Рецензия на книгу

• 

  Аноним26 сентября 2025 г.

  Друг мой, друг мой.. (рецензия duende)

  Жизнь идиота..
  Рассказ обо мне. Не смейтесь, это грустный рассказ. Или это рассказ о всех нас? Или о жизни, которая похожа на грустного и доброго идиота с голубыми глазами, поющего серенаду под окошком любимой… в недостроенном доме?
  Чёрт, а красивый образ. Родился случайно. Как и я..
  Невероятно грустный рассказ, даже если не знать его биографию.
  Ведь у каждого явления, мига, произведения искусства и даже.. поцелуя, есть своя биография. Правда, мой смуглый ангел?
  Не ожидала, наверное, что строка тебя вот так невзначай поцелует? И ведь не успела увернуться!
  В следующий раз будь наготове. Всё равно.. не успеешь. Даже если отвернёшься и спрячешься под кровать.. моя строка тебя настигнет, и хоть в пяточку твою милую, да поцелует тебя.
  Надеюсь.. ты это читаешь. Иначе я выгляжу восхитительным идиотом, разговаривая с самим собой в тёмной комнате.

  Рассказ был опубликован посмертно, в 1927 г.
  Акутагава завещал его своему другу… незадолго до смерти.
  Чем-то, рассказ мне напомнил последнее стихотворение Есенина, написанное кровью в гостинице.
  Стихотворение, Есенин тоже посвятил другу: До свиданья, друг мой, до свиданья. Милый мой.. ты у меня в груди.
  И в письме к другу, Акутагава тоже прощается с ним: Прощай!
  Пишет о том.. что ему стыдно перед родными и друзьями, что он такой вот человек, не оправдавший их ожиданий.
  Далее последовало самоубийство писателя..

  Мой психотерапевт, иногда советует мне читать такие мрачные книги.
  Это как разрешить худеющему, раз в неделю, кусочек шоколадного тортика.
  Ну, или как пригласить друга на карниз на крыше дома: вместе постоять и посмотреть на закат, нежно держась за руки.
  Я иногда люблю взять книгу — друга, и подняться на крышу и постоять с ней на карнизе.
  Прыгать я не собираюсь: я боюсь высоты. И жизни боюсь. Ах.. если бы можно было упасть прямо в небо..
  Стоял с вишнёвым томиком Акутагавы на крыше и любовался чудесным клёном.
  Был уже поздний вечер и солнце давно зашло, словно обиделось на кого-то, но волшебница-осень сделала своё дело: только осенью, небо окрашивается в смутный цвет снов — в чудесную сирень. А если ещё и низкие туманные облака, то мир кажется нежно сиреневым, как… ангел, на картине Уотерхауса — Благовещение.
  Если смотреть на клён с земли, то зрелище просто невероятное: словно сиреневый космос начинается сразу за ветвями клёна, и даже ласково просачивается сквозь листву, как воспоминание о милом друге.
  Чмок…
  Ну что, я же говорил, не успеешь увернуться, мой смуглый ангел? Прямо в яблочко.. — в носик.

  Рассказ состоит из маленьких зарисовок. Розанов бы сказал: опавшие листья..
  А мне, на крыше дома, они показались окнами квартир. Тёмными и светлыми: вот женщина вошла в подъезд. Сейчас зажжётся окно. Где? Я гадаю: если вот тут, то смуглый ангел и я, снова будем вместе..
  Окно загорается рядом. И словно одумавшись, женщина, почти сразу зажигает и «моё окно».
  У меня блаженная улыбка.. идиота, на лице.
  А ведь женщина и не знает, что она включила не только свет на кухне, но и улыбку у парня на крыше дома напротив.
  Чудеса..
  Чмок..
  Три ноль в мою пользу. К концу рецензии будешь вся в засосах. Словно.. переспала с барабашкой.

  В некоторой мере, рассказ отсылает нас к Запискам сумасшедшего  — Гоголя, и к Идиоту Достоевского.
  И не только. Как я понял по письму Акутагавы, в личности героя рассказа и букетике его дней и лет, собраны черты его друзей.
  И всё это «сшито» в одну личность и боль.
  Как сказал герой рассказа — «если содрать кожу со всех людей, мы увидим под ней, в общем, одно и то же.»
  Грустная мысль. Особенно режет «слово» — содрать. Не просто посмотреть что под кожей, а — содрать. Сразу, по живому, чтобы человек не успел подготовиться и припрятать что-то.

