Том 2. Усмешка богов

В глубокой чаще найден труп мужчины. Ведётся расследование на котором выясняется, что мужчина был убит кинжалом в грудь, была женщина его жена, которой на месте преступления не оказалось и схвачен разбойник у которого нашлась лошадь и стрелы убитого. А ещё у нас есть признание разбойника, исповедь жены и рассказ духа убитого. И когда вам кажется что вот сейчас вот вы узнаете правду она ускользает от вас и оставляет кучу вопросов и практически ни одного конкретного ответа.
А все дело в том, что хотим мы этого или нет, одну и ту же ситуацию разные люди видят и воспринимают совершенно по разному.
Но так ли уж важна правда кто из трёх виновен? Честь опозоренной женщины все равно не вернётся. Разбойник в любом случае будет наказан за содеянное. А мужчина никак не сможет в дальнейшем совладать со своей ревностью, смириться с увиденным и спокойно продолжать жить. Так ли уж нужно нам знать кто именно нанёс удар кинжалом, в ситуации когда спокойствие и гармония троих навсегда нарушена?!

Короткая новелла Рюноскэ, написанная в предсмертном 1926 году, может быть одновременно как эталоном краткости и ёмкости содержания, так и образцом романтической экзистенциальной символики. Писатель тонко вплетает в незамысловатый рассказ старой сиделки N-сан как всю её судьбу, связанную с неразделённой любовью молодости, так и сплетение чувственности души и верности тому образу, что трансформировался в болезненном сознании в грубое обладание ею, запрятанное столь глубоко за принятыми нормами этики, что сама она об этом и не подозревает.

Конечно, заботы о больном Сэйтаро не могли не пройти мимо её сердца, открытого чувственному предвкушению грядущего счастья. Всё шло классически...

Мать звала дочь Юки-сан, а сына просто Сэйтаро. Юки-сан была своевольной: когда ей измеряли температуру она, не доверяя N-сан, старалась всякий раз подсмотреть, что показывает термометр. Сэйтаро, в противоположность Юки-сан, никогда не совал носа в дела N-сан. Может быть, ему просто все было безразлично. Обращаясь к N-сан, Сэйтаро всегда краснел. Мать жалела дочь больше, чем сына. Хотя сын был болен серьезнее.

— Не знаю, как я могла воспитать тебя таким безвольным.

Так всякий раз выговаривала мать сыну, приходя к нему во флигель (Сэйтаро лежал во флигеле). Но Сэйтаро, которому уже исполнился двадцать один год, почти никогда не отвечал матери. Лежа на спине, он лишь плотнее закрывал глаза. Лицо его было прозрачно-белым. N-сан, когда она меняла Сэйтаро пузырь со льдом, иногда казалось, что на лицо его легла тень заполонившего весь сад хвоща.

Итак: в обязанность N-сан входила смена пузыря со льдом, а ЛЁД НАДО БЫЛО ПЕРИОДИЧЕСКИ ПОКУПАТЬ. И вот:

Однажды, часов в десять вечера, N-сан пошла купить лед на ярко освещенную торговую улицу, в нескольких кварталах от их дома. На обратном пути, когда она свернула в пустынный переулок, вдоль которого тянулись особняки, кто-то сзади догнал ее и обнял. N-сан, разумеется, испугалась. Но все же обернулась — лицо, которое ей удалось рассмотреть в темноте, было точь-в-точь лицом Сэйтаро. И не только лицо. И коротко остриженные волосы, и кимоно из темно-синей хлопчатобумажной ткани в мелкий горошек были такими же, как у Сэйтаро. Но не мог же очутиться на улице Сэйтаро, у которого третьего дня шла горлом кровь. Не говоря уже о том, что он вообще не мог бы так поступить.

— Ну-ка, сестрица, выкладывай деньги,— ласково заговорил юноша, продолжая обнимать N-сан.

Как ни странно, N-сан показалось, что голос тоже принадлежит Сэйтаро. N-сан была смелой и, крепко схватив юношу за руку, сказала:

— Ты что делаешь? И не стыдно тебе? Я живу в этом доме. Отстань, а то сторожа позову.

Но юноша продолжал твердить:

— Выкладывай деньги.

N-сан, к которой постепенно вернулось самообладание, снова посмотрела на юношу. И снова убедилась, что у него действительно черты лица «застенчивого» Сэйтаро. N-сан стало жутко и, продолжая держать юношу за руку, она закричала:

— Дедушка, скорее сюда!

Услышав крик, юноша стал вырывать руку. N-сан сразу же выпустила ее. И юноша припустился бегом.

