М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 8 томах (комплект)

"Пошехонская старина" дает возможность читателю с помощью печатного слова окунуться в прошлое, в предпоследние годы жизни (а жизни ли?) при крепостном праве. Жизнь в захолустной пешехонской стороне, в помещичьем имении Малиновцы, описывает один из многочисленных сыновей (Никанор Затрапезный) зажиточной семьи. Неравный брак родителей привел к тому, что отец совсем отошел от дел, предоставив руководство имением в единоличные руки своей супруги Анны Павловны, которая отличалась скопидомством, твердым характером и не гнушалась наказанием. "Разделение (детей) на любимых и постылых не остановилось на рубеже детства, но прошло впоследствии через всю жизнь и отразилось в очень существенных несправедливостях…" Старшие дети учились в платных заведениях вне дома на полном пансионе, младшие в целях экономии учились на дому, бессистемно. Помещичьи дети голодали, ходили в обносках, наблюдали за жизнью крестьян и редко выезжали дальше своих владений и поэтому каждый выезд за пределы Малиновцев был для них событием. Взрослея рассказчик приходит к мысли, что "крепостное право, тяжелое и грубое в своих формах, сближало меня с подневольной массой. Это может показаться странным, но я и теперь еще сознаю, что крепостное право играло громадную роль в моей жизни, и что только пережив все его фазисы - я мог придти к полному, сознательному и страстному отрицанию его". На его глазах помещики злоупотребляли властью (фурия тетенька Анфиса Порфирьевна), "проказничили" ( Урванцевев) да и сама матушка частенько расправлялась с неугодными крепостными. Трагедия Мавруши, закрепостившейся по собственному желанию из любви к мужу - крепостному человеку, еще больше укрепило автора в отрицании крепостного права. В этих воспоминаниях нет идеализации помещичьего и дворянского быта, без прикрас описано какими трудами и страданиями крепостных достигалось благополучие и экономический фундамент зажиточных семей. Наоборот, автор с иронией рассказывает как его сестре несколько сезонов подбирали завидного жениха с приданым в Москве. Повествует как помещики отказывались верить в ходившие слухи о скорой отмене крепостного права на примере предводителя Струнникова. "Вся несостоятельность русского культурного общества того времени выступила с поразительною яркостью. Несмотря на то, что вопрос поставлен был бесповоротно и угрожал в корне изменить весь строй русской жизни, все продолжали жить спустя рукава, за исключением немногих; но и эти немногие сосредоточили свои заботы лишь на том, что под шумок переселяли крестьян на неудобные земли и тем уготовали себе в будущем репрессалии." Салтыкову-Щедрину удалось охватить и обобщить нравы крепостного времени на описании трагических судеб знакомых, крепостных и родных семьи (лакей Конон, Сатир-скиталец, Ванька-Каин). Тем печальнее было читать о судьбе Бурмакина, помещике нового поколения, который "принадлежал к числу тех беззаветных идеалистов, благодаря которым во тьме сороковых годов просиял луч света и заставил волноваться отзывчивые сердца. Впервые почувствовалось, что доброе и человечное не до конца изгибло, что образ человеческий, даже искаженный, все-таки не перестает быть человеческим образом." Но неудачная женитьба быстро загасила огонек идеализма в нем. Печально. Неделя, проведенная за чтением книги, далась мне нелегко. Только ради последних глав, уже после отмены крепостного права, когда дворянский класс кричал: "Караул! Грабят! Разорение!", а с крепостными уже стали на "вы" и стоило читать эту книгу! Терпение же у русского мужика!

Живут как вздумается, ни на что им запрета нет. И таиться им не в чем, потому что они в свою пользу закон отмежевали. А рабам нет закона; в беззаконии они родились, в беззаконии и умереть должны, и если по временам пытаются окольным путем войти в заповедную область, осеняемую законом, то господа не находят достаточной казни, которая могла бы искупить дерзновенное посягательство. Увы! нет для раба иного закона, кроме беззакония.

Кто поверит, что было время, когда вся эта смесь алчности, лжи, произвола и бессмысленной жестокости, с одной стороны, и придавленности, доведенной до поругания человеческого образа, – с другой, называлась… жизнью?!

