каи, в себя вбирала, и теперь вбирает: пишет по ней неведомая рука. Смотрю и вбираю я. Снега синеют, чернеет даль. Нигде огонька не видно. Не было и тогда. Пустыня. Вернулась из далеких далей. Пришла и молчанием говорит: я пришла, пустыня.Реальная катастрофа в Крыму в 1921-1923 годах была даже жестче, чем описывает ее Шмелев (сам в ней побывавший). Сохранившиеся документальные источники доносят до нас тотальный ужас: озверевших людей, поедающих друг друга, ворующих и убивающих детей; людей, массово сходящих с ума; вымирающие до единого населенные пункты. На этом фоне "Солнце мертвых" кажется даже практически оптимистичным, если можно здесь вообще применить это слово.
Шмелев не сгущает краски, он достигает катарсического эффекта описанием "повседневных" ужасов (и от этого еще страшнее). Умирают павлин и курочки, умирают брошенные лошади и тощие коровы; у одних соседей украли козлика (и дети, вероятно, не переживут зиму), у других бывшая барыня тщетно выменивает остатки драгоценностей на крохи хлеба, третьи, почернев от голода, каждый день выходят в море — ловить рыбу для партии. И так далее, и так далее, сколько хватит сил, чтобы не зажмуриться. Все, или почти все, умрут. Каждый мазок этой полу-абстрактной, со сбивающимся дыханием, с обилием многоточий, истории, бьет наотмашь.
Но "Солнце мертвых" — это не только хроника голодомора, это еще и реквием по наивной и трогательной, навеки сгинувшей в мясорубке революции чеховской России, с её нелепыми мечтами, чаем с абрикосовым вареньем на веранде, кружевными скатерками, миндальными садами и ненаписанными книгами. Оказавшейся слишком слабой и недостойной коммунистического рая.
На смену отжившему старому придет дивный новый мир, в котором некому больше будет отказываться от всеобщего благоденствия, если оно вдруг окажется унавожено слезинками детей. Так и живем.
132K
Аноним7 сентября 2017 г.Крошечки собираю… Хлебушко в татарской пекарне режут… крошечки падают… вот набрал с горсточку, с кипяточком попью… Чайком бы согреться… Комодиком топлюсь, последним комодиком… Ящики у меня есть, из-под Ломоносова… с карточками-выписками… хо-роших четыре ящика! Нельзя, матерьялы для истории языка… Последнюю книгу дописываю… план завершаю… каждый день работаю с зари, по четыре часа. Слабею… На кухоньку хожу советскую, кухарки ругаются… супцу дадут когда, а хлебушка нет… Обещали учителя мучки… да у самих нет…Читать далееСвою первую рецензию на это произведение я вынужден был удалить спустя несколько дней после написания, посчитав её слишком сухой, пустой и поверхностной. Мне не давала покоя мысль, что я просто обязан хорошенько обдумать свои эмоции после прочтения книги и постараться написать пусть и короткую, но более достойную рецензию.
Для более глубокого понимания этой эпопеи, для более тонкого восприятия всей душевной трагедии Шмелёва просто необходимо перед прочтением ознакомится с предшествующими событиями в жизни самого писателя, которые побудили его к написанию этого душераздирающего произведения. Особого внимания заслуживают письма И. Шмелева из Крыма, адресованные наркому просвещения РСФСР А.В. Луначарскому. Не буду вдаваться в детали и подробности, скажу лишь что письма насквозь пронизаны мольбами и прошениями найти его больного сына, выяснить что с ним случилось. Он вымаливал его у власти, пытался спасти. Не удалось. Сына расстреляли. Даже дату расстрела толком выяснить не удалось. Для Шмелёва это был страшный удар. Кроме того, ощутимый недостаток продовольствия в Крыму, где жил в то время писатель, ещё сильнее усилили его тяжелую депрессию.
Все эти переживания и лишения легли в основу "Солнца мёртвых". Нет там ни капельки радости, но, как мне показалось, надежда на лучшее писателя всё-таки не покидала.
При чтении, в некоторых местах текста, я ловил себя на мысли, что не совсем понимаю о чем в этот момент рассказывает автор. Он словно вставлял в текст что-то личное, закрытое для моего понимания. Возможно мне просто так показалось. Тем не менее язык Шмелёва великолепен и несмотря на всю его сложность и непривычность, особенно после чтения более современных авторов, читается он легко и спокойно. Возможно благодаря его тонкому умению переводить эмоции в текст, это произведения так тяжело для усвоения, но оно безусловно оставляет после прочтения длительное горькое послевкусие.13947
Аноним21 ноября 2015 г.Читать далееЭто нельзя читать. И нельзя не читать.
