И. Гончаров. Сочинения в четырех томах. Том 3

Сложный роман, в плане восприятия, большой обьем, многочисленные, детальные описания всего: персонажей, их жизнеустройства, характеров. Очень долго я его и читала, и слушала, очень помогло, что есть аудио формат, с хорошем чтецом; иначе даже не знаю, как долго бы читала. 

Один из Главных персонажей романа - Райский: Переменчивый , злопамятный , любит читать, фантазировать, обладает богатым воображением. С раннего детства полюбил искусство, но не может сконцентрироваться на чем то одном, не может выбрать, в чем именно развивать свой талант. Мечется от одного дела, к другому. В итоге, ни живопись, ни музыка, ни написание романа, не может захватить его с головой, т.к. у него не хватает главного достоинства, нужного для развития таланта и умения - терпения. Он хочет получить все и сразу, не прилагая усилий, не учась.

Зато бабушка, Татьяна Марковна, женщина, достойная уважения. Держит на себе все хозяйство, весь двор, и как может направляет по жизни внучек. Веру и Марфиньку. Во всем романе я симпатизировала только ей, Трушину, обладающему огромным талантом, быть просто Человеком! и Марфиньке, с ее детской непосредственностью, боязнью расстроить любимую бабушку. 

Марк Волохов - отвратительный персонаж, нигилист, его поступки, вызывают недоумение, и отторжение. 

В романе Гончаров поднимает тему конфликта старого и нового уклада жизни народа. К примеру: Бабушка, держит имение, дворовых людей, управляет по старинке, как привыкла и считает, что это правильно, да и люди привыкли так жить, и живется им хорошо. Райский же предлагает, заплатить и отпустить всех на свободу. Не видит себя во главе, не хочет быть ответственным за людей. 

Можно очень долго описывать героев, поступки, тут каждый достоин внимания. В целом, если забыть про обьем, мне понравился роман. Перечитывать его я уже не возьмусь, но рада, что благодаря марафону, все же с ним познакомилась.

Всё, я зарекаюсь сравнивать гениальные русские романы друг с другом. Каждый из них бесконечен. «Обрыв» - первый, мной прочитанный, антинигилистический роман без трупов, снимаю шляпу перед автором. Это высший пилотаж.

«Обрыв» - роман характеров и мировоззрений. Есть два мира – мир Татьяны Марковны и Марка Волохова. Тихую старушку Бережкову защита своего мира превращает в львицу, которая порвёт всех, но львёнка защитит. Очень впечатляют рассуждения автора: философские, психологические, лирические, нравственные – многие страницы романа посвящены им и не утомляют нисколько. Меня поразило то, что читая общие рассуждения автора о даре «быть человеком», листов эдак на 7, мне даже в голову не пришло: «аффтар, меньше букаф – абзац и баста» - настолько гармонично это вписано в текст романа, вживлено искусно.

Бабушка и Вера. Жизненный опыт, дело, традиция, мудрость, острый ум, трагедия. Читая пятую часть романа, рыдал. Трагедия Веры и трагедия бабушки и трагедия в трагедии. Гончаров очень современно и психологично изображает разрушение внутреннего мира двух женских персонажей, тонким стеком вырезывает скульптуру русской женщины, о, это последнее увлечение Райского…

Райский, Тушин, Волохов. Ну, Волохов – типичный нигилист, его страдания и трагедия Веры и Татьяны Марковны естественным образом из этого нигилизма вытекающие. Впечатлило как зримо Иван Александрович изобразил как душа Веры изблёвывает нигилизм из себя, как он ей инороден. Волохов – типичный для антинигилистической прозы нигилист, за исключением любви-страсти к Вере и потому отношение к нему было однородным от начала и до конца романа. А вот отношение к Райскому и Тушину менялось от эпизода к эпизоду и преобразилось абсолютно в развязке романа. Эдакий «артист», как Райский называл себя, обратился человеком чутким, жертвенным, заботливым, благородным, нравственным именно в силу артистичности натуры. «Медведь» Тушин – безупречный положительный герой в своей простоте и ненарочитости раскрывается как-то уж совсем непредсказуемо – ещё более положительно…

