Полное собрание романов в двух томах. Том 2. Преступление и наказание. Подросток. Братья Карамазовы

Роман рассказывает об "инфантильном зумере" Аркадии Долгоруком, который повёлся на идеи инфоскамеров и решил стать Ротшильдом, но как-то у него выходило не очень. С одной стороны немного освоил перепродажу ненужных вещей с максимальной наценкой с аукциона заинтересованным, с другой начал играть на деньги. "Зумер" этот является фактическим сыном одного дворянина Версилова, а юридически сын крестьянина. С батей он не в особо хороших отношениях, хотя и от денег его не отказывается. Вообще показался смесью Смердякова, Мити, Ивана и Алёши  Карамазова местами.

Фактический батя назвал его социалистом, при этом он же разгадал его Ротшильдову идею. Почему социалист? Социализма в нём особо не увидел. Всё тянулся к деньгам и к людям с деньгами. Местный "иксер" по-моему сморозил глупость покруче чем "зумер". Как обычно в романах Достоевского есть умерший ребёнок, есть повесившаяся, есть рассуждения о Боге и безбожии, сумасшествие. "Зумер" проходит разные испытания и конфликт с папенькой.

Папенька выдал интересный рассказ о своём пребывании на "загнивающем западе". Так и представляю в его лице олигарха/дитё олигарха/чиновника/депутата/либерала-охранителя, который там чувствует "внутреннюю свободу", которой нет у этих "тупых"  европейцев и которые просто сдохнут, а мы попадём в рай, сидя в своей "заграничной квартирке" где-нибудь в Париже, поедая устриц и наслаждаясь видами сада Тюильри или Люксембургского сада. В какой-то мере даже поток сознания и карикатура, хотя понимаю, что ФМ серьёзно, а я уже наелся, что тут ржал. Герой показался гротескным и вполне себе "постмодернным" до того как это стало мейнстримом.

В целом несмотря на наличие покойников произведение показалось для Фёдора Михайловича вполне себе карикатурным и не таким трагичным. Даже хэппи-энд более хэппи-эндный, нежели в Отцах и детях. Ключевой герой в конце не оказался в дурке/ГУЛАГе-ФСИНе/гробу. Пусть трупы и были, но второстепенные или по принципу нет человека - нет проблем. Всё как в жизни! По матчасти и прописанности политических архетипов как всегда у Достоевского чего-то не хватает, за этим к Тургеневу, но и типичного для ФМ психологизма хватило. Чем-то напомнило игрока по позитиву, хотя Игрок более комедийный.

Этот роман я читала несколько раз и каждый раз он меня поражал своей сумбурностью и раздражал очевидной же несостоятельностью "идеи" Раскольникова. Но всему есть свое объяснение и для меня пришло время разобраться, наконец, с "Преступлением и наказанием". Коротко: сумбурность происходит от накала страстей, доведенных до высшей степени, а "идея" была необходима Достоевскому, чтобы с ее помощью выразить невыразимое никак иначе – общественное устройство России середины 19 века, показать ту массу проблем, от которых общество задыхалось и не могло нормально развиваться. Этот роман нельзя оценивать с точки зрения так называемого реализма – это КАК БЫ реализм, но в реальной жизни нет таких героев, они так не мыслят и так не поступают, в романе всё гиперболизировано, показано как бы под сильной лупой. Это средство автора для художественного выражения "сердца горестных замет".

Достоевскому пришлось пережить каторгу и написать после нее несколько "подготовительных" романов, в которых обкатывались идеи будущего "Преступления и наказания", довелось попасть в договорную кабалу к издателю Стелловскому, и в довершение всего, будучи за границей, проиграть в казино все деньги за ненаписанный еще, но обещанный издателю роман, чтобы в режиме жесткого цейтнота, за несколько месяцев, во взвинченном состоянии, в каком-то почти умопомешательстве, как он сам писал об этом, создать шедевр мировой литературы.

