Том 2. Усмешка богов

Предельно реалистичная деревенская история своей простотой, лишённой двойственности, может считаться одной из самых лучших в понимании САМОЙ СУТИ ЖИЗНИ.

Когда у о-Суми умер сын, началась пора сбора чая. Скончавшийся Нитаро последние восемь лет был калекой и не поднимался с постели. Смерть такого сына, о которой все кругом говорили «слава богу», для о-Суми была не таким уж горем. И когда она ставила перед гробом Нитаро ароматичную свечу, ей казалось, словно она наконец выбралась из какого-то длинного туннеля на свет.

После похорон Нитаро прежде всего встал вопрос о судьбе невестки о-Тами. У о-Тами был мальчик. Кроме того, почти все полевые работы вместо больного Нитаро лежали на ней. Если ее теперь отпустить, то не только пришлось бы возиться с ребенком, но и вообще трудно было бы даже просуществовать. О-Суми надеялась, что по истечении сорокадевятидневного траура она подыщет о-Тами мужа и тогда та по-прежнему будет исполнять всю работу, как это было при жизни сына. Ей хотелось взять зятем Екити, который приходился Нитаро двоюродным братом.

На, забегая вперёд, открою вам то, что невестка о-Тами удивит не только свою свекровь о-Суми отказами от настойчивого сватания с другим мужчиной. Да, и НЕ ТОЛЬКО ЭТИМ! Но, по порядку.
Остаются одни без мужчины пожилая о-Суми, которой бы уж только на солнышке греться, да по старчески охать, о-Тами, вдовая невестка, которая, как лошадь, стала от зари и до зари работать за двоих в поле, и маленький её сын Хиродзи, которому ещё расти, да расти.
ТРУД, ТРУД, ЕЖЕДНЕВНЫЙ ИЗНУРИТЕЛЬНЫЙ ТРУД ПРЕВРАЩАЕТ ЖИЗНЬ В КОЛЕСО БОРЬБЫ С СОБОЙ.

О-Тами возложила на свои женские плечи всю тяжесть забот о семье. Это, несомненно, делалось с единственной мыслью: ради Хиро. Но в то же время в этой женщине, видимо, глубоко коренилась сила традиций. О-Тами была «чужая», она переселилась в эту местность из суровых горных областей. О-Суми часто приходилось слышать от соседок: «У твоей о-Тами сила не по росту. Вот недавно она таскала по четыре связки рису сразу!»

О-Суми выказывала невестке свою благодарность одним – работой: ухаживала за внуком, играла с ним, смотрела за быком, стряпала, стирала, ходила по соседству за водой – хлопот по дому было немало; но сгорбленная о-Суми делала все с веселым видом.

Но так ведь долго продолжаться не могло. Старуха уже выматывалась ежедневно по домашнему хозяйству, да с внуком, а невестка всё работала, работала и работала в поле.

ФИНАЛ ЖЕ ТУТ НЕПРЕДСКАЗУЕМ.
Его, конечно, раскрывать не стану. Не стану портить удовольствие от самого чтения. Акутагава Рюноскэ сумел в простом крестьянском сюжете вычленить то скрытое, что сидит, пожалуй, в каждом из нас и выходит наружу только лишь тогда, когда ком земли помещается поверх усопшего, поверх того, кто жил, работал, мечтал, страдал и надеялся... УВЫ, У КАЖДОГО ИЗ НАС БУДЕТ СВОЙ КОМ ЗЕМЛИ.

Это небольшая притча, рассказ о человеке Гонскэ (к слову умевшему читать крестьянину). Человек пришел в город и в конторе, где обещалось в качестве услуги подыскать обращавшемуся любую работу, потребовал найти ему такой формат обучения, который поможет ему стать святым. И так как к концовке притчи Гонскэ святым стал, то контора оказалась стоящей и действительно отработала честно))
Гонскэ пришлось изрядно потрудиться, шутка ли, двадцать лет, но концовка того стоила. Можно, конечно про искреннюю и безоговорочную веру рассуждать как идею, но тут еще и иное. Как оценить поступок лекаря и его жены, как они вели себя к концовке и как в итоге повлиял на них факт превращения в святого Гонскэ - вот, что действительно интересно.