Поразил юмор Гончарова и утроения. Книга о Кунигунде выстрелила в романе три раза, это потрясает – первое появление книги о Кунигунде вызвало улыбку, второе – смех, третье – гомерический хохот. Вообще в романе поражают всякие тонкости. Например, бабушка говорит Вере:

И буквально выполняет своё обещание – сносит беседку. Я пищал от восторга: это же формальная логика, Шопенгауэр и Льюис Кэрролл, как же это круто! Или эпизод, когда уставшие и раздражённые персонажи рассказывают свои поразительные сны – страшные, трагичные, тревожные, нелепые. А потом бабушка рассказывает.

• А дальше?
• На снегу – щепка…
• И всё?
• И всё».

  У меня свело мышцы живота от смеха.

«Антинигилистическая проза» №6

Только совместное изучение радиоактивности
говорит об общности жизненных интересов (с)

Ужаснее книги в жизни не читала! Нет, конечно, приходилось мне и детективный ширпотреб в поездах мусолить, но это же мы не будем считать книгами, правда? Гончаров писал всё-таки литературу, а не чтиво, слова в предложения связывать умел, не буду отнимать у него несомненный писательский, стилистический талант. Но, тем не менее, из всех встреченных мною на жизненном пути книг в полном смысле этого слова «Обрыв» - самая гадкая, поскольку представляет собой непревзойдённый образчик мракобесия.
Не понравилось практически всё. Во вторую очередь обычная для Гончарова утрированность образов, которая от «Обыкновенной истории» до «Обрыва» только прогрессировала. Он берёт какую-то одну черту характера и доводит её до маразма, в результате получается не художественный образ, а функция. На мой взгляд, в романе реалистическом, несатирическом, описывающем объективную реальность, а не конструирующем идеальный вариант этой реальности, подобное недопустимо. Герои Гончарова водевильны. Марфенька и Викентьев получились не наивными детьми, а просто идиотами, Марина и Ульяна вышли не страстно-легкомысленными кокетками, а, простите, кошками в течке, Крицкая полностью потеряла связь с реальностью на почве кокетства, в умственной полноценности Леонтия, проносящего ложку мимо рта, тоже как-то сомневаешься, Беловодовой можно вешать на шею табличку «родовая и светская спесь 80 уровня». Да, я понимаю, Гончаров устами Райского сам говорит, что живые люди под пером писателя превращаются в типы. Всё верно, но сравните глубину и многогранность типов Толстого, Достоевского или Тургенева с одномерными абстракциями из «Обрыва». Это уже не типы, это маски комедии дель арте.
Можно возразить, что Вера-то хороша и многогранна, но именно Вера из героев лично для меня наиболее отвратительна. Во-первых, это типичный пример общей болезни всех писателей 19 века выводить в качестве главной героини свой идеал женщины, притом абсолютно фантастический идеал. Ну а как иначе? Мужчины – вот они, простые и понятные, друзья или враги, соседи, коллеги, существа, живущие активной полноценной и разнообразной жизнью. А женщины – непонятные зверушки, сидящие под строгим присмотром маменек и нянюшек по гостиным и девичьим, втиснутые в роль жён и матерей, живущие в искусственном, неполноценном мире, с которыми писатели встречались только в любви или в семье. Странно было бы ожидать в массе своей правдоподобных женских образов. Вот и получались одни одухотворённые красавицы. Но у Гончарова и идеал вышел какой-то малоприятный. Никаких нормальных милых живых человеческих слабостей в Вере нет: она не смеётся, а только дрожит подбородком, питается святым духом. Воплощённая страсть, и больше ничего. Да и в страсти своей Вера вызывает только антипатию. Она просто бесящаяся с жиру и от безделья эгоистичная истеричка: сначала посылает Райского открытым текстом, а при малейшей неудаче устраивает припадки и клянчит помощи. Куда девались сила и гордость, или то был только гонор? Как сказал учитель Райского по поводу портрета Беловодовой: «Ваша красавица в сущности урод». А читатели добры, они соболезнуют Вере: «ах, она ослабела в борьбе со страстью!», забывая при этом, что сами тоже переживали личные драмы, только им в это же самое время приходилось сдавать годовые отчёты на работе, делать ремонт в квартире или ухаживать за престарелыми родственниками. А когда только страсть, без бытовых примесей, можно и пострадать с удовольствием. В общем, это именно у Веры ненатуральная, вертеровская страсть, хотя она и обвиняет в этом Райского. Страдания бабушки и Веры в пятой части тоже слишком патетичны. Переборщил Гончаров в своём стремлении создать чистые и сильные образы.