  Я боюсь рассказывать это моему психотерапевту. Какая-то странная чуткость: человек старается, переживает за меня, думает, что я иду на поправку..
  Не буду же я его расстраивать? Сидим с ним в комнатке с тусклым светом, словно свет, тоже, чуточку больной: он сидит на полу. Я бы сказал даже — лежит.
  На стене развешаны дипломы, словно рога и бюсты зверей в доме охотника. Я бы там чудесно смотрелся: Саша, в сиреневой пижамке стоит на руках и улыбается ножками в синеве.
  

  • А это кто, Венера Кирилловна?
  • Мой любимый пациент. Я ему помогла.
  • Это видно..

    Как мне сказать ей о том, что каждую ночь… борясь с приступами суицида, словно с мигренью снов, я с наслаждением представляю, как… острым ножом для разрезания книг (как в романе Идиот), я рассекаю свою грудь?

  
  Мне пока нельзя умирать. Я обещал (правда, обещал лишь из-за любви не умирать. Но умирают ведь иногда.. из-за жизни, как бы забавно это ни звучало).
  Да и маму жалко. Потому держусь изо всех сил. Хотя сил уже нет.
  Сначала, долгое время, я мысленно разрезал себе запястье. Каждую ночь перед сном. Это было похоже на странную мастурбацию ангела: брызгала кровь на одинокую постель, похожую на смятое крыло.

  Потом мне этого стало мало. Стал разрезать себе грудь, мысленно, разумеется. Становилось чуточку легче.
  С грустной улыбкой представлял, как в морге, открывая чёрный мешок с моим телом (молния — вжииик), из него вылетает чудесная стайка сиреневых и голубых мотыльков, пугая и очаровывая патологоанатома.
  Сейчас осень, как и в рассказе Акутагавы, и когда я снимаю курточку, расстёгивая её, мне сладостно кажется, что я репетирую и раскрываю «тёмный мешок» и из моей груди вот-вот вылетят мотыльки.
  Ассистентка патологоанатома, с грустной улыбкой скажет, глядя на мотыльков в воздухе: как же сильно он любил..

  Сложно что-то осмысленное сказать о рассказе.
  Хорошо бы, коснуться некоторых зарисовок, как порой касаешься клавиш рояля в тёмной комнате: я не умею играть на рояле, но подруга говорит, что у меня руки, как у пианиста.
  Как пингвин.. крылья есть, но не летаю. Также и живу.
  Зато у меня восхитительно получается (иногда!) в темноте, трогать клавиши рояля: словно веточка мелодии расцвела на ладошке тишины.

  Первая зарисовка: Эпоха.
  Как мне кажется, она задаёт тон всему рассказу.
  Книжный магазин. Человек приставил лестничку к полке и листает книги. Смеркается. Имена Толстого, Бодлера, Мопассана..
  Может это лестница Иакова из того самого сна, по которой с неба нисходили и восходили ангелы?
  К ангелам поднялся. В горний мир искусства и красоты. Человек смотрит вниз на людей.. и они кажутся ему такими маленькими. Словно они не стоят и одной строчки Бодлера.
  Грустная мысль, да? А разве нам порой не казалось, что вот эта страничка Достоевского, Тургенева, более добра и жива, чем многие люди?
  Или мы просто не знаем людей? Вот если бы можно было.. приподнять тайно, кожу людей, как юбку ангела.. тьфу ты, ну что за мысли, Саша? Можешь хоть минуту не подумать о своё смуглом ангеле?
  Чмок..
  Даже не пыталась увернуться!

  Вот этот взгляд сверху вниз, а точнее — взгляд «по-над», на людей и.. себя, жизнь, самый главный мотив в рассказе.
  Как там у Тютчева? Так души смотрят с высоты.. на брошенное ими — тело.
  Читатель не сразу понимает, что тут заложено зерно трагедии.
  Если честно, читатель поначалу ни черта не понимает, что происходит в рассказе. Просто мелькают обрывки чьих-то жизней, как окна мчащегося в ночи поезда.
  И лишь потом ты говоришь себе, ударяя себя в лоб: идиот! Так это про одного человека, а не про несколько!
  И уже ближе к середине рассказа, читатель понимает (с покрасневшим лбом и чуточку перепуганным Барсиком на диване, который, должно быть, всё время боялся, что однажды прилетит и ему), что мука творчества — это подпольная разновидность муки ада жизни.