Крысы.
Крысы на корабле - это и норма и бедствие. Это было, есть и будет всегда. Но на военном броненосце, вставшем на якорь в порту Йокосука, количество крыс неизмеримо выросло. Что делать?

Конечно, теперь уже была борьба за каждую пойманную крысу, дававшую право увольнительной на берег.
Два лейтенанта А. и Y,, конечно, антиподы. Но А., дав увольнительную матросу за принесённую крысу, вдруг уличает его в хитрости, которую придумали матросы корабля. Вы поняли? Ну же! Ведь гораздо проще приносить с берега в коробке из под печенья очередную дохлую крысу, чем гоняться за ней по всем палубам! Вот это смекалка!

Лейтенант A. понимал, конечно, зачем приносят. Но, поскольку S. не отвечал, он сразу же разозлился на него и наотмашь ударил по щеке. S. пошатнулся, но тут же снова вытянулся.

– Кто принес это из города?

S. опять ничего не ответил. Лейтенант A., пристально глядя на него, представлял себе, как он снова влепит ему пощечину.

– Кто?

– Моя жена.

– Принесла, когда приходила повидаться с тобой?

– Так точно.

Лейтенант A. не мог не усмехнуться про себя.

– В чем она это принесла?

– В коробке с печеньем принесла.

Но позже он, конечно сожалел о наказании матроса, а, потому, послал его сам на берег за коробкой крекера.
И каково же было удивление офицера, получившего потом письмо от жены матроса S.

Трое.
Три смерти во время боевого похода броненосца, как три части разбитого стекла, увиденные глазами офицера К.
МОЛОДОЙ МУЗЫКАНТ ИЗ ВОЕННОГО ОРКЕСТРА.

А до этого случайно не снятая заглушка с одного из стволов орудия стала причиной ещё одной нелепой смерти.

Его более молодой и меньший по размеру собрат, был как младший брат броненосцу, прошедшему испытания волнами и битвами.

Что ж? Броненосцу оставалось лишь терпеливо ждать финала. Он понял всё и гордо, подняв нос, смотрел на мир, ожидая судьбу...

... а палуба броненосца всё больше и больше коробилась под солнцем, не омываемая солёными волнами.

«Поразительное литературное произведение, совершенно уникальное в истории литературы, поднявшее откровенный алогизм до высочайшего художественного уровня» ( Аркадий Стругацкий)

После первого прочтения подумала: наверное, читала слишком быстро и невнимательно, что-то не уловила сути.
Читая второй раз, обращала внимание на каждое слово, как будто за ним могло скрываться еще несколько. Потом анализировала свидетельские показания, пытаясь определить кому из подозреваемых было выгодно оговорить себя, придумывая причины для взятие вины на себя.

• Прорицательница. Ей точно не стоит верить. Да и к чему самураю убивать себя ударом в грудь, для этого существует харакири.
• Разбойник Тадземару. Влюбиться в женщину, чье лицо лишь мелькнуло за шелковым покрывалом - не верю! Пойти на убийство, чтобы так и остаться без женщины - не верю. К тому же ему и так грозила смертная казнь за многочисленные преступления.
• Масаго - жена убитого самурая, вдова. Исповедь в храме перед Богом достойна веры, а иначе и нет смысла в покаянии.

Сколь много различий между нашей и японской литературой и сколь много общего. Этот философско-фантазийный рассказ Акутагавы Рюноскэ есть ещё один пример этого. Но начну, пожалуй, с отрывка из рассказа А.П.Чехова "Сапожник и нечистая сила", написанного в 1888 году.

Рассказ "Лошадиные ноги" был написан Рюноскэ спустя 37 лет, в 1925 году, всего лишь за два года до его самоубийства. Его можно воспринимать и как продолжение чеховского образа, и как философскую фантазию, помноженную на болезненное восприятие мира самим писателем. Он ПРЕПАРИРУЕТ ПОНЯТИЕ ГЛАВЕНСТВА УМА НАД ОСТАЛЬНЫМИ ЧАСТЯМИ НАШЕГО ТЕЛА. Серьёзно ли это, или лишь сатира над философами, что веками разум выше всего у человека ставят? Ответ вы так и не найдёте, но вот задуматься стоит.
Сюжет довольно прост, но и малопредсказуем.
Обыкновенный "серый", ничем не примечательный человек, в рассвете сил, по имени Осино Хандзабуро вдруг умер ( дал дуба, склеил ласты, крякнулся, сыграл в ящик и т.д.)