И здесь, конечно, возникает вопрос: КАК МОГ СЭЙТАРО ОКАЗАТЬСЯ НА УЛИЦЕ И КАК МОГ ОН ТАК ПОСТУПИТЬ? ДА И БЫЛ ЛИ ЭТО НАСТОЯЩИЙ СЭЙТАРО? Ведь, придя домой, служанка увидела его в своей кровати...
Что это было? Фантазия N-сан, или реальный эпизод попытки ограбления? Да и было ли это ограбление в прямом смысле? Быть может, просто фантазия, возведённая в ранг экзистенциальной реальности, затмевающая здравый рассудок? А, может всепроникающая любовь?
Читайте, Рюноскэ и размышляйте, ведь даже в столь малых формах он талантливо и незаметно подводит нас, читателей, к осознанию бескрайней сложности нашей жизни.

Вот из ящика вышли…

Разве ваши лица могла я забыть?

Пара праздничных кукол.

Бусон.

Эпиграф к рассказу одной старушки, которая, вспоминая один фрагмент своего детства, сразу же поставила такую головоломку, что мне, человеку далёкому от познания традиций японских исторических кукол, пришлось сразу же отложить чтение этого рассказа и погрузиться в тему КУКОЛ.
КСТАТИ ДУМАЮ ЧТО И БОЛЬШИНСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ЛИТЕРАТУРЫ ТАК ЖЕ ДАЛЕКО ОТ ЭТОГО КАК И Я.
Потому, я не буду вдаваться в сюжетную линию, не буду восторгаться (в очередной раз) талантом Акутагава Рюноскэ, а просто поделюсь тем, что ПРОСТО НЕОБХОДИМО ЗНАТЬ ДЛЯ ПОНИМАНИЯ ЭТОГО РАССКАЗА.
Сюжет довольно прост и банален на первый взгляд. Из-за бедственного финансового положения отец семейства принимает решение продать главную ценность семьи - коллекцию кукол - хина.

Обещание продать куклы-хина американцу из Йокогама было дано в ноябре. Наш дом, родоначальником которого был Ки-но Куния, из поколения в поколение вел ссудное дело, доставляя деньги феодальным князьям, а мой дед Ситику был большим знатоком всяких изысков, так что куклы-хина, хоть и принадлежали мне, девочке, были все же очень хороши. К примеру, взять императора и императрицу — в ее венце красовались кораллы, а у него на кожаном, лакированном оби, разукрашенном яшмой, агатом и агальматолитом, были вперемешку вышиты гербы, постоянный и временный, — вот какие это были куклы.

Если даже их решили продать, можно представить себе, как туго пришлось тогда моему отцу Ихэю, человеку из двенадцатого поколения потомков Ки-но Куния. Со времен падения Бакуфу и общего краха вернуть долг способны были только Касю-сама. Однако из трех тысяч рё они изволили отдать всего лишь сто. Должны были нам еще Инсю-сама, но они в залог наших четырех-ста рё прислали всего-то тушечницу из Акамагасэки. Вдобавок у нас несколько раз случался пожар, и в лавке зонтиков, которую мы держали, дела шли плохо, так что в то время почти все наши ценные вещи одна за другой шли на продажу, чтобы было на что жить.

Вот на этом, пожалуй, и надо остановиться и перейти непосредственно к куклам, иначе просто будет непонятно всё дальнейшее.
В Японии очень бережно относятся к традициям и передают по наследству предметы быта, а уж коллекция кукол - это настоящее сокровище.
Японские традиционные куклы называются «нингё» (人形), где 人 – «человек» и 形 «форма.

Это куклы для праздника «Хинамацури»**, изображающие императорскую семью и их свиту. Эти куклы очень ценные, их изготавливают из дорогих материалов: их одежды сделаны из фрагментов кимоно, а для причесок используются настоящие волосы. В японских семьях они передаются по наследству.
Согласно четкому ранжированию, куклы нинге расположены на специальной ярусной тумбе:
Первый ярус - на самом верху располагаются куклы о-дайри-сама (яп. お内裏さま) — Император и о-хина-сама (яп. お雛さま) — Императрица. Это самые дорогие и красивые куклы в коллекции, причём кукла Императрицы наряжена в двенадцать кимоно, надетых друг на друга. По обеим сторонам от них ставят фонарики, а в середине — поднос со священным деревом.

Второй ярус - три куклы придворных дам (三人官女 Сан-нин кандзё), с принадлежностями для разливания сакэ в руках.

Третий ярус - пять кукол-музыкантов (五人囃し Го-нин баяси), играющих старинную японскую музыку (яп. 雅楽 гагаку).