Три главные темы в этом романе: тема бедных людей, тема бунта, тема героя-индивидуалиста. Чтобы хорошенько понять роман, нужно хоть немного знать и понимать положение дел в России в 1860-х, пореформенных годах, знать то, чем жили тогда люди, в том числе и Достоевский (а он – в первых рядах, как неравнодушный человек, как писатель, как издатель журнала "Время"). Реформа – имеется в виду отмена крепостного права, провозглашенная в 1861 г., вслед за которой, на волне небывалого подъема общественно-политической жизни, настоящей "оттепели", начались реформы во всех сферах жизни, продолжавшиеся до конца этого десятилетия. Ничего изменить не удалось (как-то неудивительно), всё стало только хуже – бедность, пьянство, проституция расцвели пышным цветом на благих намерениях реформаторов.

На примере судеб двух семей – Мармеладовых и Раскольниковых – Достоевский показал все эти бедствия. Страдания низов, превращение одних в "тварей дрожащих", а других – в господствующих над ними "властелинов", в мелких наполеончиков, которые считают, что им "всё позволено" – всё это и определило проблематику романа.

Раскольников поднял топор во имя Сонечки Мармеладовой, той самой униженной и оскорбленной части народа, которая всегда у сильных виновата, виновата "уж тем, что кушать им охота". Именно для ее защиты и воплотил Раскольников в жизнь свою идею, вообразив, что после убийства гадкой, вредной, глупой старушонки он, во-первых, облагодетельствует мир, сделав его чище на одну мразь, а во-вторых, "поднимет с земли" ту самую власть, которая там валяется и которую могут брать только "Наполеоны". И использует эту власть исключительно на благо народное, на защиту и облагодетельствование его, всех этих Сонечек Мармеладовых – чтобы ни одна девушка больше не становилась Сонечкой. И всю-то жизнь до дна, до копеечки, до конца, он отдаст служению народу – и тем самым оправдает грех убийства.

Но "идея" Раскольникова порочна уже в самой своей сути – удивительно, как она вообще могла у кого-то возникнуть в голове, да еще на полном серьезе, так, чтобы пойти и воплотить ее – попытаться воплотить и убедиться в ее полной несостоятельности. А подумать наперед и сообразить заранее – не, не получилось? Но повторюсь, идея, при своей сомнительности, была необходима Достоевскому – это такое некое условное допущение. Ведь смотрите: если человек реально настоящий Наполеон, тот, который власть посмеет подобрать и использовать ее по своему усмотрению – ему не нужны никакие проверки и испытания себя на "вшивость" ("вошь я или человек?" – любимый вопрос Раскольникова, многажды повторенный в романе; знаменитое "Тварь я дрожащая или право имею?" возникает на его страницах только раз). Он поступает как Наполеон просто потому, что он – Наполеон и не может поступить иначе. И его абсолютно не колышут ни отдельные старушонки, вне зависимости от степени их мерзости, ни тысячи и тысячи убитых его волей, по его приказу людей – он видит цель и не видит препятствий. И вовсе он не клянется использовать свою власть только на пользу людям, и чтобы никто не ушел обиженным – да плевать ему на людей, не ради них он льет реки крови и громоздит горы трупов. А исключительно ради своих хотелок. И не ищет он никаких оправданий своим злодеяниям – он злодействует потому, что природа его такова и обстоятельства таковы (что без кровопролитий и трупополаганий к власти пробиться нельзя, и чем выше трон, тем больше крови).

Язык, стиль, пейзаж, композиция – всё в этом романе необычно, но органично и по-другому нельзя – нельзя, например, написать "Преступление и наказание" стилем Толстого или Тургенева – это будет уже не "Преступление и наказание", а что-то совершенно другое. И хотя язык Достоевского неустойчив, нервен, прерывист, зыбок – по-другому и нельзя-с.