Необычного в этом ничегошеньки нет.
Все мы в свой час умрём. И это факт!
Но смерть героя рассказа есть не конец его земной жизни, а лишь начало её трансформации. Попав на небеса, он, с удивлением узнаёт, что ОШИБОЧКА ВЫШЛА. НУ, ПРОСТО ПО ОШИБОЧКЕ ЕГО НА НЕБЕСА ПРИЗВАЛИ. БЫВАЕТ ОДНАКО...
А делать-то что? Возвращать ведь его обратно надо, а как? Ведь время прошло и у Хандзабуро уже не стало ног! А пока прибудут новые, то и всё тело уж разложится!!! Беда!!! Значит, надо приставить то, что под рукой сейчас тут есть! А это "свежие" конские ноги, только что с рынка, где лошадь пала.

Судя по этому разговору, похоже, что ему собираются приставить лошадиные ноги. Оказаться человеком с лошадиными ногами – какой ужас! Все еще сидя на полу, он умоляюще обратился к пожилому китайцу:

«Прошу вас, избавьте меня от лошадиных ног! Я терпеть не могу лошадей. Пожалуйста, молю вас во имя всего святого, приставьте мне человеческие ноги. Ну, хоть ноги Генри-сана или кого-нибудь еще – все равно. Пусть даже немножко волосатые – я согласен, лишь бы это были человеческие ноги!»

Пожилой китаец сочувственно посмотрел на Хандзабуро и закивал.

«Если бы только нашлись – приставили бы, но человеческих ног как раз нет, так что… Что ж делать, случилось несчастье, примиритесь с судьбой! Но с лошадиными ногами вам будет хорошо. Только время от времени меняйте подковы, и вы спокойно одолеете любую дорогу, даже в горах.»

Тут опять откуда-то плавно появился молодой китаец с парой лошадиных ног в руках. Так мальчик в отеле приносит сапоги. Хандзабуро хотел убежать. Но увы – без ног подняться ему было не так-то просто. Тем временем молодой китаец подошел к нему и снял с него белые ботинки и носки.
«Нет, нет! Только не лошадиные ноги! Да, наконец, кто имеет право чинить мне ноги без моего согласия?!»

Пока Хандзабуро кричал и протестовал, молодой китаец всунул одну лошадиную ногу в отверстие правой штанины. Лошадиная нога точно зубами впилась в правое бедро. Тогда он вставил другую ногу в отверстие левой штанины. Она тоже накрепко вцепилась в бедро.

«Ну вот и хорошо!»

Двадцатилетний китаец, удовлетворенно улыбаясь, потер пальцы с длинными ногтями. Хандзабуро растерянно посмотрел на свои ноги. Из-под белых брюк виднелись две толстые гнедые ноги, два рядышком стоящих копыта. Хандзабуро помнил лишь то, что произошло до этой минуты. По крайней мере дальнейшее сохранилось у него в памяти уже не с той отчетливостью. Он помнил, что как будто подрался с обоими китайцами. Затем как будто скатился с крутой лестницы. Но все это представлялось ему не вполне ясно. Как бы то ни было, когда он после скитания в мире смутных видений пришел в себя, он лежал в гробу, установленном в казенной квартире на улице N. Мало того, прямо перед гробом молодой миссионер из храма Хонгандзи читал заупокойную молитву.

А дальше - воскресение из мёртвых! И медицина разведёт руками, не зная как трактовать это. Потом, конечно же, банкет в честь возвращения господина Хандзабуро обратно столь непонятным, но зримым образом.
Но сам герой ведь этому не рад!
Он вынужден скрывать свои лошадиные ноги от всех.
Он даже вынужден спать рядом с женой, не снимая высоких сапог.
А запах, конский запах?! Теперь постоянно надо чистить, мыть и удалять блох с гнедой шерсти.

Больше всего Хандзабуро остерегался навлечь на себя подозрение сослуживцев. Может быть, поэтому он, при всех своих страданиях, держался сравнительно непринужденно. Но, судя по его дневнику, ему постоянно приходилось бороться с разного рода опасностями.