По бокам четвёртого яруса иногда располагают две фигурки министров (大臣 Дайдзин), также на четвёртом и пятом ярусах выставляют фигурки других сановников, телохранителей, слуг. На шестом и седьмом ярусе иногда размещают игрушечную мебель, инструменты, шкатулки и другие изделия дворцового быта.

Коллекция кукол хина нингё в Кунсткамере (Санкт-Петербург).

Смотреть на такую красоту можно бесконечно, обладание же этим, видимо, является частью основы внутреннего культурного стержня японцев. Именно так я и понимал дальнейшие события этого рассказа. Прочтите сами, пересказывать удивительно поэтическую прозу Акутагава Рюноскэ не имеет смысла. Окунитесь в этот волшебный, далёкий и манящий мир.

Акутагава Рюноскэ никогда не говорит о главном открыто.
Потому истинный смысл этого рассказа кроется не в его сюжете, а в том, что скрыто за тёмными шторами, занавешивающими окно в наше сознание. Кому, как не ему, это не знать. Тем, кто не знаком с биографией писателя, могу лишь посоветовать сначала её изучить, а потом уж только пытаться понять ИСТИННЫЙ СМЫСЛ РАССКАЗА.
Сюжет его стар, как мир.
Чэнь Цай, хозяин японо-китайской торговой компании, находясь на работе, думает больше о своей молодой жене Фусако. Вы уже начинаете догадываться? Да, да... Он уж не молод, а молодая супруга одна-одинёшенька дома сидит и в окошко глядит... А кого она там ждёт? Вопросик ещё тот! Тут можно и так, и эдак подумать. Вот и думает Чэнь Цай, думает... Сильно уж слишком думает. Решает обманом её на месте уличить в неверности.

Да, теперь Фусако будет знать, что в Токио он поедет, но ведь вы уж догадались, что это лишь отговорка.
Да, не поедет он в Токио.
Да, он встретится вообще в другом месте с другим человеком, нанятым для слежки за Фусако.
Да и Фусако будет чувствовать себя совсем не комфортно, ощущая спиной невидимые глаза.

Я приподнял завесу этой истории лишь чуть-чуть лишь для того, чтоб было ясно то, что далее становится СОВСЕМ НЕ ЯСНО. А далее рассказ из области реализма, бытового реализма, постепенно переходит в сумрачный мир мистицизма, который постепенно начинает ПРИОБРЕТАТЬ БАГРОВО-КРАСНЫЕ ОТТЕНКИ.
Конечно, анонимные письма "доброжелателя" тут делают дело своё"

Почтительно приветствую Вас.

Третий раз ставлю Вас в известность, что Ваша супруга не верна Вам... И то, что Вы до сегодняшнего дня не предприняли каких-либо решительных мер... И вот вчера вечером Ваша супруга со своим давним любовником... Ваша супруга Фусако, японка, к тому же в прошлом — официантка в кафе... Я не могу не сочувствовать Вам, китайцу... Если Вы не расторгнете с ней брак, все будут смеяться над Вами... Я не имел никаких дурных намерений... С уважением, Ваш преданный друг.

Но друзья ведь говорят такое прямо в глаза! А за глаза с какой же целью?
Дома же Фусако места себе не находит, всё ей чудится, всё мерещится...

Муж так и не приехал. Прислуга уже улеглась. Ночь лунная и безветренная. Издалека доносится монотонный гул, — наверно, все еще шумит море.

Фусако долго стоит у окна. Постепенно ее охватывает странное ощущение, будто на нее устремлен все тот же взгляд.

Но кроме нее в спальне никого быть не может. А вдруг кто-то есть... Нет, перед сном она тщательно заперла дверь. Почему же тогда ей это кажется? Да. Несомненно, из-за нервного переутомления. Глядя на смутно виднеющиеся сосны, она все время старается убедить себя в этом. Но сколько ни гонит от себя ощущение, что кто-то наблюдает за ней, оно только усиливается.

Наконец Фусако робко оборачивается. В спальне нет никого, даже ее полосатой кошки. Значит, ей просто кажется, будто за ней наблюдают, потому что расшалились нервы... Но в следующий миг эта мысль исчезает. Фусако делает несколько шагов — ей снова чудится, что в полумраке комнаты притаился невидимый незнакомец. Еще невыносимее чувство, что теперь глаза незнакомца испепеляют лицо Фусако, стоящей спиной к окну.

А Чэнь Цай всё далее себя распаляет воспоминаниями о милых безделушках, подаренных жене знакомыми... (Ох, только ли знакомыми?)
Но даже слова того, кто следил за Фусако, не сильны в росте ТОЙ МРАЧНОЙ ТЕНИ ЧТО ВСТАЁТ В ПОЛНЫЙ РОСТ, ЗАТМЕВАЯ ВСЁ БЫЛОЕ.
А дальше их становится двое.