Хотелось бы отметить интересный прием, использованный Достоевским – город – полноправное действующее "лицо" романа. У него есть внешность – улицы, площади, кабаки и трущобные "углы", мансарды и подвалы, закоулки и задворки. Он обладает и своей "внутренностью", психологией – ее обеспечивают действующие лица. Ведь действие постоянно выбегает из тесных низких комнат на улицы Петербурга: здесь гибнет Мармеладов, истекает кровью его жена, стреляется Свидригайлов, на Сенной площади кается принародно Раскольников. Тяжелая психология, мрачная, убийственная – но таков и есть Петербург.

Если бы в литературе существовал общепринятый уровень сложности, как в походах, например, то русские классики стояли бы на его вершине.
Понятное дело, что старшеклассники интуитивно отторгают такой тяжелый для понимания материал. Это как первоклашке дать не отрывок о Лукоморье, а полную поэму "Руслан и Людмила". Не осилит, примет на свой счет и, вероятно, откажется от книг в целом.
ПиН -книга дающая множество поводов для размышления. Но чтобы проникнуться ей желательно иметь свой багаж жизненного опыта. Чем он будет солиднее, тем интереснее покажутся герои.
А для школьной программы можно оставить отрывки типа монолога Мармеладова или размышлений самого Родиона Романыча.

Ну вот я и закончила (домучила) знаменитый последний роман из творчества автора. Не могу сказать, что сильно впечатлилась, но и в общем не жалею, что его прочитала.

По мере прочтения сильно чувствовалось, что это очень монументальная, масштабная работа автора. Он словно собирается поставить последнюю точку в своем творчестве и выплескивает всю концентрацию идей на страницах этой книги.

В романе много философских размышлений на разные темы - отношения барина и крестьянина, женскую участь, проблемы отцов и детей, вопросы свободы и морали, разные взгляды на политические вопросы того времени и огромную роль играют размышления о религии и Боге. Можно даже сказать, что многие из поднимаемых вопросов рассматриваются через призму религии.

Нельзя не отметить Достоевского как талантливого психолога, умеющего залезть в душу своих персонажей. Они все, и даже второстепенные, потрясающе раскрыты, перед собой мы видим живых людей со своим характером и суждениями. Нет однозначно хороших и однозначно плохих персонажей. Все герои в той или иной степени страдают, делают ошибки, некоторые из которых дорого обходятся.
Хорошо сказано было про Карамазова:

Несмотря на то, что читается роман мучительно долго и на страницах его мало что происходит, все равно понимаешь за что его считают шедевром русской литературы.

Помню картину из каких-то исторических книжек: человека в громоздком скафандре, с огромным шлемом, в центре которого зияет окошко иллюминатора, спускают на дно моря-океана. От шлема к поверхности воды тянется шланг, через который человек дышит. И вот этот несчастный искатель приключений бродит по дну, пытаясь хоть что-то разглядеть в мутное стекло - а вокруг темень, облака песка, вздымаемые сапогами пятьдесят пятого размера, ил; а еще стекло, наверняка, запотевает - а протереть нечем, капли конденсата серебрятся перед глазами, голова идет кругом от давления и духоты, а еще надо держать равновесие, не дергать шланг и бороться с первобытным ужасом, нашептывающим истории о чудовищных обитателях моря. В ушах шумит, из мутной тьмы показывается вдруг чей-то белый бок, мерцают сквозь пелену то ли светящиеся головешки, то ли затерянные сокровища, то ли... чьи-то глаза? И самый громкий звук - собственное дыхание, а все остальное тонет в массиве сине-зеленой воды, искажается, истончается и принимает невиданные очертания - если так можно говорить о звуках.

Вот что примерно представляет из себя чтение "Подростка".