«… июля. Право же, молодой китаец приставил мне отвратительные ноги. Их можно назвать рассадником блох. Сегодня на службе ноги у меня чесались до сумасшествия. Во всяком случае, надо на время отдать все свои силы изгнанию блох…»

«… августа. Сегодня ходил по одному делу к управляющему. Во время разговора управляющий все время потягивал носом. Кажется, запах моих ног пробивается и сквозь сапоги…»

«… сентября. Свободно управлять лошадиными ногами куда труднее, чем ездить верхом. Сегодня перед обеденным перерывом меня послали по срочному делу, и я быстро побежал вниз по лестнице. Всякий в такую минуту стал бы думать только о деле. И я на миг забыл о своих лошадиных ногах. Не успел я ахнуть, как мои ноги соскользнули на семь ступенек…»

«… октября. Понемногу научился управлять своими лошадиными ногами. Если разобраться, все дело в том, чтобы сохранять равновесие бедер. Сегодня потерпел неудачу. Правда, тут не только моя вина. В девять часов утра поехал на рикше на службу. И вот рикша вместо двенадцати сэнов стал требовать двадцать. К тому же он вцепился в меня и не давал войти в дверь. Я очень рассердился и изо всех сил отпихнул его ногой. Рикша взлетел в воздух, как футбольный мяч. Понятно, я раскаивался. И в то же время я невольно фыркнул. Во всяком случае, двигать ногами нужно гораздо осторожнее…»

«… июля. Самый злейший мой враг?Цунэко. Под предлогом необходимости жить культурно нашу единственную японскую комнату я в конце концов обставил по-европейски: таким образом, я могу в присутствии Цунэко оставаться в сапогах. Цунэко, кажется, очень недовольна тем, что убрали татами. Но даже в таби такими ногами ходить по японскому полу для меня просто немыслимо».

«… сентября. Сегодня продал двуспальную кровать. Когда-то я купил ее на аукционе у одного американца. Возвращаясь с аукциона, я шел по аллее сеттльмента. Деревья были в полном цвету. Красиво блестела вода в Императорском канале. Но… теперь не время предаваться воспоминаниям. Вчера ночью опять слегка лягнул Цунэко в бок…»

«… ноября. Сегодня сам снес в стирку свое грязное белье: к трусам, кальсонам и носкам всегда прилипают конские волосы», «… декабря. Носки рвутся отчаянно. А платить за носки без ведома Цунэко – поистине задача не из легких…»

«… декабря. Даже на ночь не снимаю ни носков, ни кальсон. Кроме того, весьма нелегкое дело прятать от Цунэко ступни. Вчера, ложась спать, Цунэко сказала: „Какой вы зябкий! Что это? Вы даже поясницу кутаете в меха?“ Кто знает – не близок ли час, когда мои лошадиные ноги будут обнаружены?..»

Что стало далее?
Конечно, вам уж интересно, но я не буду раскрывать сюжет и предоставлю лично убедиться в неуёмности богатой писательской фантазии. Она же здесь ведь далеко не ради развлечения читателя, а для того, чтоб вам задуматься о том, что ТАК ЛИ ВАЖЕН МОЗГ, ИЛЬ ЭТО ПРОСТО ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕ ФИЛОСОФОВ?
P.S. Закончу же тоже выдержкой из русской литературы, которую так любил Акутагава Рюноскэ. Быть может именно в ней кроется зерно той болезни, что свела его в могилу так рано.

Рюноскэ Акутагава покончил с собой 24 июля 1927 года, а данный рассказ датирован 7-м апреля того же года. Писатель страдал жуткой депрессией, это видела семья и близкие, а потому его уход из жизни был предсказуем. Может ли кто-то лучше описать состояние больного, чем он сам, тем более, когда есть талант писательства, мастерство владения словом. Герой рассказа сам Акутагава, он не скрывает этого

Мир видится совсем иначе, то, на что человек в здравом уме не обратил бы никакого внимания, превращается в глобальную проблему, мозг разрывается от решения неразрешимого. Акутагава описывает свое мироощущение. События последовательны, но все настолько перепутано и бессвязно. У героя наблюдается тяга к определенным цветам, мерещатся мифические животные, водяные зубчатые колеса, повисшие в воздухе, пожары, за спиной чувствуется преследование духов мщения, во всем знаки, отношение окружающих кажется враждебным. При погружении во внутренний мир, внешние события выпадали из памяти, он не узавал знакомых, а потому, когда говорили, что видели его там-то и там-то, то был уверен, что речь идет о двойнике.