Финал таков, какой и должен быть, когда один разделён надвое, когда тёмная материя гасит свет разума.
Финал окрашен в жутко - пепельно - кроваво - синий цвет, не свойственный цветущей, молодой жизни.
Финал открыт для каждого, кто попробует встать в спину Рюноскэ, кто даст волю своей тени.
А где сейчас ваша тень сознания?
Обернитесь!!!

Вы читали японскую сказку "Месть краба", которая в иных изданиях именуется "Обезьяна и краб"?
Если - нет, то сначала прочтите, прежде чем подступить к тому продолжению, что в 1923 году написал Акутагава Рюноскэ.
Рецензия: https://www.livelib.ru/review/5161693-mest-kraba-per-b-bejko
Конечно, 20 век внёс свои жёсткие коррективы в классический сюжет. Сказку и так - то нельзя назвать детской, а тут ещё и оригинальное восприятие сюжета накладывается литературным финалом, достойным именно его времени. Но, довольно предисловия. Итак, продолжение сказки от Рюноскэ.

Вот так поворот событий!
Краб.

Увы, правосудие осудило его. Но почему же?

А КАК ЖЕ С ДУХОМ БУСИДО? ВЕДЬ ИМЕННО ОН ВЕЛИТ ОТМСТИТЬ ЗА СМЕРТЬ ОТЦА!
Увы, ушёл он в прошлое...

И краба к смерти приговорили.
Печально, но, говорят, что справедливо.
А какова ж судьба семьи его потом?
ЖЕНА.

СТАРШИЙ СЫН.

СРЕДНИЙ СЫН. (Уж не себя ли самого Акутагава Рюноскэ вывел в этом образе?)

МЛАДШИЙ СЫН.

Так кем же вы являетесь, читатели?

Пять иен в месяц за квартиру, по пятьдесят сэн в день за завтрак, обед и ужин...
А сейчас только тринадцатое, до дня жалованья две недели и в кармане всего шестьдесят сэн.

Вот вам и проблема. А ведь герой, господин Ясукити - не какой-то безработный, он преподаватель английского языка, он дитератор, он тонко чувствующая натура, высокодуховная личность. Но - шестдесят сэн. И ни от кого не дождешься помощи. И с родными как назло поругался. И даже красивый шелковый цилиндр пришлось заложить. Конечно, страдания Ясукити не идут в сравнение со страданиями бедняков, но разве можно их сравнивать? Страдания Ясукити куда сильнее, ибо он "обладает более тонкой нервной организацией". Или вот коллега по кафедре Авано-сан, простой приземленный человек, равнодушный к искусству. Разве он сможет понять? Но неожиданно именно приземленный Авано-сан предлагает коллеге десять иен. В Ясукити борются желание схватить вожделенную бумажку и чувство собственного превосходства. от которого никуда не денешься. Гордость? Гордыня? И все же он не может устоять. Берет. С желанием вернуть именно эту бумажку, просто чтобы доказать - кому? - что он и так справится. Но бумажка, вот она, соблазняет и привлекает...Но так хочется сохранить честь именно в глазах Асано-сан... Но почему, ведь это человек, настолько далекий от искусства и всего высокого... Ясукити мечется, его шарахает от одной крайности в другую...

Автор щадит героя. Вот он, долгожданный гонорар. Можно смело и гордо вернуть не такую уж и крупную бумажку этому Авано-сан. И забыть обо всех мучениях, и пойти в неплохой ресторан. Все прошло. Или нет?

Необычайно интересно, но и сложно входить во внутренний духовный мир самурая. Иной раз удивляешься не только ходу мыслей, но и углу видения какого-либо предмета, человека или факта жизни. Да, мы разные и это очень интересно мне и манит к сравнению, манит к сопоставлению. Потому и этот глубоко национальный японский философский рассказ, где за видимостью динамичного сюжета спрятаны глубочайшие вопросы жизни, стал предметов моих размышлений на темы не только мести, но и вмешательства высших сил в наши планы. Но, сначала, конечно, завязка истории этой.

Конечно же, воинские состязания были предметом не только показа своего искусства, но и необходимыми зрелищами.

Насмешки, что после этого были в сторону Таока Дзиндайю, привели к повторному тройному поединку между ними.

Теперь же, после публичного поражения, Сэнума Хёэй задумал убить Дзиндайю, но не в честном бою, а исподтишка, застав его врасплох. Но ведь СУДЬБА распорядилась иначе: убит был совершенно другой человек.