Мы как бы невзначай попадаем в голову некоего юноши, берущегося излить на бумагу собственные переживания. Внутренний мир юноши представляет собой долину вулканов, в которой сплетаются воедино черты подпольного героя, Раскольникова (?), Алеши Карамазова, Мити Карамазова и - внезапно - Смердякова. И, вероятно, многих других персонажей ФМ. Юноша растянут между небом и землей - его рвут на части злые страсти и тянет вверх чистота и жажда правды. Он мечется из крайности в крайность, забывая обо всем - и читателю приходится метаться вместе с ним.

Юноша, он же Аркадий "Просто" Долгорукий, едет в Петербург и везет в себе хаос. По прибытии его встречает хаос же - но уже внешний; подростка захватывает вихрь интриг, раздоров, конфликтов и тайн. Соприкосновение двух хаосов - внутреннего и внешнего - создает эффект разорвавшейся бомбы - и герой окончательно "теряет берега", буря подхватывает его как щепку, и принимается швырять из стороны в сторону - от волны к волне. В какой-то момент у читателя начинает рябить в глазах и возникает стойкое ощущение морской болезни.

Достоевский разворачивает перед читателей масштабную картину с целой армией действующих лиц, в которой есть место роковым письмам, самоубийствам, политике, двойникам, святым, "идеям", религиозным поискам, шантажу, фальшивомонетчеству, безумию, изменам и Бог знает чему еще. Мы наблюдаем поистине грандиозное полотно.

Но вот подается нам это полотно как через тот иллюминатор - Аркадий видит не все, а то, что видит - воспринимает как через тусклое стекло, искажающее формы и содержания. Что не видит - додумывает и с легкой руки встраивает в картину мира, в которой потом теряется и блуждает бедный читатель. Мир "Подростка" - фанатасмагорическое нагромождение зеркал, значительная часть которых - кривые. И бредет юный герой в ограде отражений, спотыкаясь и падая, нарезая круги и топчась на месте; где-то бежит, где-то ползет - а перед глазами рябит калейдоскопом вихрь образов и мыслей. В лабиринт втягивается по мере развития сюжета все больше и больше персонажей, они двоятся, расплываются - или, напротив, загораживают собой все и вся - и со временем роман набирает такую скорость, что поспевать за ним под силу далеко не каждому - герои проходят сложный путь метаморфоз, с одних соскальзывают иллюзии, другие, наоборот, ими обрастают; люди меняются, обстоятельства меняются, Аркадий меняется, да что там - даже читатель меняется!

Ввиду всего описанного "Подросток" становится, вероятно, самым трудным для восприятия (но не для чтения! - напротив, он идеальным образом разбит на небольшие главки, не позволяющие читателю "завязнуть") романом Федора Михайловича. В каком-то смысле "Подросток" являет собой как бы перекресток, в котором сходятся творческие линии Достоевского. И, если хотите моего мнения, этим романом знакомство с автором следует завершать - аквалангист не протянет без трубки, соединяющей его с внешним миром и дающей возможность оставаться под водой; в данном случае в роли трубки выступает знание других произведений и общего литературного накала маэстро. Прочитанные ранее "Братья Карамазовы", "Преступление и наказание", "Идиот" etc добавят взгляду читателя должной пристальности и призовут ко вниманию там, где, казалось бы, так и тянет "пройтись по диагонали".

Если говорить о личных впечатлениях, то они еще не сформулированы. Я стою перед грандиозным полотном, но зрение расфокусировано, детали обрушиваются водопадом, но еще не выстраиваются в цепочки, характеры плывут и мерцают. Это грандиозная, гениальная книга, которую еще предстоит расшифровывать.

• Но я про то говорю: если убедить человека логически, что, в сущности, ему не о чем плакать, то он и перестанет плакать. Это ясно. А ваше убеждение, что не перестанет?
• Слишком легко тогда было бы жить.

