Зеленые холмы Африки. Иметь и не иметь. Праздник, который всегда с тобой

Дуже красива мова, окреме дякую за переклад!

Ці коротенькі оповідання приємно смакувати, згадувати з часом та знову повертатися до них.

Незважаючи на те, що автор пишепросто та правдиво, оповідання містять красиві літературно-вишукані оберти, наприклад

Смачні життеві оберти

Багато дуже розумних думок, розсипаних на сторінках книги, а також дуже тонкого гумору – звернуть увагу, як автор кепкує з Гертруди Стайн або з францізських продавчинь книжок, із знайомих та приятелів, особливо нав'язливих, або з себе (повсякчас) та своєї дружини:)

Взаємовідносини с Ерзою Паундом та особливо зі Скоттом Фіцджеральдом - то взагалі окремі цікаві, дотепні та приправленні гумором історії.

Дуже сподобалися начебто будені описи автора про своє життя: як він сором'язливо зайшов до книгарні, як він прогулюється для ясності думок, як бере вино та спостерігає за живою рікою та багато чого іншого.

Навіть розмірковування над порами року тут вражає своєю образністю та філософським підтексом:

І наступне оповідання починається так:

В книзі автор вдається до такого прийому як спогади посередь опису актуальних подій. От він з дружиною йде нічним Парижем, милуючись його красотами і раптом вони удвох згадують свої минулі подорожі та емоції. Це дуже цікаво, смачно та КРАСИВО. Але при цьому

Дуже цікаво спостерігати за тим, як автор працює, вірніше, - знаходить сили працювати, навідь коли нема натхнення і коли його твори (рукописи, копії) вкрадено і потрібно писати довгий роман, щоб мати змогу харчуватись регулярно.

А як же він просто і, при цьому, максимально чесно описує зустріч з інвалідами! Там відсутні зайві сентименти, але тебе проймає !

Тема життя і смерті, їх близькості, є наріжною в багатьох оповідання, але особливо, при цьому без зайвих сентиментів, висвітлена в «Чоловік із печаттю смерті»

А от в іншому оповіданні, як він гнав машину разом зі Скоттом Фіцджеральдом і коли авторові довелося «доглядати» за нібито хворим Скоттом, ця тема обигрується у більш веселих, навіть кумедних тонах. От такий різноплановий письменник та такі різнопланові оповідання.

До речі, про відносини з автором «Великого Гетсбі» у «Святі...» дуже багато і детально, особливо про його трагічні відносини з підлою та божевільною Зельдою, яка, власне, і звела Фіцджеральда в могилу.

І знов таки, попри доволі серьозні, навіть трагічні описити, всі оповідання просякнуті якимось світлом. І це світло не тільки високих почуттів (яких там багато), а і звичайних побутових радостей, яких ми зараз, у наш час, часто не помічаємо. Крім цього, там присутня якась дивна, як на мене, легкість життя. Уявіть собі: у пари народилося немовля, грошей немає, в Парижі холодно, а вони їдуть на Альпійський курорт і дуже добре проводять там час, насолоджуючись життям, навіть попри лавини і загибель людей. І автор так легко, але так чесно то все описує.

Власне, саме заради такої чесності і варто читати цю книгу.

Когда-то мне очень понравился "Старик и море" и не понравились другие произведения писателя, что были в сборнике. Кроме отрывка из "Праздника". Там был манящий эпизод про книжный магазин "Шекспир и компания" и книги, какие молодой Хемингуэй выбирал для чтения. Казалось, что весь "Праздник" будет о книгах, творчестве, Париже, интересных людях и наблюдениях писателя, его манере работать над своими книгами.

Но нет. Ожидание радовало больше, чем книга. Впервые появилось ощущение недоумения, за что же так был вознесён великий Хэм, ведь на деле он неприятный тип и плохо пишущий писатель, охаявший всех тех своих коллег по перу, кого ему посчастливилось встретить. А в целом книга была про еду, выпивку, скачки, немного плохого про других там, немного плохого про других сям, и на этом фоне Хэм на белом коне. Он был беден, поэтому всё время пил вино, ел устриц, обсуждал и осуждал других, писал нечто гениальное, расписывая свой метод удаления лишнего из текста и оставляя множество повторов ни о чём и всего того, без чего книга не потеряла бы. Добил и оставил осадок рассказ о Скотте Фицджеральде. Каким бы ни был человек, именно Хемингуэй выглядит мерзко.