Антидепрессанты снимали приступы лишь ненадолго, было огромное желание выглядеть, как все, страх, что семья сдаст в психиатрическую клинику, где когда-то находилась мать писателя.

Планомерно читая малую прозу японского кудесника слова Акутагава Рюноскэ, прихожу к выводу о том, что каждый рассказ - это открытие ещё одной двери в безбрежность попыток понимания нашего мироздания. Сам же писатель в предисловии к свему первому изданию на русском языке очень скромно и почтительно выразил своё отношение и к русской литературе и к взаимосвязи культур наших стран. Да, тема человека, рано покинувшего этот бренный мир и не оставившего после себя чего-либо значимого, плодотворно развивалась и в русской культуре. Тем более интересно её воплощение в стране Восходящего солнца. Да и рассказ был опубликован в 1927 году, в последний год жизни писателя.

Что ж, история друга, имя которого неизвестно, может восприниматься как обобщение многих судеб молодых, подающих надежды людей, но так и не сумевших состояться в жизни.

Уже только это сразу вносит ноту печали во всё. А далее друг узнаёт случайно о существовании своей старшей сестры и предлагает вместе в выходной сходить к ней в гости... Но, конечно, я не буду далее раскрывать его судьбу, такую невесёлую. Прочтите, времени потратите немного, а темы для размышлений, безусловно, найдутся. Одна из таких сразу же возникла в моей голове.
Рассказ, написанный в конце жизни, когда Акутагава Рюноскэ уже страдал от раздвоения сознания, конечно, не мог не быть минорно-философско-бытовым, схожим с его пониманием мира, но... НО БОЛЕЗНЬ ГЕРОЯ И УМСТВЕННАЯ БОЛЕЗНЬ АВТОРА СТАВЯТ МЕЖДУ НИМИ ЗНАК РАВЕНСТВА ТАК НЕТ ЛИ В СУДЬБЕ ЕГО БЕЗЫМЯННОГО ДРУГА ПРОРОЧЕСТВА СВОЕГО ЖЕ УХОДА?

...а имени своего друга Акутагава Рюноскэ нам не оставил.

Только прочитав "В чаще" я в полной мере уловила разницу между рассказом и новеллой. А фишка в том, что в новелле позиция автора по отношению к литературным героям отсутствует. Причём совсем! Есть труп, есть подозреваемый, есть расследование, есть целых три признательных показания, но напрочь отсутствует понимание дела! Читая, не могла отделаться от сходства с Убийством на улице Морг. И даже думала, что напишу про вторичность новеллы. А вот и нет. Вторичностью тут и не пахнет. Сочетание детектива, мистики и открытый финал позволяют крутить "В чаще", как кубик Рубика. При этом расследование можно было довести до логического конца, проанализировав характер раны. Но это поставило бы новеллу в один ряд с тысячами подобных книг. А так получаем совершенно особый детектив, в котором, как минимум один персонаж откровенно врёт. А уж в деталях, я уверена, привирают все. Неоднократно возвращалась к книге, каждый раз надеясь уловить, кто же, чёрт возьми, убийца? Из-за своей несостоятельности в решении этой загадки всегда испытываю досаду, хотя и понимаю, что именно неоднозначность делает новеллу успешной.

Везёт мне в последнее время с малой прозой. Такой небольшой рассказ, а сколько в нём страстей и смысла.

В роще совершено убийство. Три непосредственных участника – разбойник, жена убитого и даже дух умершего – поведают три версии произошедшего, противоречащие друг другу. На помощь придут также показания свидетелей, но удастся ли читателю докопаться до истины? Не уверена. Чужая душа – потёмки, думаю, даже участники неверно истолковали мысли друг друга, что в немалой степени повлияло и определило произошедшее. У каждого из них – своя правда, а, ведомые моральными принципами, все ещё и намеренно исказили показания.

Какую правду мы здесь ищем? Кто нанёс удар? Но разве это важно?