Что все-таки на самом деле хотел доказать себе Раскольников? Мне думается, что тут не столько вопрос о возможности преступления (тварь ли я дрожащая или право имею?), сколько о гордости. Да ведь он знал, что не имеет права, не имеет - поэтому и пошел. И если бы уверен был, что такое право есть, то не было бы всех этих сомнений, страхов, презрения к себе. Доказал ли он, что не "тварь дрожащая"? Чувствовал ли себя Наполеоном? Конечно же, нет. И так это нестерпимо гордой натуре показалось...

Свидригайлов - на первый взгляд кажется, будто он полная противоположность Родиону. Но нет - просто он уже успел "перегореть", обо всем передумать, во всем извериться. И внутри себя возрождения уже не ищет - хотел бы любви, сострадания, да не вышло. В чем-то мерзок, в чем-то, наоборот великодушен. Встреть он вместо Марфы Петровны женщину, подобную Дуне, возможно совсем по другому сложилась бы его судьба.

Что всегда характерно для Достоевского - его герои живут настолько интенсивной духовной жизнью, что практически забываетсят о быте, об их естественных потребностях. Все они злодеи, ангелы, страдальцы кажутся и не людьми вовсе, а духами, которым до обыденного дела нет. Даже красильщик Миколка, безграмотный деревенский парень, и Настасья, и Прасковья Павловна... Действительно ли автор так верил в безграничность русской души?

И этот роман единственный у Достоевского, где оказался возможен светлый финал. Здесь есть надежда.

Иногда жизненные обстоятельства затягивают и перемалывают словно блендером. А когда отпускают, то нет никакой возможности читать, и даже мыслить что-то внятное. Хочется чего-то неспешного и душевного, чтобы успокоиться. Находясь в таком диванно-тюленевом периоде, я вспомнила сериальчик, который умилял меня более двадцати лет назад и приступила к реанимации. Сначала все было хорошо, но с каждой серией тупость сериала всё сильнее перевешивала его милоту. Пришлось прекратить просмотр и обратиться к душеспасительным советским экранизациям русской классики. Выбор пал на шестисерийный фильм "Подросток" 1983 года. Первая серия очень понравилась, а к финалу второй серии возникло непреодолимое желание читать книгу. Так тупой иностранный сериал привел меня к чтению Достоевского (которого я избегала читать много лет), ибо неисповедимы пути Господни.
Я прервала просмотр экранизации Подростка на самом жизнеутверждающем моменте, когда главный герой садится в экипаж в прекрасном костюме и хорошем настроении. Затишье перед бурей. Дальше события то несутся вскачь, то петляют в дебрях, то налетают на стены. От сюжетных поворотов я то и дело пучила глаза в недоумении. В общем, как в песне "А я сидел и только говорил: «Да иди ты!»" Отвлечься от чтения было совершенно невозможно, меня охватывало ощущение, что Достоевского укусил Островский и я читаю плод фантастического симбиоза. О, если бы Александр Николаевич творил в современной России, какие бы сериалы снимались по его сценариям, Санта-Барбара нервно курила бы в сторонке. Читая Подростка, я натуральным образом видела сериал, серий так на 200-300.
Текст романа это действительно записки подростка: сумбурные, наивные, полные то подросткового пафоса, то детского стыда и боли, то жара соблазнов юности, то холода взрослого греха. Гениальный Федор Михайлович, вы поставили зеркало перед моей вечно незрелой душой, с наслаждением путающейся в подростковых состояниях, хотя давно уже минул соответствующий этому возраст. Никто не может так безжалостно и неотвратимо прожарить человеческое нутро как Достоевский. Нет ему в этом равных.
Когда я смотрела первые две серии экранизации, я думала как же хороша должна быть книга. Когда я углубилась в чтение книги, я всё время думала, как же можно экранизировать этот вихрь событий, мыслей и чувств? В итоге, экранизация оказалась весьма достойной.
Я с удовольствием представляла себе образы героев из фильма, когда читала книгу. Ярче всех отожгла Гундарева в роли Татьяны Павловны, в силу характерной роли, конечно. А вообще, в фильме все роли выполнены замечательно! При просмоте фильма мне так и хотелось размаштабировать его до сериала. Актеры играли прекрасно, но им было словно тесно в рамках, которые определены форматом "записок", когда некоторые объемные события описаны довольно коротко. А сериал получился бы великолепный, если бы нашелся талантливый режиссер и сценарист, обрыдаться можно было бы. Не хочу в сопливо-депрессивных состояниях смотреть тупое иностранное мыло, хочу смотреть крутое своё. Пока же пришлось смотреть сериал в голове, во время чтения.