Переходя от общей характеристики помещичьей среды, которая была свидетельницей моего детства, к портретной галерее отдельных личностей, уцелевших в моей памяти, я считаю нелишним прибавить, что все сказанное выше написано мною вполне искренно, без всякой предвзятой мысли во что бы то ни стало унизить или подорвать. На склоне лет охота к преувеличениям пропадает и является непреодолимое желание высказать правду, одну только правду. Решившись восстановить картину прошлого, еще столь недалекого, но уже с каждым днем более и более утопающего в пучине забвения, я взялся за перо не с тем, чтобы полемизировать, а с тем, чтобы свидетельствовать истину. Да и нет никакой цели подрывать то, что уже само, в силу общего исторического закона, подорвано. Бытописателей изображаемого мною времени являлось в нашей литературе довольно много; но я могу утверждать смело, что воспоминания их приводят к тем же выводам, как и мои. Быть может, окраска иная, но факты и существо их одни и те же, а фактов ведь ничем не закрасишь.

Из школьной программы Салтыков-Щедрин вспоминается мне как автор какого-то жуткого по моим тогдашним меркам произведения, что-то про разных губернаторов города, один из которых, кажется, имел котлету вместо головы. Короче говоря, школа напрочь отбила желание и дальше знакомиться с этим автором. И если бы не флэшмоб 2012, то вряд ли бы я заинтересовалась таким чудесным его произведением, как "Господа Головлевы"!
Изумительный роман! Едкая сатира, великолепные персонажи, а какой язык! На примере одной помещичьей семьи автор показывает общую картину падения мелкого дворянства в эпоху отмены крепостного права. Он обнажает всю изнанку такой жизни, главной сердцевиной которой оказываются пустословие, пустомыслие и пустоутробие. Нет, иногда и в такой семье мелькнет "умница", но и она в итоге тонет, опутанная паутиной праздности и всеобщей пустоты.

Властная барыня Арина Петровна Головлёва — глава целого семейства при живом, пьяненьком и безолаберном супруге. «Ни вдова, ни мужняя жена», — как она сама себя называет. Арина Петровна приумножила капитал мужа в несколько раз, расширила размеры Головлёвских земель. Только для чего это всё? Старший сын Степка-балбес, средний Порфирий — «Иудушка-кровопивушка», младший Павел Владимирович — «апатичная и загадочно-угрюмая личность, из которой в конечном счёте получается человек, лишённый поступков», а почившая дочь Аннушка и вовсе не оправдала надежд, оставив на попечение двух крошек дочерей». Об этом Арина Петровна говорила просто: «Одну дочку Бог взял, двух дал!».

Дети Арины Петровны не знали материнской любви, получая вместо неё лишь «подачки» — дома, деревни, которые барыня называла выброшенными кусками. Но богатство быстро уходило, и «постылым» детям оставалась одна дорога — вернуться в отчий дом, где их ждали холодные комнаты и упреки за каждый кусок хлеба. Головлёвы копят, жадничают, чахнут над золотом, но их души изнывают от отсутствия настоящей любви.

Сюжет романа отражает семейную историю самого Салтыкова-Щедрина: детей делили на «постылых» и «любимчиков», а прототипом Арины Петровны стала его мать. Даже Иудушка — не вымысел: писатель признавался, что в этом образе спародировал своего брата Дмитрия, с которым вёл тяжбу о наследстве и именно так называл его в своих письмах.

Без стеснений обличает Михаил Евграфович показную религиозность своих персонажей.На протяжении всего романа автор отмечает, как приторная набожность Головлёвых сочетается с бесчеловечными поступками: религия, которая должна смирять гнев, становится оправданием жестокости. Героям кажется, что, окружив себя иконами и бездумно исполняя все обряды, они автоматически обретают небесных заступников. Салтыков-Щедрин доходит до затаённых причин головлевской религиозности, не имеющих никакого отношения к вере и благочестию: «Но он молился не потому, что любил Бог и надеялся посредством молитвы войти в общение с Ним, а потому, что боялся чёрта и надеялся, что Бог избавит его от лукавого».

В своём романе автор с беспощадной честностью исследует феномен наследственного насилия, где травмы детства становятся неиссякаемым источником деградации и тирании. Через судьбы потомков Арины Головлёвой писатель демонстрирует, как неспособность к самореализации, тяга к саморазрушению и холодное равнодушие к близким — даже к собственным детям — превращаются в семейное проклятие, передающееся из поколения в поколение.