Нельзя читать потому... Потому что это слишком страшно, слишком жутко, слишком ужасно. Читаешь и чувствуешь этот ком в горле. Чувствуешь и ждешь, ну когда, когда он уже прорвется, выльется слезами. Ты уже мечтаешь об этом, мечтаешь выплакать все, хочешь, чтобы с рыданиями вышла вся тяжесть, весь ужас происходившего
(к сожалению и происходящего). Но этот ком не прорвется. Он только нарастает и давит тебя, не дает нормально дышать, не дает выпрямиться. Он давит и убивает тебя, он - это твое солнце мертвых.Я знала, что будет тяжело, знала, что будет страшно. Но не могла даже представить, что настолько. Эту книгу нельзя читать одним махом. Да что нельзя, просто не получится. Понемногу, один рассказ, два - максимум. Больше - душа не выдерживает, рвется. Вот так вот просто, обычными словами:
Умер старик вчера — избили его кухарки! Черпаками по голове били в советской кухне. Надоел им старик своей миской, нытьем, дрожаньем: смертью от него пахло. Теперь лежит покойно — до будущего века. Аминъ. Лежит профессор, строгий лицом, в белой бородке, с орлиным носом, в чесучовом форменном сюртуке, сбереженном для гроба, с погонами генеральскими, с серебряной звездочкой пушистой — на голубом просвете.Вам не страшно? Мне... Я не смогу объяснить. Только ужас. Не леденящий душу, как принято писать, нет. Оглушающий, выжигающий все внутри. Ничего нет во мне, только ком в горле и ужас.
И все же эту книгу нельзя не читать. Потому, что не читать, говорить, что слишком страшно для нежной психики, - это значит забыть. Пусть не сразу, постепенно, но забыть. И тогда все повторится. Тогда однажды утром взойдет не наше привычное солнце, а Солнце Мертвых. Не дай Бог! Чтобы напомнить о себе, чтобы больше не забывали. Хотите? Нет? Тогда читайте, читайте и помните!
13436
Аноним14 сентября 2024 г.«Вижу в ваших глазах оловянное солнце, солнце мертвых. Никогда не вспыхнет оно, живое.»
Читать далееСколько бы не ругали Ивана Сергеевича, сколько бы не терпел роман нападков, со словами — „сложный слог”; „избыточная тоска и смерть”; „невозможно читать” и тп, стоит отдать должное, название себя оправдывает.
Чего ждут люди от книги с надписью на обложке «Солнце Мёртвых», любовный роман, захватывающий детектив или может фантастику с колонизацией космоса?
Русская литература популярна и ценна за свою эсхатологичность, вечные темы, наших не очень продолжительных жизней.
В попытках унять свою скуку и убить время - люди выбирают не те книги.
«О смерти русского человека и русской земли. О смерти русских трав и зверей, русских садов и русского неба. О смерти русского солнца. О смерти всей вселенной, когда умерла Россия, – о мертвом солнце мертвых…»Кто-то писал, что «Солнце Мертвых» не стоит читать, если вы в отчаянии или депрессии, но для меня эта книга стала зеркалом - отражающим другую действительность, действительность в которой у человека все гораздо хуже, чем у меня.
Вечный голод и в той же степени нескончаемая жара, и все чем остаётся тешить себя - это окружающающими пейзажами, которой сам Шмелев посвятил не мало строк в книге.
«Только отпахнешь дверь – и хлынет в защуренные глаза, в обмятое, увядающее лицо солнцем пронизанная ночная свежесть горных лесов, долин горных, налитая особенной, крымской, горечью, настоявшейся в лесных щелях, сорвавшейся с лугов, от Яйлы. Это – последние волны ночного ветра: скоро потянет с моря.»Если вы потерялись в жизни или ищете ответ на вопрос беспокоящий вашу душу, возможно эта книга поможет в этом, а если и не поможет, то хотя бы подтолкнет на нужные мысли. «Солнце мертвых» и впрямь пропитано русской смертью - не лучший вариант для обычного читателя, тут нет невероятных приключений и сюжетных поворотов, лишь нескончаемая жара, смерть, голод, безысходность.
12876
Аноним31 августа 2013 г.Читать далееПроизведение Ивана Шмелева "Старый Валаам" - небольшое, емкое, по-сути своей является книгой-дневником, книгой-воспоминанием о далеком путешествии на Валаам.
В пору времени действия произведения Иван Шмелев был только что оженившимся студентом, и "чтобы развлечь себя" решили они с молодой супругой съездить на Валаам. Не в паломничество, не в молитвенную религиозную поездку, а просто "посмотреть".Но пути Господни неисповедимы.