Очень сложно писать коротко о таком объемном произведении. Но я попробую :)

"Братья Карамазовы" - удивительное произведение, лично для меня ни на что другое не похожее. Здесь, как в сериале, намешано все и сразу: вот вам любовь, вот рассуждения о вере, вот детектив, триллер и немного комедии.

Сюжет интересен, и читалось легко, однако, лично я бы книгу подсократила. В ней много ненужных отступлений и описаний. На мой дилетантский взгляд, без них книга бы стала легче для восприятия и при этом ничего не потеряла.

Понравилось, как раскрыты характеры всех членов семьи Карамазовых. Даже при всех своих недостатках они способны вызывать симпатию. Ты невольно начинаешь сопереживать их злосчастьям. А вот женские персонажи, как один, разочаровывают. Невнятные и просто неприятные. Мне не понравилась ни легкомысленная развратная Грушенька, ни надменная истеричная Катерина Ивановна, ни незрелая Lise, ни глуповатая мадам Хохлакова. Читая сцены с ними, я подсознательно ускорялась, чтобы эта мука наконец-то закончилась.

Также отмечу, что мне не хватило концовки. Речи защитника и обвинителя в книге очень подробные и достаточно длинные, но при этом автор почему-то не захотел уделить столь же пристальное внимание окончанию истории. Поэтому получилось несколько скомкано, на мой вкус.

В целом, я считаю, что прочитать "Братьев Карамазовых" стоит, и пусть не пугает вас объем этого романа. С ним вы проведете множество приятных вечеров!

Я в тесной келье - в этом мире
И келья тесная низка.
А в четырех углах - четыре
Неутомимых паука.

Они ловки, жирны и грязны,
И все плетут, плетут, плетут...
И страшен их однообразный
Непрерывающийся труд.

Они четыре паутины
В одну, огромную, сплели.
Гляжу - шевелятся их спины
В зловонно-сумрачной пыли.

Мои глаза - под паутиной.
Она сера, мягка, липка.
И рады радостью звериной
Четыре толстых паука.

(Зинаида Гиппиус)

Приветствую Вас, Аркадий Иванович. Вот взялась за еще одно письмо к героям романов Великого Пятикнижия Достоевского и расскажу на сей раз о некоторых моих основных соображениях по роману «Преступление и наказание».

Уточню прежде, что о совсем уж обыденных вещах я писать вовсе не стану, ибо слишком многое было о них сказано (в том числе и мною в разных работах), так что я не хотела бы повторяться. Потому некоторые социальные аспекты романа (вроде того, что насилие влечет за собою только насилие) и даже отчасти психологические (о том, что убийство другого человека - это словно убийство себя самого) я в своем письме не упомяну, а обращусь к тем темам, которые мало кем обсуждаются. Кстати, думается, стихотворение, которое я прилагаю к этому письму, весьма недурно описывает одну из основных таких тем, которая и Вас к финалу романа весьма озадачила.

Дальше...

В попытках написать Вам, я все металась, потому что очень уж сложно говорить о вполне конкретных вещах в таком стиле, в каком это следует делать, рассуждая о романах Пятикнижия. И я сердечно надеюсь, что письмо мое не окажется слишком уж путанным или невразумительным, потому что я хочу быть и искренней, и разумной.