Напрягает непоследовательность автора, его противоречия самому себе. То он описывает разные виды любви: детское чувство Марфеньки с Викентьевым, голубиную нежность Наташи, угрюмую страсть Савелия, а потом вдруг отказывает им всем в праве на существование. Он властно утверждает, что есть только один достойный, да и чуть ли не единственно возможный вариант: страстная горячка, со временем переходящая в спокойную привязанность, базирующуюся на долге и памяти о прошедшем чувстве – идеал Веры. А если реальность, которую он сам только что описал, не вписывается в эти рамки – тем хуже для реальности. Поразительное нежелание признать, что люди разные, что они отличаются темпераментом, что любовь занимает разное место в иерархии ценностей у разных людей, и поэтому реальная любовь многогранна, и каждый случай её по-своему уникален.
А ведь Гончаров умён и наблюдателен, он сам замечает многие несообразности современной ему действительности, но, если правда неприятна, если для того, чтобы признать правду, надо выйти из зоны комфорта, он предпочтёт наврать, прежде всего, самому себе. Он идеально адаптирован к своей среде обитания, официальная европейская цивилизация и система ценностей 19 века для него образец для подражания, он даже не делает попыток разобраться с другими системами (как же это напрягало при чтении «Фрегата «Паллада»»: это бремя белого человека, этот неприкрытый расизм, мужской шовинизм и антропоцентризм – с точки зрения сегодняшней этики взгляды Гончарова пещерны до неприличия). Он признаёт предрассудками или единственно верной нормой жизни то, что официально признано за предрассудки или норму интеллигентным большинством, не давая себя труда критически проанализировать общепринятые нормы. А ведь это элементарнейшая экстраполяция: предрассудки 19 века тоже были естественной нормой века 18! Но нет, он наивно полагает, что старый век прошёл «не два века же ему длиться (!!!)», а его век продлится вечно. В качестве ответа на вопрос «как жить?» он выдаёт не способ мыслить и самому находить ответы, а набор готовых рецептов, пригодных и социально одобряемых в его среде обитания. Поэтому в самой сути своей «Обрыв» - лживая книга, и это то, что мне в ней и не нравится в первую очередь.
Так, например, опровергать доводы Гончарова за религию и против атеизма – неинтересно и банально. Это сделано много раз до меня. В самом деле, недорого же стоит ваша порядочность, если она основана только на боязни кнута и ожидании пряника после смерти. Гуманизм атеиста, основанный на признании ценности каждой человеческой жизни здесь и сейчас, поскольку потом ничего не будет, основанный на желании сделать как можно больше людей как можно более счастливыми, вызывает гораздо больше уважения. Но, повторюсь, антиатеистический лепет Гончарова многократно опровергали и до меня.
