Полное собрание романов в двух томах. Том 2. Преступление и наказание. Подросток. Братья Карамазовы

Однажды Ницше посетовал на то, что рядом со Христом не было такого человека как Достоевский, кто почувствовал бы всё возвышенное, болезненное и детское в нём.
В некотором смысле, именно в "Карамазовых" свершилась такая встреча. Все "проклятые вопросы", все темы его романов, словно спектр, сошлись в единый луч.
В "Карамазовых", Достоевским выстрадано некое божественное осмысление жизни, и вся красота и трагедия её состоит в том, что, та звезда, которая ведёт к Богу, быть может, уже давно погасла, но свет от неё ещё живёт. И в этом отношении, Бог похож на определение счастья Толстым : тянешь невод, и чувствуешь напряжение глубины, а вытащишь, и видишь его пустым.
Три брата. Три пути постижения жизни ( Бога). Самый загадочный - Иван : русский Фауст и Гамлет. Дмитрий - сама первобытная созидающая мощь жизни и земли ( Богиня Деметра). Есть ещё и четвёртый ( 4-е стихии ?), побочный брат - Смердяков : "гнилая шелуха "павшего в землю и умершего зерна" ( по Розанову).
Семья Карамазовых вообще похожа на единый организм , на узел метафизических проблем, и преступление Смердякова ( многое обнуляя) как бы разрубает его, направляя братьев по крестному и свободному пути.
Сам роман похож на некую фантасмагорию грехопадения, отображённого в судьбе одной семьи. И в этой связи, Грушенька , символизирует запретный плод. ( По Прусту, женщины в романах Достоевского, столь же особенны и таинственны, что и женщины Рембрандта).
Ключом к пониманию романа служит поэма Ивана " Великий Инквизитор" ( которую обыграет Набоков в "Даре", в главе про Чернышевского, т.е. про бесовщину социализма).
Утробность мысли может опошлить и осквернить любую светлую идею, будь то Бог, искусство, социализм, демократия, любовь, низведя их до идеалов сытости и пользы, опустив небеса на землю, до своего уровня : Фёдор Карамазов, Смердяков, Ракитин ( теневой образ Алёши).
Христианство, как известно, направило фокус своего сострадания исключительно на человека, обойдя животных, не замечая их страданий. Достоевский же, во многом вернул христианству его подлинный лик.
В романе изумительно обыгрывается эта тема в символике собак, растерзавших мальчика ( образ Христа, а для Достоевского, дети - это образ божий на земле), и зеркальный образ другого мальчика, бросившего собаке хлеб с иголкой( отсылка к "хлебам" Инквизитора), и мучившегося о её судьбе, и другой мальчик Коля Красоткин ( красота спасёт мир!) , нашедший эту собаку, "воскресивший" её ( кстати, каждому интересно будет среди мальчиков найти отражения братьев Карамазовых).
Карамазовы - самый зеркальный роман Достоевского. Почти каждый герой романа имеет своё преломлённое отражение : семья Карамазовых и Снегирёвых ( чёрное и белое). "Пары -Иван и Смердяков, Дмитрий и Алёша. К Ивану приходит чёрт, но кто приходит к Смердякову,чей горячий и пронизывающий взор он не может выдержать, и ему легче умереть, пойти по меньшему страданию, чем выдержать этот взор ? Значит, есть живая тайна в жизни, что выше и сильнее смерти" ( Розанов).
Кстати, Смердяков является и самым инфернальным образом романа, живым возмездием, за поругание юродивой Лизаветы, что, в некотором смысле связывает его с юродивой Лизаветой из " Преступления и наказания", убитой, будучи беременной ( а топор то и промелькнёт в разговоре чёрта с Иваном). И кроме того, Смердяков родился в бане, а Баня с пауками, это образ ада из сна сладострастника Свидригайлова из "ПиН", а это значит, что смерть Карамазова, это некое метафизическое самоубийство, в котором звучит почти каренинское "Мне отмщение, и Аз воздам".
И самое главное, кто же виновен в убийстве Отца ? Ответ прост - вина лежит на всех братьях ( и не только на братьях). В мироощущении Достоевского , все виновны перед всеми, и в поиске Бога, в искуплении "своей" вины, участвует всё : и человек, и "весенние клейкие листочки", и звёзды.. Вся природа.