Прежде расскажу о Родионе Романовиче Раскольникове.

Признаться честно, по сею пору Родион Романович вызывает в моей душе сомнения. Долго анализировала я его поведение, его высказывания и поступки, его мотивацию и решения, и, придя к, казалось бы, окончательному выводу по поводу этого героя, я все-таки иногда задумываюсь над тем, что, быть может, заблуждения Родиона касательного самого себя были глубже, чем казалось и ему самому, и многим читателям.

Действительно, говоря о Раскольникове, много есть всего и трудно выделить главнейшее, дабы не слишком затягивать письмо. Я много размышляла о том, как важен символ топора в этом романе и не только потому, что он отразился в самом имени Раскольникова, но и потому, что этим поистине гениально подобранным образом, Достоевский сразу так многое дал понять читателю. В «Преступлении и наказании» есть раскол на социальном уровне (который, несомненно, повлиял на Родиона), есть на психологическом (который также весьма ярко показан в романе), но есть и еще один раскол, который буквально передан нам через сны героя и само преступление, им совершенное.

Апокалиптические сны Раскольникова в финале романа очень важны, даже так, словно бы он чувствовал на себе своего рода вину за начало конца света, за то, что все так складывается в мире людском, что все люди (обыкновенные и необыкновенные) именно таковы, каковы они есть. Необычайная тяжесть, которой пропитана вся действительность этого романа, подобна тяжкой душевной ноше самого Родиона.

Теория Раскольникова об «обыкновенных и необыкновенных» людях весьма сильно занимала меня, когда я читала «Преступление и наказание» ранее. В этот раз я уже меньше размышляла над ней, хотя и учитывала важнейшее значение этой теории в романе. И более всего, касательно данной темы, в этот раз меня заинтересовали, пожалуй, соображения об особой миссии «необыкновенных», которые Федор Михайлович, возможно, пытался в числе прочего передать в романе. Что за особое назначение? Не потому ли так мучила Родиона его теория, что он остро чувствовал на себе груз именно этой миссии?

Упомяну и Порфирия Петровича. Не рассуждая долго, скажу, что по моему твердому убеждению, Родион Романович в их схватке одолел Порфирия, как есть одолел и даже диву даешься, сколь много Федор Михайлович вместил в этот роман, даже и место для идеального преступления нашлось. Любопытно было поразмышлять и над особым следовательским методом Порфирия Петровича. Думается мне, его метод основан не на уликах, а на психологии и догадках, а также на грамотном психологическом давлении на преступников, под воздействием которого, многие сознались бы, потому что выдержать актерский натиск и мошеннические уловки Порфирия Петровича не каждому под силу. Метод этого героя эффективен, хоть и бесчестен, только вот конкретно в отношении Родиона он оказался бесполезным.

Думаю порою, кем была Софья Семеновна для Родиона Романовича? Мог ли такой человек, как Раскольников (с его более чем холодным отношением к любви и к женщинам) по-настоящему полюбить Соню? Вполне возможно, что мог, но текст романа в одном важном эпизоде этому едва ли не прямо противоречит. А потому, думая о Соне, о том, кем она была для Родиона и зачем вообще была включена в роман, остается только вспоминать о семействе Капернаумовых и об обмене крестами с Лизой. Чтение эпизода о воскрешении Лазаря становится словно бы началом весьма важной сюжетной линии со своеобразным «воскрешением» Родиона (о которой я еще упомяну в письме далее). Вспоминая о Соне, нельзя не припомнить и ее непутевого отца, чье библейское имя и религиозный пыл наводят на мысли о том, как любопытно показывал Достоевский таких персонажей, как Мармеладовы, Капернаумовы или Лизавета в этом романе и по какой причине он это делал.

