Billard um halb zehn

"Брат" – великое слово, впору Гельдерлину, такое громадное, что даже смерть не может заполнить его.

Подумать только, что такой тип становится министром или дипломатом, хотя не знает азов сложнейшей из всех наук – науки подкупа.

– Тогда не открывай глаз и дай мне закурить.
– Здесь, в лесу?

Шептаться начинали уже ночью, когда засидевшиеся в баре гости прокрадывались к себе в комнаты - им становилось жутко от тишины, царившей за дверью номера 12; некоторые из них умели отличать тишину сна от тишины смерти.

И всё-таки молчать лучше, чем высказывать мыли и чувства, которые занесут в протоколы и покажут психиатрам.

Я жила во внутренней эмиграции.

Я наблюдала за жизнью, которая проходила внизу: всё бурлило, люди дрались и платили триллион за конфету, а потом у них не было трёх пфеннигов, чтобы купить себе булочку; я не желала слышать имени их "избавителя". но они носили этого буйвола на руках, наклеивали марки с его изображением, без конца повторяли, словно причитая: приличия. приличия, честь, верность, "побеждённые и всё же непобедимые", порядок...

Фемель любил порядок, но не умел его поддерживать.

Прости, что я смеюсь: ну и агнец, в
семнадцать лет она уже родила своего первенца, а в девятнадцать - второго
ребенка, при этом с ее уст всегда были готовы сорваться слова: "Господь
сделал это", "Господь сделал то", "Господь дал", "Господь взял"; все
господь и господь! Она не знала, что господь - брат наш, с братом можно
спокойно шутить, а с господами - далеко не всегда;