Думаю, однозначной разгадки нет, сколько ни анализируй. Автор очень постарался, чтобы её не было и чтобы у каждого она была своя. Несовершенная и несущественная, как сама правда.

Прослушала два раза (Кузнецов и Булдаков – оба молодцы), но всё ещё не готова отпустить этот сюжет – такой странный и психологичный.

Однажды, на вечере с творческой интеллигенцией в СССР, Марлен Дитрих, узнав, что на этом вечере присутствует Паустовский, попросила его подняться на сцену.
Когда Паустовский к ней подошёл, она упала перед ним на колени, поцеловав его руку: так великая актриса благодарила его за пронзительный рассказ о матери — «Телеграмма».
После прочтения рассказа Акутагавы, хочется поцеловать его последнюю страницу, словно бледную ладонь великого японского писателя.
И тем печальнее, что на этот рассказ, равный лучшим рассказам Чехова и «Смерти Ивана Ильича» Толстого — нет ни одной рецензии.
Возможно, это и хорошо: приятно иногда сознавать, что в мире искусства есть девственный сумрак пейзажа, вдали от шумящей толпы, куда не проложены тропинки и первозданная красота пейзажа населена лишь тихим дождём и голубой листвой на ветру.
Но странным образом, во всём этом есть что-то человеческое…о чём мы уже забываем.
Есть подобный девственный пейзаж красоты ( ах, разделить бы его с лучшим другом!) в маленькой поэме Перси Шелли о трагедии женщины, утратившей ребёнка — Мимоза ( Чувствительное растение).
В пронзительном рассказе Набокова «Звонок»: сын, скитавшийся по свету после революции, находит сквозь года свою маму в предвоенной Германии: встреча во тьме, тишине коридорной гостиницы, в которой выключили свет: похоже на посмертный, тёмный луч туннеля с двумя дрожащими и яркими пылинками нежных голосов, робко коснувшихся друг друга.

Но самым удивительным является сокровенная связь рассказа Акутагавы с рассказом Платонова «Третий сын», о котором Хемингуэй, после вручения ему Нобелевской премии сказал, в ответ на вопрос журналиста: кого вы выделяется среди современных писателей? — «Третий сын» русского писателя Платонова. Вот у кого следует поучиться писать.
В своей статье на рассказ Платонова «По небу полуночи», я попытался найти связь между ним и рассказом Экзюпери «Маленький принц».
И даже если Экзюпери не читал рассказ Платонова, это ещё прекрасней: значит, в двух разных точках пространства и времени, возникла одна родственная и тёплая мысль, составляющая единый узор.
Подобное родство есть и между рассказами Акутагавы и Платонова.

В «Третьем сыне» Платонов переосмысливает вечный сюжет… блудного сына.
Умерла мать, и отец пишет телеграммы своим повзрослевшим сыновьям, разлетевшимся подобно птицам, по свету.
По сути, сыновья символизируют собой различные стихии мира, в конце мира…
Дотянувшись до самых далёких и холодных звёзд, они возвращаются обратно, к своему истоку… вот только, с чем?
Что мы имеем? Старого и грустного отца, похожего на отжившего своей век, бога, вышедшего на пенсию.
Священника при коммунизме, отпевающего умершую, толком не веря в бога и рай.
Сыновья… увлечённо, со смехом, разговаривают в освещённом полумраке, а за тонкой стеной, похожей на последнюю страницу книги жизни, которую страшно перевернуть, лежит их мёртвая мать — природа.

Одна дверь закрыта. Из под неё, тонкая, как прибой зари — полоса тишины и света.
За дверью ещё один сын со своей дочерью.
Он не участвует в общем балагане братьев, безумной пляске стихий возле гроба матери.
Похоже на камерный, комнатный апокалипсис: священник утратил бога; сыновья — человечность.
Дверь вот-вот откроется и придёт тот, кто должен прийти: дивный негатив рафаэлевского образа — мужчина, с девочкой на руках.
Сокровенный феминизм Платонова ( да и по сути, последняя ступень феминизма), заменившего образ мальчика-Христа, на девочку, на вечно-женственное, поруганное в мире… на саму красоту, что должна спасти мир.