Вот только что дочитала этот шедевр. Хотелось бы по горячим следам, но дар речи потерян.
И не могу оставить факт прочтения без внимания, и что-либо говорить о романе язык не поворачивается. Ощущаю рядом с Федором Михалычем свою никчемность и любое слово, сказанное мной, кажется, лишь все испортит.

Давно отношусь к Достоевскому как к некоему мерилу литературного качества. После Братьев Карамазовых он только лишь поднялся на несколько ступеней еще выше в моей системе измерений. И вряд ли кто-то уже сможет его догнать.

Намерено ничего не хочу писать о самом романе. Кто читал, тот поймет, а кто только собирается читать - не тратьте время на прочтение отзывов, читайте саму книгу как можно скорее.

Здесь глубина мысли сокрушает, философия заставляет смотреть на вещи под новым углом, размышления откликаются в душе криком, слезами и стоном.

Думаю, что до конца дней буду возвращаться к некоторым главам книги, как к ответам на многие вопросы бытия.

Долгая тягучая книга. Часть про монахов я бы вообще выкинула, но это я. А на тот момент Достовевскому деньги нужны были, иначе как сказать что старцу столько времени уделили.

Трое братьев. Дмитрий (Митя), Иван, Алёша - все по-своему с приветом, но младший мне понравился больше всех и я бы ещё добавила, что мне его не хватило. Т.к. больше внимания уделялось старшему Мите.

Дико извиняюсь, что общими словами, но про ту часть где были основные события можно чётко сказать только со спойлерами, а я  не хочу кидать большие спойлеры.

Очень хочется спросить у автора. Это сатира на то время или они действительно все такие неумные там были?

Читать классические произведения для меня - это высший уровень. После окончания университета я начала читать классику, начиная со школьной программы. Это тяжело, но я чувствовала, что мне это нужно. Затем я устала. Сейчас чтение для меня - это эмоциональное погружение. И классические авторы не дают мне того, что я хочу. Сказала бы, что не доросла до нее, да сколько ж можно расти...

И вот очередная попытка приобщиться к великому. К сожалению, не удавшаяся. Книга интересная, безусловно, она дает пищу для размышлений. Но мне не хватает динамики. Меня очень утомляет читать (или слушать) длиннейшие философские рассуждения о Боге, религии. Хочется чего-то по делу. А именно об отношениях братьев Карамазовых и их отца.

А они у них очень не простые. С самого детства братья были словно сами по себе. Рано потеряли матерей, а отец... да не особо в те времена отцы возились с детьми. И вот они уже взрослые и собираются в одном городке. Происходят споры, конфликты, оказывается, что один из братьев и отец влюблены в одну девушку, и ни один не хочет уступать. Однажды отца семейства находят мертвым. Подозревать начинают сына.

Не знаю, есть ли понятие "спойлер" относительно классики, но продолжать не буду. Скажу только, что сюжет потрясающий и интересный, но вот исполнение его не в моем стиле, к сожалению. Было слишком тягомотно. Возможно, в более старшем возрасте я еще вернусь к этой книге, сейчас же она для меня еще сложна.

Роман в форме записок, искренней исповеди Аркадия Долгорукого, 20-летнего юноши, не вполне подростка, по современным меркам. Рассказ ведется от первого лица, т. е. события мы увидим глазами главного героя. Выросший без матери, в чужих людях, он очень раним, не уверен в себе, болезненно самолюбив. «Подросток» наивен, часто неловок, неуклюж в поступках и высказываниях, излишне экзальтирован, но сколько же в нем чистосердечия! Здесь всё так юно, свежо, чисто, в общем, молодо-зелено.