Итак, скажу теперь о «воскрешении» Раскольникова на каторге. Разве не странно это воскрешение (перерождение) для человека, который не раскаялся в своем преступлении, не отказался от своей теории и вину свою видел лишь в том, решил пойти на каторгу? Определенно, странно. Прежде, я объясняла это тем, что любовь к Соне спасла Родиона, воскресила его умершую душу к новой жизни. Но позже я поняла, что ошибалась в данном своем мнении (в одной моей статье о Соне и Родионе). Сейчас я понимаю, в чем была не права, понимаю истинную суть «воскрешения» Раскольникова и ту причину, по которой Достоевский включил это в роман. Нужны лишь правильно поставленные вопросы: Почему с Раскольниковым случилось «перерождение» без раскаяния? Что символизирует это «воскрешение», что почти буквально оно означает?
И сразу становится ясно. Когда случилось «воскрешение» Раскольникова? После его апокалиптических снов, а значит, воскрес он на каторге именно в тот момент, подобно тому, как воскрес в свое время и Достоевский при таких же обстоятельствах, а Вы то, Аркадий Иванович, уж точно знаете, что это на самом деле для него значило и как определило его дальнейшую жизнь. Реализм Великого Пятикнижия был чрезвычайно важен для Федора Михайловича и, думается, этим эпизодом он именно его и хотел показать.

Обращусь теперь и к Вам, Аркадий Иванович.

Думается, что одна из основных идей, которую хотел высказать в этом романе Федор Михайлович, когда писал о Вас - идея о том, насколько Вы противоречивы и неоднозначны, сколько в Вас высоты и благородства, несмотря на природную злость и жестокость, которые фундаментальны в Вашей сути. Я нахожу это весьма многозначительным, потому что практически уверена, что Вы и сами от себя подобного не ожидали. А меж тем крайне важно, что Достоевский не единожды (и не только в «Преступлении и наказании») находил нужным на такие детали указать. Имею в виду в первую очередь, конечно, Ваше финальное решение касательно Авдотьи Романовны. Она все же сумела произвести на Вас впечатление силой своего характера, решимостью и красотой своей души и впечатление то было истинное и весьма ценное для Вас.

А между тем, какова Ваша страсть к разврату и к шулерству. Вы уж точно могли бы быть хозяином всех игровых домов Петербурга (и не только). И все то вы хотели во время той третьей встречи с Родионом Романовичем (что была в трактире) ему что-то важное сообщить. Это тоже вполне в вашем духе.

Признаюсь, поразили меня и сны Ваши (или видения). Словно бы чередой прошли перед Вашими глазами воспоминания многих лет с их тяжелым грузом обыденного и от того еще более страшного устройства земного мира, в котором грязь и дисгармония проникают всюду и заражают словно бы неким ядом даже сердца совсем еще невинных. От чего это так устроено? Чей был в том замысел с самого начала времен? Что же, эти рассуждения не для сего письма, а так, к слову были упомянуты.

Об Авдотье Романовне.

Очень меткими я нахожу Ваши слова о характере этой девушки, которые заставляют нас вспомнить о картине Тьеполо «Мученичество святой Агаты». Но меж тем, еще более удивительно, что именно эта девушка при всем ее характере и желании принять страдание за других, все же так пришлась Вам по сердцу.

Что же, пора завершать письмо. Уж не знаю, сумела ли я хоть что-то в нем передать, но писала я с душой и от того уже старания мои не бессмысленны. Признаться честно, даже не знаю, что сказать Вам в финале, потому как любые слова как-то излишни и тщетны, да и не по статусу мне. Так что я просто воскрешаю еще раз в памяти удивительные жемчужины-воспоминания о гениальном романе «Преступление и наказание», словно бы нанизывая их на длинную нить общего замысла романов Великого Пятикнижия Достоевского. И снова вспоминаю о героях этого романа - невероятно сложных, противоречивых, двойственных, сильных, глубоких и мечтаю еще когда-нибудь вновь поразмышлять о них, перечитывая «Преступление и наказание».

Beatrice_Belial