Читатель, погружаясь в мир Головлёвых, до мелочей изучает их характеры и привычки, но, несмотря на всю очевидность их пороков, не может избавиться от иллюзии возможного искупления. Однако герои романа, подобно неудержимому локомотиву, мчатся к пропасти, а наблюдателю остаётся лишь созерцать, как один за другим вагоны их жизней рушатся в бездну. Лишь немногие из персонажей способны осознать масштаб катастрофы, но и они обречены переживать это прозрение в молчаливом, парализующем одиночестве. Такие примеры лишь укрепляют меня в мысли: человек — это отражение своей семьи, её традиций и травм. Лишь по-настоящему сильная личность способна осознать проблему, резко остановиться и начать меняться. Только так можно обрести личное счастье — или хотя бы прервать цепочку деградации.

«Господа Головлёвы» — не просто роман, а предостережение, которое стоит прочитать каждому, кто хочет понять, к чему приводит отсутствие подлинной любви и нравственных ориентиров. Главный урок Салтыкова-Щедрина звучит как призыв: любите своих детей, ибо никакие материальные блага не смогут заменить им тепло и заботу, без которых душа человека обречена на вырождение.

Ох, эти Головлевы… После них хочется немедленно принять активированный уголь, запить валерьянкой и забиться под одеяло, подальше от всякой «душечки» и «маменьки». Салтыков-Щедрин, конечно, тот еще мастер психологической пытки. Он будто препарирует человеческую душу тупым ножом, выворачивая наизнанку все самое мерзкое, что в ней только может быть.

С одной стороны, «Господа Головлевы» — это мощно. Смертельно точный диагноз умирающему дворянству, обличение лицемерия и духовной пустоты. Автор бьет наотмашь, не щадя никого: ни ханжу-маменьку, ни беспринципного Иудушку, ни опустившихся до скотского состояния сыновей. Читаешь, и мурашки по коже от осознания, как легко человек может превратиться в морального урода.

С другой стороны… господа, это ТЯЖЕЛО. Бесконечная череда унылых пейзажей, однотипных характеров, удушающей атмосферы безысходности. К середине романа хочется крикнуть: «Ну сколько можно?!», и сбежать куда-нибудь на Гавайи, подальше от этой российской тоски. Да, наверное, в этом и был замысел: показать всю беспросветность жизни этих несчастных, но читать об этом, честно говоря, довольно мучительно.

В общем, «Господа Головлевы» — это как горькое лекарство: полезное, но противное. И вроде бы понимаешь, что это гениально, но перечитывать вряд ли захочется. Так что твердые 3,5 балла за мастерство, беспощадность и стойкий эффект депрессии после прочтения.

Когда я смотрел на эту книгу, меня каждый раз брало отторжение при мысли, что я её буду читать. Мне казалось, что это скучная школьная программа, которая не даст мне удовольствия от чтения, и как я был не прав по истечении первых ста страниц! Никогда русская классика меня так не увлекала: я смаковал каждый абзац, получал удовольствие от диалогов персонажей и размышлений автора, смеялся над нелепецами происходящего в сюжете и комичностью ответов фраз! Боже, что за шедевр, так и вырывается у меня из груди.

Раньше я думал, что мои любимые авторы — это Достоевский, Толстой, Пикуль, но нет, с лёгкой барской подачи Солтыков-Щедрин смахнул и затмил коллег по литературным делам.

Роман Михал писал пять лет, и чувствуется проработка деталей каждого абзаца, нет, каждого предложения. Сюжет размеренный, с динамикой, неожиданными поворотами, даже грустью и печалью от нелёгкой судьбы. А концовка заставляет задуматься о главном в жизни: тот ли я путь выбрал, верны ли мои приоритеты, каков я есть на самом деле и, может быть, всё, что я строю, — это актёрская игра?! Задумайтесь.

Книга оказалась сборником, поэтому после основного романа идут сказки и рассказы, и я всё ещё в размышлениях — читать или нет? Как думаете? Стоит ли поглотить сие чудо от корки до корки?

Оценку на livelib книге ставлю 9: очень порадовала, приятно удивила, посмешила и дала большую почву для размышлений. Однозначно рекомендую к прочтению.