Достоевский по-своему интерпретирует известный в литературе с античных времён (от «Одиссеи» до джойсовского «Улисса», а по сути – и дальше) сюжет о поисках сыном отца. «Подросток» ищет в отце идеал, друга, мучительно переживает «неидеальность» Версилова, его порой недостойные поступки. Отношение его к Версилову – отцу, которого ему так не хватало в детстве, – колеблется в широком диапазоне: от ненависти и раздражения – к безусловному восхищению и идеализации. Тут впору то ли обжигать Версилова презрением, то ли на шею ему бросаться. И грань между первым и вторым часто так зыбка, что Аркадий переходит ее, сам не замечая. Любопытная деталь: речь Версилова навязчиво характеризуется Аркадием словом «промямлил». То есть в нем нет строгости, взыскательности отца, наставляющего сына на путь истинный. Аркадию очень хочется, чтобы отец показал ему эту самую истинную дорогу: «я бы догадался и тотчас вскочил на правый путь».

Но Версилов, человек умный, неординарный, сам не может найти этот «правый путь». Это, как часто в романах Достоевского, расколотое сознание. И символом его раздвоенности станет в прямом смысле расколотый им надвое образ, завещанный ему Макаром Долгоруким. Вот ведь характер: душа тянется к высокому, но и ударить с размаху о стенку икону он тоже в состоянии. «Широк человек…»

Впрочем, тут многие характеры раскрываются в свете подобной раздвоенности. Так, Ахмакова и любит, и боится и ненавидит одновременно; лицо Лидии на портрете – «задумчивое и в то же время до странности лишённое мысли». Роман полон двойников: Аркадий и Версилов любят одну женщину, чувствуют своё сходство друг с другом; Ахмакова твердит о своем внутреннем родстве с Версиловым. Похоже, двойничество – любимый приём автора. Единственные цельные характеры – Макар Долгорукий да Софья Андреевна.

Это и роман воспитания, хотя события в нем и предельно сгущены. Но ведь не случайно Аркадий отмечает в конце, что «перевоспитал себя самого, именно процессом припоминания и записывания». Он переживает, так сказать, событие-потрясение, которое меняет его взгляды на мир и людей (особенно это заметно в отношении Татьяны Павловны). Аркадий, в соответствии с канонами жанра, взрослеет, делая нравственный выбор. Он, член «случайного семейства» - отражения всеобщего беспорядка и хаоса, - стремится к порядку и душевной гармонии.

Меня до слёз растрогала сцена посещения маленького Аркадия матерью в пансионе Тушара. Мальчик устыдился ее простого вида, бедного платья, грубых рабочих рук, неграмотности, стал высокомерно и горделиво демонстрировать свои тетрадки. А она, вынужденная жить вдали от сына, плачет над ним, спешно крестит, отдаёт свои последние двугривенные в узелке клетчатого платочка… Воспоминание о ее жарких молитвах защитит «подростка» от грязи, воплощением которой явится циничный Ламберт.

Единственное, что напрягает в романе, – это всеобщая экзальтация. И добро бы ещё горячился 20-летний юнец, но ведь и Версилов, и Ахмакова, и Анна Андреевна, и князь Серёжа чуть ли не постоянно в исступлении, припадке, на грани истерики, всё как-то чрезмерно, в горячке, в жару, в лихорадке, в ознобе. Впрочем, и в других романах Достоевского это нередко. Но всё равно Достоевского люблю, периодически читаю - перечитываю и не устаю удивляться глубине его мыслей и вере в человека.

Думаю, о сюжете писать бессмысленно, поскольку практически каждый слышал о Раскольникове, зарубившим старуху-процентщицу вместе с её беременной сестрой. Просто скажу, что роман очень понравился. Видимо, светлая полоса в школьной литературе продолжается: сначала были утомительные, нудные “Мёртвые души”, затем – как по мне, переоценённая и слишком скучная “Гроза”; но потом был интересный “Обломов” и красиво написанный, интересный роман “Отцы и дети”. Достоевского решил прочитать до того, как будем его проходить, потому что не переношу спойлеры. Увлекательный сюжет, прекрасный язык – словом, всё завораживает, читаешь на одном дыхании. Мировоззрение героя очень интересно. Ценой одной жизни спасти сотни. Всё равно, как говорил Родион, бабка эта – зловредная вошь, только мешающая жить остальным, и всё. И его теория про людей, которым дозволено убивать и других, которым нельзя. В общем, хорошая, стОящая книга. Как минимум для кругозора нужно всем читать. Надо поразмыслить, с какого произведения лучше продолжить знакомство с Достоевским.

