Виктор Пелевин. Собрание сочинений в 3 - х томах. Том 3. Generation `П`. Рассказы

В последнее время в любом пьяном бреду любят находить какое-то художественное видение, мистику, символы. Вот этот аспект современного искусства меня порядком раздражает: наркоманская нелогичность в литературе, аляповатые, понятные одному режиссеру представления на сценах театров, беспорядочные цветные пятна на холстах в картинных галереях. Вот и тут – эдакая революция под препаратами, с перерывами на сумасшедший дом. Хотя кое-где автора отпускает, градус бреда снижается и читать становится даже интересно.
И, кроме того, тексту не верю, не трогает – так отрешенно не мог бы воспринимать происходящее сам герой. Так спокойно вести рассказ, отвлекаясь только на художественные и псевдохудожественные описания и ассоциации, не замечая бытовых проблем, можно из уютного кресла в безопасности и сытости. Ну или если ты не живой человек, а призрак какой-нибудь, которому абсолютно плевать и на свою дальнейшую судьбу, и на весь материальный мир вокруг. Хотя, честно говоря, не знаю, насколько наркотическое опьянение прибавляет наглости и безразличия к себе и всему окружающему – может быть, все так и задумано, в конце концов, на страницах этой книги Петр почти постоянно пребывает в состоянии измененного сознания.
А так – да, Пелевин, и да, местами довольно интересные сравнения и приятный язык повествования. Не могу сказать, что на 100% бестолково, некоторое удовольствие все же получила.

Это было моё первое знакомство с творчеством Виктора Олеговича. Сначало оно проходило хорошо, но потом начался такой дикий загон, что мои шизики закатились за ролики, и больше уже от туда не выехали.
Я читал книгу три месяца (потягивая её за уши), а по окончанию ни фига не понял. Потом правда некоторые моменты перечитывал, и лишь года через три понимание начало складываться. Хорошая книга, остроумная, ироничная. Злобненькая такая. Актуальная. Как мне показалось - про современность, через метафору девяностых и наркотического угара. Весёлая такая. Но очень уж "завёрнутая". Мозги сносит напрочь, и где их потом искать скажите на милость? До сих пор не всё собрал...
Хорошо, что потом я ознакомился с другими произведениями автора, и понял, что он не всегда такой Пи.

П.С: фильм снятый по мотивам романа понравился.

Виктор Пелевин – автор, к которому сложно быть равнодушным. Его либо боготворят как философа-провидца медийного века, либо списывают в категорию непонятых авторов “попсово-эзотерической шизы для умников”. В случае с Generation П я скорее на стороне первых: роман не только с ходу втягивает в гротескный, тревожный и до боли узнаваемый мир России 90-х, но и дает одним глазком взглянуть в не менее “позитивное” будущее.

Роман начинается в ларьке-“батискафе”, на развалинах советской империи, где бывший студент-литературовед Вавилен Татарский торгует сигаретами и пытается понять, как жить дальше. Волей случая ответ он находит не в поэзии, а в копирайтинге: начинает сочинять рекламные слоганы для западных брендов, адаптируя их к “русской ментальности”. Так начинается его путь вверх – не только по карьерной лестнице, но и на зиккурат эпохи потребления, финалом которого станет ритуальный брак с богиней Иштар, воплощением потребительского экстаза.

Generation П интересен тем, как Пелевин связывает древнюю мифологию с новой мифологией брендов. Тут, на мой взгляд, выбор шумеро-аккадского пантеона не случаен. В Месопотамии боги не были абстрактными концептами, как в греческой традиции, и не трансцендентными сущностями, как в авраамических религиях. Они были полноценными аватарами – по сути, брендами городов-государств.

Статуи “живых” богов-аватаров носили по улицам, кормили, одевали, купали, развлекали (например, возили посмотреть на сражения армий). Им выстраивали зиккураты – ступенчатые храмы, где жрецы поднимались как можно ближе к небу: выше – значит ближе к влиянию, власти, видимости (узнаваемости). Боги были лицами своих городов, защищали их статус, но и требовали символические подношения за производимый “эффект присутствия” – примерно так, как сегодня работают бренды в цифровом пространстве, взимая с нас не только деньги, но и внимание, и время.

Пелевин считывает это сходство – и отражает его: боги тогдашнего – бренды настоящего, а бренды настоящего – новые боги. Иштар, с которой Вавилен “сливается” в финале, – не только метафора материального желания, а буквально богиня, созданная в процессе “медиа-ритуала”, оживленный рекламный симулякр власти золота, которому приносят в жертву свое “я”.