Теперь же, когда подлый убийца скрылся, настало время мести.
И месть эту взвалили на себя трое: сын Хэйтаро, Мотомэ, вместе со своим слугой Кисабуро, а также, конечно, самурай Таока Дзиндайю, он должен отомстить за смерть невинного человека, которого убийца принял за него.
Хочется, поверьте, и далее рассказывать все изгибы этой истории, что длилась не один год, но, я не обладаю талантом рассказчика Акутагавы Рюноскэ, а потому лишь посоветую самим прочесть и удивиться тому ФИНАЛУ ЧТО ПОСТАВИЛА САМА СУДЬБА.
Закончить же хочу цитатой из романа "1Q84"Харуки Мураками, дающей ещё одно видение мести и её финала:

Фото японского самурая. 19 век.

Сказка - притча "Святой" может стать примером отношения Рюноскэ к грехам нашим, что души тяжестью наполняют, что не дают оторваться от земли грешной. И не социальное положение, не богатство, не профессия здесь важны, - то, что в душе скрыто, ясность и чистота помыслов, которые мы, зачастую, за блажь принимаем.

В старину жил один человек. Он пришел в город Осака наниматься на службу. Полное его имя неизвестно, и поскольку он пришел из деревни, чтобы поступить в услужение, его называли, говорят, просто Гонскэ.

Пройдя за занавеску конторы по найму слуг, Гонскэ обратился с просьбой к чиновнику, сосавшему трубку с длинным чубуком.
– Господин чиновник, я хочу стать святым. Определите меня на такое место, где бы я мог им стать.

Чиновник так и остался сидеть, не в силах произнести ни слова, будто его хватил солнечный удар.

– Господин чиновник! Не слышите, что ли? Я хочу стать святым и поэтому прошу подыскать мне подходящую службу.

Да, уж, нелёгкую задачку ему дал крестьянин. Пожалуй, что и ответа на неё никто не знает. Но что же делать? Куда ж определить его в святые?

И чтобы хоть как-нибудь оттянуть время, чиновник принял просьбу Гонскэ. Но откуда было ему знать, на какой службе можно выучиться ремеслу святого? Поэтому, едва выпроводить Гонскэ, чиновник сразу же отправился к лекарю, жившему неподалеку. Изложив ему суть дела, он обеспокоенно спросил:

– Как же быть? Не знаете ли вы, сэнсэй, куда лучше определить человека, чтобы он выучился на святого?

Такой вопрос, естественно, и лекаря поставил в тупик. Некоторое время он сидел, скрестив руки, тупо уставившись на сосну во дворе. Но тут вступила злая жена лекаря, по прозвищу Старая Лиса, которая слышала рассказ чиновника:

– А вы его к нам присылайте. В нашем доме он за два-три года наверняка узнает все, что нужно, чтобы стать святым, – уверила она чиновника.

– Да что вы говорите? – обрадовался тот. – Как хорошо, что я зашел к вам! Премного благодарен! Я всегда чувствовал, что у вас, врачей, есть что-то общее со святыми!

Так поступил Гонскэ в услужение к лекарю.
Так он работал добросовестно целых 20 лет, не получая за труды свои ни малейшего материального вознаграждения. Он ждал, когда лекарь его "определит в святые"

С той поры Гонскэ двадцать лет работал на лекаря. Воду носил. Дрова колол. Обед варил. Дом и двор подметал. И вдобавок таскал ящик с лекарствами за лекарем, когда тот выходил из дому. И при этом он ни разу не попросил ни гроша за свою службу. Такого бесценного слуги не сыскать было во всей Японии.

Но вот прошло наконец двадцать лет, и Гонскэ, надев, как и в первый день своего прихода, хаори с гербами, предстал перед хозяином и хозяйкой. Он почтительно поблагодарил их за все, что они для него сделали в эти прошедшие двадцать лет, и сказал:

– А теперь мне хотелось бы, чтобы вы, по нашему давнему уговору, научили меня искусству святого – быть нестареющим и бессмертным.

Так как же быть лекарю, ведь никакого секрета бессмертия и святости у него и в помине нет?
Тут, конечно, вмешалась лекарша.

– Что ж, я научу тебя секретам святого, но ты должен будешь исполнить в точности все, что я тебе велю, как бы трудно это ни было. Если же ты не исполнишь хотя бы один мой приказ, ты не только не станешь святым, но должен будешь служить мне без всякой платы еще двадцать лет. Иначе тебя постигнет страшная кара, и ты умрешь.

– Слушаюсь! Я постараюсь в точности исполнить все, что вы изволите приказать как бы трудно это ни было.