Произведение, конечно, на века. Написанное больше 150 лет назад, не теряет своей актуальности. Но теряет в языке. Сейчас оно читается сложно. Многие слова уже вышли из оборота. Возникают сложности и с пониманием иронии в некоторых местах, где речь идёт об исторических событиях не столь известных.

Но исторических прототипов найти в градоначальниках города Глупов труда уже не составит. Например, в отсутствие законной власти женщины города при поддержке военных становятся ненадолго правительницами. Или другой градоначальник, устав «строить» жителей, решил «строить» реку, чтобы текла она так, как хочется ему.

Много критиковали Михаила Евграфовича за это произведение, ему даже пришлось публично ответить на критику. Но время расставило всё на свои места. Его читают и знают спустя почти две сотни лет. А значит произведение не потеряло своей ценности.

Да уж… вот это семейка, вот это родственники! Вот уж где тленный тлен! Прекрасная книга, прекрасна своей ужасностью. Какой язык, какой слог, какие афоризмы! А все эти диминутивы, брр… «хорошохонько», «спокохонько», «уютненько»…мороз по коже. Мастерски переданы и характеры, и настроения, и атмосфера. Страшная, мрачная история. Угнетающая атмосфера. Персонажи все гнусные, дрянные. Концентрация подлости, низости, мелочности, пустословия. Замечательное осеннее чтиво. А лучше всего в ноябре читать.
Прям ошеломила меня книга, всё перевернулось в душе. Понравилась!

В романе автор раскрывает историю упадка семейства Головлевых. В книге есть ссылки на рассказы Салтыкова-Щедрина, также посвященные этому семейству. Пожалуй, для полной картины и понимания необходимо прочитать ещё и их. Ведь автор пишет, что ещё деды и прадеды Головлевы отличались праздностью, никчемностью и пьянством. На общем фоне даже мать семейства Арина Петровна выделяется своей энергией, деятельностью и предприимчивостью. Правда и ее подкосила отмена крепостного права.
Книга написана прекрасным языком, тем не менее, в середине роман читать было немного скучновато.

Наконец перечитала роман, который поразил меня лет в 15-16. В этот раз тоже поразил, но заметила, что в этот раз читать было тягостнее, чем в юности. Временами прямо хотелось ворот рубашки рвануть, подбежать к окну и долго дышать свежим апрельским воздухом, так душно было в книге.

История, думаю, всем более-менее известна. Хроника гибели одной семьи — семьи, где не было любви, жалости, сердечной нужды друг в друге. Головлевы богаты, имениты, но затхлостью веет в их хоромах даже в самые обильные годы. Головлевы больны, но причина их родовой болезни автором не названа. Можно даже подумать, что причина иррациональна, как проклятие.

Центральный герой романа — Иудушка Головлев — бесспорно, один из самых пугающих образов русской классической литературы. Это паук, который умерщвляет своих жертв медленно, изощренно, впрыскивает в них яд и затем выпивает из них всякую жизнь. Я его даже представляла временами как огромного человекообразного паука, который затаился в своем сумрачном, пыльном кабинете и терпеливо поджидает очередную добычу, перебирая цепкими мерзкими ножками. Его слащавый, удушающий язык — клейкая, намертво обездвиживающая паутина.

Вот только виноват ли Иудушка, что он Иудушка? Точнее, до конца ли он виноват, вполне ли виноват? Или он продукт головлевской патологии, сам жертва родового фатума? Да виноваты ли в полной мере все Головлевы, что они родились мертвецами? Конечно, во многих злых делах они точно виноваты. Автор показывает нам зачатки рефлексии Арины Петровны, Анниньки, даже Иудушки. Совесть иногда говорит им, что и где пошло не так. И отвергнуть ее голос — их выбор. Но всё же чувствуется, что им как будто сложнее, чем прочим, бороться с неправдой в себе, как будто гнилые клетки уже безнадежно руководят их волей. И порой какая-то брезгливая жалость по отношению к Головлевым шевелится в сердце.

Да и финальная сцена помешательства Иудушки (или просветления?) не позволяет закрыть книгу с мыслью "собаке собачья смерть". Иудушка страдает. И тут бы злорадствовать, но злорадства нет. Только горечь. Пусть Бог судит Головлевых, а я не стану.