Брачный союз Татарского с Иштар есть окончательное растворение в логике массового потребления. Вавилен, пройдя путь от поэта-лирика до копирайтера-циника, становится главным жрецом, обслуживающим oranus-культ Иштар, в эпоху, когда медиареальность заполнила собой пустоту смыслов. Он сам превращается в аватар: симулякр, который “манифестирует” потребительскую сущность богини через цифровой образ. Важно здесь и то, как выстроен ритуал превращения: есть богиня, жрец-посредник (Фарсук Сейфуль-Фарсейкин), жертвоприношение (Азадовский), сакральная инициация (считывание диджитал образа). Только теперь всё это – не в святая святых зиккурата, а внутри храма рекламной машины, обслуживающей новые смыслы и потребление.

Так Пелевин проводит тонкую линию от древних зиккуратов к современным офисам рекламных агентств, от священного к медийному. Современные корпорации так же “манифестируют” свой бренд – создают храмы (флагманские магазины, шоурумы), возносят свои месседжи до небес и заставляют миллионы поклоняться “значку”, покупая, лайкая, репостя, комментируя и т.д. и т.п.

А ведь это только один пласт романа.

Можно поговорить и о том, как показана постсоветская Россия 90-х, о том, как в страну проникала западная культура и капитализм, о преступности и “новых русских”, о политике как спектакле (кто помнит передачу “Куклы”?), о повальном увлечении эзотерикой и теориями заговора, о том, как роман отразил дух времени – десятилетия, в котором идеи советского Вавилона умерли, а зиккураты нового Вавилона власти рекламы и денег только начали строиться.

Пелевин мастерски связывает воедино эти разные пласты. Реклама и миф, Восток и Запад, советское и капиталистическое – всё переплетено, отражая гибридность самой постсоветской культуры. Это придает роману глубину и многозначность: каждый образ несёт сатирический заряд и одновременно отсылает к чему-то большему, выходящему за пределы конкретной истории.

Конечно, временами роман ощущается избыточным и переполненным сарказмом: некоторые грибно-ЛСДшные трипы затянуты, какие-то шутки (уже) кажутся плоскими, да и сами идеи частенько повторяются. Но общее впечатление от романа остаётся сильным и свежим. Видно, что текст не был придирчиво обработан редакторами, что добавляет аутентичности.

Generation П – роман, который одновременно описывает 90-е, критикует медиареальность и выводит религию потребления на уровень религии классической, в то же время заставляя читателя задуматься о природе информации и смыслов как таковых.

Саркастический, гротескный, стилистически смелый. Очень качественный роман с нотками философии и черного юмора, с подлинной тоской поколения, которое улыбалось солнцу, а выбрало Pepsi.

4/5.

Роман обязателен для перечитывания.

Представьте, что вы пьёте чай с сахаром, но вместо сладости ощущаете вкус метафизической пыли. Вы пытаетесь понять, откуда ветер дует, но это ваше собственное дыхание.После прочтения вы будете задумчиво гладить кота, раздумывая, не он ли написал эту книгу.

Очень интересный опыт (аудиокнига в озвучке Михаила Черняка): голос Лосяша и Пескаря Ивановича из Лунтика, который ты фоном слышал во время просмотра мультфильмов уже твоими выросшими детьми - теперь рассказывает анекдоты, матерится, филосовствует о вечном и описывает галлюцинации искусственного происхождения.

"- А голова твоя где?

- На плечах.

- А плечи где?

- В комнате.

- А где комната?

- В доме.

- А дом?

- В России.

- А Россия где?

- В беде, Василий Иванович."

Автор: Виктор Пелевин
Чапаев и Пустота
18+
Поэт Пётр Пустота убивает старого друга и неожиданно попадает в отряд Чапаева в 1919 году.
Немного спустя мы вдруг узнаем, что всё, что случилось до этого - иллюзия, бред сумасшедшего. Пётр находится в психбольнице, где странный психиатр Тимур Тимурович ставит над ним и его соседями по палате эксперимент. В 90-е годы прошлого века.
Всё бы ничего, только сам Пётр, как и положено шизофренику, не знает, которая из "реальностей" - настоящая. И читатель вместе с ним погружается в зыбучие пески этой вселенной. Где мир похож на бесконечный зеркальный коридор, и с каждым шагом ты всё больше и больше удаляешься от реальности.
И весь мир кажется психбольницей, и никто тебя не спасёт. Где эта Внутренняя Монголия, откуда приходит помощь?
Вокруг одна пустота. В которой только и есть смысл, и освобождение, и к которой, по Пелевину, надо стремиться.
Что первично - материя или сознание?
Так ли важно, что ты делаешь, если всё это нереально? И "каждый из нас видит в жизни только отражение своего собственного духа".
Кто-то стремится к прекрасному, другие - к "вечному кайфу".
Книга - одно из самых странных литературных произведений, которые я читала. Философский роман, попытка автора переосмыслить идеи философов, мировые религии. В некоторых главах у меня было впечатление, что автор пишет под какими-то веществами. Настолько ярко он описывал впечатления от их приёма.
Резануло по сердцу сравнение милости Божьей с "вечным кайфом".
Книга оставила двоякое впечатление.
С одной стороны, это выдающееся произведение. С другой - попытка автора свести всё многообразие жизни к " пустоте " и "кайфу" пугает.