Что из этого вышло, какое это было незабываемое путешествие, как оно изменило сознание автора, как оно "откликнулось" в его жизни неожиданным ответом в трудной жизненной ситуации через много-много лет - всё это, а также свои мысли описывает автор на страницах своего произведения.Это произведение интересно, помимо много прочего, тем, что в нем описывается (автор сам описывает) свое духовное становление. На страницах происходит духовная трансформация уверенного, не глупого, столичного студента-атеиста в глубоко религиозного человека. Происходит не по воле "всяких там глупостей, как бабульки в церкви рассказывают", а путем глубокого самоанализа своих мыслей, своих чувств, реакций, путем внимательного наблюдения за жизнью монастыря.
Тогда я улыбался. Тогда я чувствовал мир, реальный, вот этот мир, и только. И многое объяснял – «физиологией». Ныне... Ныне стала скромней сама наука, осторожней: и ей открываются «миры иные»: знаемый мир ей тесен, ищет она – и н ы х. Не называя – ищет.
Можно много читать, много слушать, ездить по святым местам, смотреть, отвергать существование любой высшей силы, считать себя атеистом, считать себя верующим, но, говорят, нет ничего важнее глубоко личного религиозного опыта, после которого человек верит, он перестает "считать себя", он "становится". О такого рода трансформации я говорю тут:
Я вижу слезы, блистающие глаза, новые лица, просветленные. Стискивает в груди восторгом. Какая сила, какой разливающийся восторг! И – чувствуется – какая связанность. Всех связала и всех ведет, и поднимает, и уносит это единое – эта общая песнь – признанье – «Единому безгрешному». Все грешные, все одинаки, все притекаем, все приклоняемся. Такого не испытывалось ни от Штирнеров, ни от Спенсеров, ни от Штраусов, ни от Шекспира даже. Я чувствую – мой народ. И какой же светлый народ, какой же добрый и благостный.
Молодой студент Шмелев приехал из Москвы, а Валаам совсем не такой как "говорят":
Стоят у станков и богомольцы: пришли «Бога ради», по обету, – потрудиться на монастырь. Кто они? Питерские рабочие, «все превосходные мастера-специалисты». Глазам не верю: питерские рабочие... мастера?! А как же, все говорили т а м... на сходках в университете, что питерские рабочие самый оплот в политической борьбе за..? А вот, и они – «во имя», во имя Божие.
О самом монастыре пишет:
Идем и думаем: чудесная какая встреча! Ну, конечно, чудесная. Жизнь здесь какая-то иная, чем там, в миру. Зло как бы отступило, притупилось. И зло, и страх. Зверь не боится человека, и человек тут тоже другим становится.
О братии:
Монахи, конечно, совсем необразованные, не знают «Рефлексы головного мозга» Сеченова, не знают и «Происхождения видов» Дарвина, где сказано и почти доказано, что человек произошел от обезьяны, не читали ни «Прогресса нравственности» Летурно, ни «Психологии» Рибо, ни Огюста Конта, ни Иоганна Штрауса, где отрицается божественность Христа... но все-таки удивительные они... разрешают сложнейшие социальные вопросы, над которыми столетие бьются Прудоны, Фурье, Бебели... и даже воздействуют на природу, на нравы зверей, как-то их освящают... своим примером?
И напоследок...
Закрыты человеческие судьбы; в явлениях жизни, случайных и незначительных, таятся, порой, великие содержания: будь осторожен в оценках; в трудную пору испытаний не падай духом, верь в душу человека: Господний она сосуд.Так писал Иван Сергеевич Шмелёв уже будучи известным писателем, которым он стал также благодаря этой давней поездке, чудесным образом откликнувшейся в его судьбе, много лет спустя .
12134
Аноним25 сентября 2011 г.Медленный, изложенный в полголоса, без излишних красок, словно бы в заутреннем сне, рассказ о приближающейся смерти, мог сложиться только в рамках русской православной традиции, с её смирением и принятием смерти как божьего дара.
"Вот уже и ночь. Дрозд замолчал. Зарёй опять начнёт...Мы его будем слушать - в последний раз."12203
Аноним28 декабря 2023 г.Читать далееНет, все-таки со Шмелевым мне не по пути. Эта книга была последней надеждой. Ведь это совсем не похоже на знаменитые "Богомолье", "Лето Господне" и иже с ними, - говорили мне. "Прочтите это, если у вас хватит смелости", - вторил им Т. Манн.