Когда ищешь тайные связи между явлениями, произведениями искусства… интереснее и труднее всего подметить маленькие родинки мучительной красоты: их тайный узор похож на новое созвездие на небе искусства.
О сюжетной схожести я расскажу потом, в том числе в зеркале рассказа Платонова.
А что же с биографической схожестью?
«Третий сын» написан в 1935 г. В 35 лет Акутагава покончил с собой: звёздочка сверкнула на небе искусства и погасла..
Может, есть что-то ещё?
Акутагава задумал свой рассказ в конце лета 1920 г.
Что делал Платонов в это время?

Детский лагерь недалеко от Воронежа… грустный больничный сарай.
На тускло освещённом полу лежат два человека: парню — лет 20; девушке — 15.
Парень в слезах прижимается к странно вздрагивающей девушке на полу: её ладошка, как бледный цветок на пруду…  раскрылась, бессмысленно и светло смотрит в пустоту потолка… моргнула пальчиками, и затихла.
Это парень — Андрей Платонов.
Узнав, что его любимая сестрёнка Надя отравилась в детском лагере грибами, он примчался к ней и нашёл её… на полу, умирающей, тихо содрогающейся в последнем дыхании жизни.
Платонов потом писал, что сестрёнка была похожа на раненого оленёнка.
Был уже вечер. Тепло и тихо в помещении… когда Надя уже затихла, он продолжал её обнимать со слезами, тихо целуя её и говоря ей, мёртвой, что-то бессмысленно-нежное.

Похоже на отрывок ненаписанного и грустного рассказа Акутагавы, правда?
А ещё больше.. на рассказ Платонова.
Трагедия рождения и детства Акутагавы тоже похожа на рассказ Платонова: ребёнок родился в неполной семье ( отцу за 40. Матери, чуть за 30), что считалось по тем временам плохой приметой.
Ребёнок вынашивался матерью как нежелательный.
После рождения, родители сделали вид, что его им подкинули…
Родившийся в семье, державшей лавку по продаже молока, ребёнок так и не вкусил материнского молока ( поразительный платоновский штрих в судьбе Акутагавы).
В итоге, мать через 9 месяцев сошла с ума.

Эти 9 месяцев перманентного существования ребёнка где-то внутри тайной, внутренней жизни матери, чувствующей вслепую и холостую, навстречу одинокому ребёнку, вдали от её глаз: ей должно быть муками ада представлялись в бессонные ночи прозрачные и тёплые шажки-биения детских ножек по залитому луною полу возле двери.
Да, через 9 месяцев мать сошла с ума и ребёнок как бы вновь родился, разлучился с матерью уже навсегда, переданный её брату и взявший его, её девичью фамилию: Акутагава.
Ещё через 9 лет… мать покончит с собой в клинике для душевно больных: в грустную и бесприютную вечность родится уже её душа.

Зная трагедию детства Акутагавы, рассказ читается особенно пронзительно.
Более того, он обретает метафизический размах трагедии самой жизни: природа-мать вынашивала под сердцем нежелательного ребёнка — человечество.
Природа мучилась и не смела взглянуть в глаза ребёнку… в итоге, сошла с ума и покончила с собой.

Итак, за белой страницей начала рассказа, похожей на сёдзи ( раздвижную японскую дверь, испещрённую лиственной вязью дождя — тенью строк), раздаётся шум дождя.
Кажется, что просто шумит листва на осеннем ветру, так что шум дождя как бы отражается в лиственной ряби теней за сёдзи: словно в фильме Андрея Тарковского, создаётся впечатление, что дождь идёт внутри дома.
Дождь-призрак… уставше и слепо идущий по опустевшей комнате, оступаясь и не узнавая предметов… касается подростка, пишущего стихи на листке… робко заглядывает через плечо мальчика и видит там своё грустное отражение: тени строк медленно стекают сверху вниз на светлом окошке листка: дождю кажется, что он вне дома, что он подошёл к странно затихшему и освещённому изнутри дому.
Появляется тень мужчины и говорит мальчику: матери стало хуже. Пошли телеграмму брату Синтаро, пускай приедет.