Пожалуй, ни один современный писатель не привлекает к себе столько внимания, как Пелевин. Он, несомненно, талантлив, он спорен, он неоднозначен и сложен, но его книги привлекают своей зашифрованной загадочностью и философизмом.
В 1996 году в журнале «Знамя» был опубликован роман Пелевина «Чапаев и Пустота», в котором автор приходит к дзену. Вынесенная в заголовок пустота — одна из главных категорий дзен-буддизма. Но это пустота не отрицательная, пустота отсутствия, а положительная — та, к которой нужно стремиться. Она проникнет и в следующие романы Пелевина.
Но давайте попробуем приземлённо ,,разложить по полочкам" те идеи, лежащие лишь на вершине, что связывают воедино это очень сложное для восприятия повествование.

• Первая уже акцентируется в авторском вступлении и нацелена на ум читателя. Пожалуй, излишне напоминать об индивидуальном восприятии любого текста, любого образа, а уж фантасмагоричное переплетение буйства фантазии и совершенно пространного временного понятия может поставить в тупик даже самого искушённого книгомана. Потому и приготовиться сразу же надо к сложнейшему духовному погружению.
• Суммарный сгусток идей и мыслей, подчас непонятным образом видоизменённых в процессе течения ( да, именно течения, а не повествования) наталкивает впоследствии на мысль о возвращении к книге. И, как мне кажется, это можно делать даже фрагментарно, взяв наугад любую из страниц.
• Сюжет. Ну, скажите, куда же без него! Ан, нет! Не найдёте вы его! Можете даже с лупой искать. А то течение, что присутствует, скорее, можно соотнести с движением внутреннего сознания, во многом непонятного и завуалированного.
• Удивительное свойство книги постепенно притуплять внимание и настраивать на беглость чтения, которое здесь совершенно неприемлемо. Сложность конструкций, возведённых из образов, мыслей, подсознания и слов, не может не утомить и заставить стремиться охватить лишь общую канву, а это и есть главная ошибка. Каждую фразу, каждый абзац можно, да и нужно, перечитывать и находить в них иные, спрятанные внутри, смысловые акценты.
• Бесполезность рекомендации. Да, это именно так. Мы ведь привыкаем следовать чужому мнению, привыкаем соотносить своё с высказанным иным человеком. но здесь это не работает. Здесь это крайне вредно. Только сам человек может составить личное мнение об этой удивительной книге, не опираясь ни на что, кроме своего разума. А потому и МОЯ ДАННАЯ РЕЦЕНЗИЯ БЕССМЫСЛЕННА! Зачем я её написал? Наверное, смутно понимая потребность найти свой ответ на один из трудноразрешимых вопросов нашего каждодневного бытия, который Пелевин очень прямо сформулировал: ,, По своей природе российский человек не склонен к метафизическому поиску и довольствуется тем замешанным на алкоголизме безбожием, которое, если честно сказать, и есть наша главная духовная традиция".

Один мой друг прокомментировал роман следующим образом: "Эта книга произвела на меня большое впечатление". Этой фразой, в общем-то, можно описать все творчество Пелевина, вот только про "Поколение П" хочется рассказать поподробней.

Кто такие люди Поколения П? Пелевин называет так россиян периода перестройки, которые сделали выбор в пользу пепси-колы, и встретивших зрелость в 90х. Это время было пропитано интригами, криминальными разборками. Да даже чья-то смерть воспринималась либо с облегчением, либо как предупреждение. Но главное, чем отличились 90е - реклама.

Для тех, кто не знал - "пропаганда" с португальского языка переводится как "реклама", и, по сути своей, эти слова абсолютно эквивалентны. В рекламе пропагандируется "успешная" жизнь, диктуется мода, она является своего рода эталоном, своим видом говоря "если ты используешь наш продукт, то ты выглядишь как этот успешный парень с плаката".