Из хорошего. Интересно было, что именно и как читали писатели начала 20 века. На этом интересе я продержалась всю книгу. Больше всего мне понравилось предисловие с объяснением самой идеи праздника, который всегда с тобой- идея путешествий и воспоминаний о лучшем, которые всегда с тобой. Но неужели у Хемингуэя лучшее- это то, о чём он так старался писать и что в итоге не хочется перечитывать? Ибо разочарование и в человеке и в писателе. Будто читала набор сплетен вперемешку с небольшим намёком порассуждать о книгах, только ну их- лучше выпить и поесть.

А начиналось всё с замечательной мысли: "Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж – это праздник, который всегда с тобой".
Из письма Эрнеста Хемингуэя другу (1950 г.)

Заявленная тема осталась для меня нераскрытой.

Какая же уютная книга! Пусть у автора это не самое обеспеченное время, зато счастливое. Дома любящая семья, вокруг интересные люди и красивые места, а будущее обещает много радостного.

Роман не был закончен автором, поэтому разделен на условную "официальную часть" и "не вошедшее". Главы между собой почти не связаны, хотя некоторые и пересекаются героями. И да, не включенное в текст (по последней правке) имеет немного другое настроение, чуть более меланхоличное (словно зарядили первые дожди осени). Без них история звучит чуть радостнее, не столько дневниками парижского времени, сколько красивыми снимками того времени, хранилищами светлых моментов. Хотя идеальной не назовешь в любом составе, ведь неприятные и странные события тоже бывали.

"Праздник, который всегда с тобой" влюбляет в Париж 1920-х, его атмосферу безденежья и огромных состояний, а главное - в невероятное стечение гениальности в одном городе. Особенная эпоха, близкое к которой вряд ли повторится в ближайшее столетие.

Это воспоминания Эрнеста Хемингуэя о жизни в Париже в 20-е годы. Книга состоит из небольших очерков, среди которых есть истории о Гертруде Стайн, Эзре Паул, Френсисе Скотте Фитцджеральде и других известных людях того времени. А есть просто рассказы о том, как Хемингуэй и его жена жили, работали, отдыхали и любили в Париже.

После того, как я послушала аудиокнигу, мне захотелось ее прочитать. Открыть, пошуршать страницами, вдохнуть запах типографской краски и нырнуть в этот Париж, оставляя на полях карандашные заметки.
Я бы никогда не подумала, что это произведение Хемингуэй писал уже в конце своей жизни. Читая эту книгу невозможно поверить, что автор стоит в шаге от самоубийства. Ведь «Праздник, который всегда с тобой» это книга о счастливом человеке. Бедном, но счастливом. А счастье очень заразительно. И теперь мне хочется в Париж, чтобы этот праздник был всегда и со мной.

Чего я ждала от этой книги, так это того атмосферного Парижа 20-х, который заряжал творческой энергией всех попавших туда людей. Ждала солнце, вино, вкусную еду, красивых женщин и конечно праздник. Но получила я суховатые описания Хемингуэйем своих серых будней и великое множество людей, которые описаны с самых плохих сторон своего характера. И про еду будет совсем мало, зато подробно опишут какими напитками богема заливала шары.
Те главы, где автор описывает, как он забросил журналистику и был вечно голодным молодым писателем, в некоторые моменты трогают душу, и ты чувствуешь близость к автору, который так без прикрас описывает свою бедную юность.
Но постепенно в повествовании появляется все больше и больше богемы из "потерянного поколения", и то ли эти люди сами были неприятными, либо автор так их описывает, что создается впечатление, что все они сборище себялюбцев с дурным характером (кроме Эзры Паунда и Сильвии Бич).
Только рассказ про его семью и зиму в Австрии мне по-настоящему понравился, там тусовка задвинута на задний план, а на передний выходит его любовь к жене, природа и радость уединенной жизни в горах.
Вердикт Хемингуэю ставить по этой книге не буду, но возвращаться к ней и Парижу 20-х точно не захочу.

«Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж - это праздник, который всегда с тобой»
.
Книга, с которой началось моё знакомство с Хемингуэем, и хоть это не полноценное художественное произведение, а лишь описание моментов жизни самого писателя, мне всё же понравилось. Автор замечательно пишет, простыми и точными фразами, но при этом не лишёнными художественного окраса.
.
Автор пишет о себе, о Париже, и о лучших годах своей жизни… Он буквально погружает читателя в описываемую эпоху и заставляет пережить те счастливые моменты давно ушедшего прошлого вместе с ним. С Хэмом вы побываете в Париже, посидите в уютных кафе, идеально подходящих для писательства, с ветерком спуститесь с горной вершины на лыжах по пушистому белому снегу и даже лично познакомитесь с Фицджеральдом.
.
У автора была насыщенная и интересная жизнь, и он с удовольствием делится ей со своими читателями! Читая произведение, я прониклась к Хемингуэю симпатией и очень захотела познакомиться с его творчеством поближе. Я думаю, что многим данный автор придётся по вкусу, поэтому очень рекомендую с ним познакомиться, если вы ещё этого не сделали.
.
Оценка: 4 из 5