Несмотря на то, что действие "Преступления и наказания" происходит в Петербурге, у меня еще в юности, применительно к этому роману, в голове был создан свой Петербург и все действия данного произведения отпечатались в памяти, как будто они происходили в Москве, где-то в районе улицы Никольской. Те же мелкие подворотни, та же удушливая темнота и те же давящие потолки. Из всех творений Достоевского это самое тесное, его опасно читать людям, которые боятся лифтов или страдают какими-то иными формами клаустрофобии. Примерно так в этой жизни и ощущал себя Федор Михайлович, мир давил на него своей грубостью и безысходностью.

Читая "Преступление и наказание" в четвертый раз, я без всякого удивления наблюдаю за собой краем глаза и понимаю, что волнуюсь. Нервическое дрожание пальцев рук, общая суетность и учащенное сердцебиение налицо, мне трудно дышать, я ничего не помню из читанного ранее, мне передано лишь какое-то чувство от всех предыдущих чтений, которое подкатывает к горлу и мешает дышать полной грудью. Нездоровый трепет держится с завидным постоянством, такого не было даже в детстве, когда я таскал книги у родителей из запретного списка чтения.

Это не лирическое отступление, а во всем этом явственно проступает дух данного произведения. Атмосфера его передается каким-то восьмым чувством, ты физически чувствуешь мелкий жабропорождающий питерский дождь, тебе холодно, вот-вот что-то произойдет и ты забьешься в очередном эпилептическом припадке. Читая "Преступление и наказание" вслух, я еще раз доказал себе и окружающим, что стиль Достоевского, вопреки многочисленной ругани оппонентов, он прекрасен. Ни одно слово, ни одна фраза, ни один оборот - все это не проходит мимо сознания, читаешь, как дышишь, впадая в некую сомнамбулическую тряску, когда слова льются сами по себе, ты будто не читаешь, а память сама воспроизводит наизусть какие-то куски из твоего далекого прошлого. Иногда ты даже захлебываешься в тексте и проглатываешь слова, потому что губы и язык не успевают за всем этим потоком сознания.

Нужно сказать, что эмоционально Достоевский всегда вызывал у меня безду сочувствия. Я всегда искренне сопереживал его убийце, совершенно не напрягаясь по поводу искупления, потому что всегда был согласен с автором. Наши душевные страдания действительно несоизмеримы с тем, что предполагает для нас общество. В такой форме, правда, это выражено исключительно у Федора Михайловича, но в "Преступлении и наказании", кроме всего прочего, мне всегда виделась некая издевка над основной массой людей, которые по определению всегда считали собственные переживания наиважнейшими в этом подлунном мире. Разумеется, все это мои домыслы, но сколь часто мы невольно создаем нечто такое, во что вкладывали совершенно иной смысл и что было воспринято толпой на ура, со всей искренностью было поставлено нам в заслугу.

"Преступление и наказание" я считаю наиболее характерным произведением Достоевского, где все делится на две категории. Абсолютно реалистичный ужасающий мир и совершенно нереальные люди в нем. Вернее, они может и настоящие, но, в связи с тем, что видим мы их глазами автора, оценить иначе ту же Соню Мармеладову или следователя, просто невозможно. Все это пугает своими выводами, потому что, судя по всему, Достоевский нисколько не пребывал в неведении об ужасающих подробностях этой реальности, иначе бы не изображал тот же самый Петербург с такой тщательной достоверностью, но люди у него были, хотя и самые обыкновенные, снабжены неистребимой верой в них самого Федора Михайловича. В качестве аналога можно вспомнить Ремарка, который тоже, с джентльменской чистотой романтизировал профессию проститутки.