Пелевин возвел эту идею в абсолют и развил её в понятиях орального и анального вау-фактора. Первый заключается в том, что человек, видя эту идеализированную картину, стремится к подобному образу жизни, начинает копить деньги, работать в поте лица и все для того, чтобы достичь второго фактора. Анальный вау-фактор является целью орального вау-фактора, и заключается в том, что человек бездумно начинает тратить свои деньги на образ: посещать дорогие заведения, покупать роскошные машины, надевать на себя сугубо брендированные вещи. То есть создаёт оболочку успешного человека, "как те вон, как они". Мне очень понравилась одна из цитат Пелевина:

Новые русские запомнились тем, что это были преимущественно бескультурные люди с деньгами, которые всем своим видом пытались показать, что смогли вырваться из грязи в князи. Сколько вы знаете людей, которые хвастаются брендированным телефоном, которые мечтают о дорогущем автомобиле, абсолютно не пригодном для условий нашей страны, которые мечтают жить или работать в Штатах, просто потому что это Штаты?

Реклама никуда не делась - нам говорят в какие города надо ездить, в каких местах отдыхать, как одеваться, как выглядеть, что есть, кого любить. Помню, как-то услышал весьма ироничное, по своей природе, описание Сейшельских островов: "Пляж прямо как в рекламе Баунти!"

Пелевин видел эту тенденцию еще в 90х, но сейчас она никуда не делась. Он не призывал с нею бороться, а констатировал её существование как факт, данность, средство для обогащения и контроля над людьми. Недаром он сравнивал Останкинскую телебашню с Вавилонской.

Я же могу сказать, что книга вызвала у меня настоящий восторг, я с удовольствием перечитывал некоторые фрагменты, получая неописуемое удовольствие. Для меня книга - уверенное 5/5, и её необходимо прочитать всем. Считайте это моей непроплаченной рекламой.

Живите своими жизнями, а не жизнями безликих болванчиков.

Прощайте.

«Культурное пространство, по Антонову, является Братской Могилой, где покоятся духовные мардонги идеологий, произведений и великих людей; присутствие живого в этой области оскорбительно и недопустимо»

Чуть не подавилась от смеха во время чтения. Кто эти люди, что ставили низкие оценки этому рассказу? Талантливо, хлестко, кратко, заставляет задуматься – как можно не восхититься?
Если в рассказе «Синий фонарь» советские подростки только задумываются как же принимают в мертвецы и не мертвецы ли они уже, то в этой пародии на научное эссе рассматривается некая секта некоего Антонова, последователи которой считают, что в каждом из нас с рождения живет мертвец и вся наша жизнь («первосмертие») и поступки лишь желание этого мертвеца создать себе мардонг получше и умереть («утрупнение»). Что же это за мардонг такой? В неких практиках это труп человека (святого или напротив совершившего много зла), который пожарили в масле, облепили слоями (я его слепила из того, что было) и построили некий постамент у дороги, где совершаются ему поклонения либо осквернение. В духовном же смысле (для сектантов Антонова) – это некий идол, остающийся от идей и образа человека – вспомните портреты и прилизанные биографии из кабинетов русской литературы. На тему русской литературы и поклонения ее мардонгам в рассказе много отсылок и шуток. Но шутки-шутками, а свой мардонг Пелевин, на мой взгляд, уже подготовил. Хотя было забавно читать и думать, а понимал ли он, что предсказывает и свою судьбу? Это я про то, что его сейчас упрекают в том, что он исписался, отошел от собственного стиля и прочее? То есть на лицо все попытки упрекнуть живого человека в том, что он не умер, а размышляет и меняется со временем?

Эта книга у меня одна из любимых, а их и десяти штук нет. Всё мне очень близко в ней, мысли, чувства, юмор. Особенно понравились безысходные ловушки разума и нашего общества, когда ты потасканный занимаешь своё место, как тебя смещают, одни вновь лезут обратно на него, другие не выдерживают этого и действительно начинает носится бык в душе в виде неосвобожденной энергии. Произведение держит качество на протяжении всей книги, держит в тонусе читателя, после уже сложно читать в другом стиле произведения.
Появилась мысль, что идея жизни Петра в двух мирах, пришла в голову при чтении Достоевского, когда Раскольников под давлением бед стал странно воспринимать своё окружение, потихоньку сходить с ума, бредить во снах и наяву, автор часто упоминает Достоевского и его произведения, так что вариант, по мне так герои схожи.
Очень мощная получилась глава с Сердюком, у меня часто тоже самое происходит, куда не прихожу везде становится хуже, если не становится, значит я чего-то не понял и скоро наступит полный крах. Вот и Сердюк давал клятву надеясь на светлое будущее

• Готов, - сказал он.
• Готовы ли вы будете, как настоящий мужчина, бросить эфемерный

• Готов, - сказал он. - Конечно. Цветок с обрыва - запросто.