Гонскэ, радуясь всей душой, ждал, что прикажет ему сделать хозяйка.

А дальше случилось невиданное.
А дальше Гонскэ всем показал свою чистую и безгрешную душу, которая летать способна.
Прочтите эту сказку - притчу и, быть может, душа ваша тоже устремиться ввысь.

Жизнь идиота..
Рассказ обо мне. Не смейтесь, это грустный рассказ. Или это рассказ о всех нас? Или о жизни, которая похожа на грустного и доброго идиота с голубыми глазами, поющего серенаду под окошком любимой… в недостроенном доме?
Чёрт, а красивый образ. Родился случайно. Как и я..
Невероятно грустный рассказ, даже если не знать его биографию.
Ведь у каждого явления, мига, произведения искусства и даже.. поцелуя, есть своя биография. Правда, мой смуглый ангел?
Не ожидала, наверное, что строка тебя вот так невзначай поцелует? И ведь не успела увернуться!
В следующий раз будь наготове. Всё равно.. не успеешь. Даже если отвернёшься и спрячешься под кровать.. моя строка тебя настигнет, и хоть в пяточку твою милую, да поцелует тебя.
Надеюсь.. ты это читаешь. Иначе я выгляжу восхитительным идиотом, разговаривая с самим собой в тёмной комнате.

Рассказ был опубликован посмертно, в 1927 г.
Акутагава завещал его своему другу… незадолго до смерти.
Чем-то, рассказ мне напомнил последнее стихотворение Есенина, написанное кровью в гостинице.
Стихотворение, Есенин тоже посвятил другу: До свиданья, друг мой, до свиданья. Милый мой.. ты у меня в груди.
И в письме к другу, Акутагава тоже прощается с ним: Прощай!
Пишет о том.. что ему стыдно перед родными и друзьями, что он такой вот человек, не оправдавший их ожиданий.
Далее последовало самоубийство писателя..

Мой психотерапевт, иногда советует мне читать такие мрачные книги.
Это как разрешить худеющему, раз в неделю, кусочек шоколадного тортика.
Ну, или как пригласить друга на карниз на крыше дома: вместе постоять и посмотреть на закат, нежно держась за руки.
Я иногда люблю взять книгу — друга, и подняться на крышу и постоять с ней на карнизе.
Прыгать я не собираюсь: я боюсь высоты. И жизни боюсь. Ах.. если бы можно было упасть прямо в небо..
Стоял с вишнёвым томиком Акутагавы на крыше и любовался чудесным клёном.
Был уже поздний вечер и солнце давно зашло, словно обиделось на кого-то, но волшебница-осень сделала своё дело: только осенью, небо окрашивается в смутный цвет снов — в чудесную сирень. А если ещё и низкие туманные облака, то мир кажется нежно сиреневым, как… ангел, на картине Уотерхауса — Благовещение.
Если смотреть на клён с земли, то зрелище просто невероятное: словно сиреневый космос начинается сразу за ветвями клёна, и даже ласково просачивается сквозь листву, как воспоминание о милом друге.
Чмок…
Ну что, я же говорил, не успеешь увернуться, мой смуглый ангел? Прямо в яблочко.. — в носик.

Рассказ состоит из маленьких зарисовок. Розанов бы сказал: опавшие листья..
А мне, на крыше дома, они показались окнами квартир. Тёмными и светлыми: вот женщина вошла в подъезд. Сейчас зажжётся окно. Где? Я гадаю: если вот тут, то смуглый ангел и я, снова будем вместе..
Окно загорается рядом. И словно одумавшись, женщина, почти сразу зажигает и «моё окно».
У меня блаженная улыбка.. идиота, на лице.
А ведь женщина и не знает, что она включила не только свет на кухне, но и улыбку у парня на крыше дома напротив.
Чудеса..
Чмок..
Три ноль в мою пользу. К концу рецензии будешь вся в засосах. Словно.. переспала с барабашкой.

В некоторой мере, рассказ отсылает нас к Запискам сумасшедшего  — Гоголя, и к Идиоту Достоевского.
И не только. Как я понял по письму Акутагавы, в личности героя рассказа и букетике его дней и лет, собраны черты его друзей.
И всё это «сшито» в одну личность и боль.
Как сказал герой рассказа — «если содрать кожу со всех людей, мы увидим под ней, в общем, одно и то же.»
Грустная мысль. Особенно режет «слово» — содрать. Не просто посмотреть что под кожей, а — содрать. Сразу, по живому, чтобы человек не успел подготовиться и припрятать что-то.