Идею суперчеловека, знаменитую теорию Раскольникова, построенную на страдании, некоторые недалекие индивиды пытались сравнивать с фашизмом. Если опираться на формальную логику, то я, например, имею право сравнивать Раскольникова и Свидригайлова. И это гораздо более разумно, поскольку оба они являются продуктом творчества Достоевского. При одинаковом подходе к жизни у обоих, мы наблюдаем два совершенно разных финала. В чем же тогда преступление одного и наказание другого? Можно ли вообще кого-то сравнивать без известной доли погрешности, даже самого себя в начале отзыва и в его конце?

Чтобы не делать отзыв похожим по объему на само "Преступление и наказание", кратко подытожу. Вот, совершил Раскольников преступление. Совершить-то совершил, но злодеем так и не стал, потому что не смог это преступление пережить, не смог договориться сам с собой, не смог поступиться многим. В этом, собственно, и сокрыто главное. Именно в этом и есть корень всего воображаемого зла. Сохранить свою экзистенциальную чистоту может и человек без устойчивой морали. Не стать преступником может и тот, чьи моральные принципы далеки от общественных, но при этом он не поддается структурному насилию. Что же им движет тогда? Над этим вопросом не будут биться системы, потому что им это без состава преступления неинтересно. Также, как не будет страдать система образования, которая однозначно оценивает этот труд Достоевского. Потому что слишком примитивны все эти институты определения добра и зла, которые всего лишь плетут формальные интриги и осуществляют обыденную непродуктивную работу.

Впервые я прочитала эту книгу слишком рано. В основном следила за сюжетом, это было наивное «подростковое» чтение. А вот сейчас… Прежде всего, возникало странное ощущение, что я слышу Холдена Колфилда, почему-то жившего в России полтораста лет назад.

Это - Аркадий Долгорукий.

А это - Холден Колфилд.

В первую очередь эта книга - рассказ о том, как «трудно быть молодым», не важно, где и когда живет этот молодой человек

Все проблемы подростка налицо – досада и обида на этот мир, так враждебно относящийся к тебе. Все вокруг тебя задевает и царапает, сам еще не умеешь определить, что именно, и на всякий случай выпускаешь иголки. Как задевает тебя твое незаконное происхождение, и вот уже надо и не надо, ты всем готов рассказать, что ты никакой не князь Долгорукий, а незаконный сын своего барина Версилова. Унижение паче гордости? Ох, не знаю… Он наивен и подозрителен, доверчив и недоверчив одновременно. Он ищет надежную опору, но не умеет увидеть ее в окружающих. Он скор на поверхностные оценки, потому так сильно переживает свои разочарования.

Аркадий с удовольствием рассуждает о женщинах, хотя все знакомство с ними исключительно теоретическое
Готов прицепиться к какой-то мелочи и долго и нудно рассуждать на эту тему, будь то длинный шлейф у платья или небрежное замечание в его адрес. Потому что взрослые очень любят поговорить на эту тему и он тоже.

На первый взгляд кажется, что Аркадий слишком много времени уделяет деньгам, заветная мечта – стать Ротшильдом. Откуда это? Да помилуйте, все оттуда же, из скудного небогатого детства, от ощущения собственной брошенности и ненужности, это же мечта не стать богатым, а показать им всем, что он может, еще как может.

А ведь он готов к любви, как восторженно он вспоминает редкие посещения Версилова, как искренне и преданно готов был любить его, но… он не нужен. Не нужен матери, не нужен фактическому отцу, да и формальному не нужен. Абсолютно достоверно описано состояние человека, который «один как в чистом поле в людном городе Москве», Санкт-Петербурге. Или в Нью-Йорке.

И как его бросает из крайности в крайность, от любви к презрению и назад. Волею случая у него, у мальчишки оказались два документа, могущие полностью изменить соотношение сил вокруг. Как ему нравится мысль о том, что он держит в руках чью-то судьбу. Но какой удар – Версилов не прячет документ, а отдает его своему сопернику, полностью отказываясь от почти выигранного процесса. И Аркадий готов ему руки целовать, он сражен чужим благородством. И снова пересматривает свои взгляды, снова принимает однозначные и категорические решения. Так и несет парня без руля и ветрил…

Если рассматривать роман именно как историю взросления, то роман современен как никогда.