Собирая своих, находящихся в рассеяньи, детей, перетягиваю свой отзыв с Букмикс (он и тут где-то висит на удалённом аккаунте; о-о-о)

Итак, одно время Эрнест Хемингуэй жил с женой (которой из?) в Париже. Там он занимался ровно тем же, чем занимался всю свою жизнь: много и с удовольствием пил, слонялся по "городам и весям", интересовался определёнными видами спорта, вёл пустые разговоры с коллегами-литераторами и прочим людом, читал книги, и много, много писал - и всё это показалось ему настолько значимым, что он решил облагодетельствовать нас рассказом о тех днях, хотя чуть менее тридцати лет назад он уже огорошил мир сочинением подобного рода, а именно - романом "Зелёные холмы Африки". Идентичные по духу, эти два сочинения отличаются друг от друга литературной составляющей, ибо "Праздник" оказывается едва ли не единственным сочинением господина Хемингуэя, которое можно читать без рвотных позывов. Впрочем, Хемингуэй никогда и не был интересен своей литературной составляющей, которая всегда находилась у него на уровне пола. Был один случай: я решил освежить своё не-знание английского, решив для этих целей почитать в оригинале "Грозовой перевал" (прекрасное, должен сказать, занятие), а чуть позже открыл сборник Хемингуэя "Men Without Women". Не знаю, почему я не рассмеялся вслух, но в душе я ликовал, охваченный бурным весельем от этого разительного контраста, ибо в сравнение с сочинением госпожи Бронте сочинение господина Хемингуэя казалось, в лучшем случае, сочинением третьеклассника, пишущего о том, как он провёл лето. О литературной сотавляющей книг Хемингуэя нужно сказать ещё пару слов, ведь хотя я и выделил слог "Праздника", - действительно обладающий претензией на некоторую приятность, - среди других сочинений Хемингуэя, но всё же нужно понять, что он не выше сочинения любого талантливого писателя. На эту тему можно привести интересное замечание, что русская литература непроизвольно унизила Хемингуэя в его стараниях писать просто, лаконично, глубоко и метко, то есть в освоении такого метода письма, которому он, по его собственным словам, учился всю жизнь. Я намекаю на дневниковую прозу Марины Цветаевой, относящую приблизительно к 20-м годам прошлого века соответственно. Оказалось, что умелое сочетание односложных предложений вроде: "Иду. Курю. Стреляют.", - которые неожиданно лопаются подобно древесным почкам, прорываясь привычными "полновесными" предложениями, с этими самыми "полновесными", но порой столь же краткими, эскизными, да вкупе с намётаным глазом могут иметь не только большую смысловую нагрузку, но и обладать большей литературной ценностью с чисто технической стороны ("Говорящий - мастеровой, чёрный, глаза, как угли, чернобородый, что-то от ласкового Пугачёва. Жутковат и приятен. Беседуем. Жалуется на сыновей...").