  В разных зарисовках, то тут то там, проступает как роса на траве по утру — красота искусства.
  Чмок..
  Тут даже я сам не ожидал что поцелую тебя. Боже, как ты невероятно прекрасна, когда улыбаешься..
  Чмок...
  Человек просто смотрит вечером в витрину магазина с картинами, (репродукции Ван Гога) и проникается красотой, и идя по пустынной улочке, с загрустившим пейзажем, ему кажется, что тут уже кто-то прошёл: Ван Гог?

  Да, есть такие пейзажи. В детстве, в деревне, возле колодца с «аистом», сам собой пророс кустик паслёна (райские пирожки бабушки из паслёна и эдемические вареники!).
  Мне казалось, что тут ночью переночевал бездомный ангел, сжавшись в комочек от холода и вот, утром расцвёл паслён.
  Алый клён так чудесно облетает… Листик поцеловал моё плечо. Может смуглый ангел в Москве нежно подумал обо мне?
  Мысли ведь тоже.. проходят, мимо любимых, мимо деревьев.
  Чмок-чмок..

  Как я понял, рассказчик болен страшной болезнью: жизнью. Точнее — усталостью от жизни.
  В опавших листьях Розанова, говорится о диагнозе жены: у вас усталое сердце..
  Розанова тогда это так изумило. Словно и среди болезней есть свои Мадагаскары и таинственные острова, которые ждут своих исследователей и туристов.
  Как сердце может сделаться усталым? А как лист может сделаться жёлтым и оторваться от веточки?
  Чмок...
  Чёрт его знает. Это тайна. Почти как тайна любви. Наверно от холода жизни зябнет сердце.
  Тоже, Розановская мысль: страшно это.. когда сердце — зябнет.
  Вот и у героя рассказа.. ладно, чего вокруг да около — у Акутагавы, сердце озябло.

  Почему? С одной стороны, читатель понимает, что тут замешан ад творчества. Он словно вампир, высосал у человека его силы. Это не плохо. Просто обычно в жизни есть те, кто восстанавливает эти силы и кровь души.
  Наверное, у Акутагавы таких людей рядом не было.
  Это как порезать запястье… в космосе. Меня с юности чаровал этот образ. Я не понимал: почему? Почему в космосе ещё никто не покончил с собой? Это так… красиво: из запястья, кровь не льётся на землю, а словно алая веточка растёт из запястья, к звёздам. И капельки крови блестят, разлетаясь, как шарики ртути из разбитого градусника (температура любви — мильён!) и их блеск уже нежно сливается с блеском планет и звёзд.
  Красота..
  Я в детстве хотел быть космонавтом.
  Чмок..
  Прости, промахнулся мимо лица, но так даже вкуснее вышло. Можешь ещё что-то уронить на пол. Намеренно..

  Страшно это, когда красота творчества, словно любовница.. отнимает тебя у красоты жизни.
  И не случайно в рассказе, то тут то там мелькает образ манекена. Человек становится чем-то искусственным.
  Давайте быть честными: даже самый прекрасный стих, — искусственен и нежно-нелеп, по сравнению с вечностью красоты улыбки любимого человека или просто, с тёплым касанием любимого человека, особенно когда тебе плохо.
  Но и красота искусства.. может тепло коснуться сердца, как ангел. Вот в чём искушение.
  И разве можно удивляться, что гг, проплывая на пароходике мимо Токио, смотрит на вечернее цветение вишни, и сравнивает цветы — с развешанным и неряшливым бельём?

  Образ красивый, бодлеровский почти. Любители искусства, оценят.
  Но ведь это.. незримое кровотечение души! Судьбы!
  Человек уже отделился от жизни, её живой красоты. Он уже не замечает простой прелести весеннего и тихого цветения вишни, которую ни черта не хочется ни с чем сравнивать (боже! какое это, по сути, детство искусства! О мой смуглый ангел.. с кем и чем тебя сравнить? Твою неземную красоту? Наоборот, звёзды, картины Уотерхауса и сонеты Петрарки, нужно сравнивать с тобой, а не тебя с ними.. да и то, сразу же уничтожать их. Нет, не так: просто сравнил тебя с ними, вслух, и тут же, они нежно исчезли из мира. Паника в музее Лувра, паника астрономов.. И ты целуешь меня. Мир нежно гаснет за твоими плечами… о несравненная.)
  Чмок..