Карий шум вечернего дождя под наклоном, словно почерк ребёнка, грустно растушевал весь мир за пределами дома: мира не существует.
Колючие шорохи яркого посверка дождя на листве и ночи, похожи на радиопомехи сигнала от далёкой и нежной звезды, пробившейся вон из-за той тучи.
Мира не стало. Мир сузился до дрожащей голубой окружности света от забытой и догорающей лампы Земли, возле которой бессильно и ослепше метается бледный мотылёк луны.
Из погибшего мира, из утрат и ненастий былого, едет Синтаро, сын О-Рицу от первого брака: она не могла дать ему всю нежность свою и любовь.
Мать чувствует свою вину перед сыном, уехавшем от неё на край света: так человечество однажды вернётся к одру умирающей матери своей — природе.
Что оно ей скажет? Каким взором посмотрит на него природа, уже не в силах сказать даже слово?

Дождь над миром и в мире… из мира: дождь как бы растёт из земли.
Люди выходят, рождаются из дождя и вновь уходят в дождь, словно в шумящую на ветру, блёсткую высокую траву на заре.
Мир зарастает дождём и печалью.
Обычно, когда умирает человек, перед его внутренним взором проносится вся его жизнь…
У Акутагавы иначе: словно тени листвы за полупрозрачной перегородкою сёдзи, проносится жизнь близких людей матери: тени листвы на стене — сердцебиение ветра!
В этих таинственных бликах в рассказе — сама красота и боль жизни.
Какими их видит мать, до которых они доносятся матовыми звуками, словно из голубой поверхности пруда? А она на дне…

Её младший сын увлечён поэзией. Он влюблён в юную служанку Мицу: всё у тебя будет хорошо, мой милый!
А вот приехала и его сестра.. моя приёмная дочь.
Ну и что, что приёмная? Она, кажется, любит меня… болеющая приехала: у неё перевязано горло, похожее на белый кокон.
Мне сегодня приснилось, что этот кокон пульсировал влажно-голубым крылом заветного слова, которое я хотела услышать, которое в доме что-то хотело услышать.
И вот, кокон прорвался мотыльком пролиловевшего, жаркого звука: сын у моей кровати держит меня за ладонь…
Да, меня любят… но мне кажется, что они думают уже не обо мне, словно меня уже и нет на Земле.
Почему же не едет Синтаро, мой старший? ( взгляд повернулся на невидимый шум дождя за стеной).
Странные, грустные тени мелькают на белых сёдзи страниц..
Что случилось с матерью? Неужели… отравилась?
Она кого-то любила? Вечная тайна женщины… природы.

Чудесный спиритуализм одного эпизода: младший сын, не в силах выдержать муки неизвестности ожидания возле часов, накрапывающих в комнате секунд ( кажется, что крыша протекла и возле влажной стены образовалась голубая лужица тишины, жутковато подступающая к ногам), надевает чужие ботинки и выбегает на улицу, под тихо идущий дождь, на перекрёсток, где может появится… врач или брат: его самого как бы нет; он телом — в доме с матерью, сердцем — с милой Мицу, но его душа, в чужих ботинках — нежно слита с дождём: голубая сирень шагов, расцветших на лужицах асфальта ( голубой асфодель!).

Важный эпизод из прошлого братьев, являющийся как бы стеблем воспоминания, зацветшего сиренью шагов:

Брат, шагавший по краю тротуара, сорвал с ивы листок и лишь тогда ответил:

— Если даже мама умрет, мне ни капельки не будет ее жаль!

— Брось врать, — возмутился Ёити. — Как можно так говорить!

— Я не вру. — Голос брата неожиданно дрогнул от волнения. — Ты много читаешь. Поэтому должен знать, что есть на свете люди, подобные мне. Они действительно странные.

Но так ли это? Порою холодок внутренней боли обжигает сильнее горячего сердца.
Когда в муках умирала мать вроде бы холодного с виду Фета, она просила его… убить себя.
Это были муки ада для поэта: он не мог больше видеть мучения матери, но и убить её не решался.
 В его голове уже зрели мрачные мысли: убить мать, а потом… и себя, упав на её постель, обняв её затихшее тело в последнем и вечном объятии.
Приедет ли Синтаро к умирающей матери?
В этом рассказе — вся боль судьбы и мыслей о матери — Акутагавы.
Его самоубийство, вслед за самоубийством матери… это всё то же желание сына вернуться к матери, и не важно, что их разделяет смерть и грех: пусть не в раю, но в аду, мать с сыном обязательно встретятся и обнимутся навека.