Возвращаясь к теме "Праздника", идейное наполнение которого, как мне кажется, я уже исчерпывающе описал в самом начале этого скромного отзыва, не могу не затронуть тему искренности написанного. Понимаете, в советское время истерия по Хемингуэю диктовала вполне одностороннее к нему отношение. У меня, например, есть издание его сочинений года, если не ошибаюсь, 80-го. Там в предисловии автор (если не ошибаюсь, женщина), не выдержав, переходит, что не обычно для советских предисловий, на заглавные буквы, по ней: Хемингуэй является примером НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНЫ. Так же я брал в библиотеке книгу о Хемингуэе 60-х годов - ещё более розовую, востоженную, согласно которой чуть ли не единственным недостатком Хемингуэя было то, что он не встал на путь революционного марксизма, хотя и часто одобрителльно отзывался о революции (сравните с мнением Джойса) и отсутствие в раннем творчестве неких социальных обобщений, в остальном - благороднейшая душа. Была там и глава о "Празднике". Кроме нежных вздохов из неё можно было вынести, что возвышенный дух Хемингуэя, влившись в среду буржуазных эстетов, быстро раскусил их, преодолел соблазн слиться с ними и развенчал всех этих прожигателей жизни в своем творчестве (высказалась(?) автор книги и о Хаксли, который выразил мнение о Хемингуэе приблизительно следующими словами: возникает чувство, что Хемингуэй в своём творчестве стремится показаться большим тупицей, чем есть на самом деле. Хемингуэй, конечно, в ответ "развенчал" Хаксли, иронизируя над ним в каком-то ответном сочинении. Не знаю, буду ли я писать отзыв на эту книгу, ибо не успел дочитать около 80-ти страниц, да и в первой её главе, по старости лет, отсутствовали многие страницы, поэтому размышление о Хаксли вставлю в виде дополнения в конце). Возвращаясь, спрашиваю: а было ли это развенчание? Видите ли, ощущение самодовольства в текстах Хемингуэя - дело привычное, "Праздник" же в этом смысле содержит какую-то раздробленность: дикое самодовольство и догматический тон мешаются с робостью, тихостью (чего стоят высказывания типа: Я увидел тебя красотка. Теперь ты принадлежишь мне, и Париж принадлежит мне (and now the whole world is my personal b*h), я принадлежу этому блокноту). Это хорошо видно на примере Гертруды Стайн, рассказ о которой есть как в "Празднике", так и в "Холмах". Заранее извиняюсь, но я сейчас приведу большой отрывок из Хемингуевской биографии за авторством Чертанова, ибо он важен для понимания моей мысли, а вы, если есть желание, сравните его с эпизодом из "Праздника", ведь в нём, за тишайшими жестами и словами часто проскальзывает затаённое недовольство, равно как и чувство собственного превосходства:

Другой конфликт, заочный, случился летом — осенью 1933 года с Гертрудой Стайн, опубликовавшей «Автобиографию Элис Б. Токлас»: "Хемингуэй завистлив, злобен, корыстен, не выносит соперников, сноб, карьерист..." Хемингуэй в интервью Арнольду Гингричу высказался о Стайн умеренно, признав, что научился у нее и Паунда «некоторым элементам технического мастерства», но спустя год в книге «Зеленые холмы Африки» охарактеризовал ее творчество как «книжонки мерзкой бабы, которой ты помог напечататься, а она в благодарность тебя же сопляком обзывает». «Досадно, что она весь свой талант разменяла на злобу, пустую болтовню и саморекламу. И знаешь, что забавно, — ей никогда не удавались диалоги. Получалось просто ужасно. Она научилась у меня и использовала это в своей книжке. Раньше она так не писала. С тех пор она уже не могла мне простить, что научилась этому у меня, и боялась, как бы читатели не сообразили, что к чему, вот и напустилась на меня». (Это был смягченный вариант — сперва он просто назвал Гертруду сукой («суки» и «п**и» были все, кто его ругал) — но Перкинс уговорил фрагмент переделать.) В 1958-м Хемингуэй сформулирует эту мысль интеллигентнее: Гертруда «написала довольно длинно и довольно неточно о своем влиянии на мою работу. Ей это было необходимо сделать после того, как она научилась писать диалог по книге, названной „И восходит солнце“. Я к ней очень хорошо относился и считал, что это прекрасно, раз она научилась писать диалог».

Или возьмём Фицджеральда (мне не очень нравятся его темы, но, в отличие от Хемингуэя, его писательский талант несомненен). Книга 66-го года описывает их как двух преданнейших друзей, и в "Празднике" Хемингуэй всё так же пристрасно рассуждает о покойном Фицджеральде, мол, скорбит сердцем о попусту растраченном таланте друга. Но вот читаешь биографию Фицджеральда за авторством Ливерганта, и просто поражаешься, как отвратительно пользовался Хемингуэй Фицджеральдом, да и вообще, что это была за дружба. Да это прямо видно из "Праздника" - это же просто унижение чести и достоинства (впрочем, из уже упоминаемой биографии видно, что такое было и при жизни Ф., которому раз пришлось просить Х. убрать из текста отрывок о нём).