  А вот наш герой идёт по вечерней улочке и видит, как переплетены корни деревьев.
  Он сравнивает их с нервами своими и с картинами Ван Гога.. и бог знает с чем ещё.
  Читатель, сидя в своём тёплом кресле, наслаждается образами и метафорами… и не понимает, что человек словно бы заживо только что содрал с себя кожу и истекает красотой, как кровью.
  К чёрту искусство..

  Вечер. Берег реки. Наш гг стоит и смотрит на тёмную воду и звёзды. Рядом с ним стоит его жена. С ребёнком на руках.
  Нет, не так. У Акутагавы это удивительно. Строчка — как цветение сакуры. Я точно знаю, что многие читатели пройдут в спешке чтения мимо неё, обратив внимание лишь на общий смысл, поэтому хочется акцентировать внимание на красоте строки:

  
  Его жена держала на руках одного ребёнка и, казалось, сдерживала слёзы.

  Боже.. да такая простая строка, ценнее тысячи метафор! Тут чистая поэзия красоты и боли..
  Держать ребёнка и.. сдерживать слёзы. Словно и слёзы, это ребёнок для женщины, она их держит в ладошках век. Колыбели

  • Там кажется видна лодка?
  • Да.
  • Лодка со сломанной мачтой..

    И тут уже у Саши на глазах появляются слёзы. Многодетный.. многослёзный отец.

  ц.

Как там у Маяковского в его предсмертной записке? Любовная лодка разбилась о быт?
Но не менее страшно, когда у лодки сломана мачта.. как крыло перебитое, у птицы.
Ты вроде ещё жив.. но это уже не жизнь. Тебя просто несёт течением куда-то. К звёздам.
Ты смотришь на жизнь — со стороны. Вот что страшно. Тебя уже нет.. а жизнь ещё есть.

Ночь. Дождь за окном. В твоей постели — прекрасная женщина, лицо которой словно бы целует лунный луч, даже днём.
Что ещё нужно? Ты её так любил..
И гг спрашивает себя: люблю ли ещё её? Кажется, люблю..
Что с ним стало? Какой яд и тьма проникли в сердце, что разлучили сердце и с собой и с любимой? И с жизнью?

Пришло на ум… нет, на сердце: мурашки, это ведь чуточку.. слёзы кожи?
Когда я перечитываю твои нежные письма, о смуглый ангел, мои плечи и колени, нежно плачут.
По груди текли мурашки..
И грудь моя словно бы плакала, когда я читал о том, как гг поцеловала бабочка. Случайно. Просто коснулась в сумерках, его губ. А пыльца на его губах.. словно бы жила ещё много лет.
Как и нежность твоих поцелуев, о смуглый ангел, когда я целую в ночи, твои милые письма… из прошлого.
Чмок.

И такая искушающая мысль в рассказе: гг говорит одной женщине: давай умрём вместе? — Давай.
Как же это хорошо.. умереть — вместе. Наверное, почти так же хорошо, как и жить, вместе.
Мне даже кажется, что гг говорил это не какой-то определённой женщине, а — музе своей. Буквально и метафизически — музе.
Может это она нечаянно поцеловала его ночью, представ — бабочкой?
Или это он со своей душой целовался?
Может вся тайна наших с тобой отношений, о смуглый ангел, в том.. что ты моя душа? И ты отлетела от меня.. как после смерти, душа отлетает от тела. Я не живу без тебя..

Страшно это, когда человек целует свою душу. Значит — жизнь на исходе.
Белый лист бумаги, словно пустыня одиночества. Перо в руке.. словно надломленная шпага рыцаря. Раненого. Он из последних сил опирается на белоснежную тишину листа, словно на мягкий снег. Он на вершине..
Кто он в этот миг? Идиот? Поэт? Влюблённый с разбитым сердцем? Дон Кихот?
Или… каждый из нас?
Просто одним везёт, и рядом в нужный момент оказывается или жизнь или друг или любимый, а есть те.. у кого ничего не осталось. Ни себя, ни жизни.
Как там в Чёрном человеке Есенина?


...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И разбитое зеркало...