И я наконец-то добралась, осмелилась. И...И получила те же яйца, только со знаком минус. Там - все хорошо и благостно, точно так, как запомнили многие из эмигрантов. Тут - все плохо, черно, точно так, как запомнил автор.
Но Шмелев и в этой книге, и в последующих эмигрантских верен себе.
Щедро описывает он окружающую природу. Много, много мастерски написанных пейзажей. Только в этот раз недоброжелательны боги, умирает природа, голодает, мерзнет, гневается, сдувает ставших легкими людей в ямы и овраги.
Конечно, никуда не делись и умилительные персонажи - старики и дети. От обилия уменьшительных суффиксов иногда рябит в глазах и рот сводит оскоминой:
Вот плетешок на обрывчике - его работы. Пустой хлевок: давно проданы свинки, последнее хозяйство. "Одноножка" одна осталась - детям. Две девочки-голоножки возят на ниточках щепки - играют в пароходы. За окошком мальчик грозится сухою косточкой.А добрый поступок татарина ближе к концу книги доводит лирического героя книги почти до исступления:
Нет, не это. Не табак, не мука, не грушки… — Небо! Небо пришло из тьмы! Небо, о Господи!.. Старый татарин послал… татарин…
Знаю я: с нами Бог! Хоть на один миг с нами. Из темного угла смотрит, из маленьких глаз татарина. Татарин привел Его! Это Он велит дождю сеять, огню — гореть. Вниди и в меня, Господи! Вниди в нас, Господи, в великое горе наше, и освети! Ты солнце вложил в сучок и его отдаешь солнцу… Ты все можешь! Не уходи от нас, Господи, останься. В дожде и в ночи пришел Ты с татарином, по грязи… Пребудь с нами до солнца!Вот только сам он подобных чудес творить... не может? не хочет? Впрочем, не нам, земным плотским людям, понимать высшие смыслы. Он хоронит погибшую курочку:
И наложил камень, чтобы не вырыли собаки. Трещит плетень, глядит из-за плетня Яшка.
— Так лучше бы мне отдали!
Он прав, пожалуй. Не все ли равно теперь: земля или брюхо Яшки? Земля — лучше, земля покоит.Утратил разом мальчик Яшка все уменьшительные суффиксы - брюхо у него, а земля-то подостойнее какого-то там брюха будет.
И, так же как всегда, понимающие читатели Шмелева все поймут, а приземленным и непонимающим - придется выслушать обличение:
Вы, сидящие в креслах мягких, может быть, улыбнетесь. Какая сентиментальность! Меня это нимало не огорчает. Курите свои сигары, швыряйте свои слова, гремучую воду жизни. Стекут они, как отброс, в клоаку. Я знаю, как ревниво глядитесь вы в трескучие рамки листов газетных, как жадно слушаете бумагу! Вижу в ваших глазах оловянное солнце, солнце мертвых. Никогда не вспыхнет оно, живое, как вспыхивало даже в моей Торпедке, совсем незнайке! Одно вам брошу: убили вы и мою Торпедку! Не поймете. Курите свои сигары.И чем дальше в текст, тем больше ерничанья в этих громких надсадных обличениях. Имеет лирический герой право на это - голод, холод право это дает:
Эй, фотограф! бери в аппарат: картинка! Кто эти двое на краю балки? эти чучела человечьи? Не угадаешь, заморский зритель, в пиджаках, смокингах и визитках, бродящий беспечно по авеню, и штрассам, и стритам. Смотри, что за шикарная обувь… от Пиронэ, черт возьми! от поставщиков короля английского и президента французского, от самого черта в ступе! Туфли на докторе из веревочного половика, прохвачены проволокой от электрического звонка, а подошва из… кровельного железа!И сидит приземленный и непонимающий "зритель", стыдливо уставясь на собственные домашние тапочки...
11996
Аноним5 апреля 2018 г.Читать далееВсе пишут о том, как страшно и больно читать. Это правда. И добавить нечего. Хочется только выразить недоумение современными левыми у нас и за рубежом: всё забылось, всё выхолощено, щепки никому не интересны. Великое безумие опять наступает. Раз и навсегда надо прекратить разговоры о новой жизни, построенной на чужих смертях. Это мы были, мы стреляли в своих, убивали, унижали, уничтожали, превращались в животных, теряя вместе с Душой тысячелетия цивилизации, приучавшей нас ходить на двух ногах.
Для меня из всего страшного, написанного Шмелёвым, самым страшным стало - хамса, завёрнутая в вырванные страницы Евангелия и расстрелянные русские офицеры, вернувшиеся из Варны на Родину, потому что - ностальгия замучила.
113,2K