Я боюсь рассказывать это моему психотерапевту. Какая-то странная чуткость: человек старается, переживает за меня, думает, что я иду на поправку..
Не буду же я его расстраивать? Сидим с ним в комнатке с тусклым светом, словно свет, тоже, чуточку больной: он сидит на полу. Я бы сказал даже — лежит.
На стене развешаны дипломы, словно рога и бюсты зверей в доме охотника. Я бы там чудесно смотрелся: Саша, в сиреневой пижамке стоит на руках и улыбается ножками в синеве.

• А это кто, Венера Кирилловна?
• Мой любимый пациент. Я ему помогла.
• Это видно..

  Как мне сказать ей о том, что каждую ночь… борясь с приступами суицида, словно с мигренью снов, я с наслаждением представляю, как… острым ножом для разрезания книг (как в романе Идиот), я рассекаю свою грудь?

Потом мне этого стало мало. Стал разрезать себе грудь, мысленно, разумеется. Становилось чуточку легче.
С грустной улыбкой представлял, как в морге, открывая чёрный мешок с моим телом (молния — вжииик), из него вылетает чудесная стайка сиреневых и голубых мотыльков, пугая и очаровывая патологоанатома.
Сейчас осень, как и в рассказе Акутагавы, и когда я снимаю курточку, расстёгивая её, мне сладостно кажется, что я репетирую и раскрываю «тёмный мешок» и из моей груди вот-вот вылетят мотыльки.
Ассистентка патологоанатома, с грустной улыбкой скажет, глядя на мотыльков в воздухе: как же сильно он любил..

Сложно что-то осмысленное сказать о рассказе.
Хорошо бы, коснуться некоторых зарисовок, как порой касаешься клавиш рояля в тёмной комнате: я не умею играть на рояле, но подруга говорит, что у меня руки, как у пианиста.
Как пингвин.. крылья есть, но не летаю. Также и живу.
Зато у меня восхитительно получается (иногда!) в темноте, трогать клавиши рояля: словно веточка мелодии расцвела на ладошке тишины.

Первая зарисовка: Эпоха.
Как мне кажется, она задаёт тон всему рассказу.
Книжный магазин. Человек приставил лестничку к полке и листает книги. Смеркается. Имена Толстого, Бодлера, Мопассана..
Может это лестница Иакова из того самого сна, по которой с неба нисходили и восходили ангелы?
К ангелам поднялся. В горний мир искусства и красоты. Человек смотрит вниз на людей.. и они кажутся ему такими маленькими. Словно они не стоят и одной строчки Бодлера.
Грустная мысль, да? А разве нам порой не казалось, что вот эта страничка Достоевского, Тургенева, более добра и жива, чем многие люди?
Или мы просто не знаем людей? Вот если бы можно было.. приподнять тайно, кожу людей, как юбку ангела.. тьфу ты, ну что за мысли, Саша? Можешь хоть минуту не подумать о своё смуглом ангеле?
Чмок..
Даже не пыталась увернуться!

Вот этот взгляд сверху вниз, а точнее — взгляд «по-над», на людей и.. себя, жизнь, самый главный мотив в рассказе.
Как там у Тютчева? Так души смотрят с высоты.. на брошенное ими — тело.
Читатель не сразу понимает, что тут заложено зерно трагедии.
Если честно, читатель поначалу ни черта не понимает, что происходит в рассказе. Просто мелькают обрывки чьих-то жизней, как окна мчащегося в ночи поезда.
И лишь потом ты говоришь себе, ударяя себя в лоб: идиот! Так это про одного человека, а не про несколько!
И уже ближе к середине рассказа, читатель понимает (с покрасневшим лбом и чуточку перепуганным Барсиком на диване, который, должно быть, всё время боялся, что однажды прилетит и ему), что мука творчества — это подпольная разновидность муки ада жизни.

В разных зарисовках, то тут то там, проступает как роса на траве по утру — красота искусства.
Чмок..
Тут даже я сам не ожидал что поцелую тебя. Боже, как ты невероятно прекрасна, когда улыбаешься..
Чмок...
Человек просто смотрит вечером в витрину магазина с картинами, (репродукции Ван Гога) и проникается красотой, и идя по пустынной улочке, с загрустившим пейзажем, ему кажется, что тут уже кто-то прошёл: Ван Гог?

Да, есть такие пейзажи. В детстве, в деревне, возле колодца с «аистом», сам собой пророс кустик паслёна (райские пирожки бабушки из паслёна и эдемические вареники!).
Мне казалось, что тут ночью переночевал бездомный ангел, сжавшись в комочек от холода и вот, утром расцвёл паслён.
Алый клён так чудесно облетает… Листик поцеловал моё плечо. Может смуглый ангел в Москве нежно подумал обо мне?
Мысли ведь тоже.. проходят, мимо любимых, мимо деревьев.
Чмок-чмок..