Закончим на теме литературы. Хемингуэй в отношении искусства - догматик, совершенно не признающий иного подхода к творческому процессу, если последний отличен от его канонов, чем и напоминает Максима Горького. Рассуждения о Достоевском в "Празднике" и Толстом в "Холмах" смешны именно своим менторским тоном. Создаётся впечатление, что два малоизвестных писателя из дремучей России принесли великому авторитету Хемингуэю на одобрение свои рукописи, и последний, скрепя сердце, дал добро. Достоевский, согласно Х., пишет плохо, а воздействие оказывает сильное. Я же думаю, что худое дерево ни с того ни с сего хорошего плода не приносит, а если принесло, значит оно не было таким худым, как о нём думали. Стиль Достоевского необычен, но он прекрасен, он такой, как нужно, чтобы не только не мешать силе воздействия, а, напротив, усиливать её. В каком-то смысле Достоевский напоминает Скрябина, сломавшего привычные каноны, но оставшегося в сфере привычного искусства, в то время как всякие модернисты оказываются ближе к Стравинскому, ибо ушли дальше по влажному пути низвержения канонов. О Толстом особенно забавно, ибо Х. понёс околесицу о том, как благотворен для писателя военный опыт (Хотелось сказать: ой, господин военный корреспондент, успокойтесь), сейчас же те, кто пороху не нюхал, пишут, мол, какие-то левые фантазии (надеюсь сейчас, когда у нас есть военные стихи Владимира Семёновича Высоцкого, такие идейки никого не вдохновят). Ну да, кому ж судить о таких материях, как не господину Хэ?

P.S.

Обещанный отрывок о Хеме, подтрунивающем над Хаксли:

Должен сказать, что Хемингуэй, подтрунивающий над Хаксли — это сильно. Весьма сильно. Как если бы Буковски подтрунивал над Борхесом, - причём, по мнению народных масс, если бы подобное и в самом деле имело место быть, ему это удалось. И не столько попытки Хемингуэя иронизировать над стариной Олдосом, сколь то, что автор книги, - некая (?) Зильма Маянц, - топит за Хемингуэя и топит Хаксли (для Олдоса у неё уже был портрет: «Можно любить свою работу писателя, презирать «ценности» буржуазной цивилизации (условно-мифических ананасов с рябчиками?), но в то же время снобистски презирать и всех тех, кто не принадлежит к элите «высоколобых» - аристократов духа, равнодушных к граду и миру к миру и людям. Таков Олдос Хаксли.» Рядом с портретом Хаксли, - достойное соседство! - схожие зарисовки Киплинга и Кафки, показывающие их писательскую «ограниченность» - у всех изъян! Но не всё так мрачно, - по мнению автора книги, - ибо, по её же мнению, «им всем и многим другим противостоит Хемингуэй с его здоровым гуманизмом и демократизмом». Всё, дамы и господа, я вынужден вас поздравить — Хемингуэй спас мировую культуру, вытянул, так сказать, из клоаки всех этих гадких утят типа Кафки и Киплинга и иже с ними. К сожалению, следующие страницы были вырваны, поэтому конец этого замечательного фарса (скорей-карету-мне-карету) остался от меня скрытым.), ну так вот, то, что старушка Зильма на стороне Хемингуэя против сноба Хаксли, видится мне всё тем же привычным самоупоенным весёленьким бунтом низов (да, я не верю в народ — я читал Шаламова), бессознательной попыткой обосновать свой кусок пирога, утвердить себя в этом прекрасном и яростном мире, создать себе твёрдую почву, уверившись, что те, кто наверху — зажравшиеся глупцы, а мы, хотя и в нестираных подштанниках (уже упоминавшийся товарищ Буковски даёт нам интересный пример тех, кто возлюбил свою вонь: когда какая-то барышня брала у него интервью, и что-то у них не заладилось, так он поднял свои ножки, задрыгал ими на неё, завизжал — старый сморщенный бутус— всё это было бы так мерзко, если бы не было так смешно), летаем несоизмеримо выше их, и пускай они думают, что они и есть истинные патриции, а мы всего лишь жалкие плебеи, - мы будем смеяться над ними, ибо мы-то знаем… Кстати, вы знали - «богатые — скучный народ». Так говорил Хемингуэй. И так названа отдельная глава книги. Прости нас, Джон Голсуорси.

Как-то не вяжется у меня известный образ Хемингуэя с бородой и в свитере с этой книгой. Здесь он совсем еще другой, молодой, увлеченный, я бы даже сказала правильный, любящий и ценящий свою семью - первую жену Хэдли и сына Бамби. Я была очень удивлена, когда узнала, что у него было 4 жены, уж очень безоблачные отношения описаны в этой книге, хотя в конце мы и узнаем о разводе и о том, что Хэдли обрела счастье с другим. Она звала Эрнеста так нежно - Тэти... Также очень интересно было узнать о Скотте Фицджеральде, тоже совсем по другому его представляла, здесь ему посвящено довольно значительная часть, его странностям, характеру, личной жизни. И, конечно, Париж, кафе, жизнь писателей, встречи друг с другом и уединение за работой с чашкой кофе. Захотелось узнать больше о жизни Хемингуэя, ведь этой книгой он приоткрыл в ней только маленький кусочек.