Как я понял, рассказчик болен страшной болезнью: жизнью. Точнее — усталостью от жизни.
В опавших листьях Розанова, говорится о диагнозе жены: у вас усталое сердце..
Розанова тогда это так изумило. Словно и среди болезней есть свои Мадагаскары и таинственные острова, которые ждут своих исследователей и туристов.
Как сердце может сделаться усталым? А как лист может сделаться жёлтым и оторваться от веточки?
Чмок...
Чёрт его знает. Это тайна. Почти как тайна любви. Наверно от холода жизни зябнет сердце.
Тоже, Розановская мысль: страшно это.. когда сердце — зябнет.
Вот и у героя рассказа.. ладно, чего вокруг да около — у Акутагавы, сердце озябло.

Почему? С одной стороны, читатель понимает, что тут замешан ад творчества. Он словно вампир, высосал у человека его силы. Это не плохо. Просто обычно в жизни есть те, кто восстанавливает эти силы и кровь души.
Наверное, у Акутагавы таких людей рядом не было.
Это как порезать запястье… в космосе. Меня с юности чаровал этот образ. Я не понимал: почему? Почему в космосе ещё никто не покончил с собой? Это так… красиво: из запястья, кровь не льётся на землю, а словно алая веточка растёт из запястья, к звёздам. И капельки крови блестят, разлетаясь, как шарики ртути из разбитого градусника (температура любви — мильён!) и их блеск уже нежно сливается с блеском планет и звёзд.
Красота..
Я в детстве хотел быть космонавтом.
Чмок..
Прости, промахнулся мимо лица, но так даже вкуснее вышло. Можешь ещё что-то уронить на пол. Намеренно..

Страшно это, когда красота творчества, словно любовница.. отнимает тебя у красоты жизни.
И не случайно в рассказе, то тут то там мелькает образ манекена. Человек становится чем-то искусственным.
Давайте быть честными: даже самый прекрасный стих, — искусственен и нежно-нелеп, по сравнению с вечностью красоты улыбки любимого человека или просто, с тёплым касанием любимого человека, особенно когда тебе плохо.
Но и красота искусства.. может тепло коснуться сердца, как ангел. Вот в чём искушение.
И разве можно удивляться, что гг, проплывая на пароходике мимо Токио, смотрит на вечернее цветение вишни, и сравнивает цветы — с развешанным и неряшливым бельём?

Образ красивый, бодлеровский почти. Любители искусства, оценят.
Но ведь это.. незримое кровотечение души! Судьбы!
Человек уже отделился от жизни, её живой красоты. Он уже не замечает простой прелести весеннего и тихого цветения вишни, которую ни черта не хочется ни с чем сравнивать (боже! какое это, по сути, детство искусства! О мой смуглый ангел.. с кем и чем тебя сравнить? Твою неземную красоту? Наоборот, звёзды, картины Уотерхауса и сонеты Петрарки, нужно сравнивать с тобой, а не тебя с ними.. да и то, сразу же уничтожать их. Нет, не так: просто сравнил тебя с ними, вслух, и тут же, они нежно исчезли из мира. Паника в музее Лувра, паника астрономов.. И ты целуешь меня. Мир нежно гаснет за твоими плечами… о несравненная.)
Чмок..

А вот наш герой идёт по вечерней улочке и видит, как переплетены корни деревьев.
Он сравнивает их с нервами своими и с картинами Ван Гога.. и бог знает с чем ещё.
Читатель, сидя в своём тёплом кресле, наслаждается образами и метафорами… и не понимает, что человек словно бы заживо только что содрал с себя кожу и истекает красотой, как кровью.
К чёрту искусство..

Вечер. Берег реки. Наш гг стоит и смотрит на тёмную воду и звёзды. Рядом с ним стоит его жена. С ребёнком на руках.
Нет, не так. У Акутагавы это удивительно. Строчка — как цветение сакуры. Я точно знаю, что многие читатели пройдут в спешке чтения мимо неё, обратив внимание лишь на общий смысл, поэтому хочется акцентировать внимание на красоте строки:

Боже.. да такая простая строка, ценнее тысячи метафор! Тут чистая поэзия красоты и боли..
Держать ребёнка и.. сдерживать слёзы. Словно и слёзы, это ребёнок для женщины, она их держит в ладошках век. Колыбели

• Там кажется видна лодка?
• Да.
• Лодка со сломанной мачтой..

  И тут уже у Саши на глазах появляются слёзы. Многодетный.. многослёзный отец.