Точно так же, как и в случае с религией, Гончаров не захотел выйти из зоны комфорта при оценке нигилистов. Тургенев в «Отцах и детях» был честнее. Он не смог обмануть ни себя, ни читателей и изобразить Базарова таким, каким ему хотелось бы видеть своего идейного противника. Гончаров же стремился изобразить чудовище, хотя это ему плохо удалось. В самом деле, чем плох Марк (кроме того, что книги рвёт – в угол на горох за это, и кошек собаками травит – за это расстрелять на месте, но о каких правах животных можно было говорить в те времена?), и в чём он не прав в своих взглядах? В ситуации с Верой его ни в чём нельзя обвинить: не было это изнасилованием, в котором всегда однозначно виноват насильник. Человек искренне решил, что его правда победила (что и случилось в исторической перспективе), точно так же, как и Вера подумала то же самое в свою очередь (а вот она как раз ошиблась). Все страдания Веры по поводу её «падения», переживания Марфеньки из-за «дерзости» Викентьева, споры Райского с бабушкой по поводу свободы любви сегодня просто невозможны. Нерушимые старинные браки закончились, как только официально разрешили разводы, и люди в результате стали счастливее. Да и сам Гончаров приводит несколько примеров «нерушимых» браков… И добро бы он предлагал свои принципы в качестве идеала на будущее, нет же, он устами Веры и её единомышленников говорит, что эта старая, проверенная, осуществлённая правда жизни. Да и идеал-то непривлекательный. Гончаров фетишизирует форму: есть правила, поэтому извольте сочетаться браком официально и хранить верность (притом он сам говорит, что для этого нужно волевое усилие). Содержание отношений (честно-нечестно, счастливо-несчастливо) его не волнует. Перепутаны материальные обязательства, допустим, по содержанию общих детей и эмоциональные привязанности. Гончаров фетишизирует семейный очаг, не учитывая, что «люди могут пить вместе, могут жить под одной крышей, могут заниматься любовью, но только совместные занятия идиотизмом могут указывать на настоящую духовную и душевную близость». А у Гончарова такой идиотизм не предусмотрен: люди под влиянием самого глупого нерва бесятся в горячке, а потом всю жизнь сожительствуют вместе, воркуя друг над другом только потому, что так положено (кем положено?). Нет уж, в том, что касается человеческих отношений как таковых, без денежно-квартирных вопросов, позиция Марка однозначно ближе к жизни, честнее и гуманнее.
Ещё один фетищ, излюбленный автором, – работа ради работы. Только в «Обломове» и «Обыкновенной истории» автор был честнее. Там Лизавета Александровна и Ольга понимают, что чего-то не хватает в их трудолюбивых мужьях, что работа должна быть осмысленной и необходимой, а сама по себе работа ради работы смысла не имеет. Здесь же Гончаров так сильно хотел нарисовать в лице Тушина положительную альтернативу Марку, что решил на такую мелочь глаза закрыть. Что хорошего в Тушине? Что он гребёт бабло с продажи невосполнимого богатства – леса? Воруя его, кстати сказать, у своих потомков, у нас с вами. Увольте от таких положительных героев.
Везде в книге Гончаров начинает за здравие, а заканчивает за упокой. Начинает с требований прав для женщин – заканчивает светлыми бисмарковскими идеалами детей кухни и церкви. Его гимн женщине – иллюстрация принципа «поставить женщину на пьедестал, чтобы не путалась под ногами». Рассказывает Софье про нищих мужиков в её деревне – а потом восхищается идеальным хозяином Тушиным. Воюет с бабушкой, с её отмирающими предрассудками – а в конце прячется снова под её крыло, к родным православию, самодержавию и народности. Он как бабушка, прогнавшая Тычкова и сама испугавшаяся своей радикальности и готовая пойти на попятную, перетрусил, не довёл до логического завершения весь хороший задел первых частей романа, вернулся к старым родным бабушкиным идеалам – и в результате получилось высокохудожественное враньё.

Плюнув на опыты (если не сказать — потуги) современной европейской прозы прельстить меня своим безусловным очарованием, я вернулся к подруге (сестре? матери?), не подводившей меня никогда — к классической, я бы даже сказал — великодержавной отечественной литературе. Конечно, не ошибся с выбором. Тут стоит, наверное, сказать спасибо и Адзопарди и Брюкнеру — не услади они мой взор своими писульками… но не будем о грустном, итак, — Гончаров.
Помнится, где-то я писал о том, что каждая книга должна приходить в своё время. Несомненно, «Обрыв» — тот самый случай. Читал я его в школе, лет этак в четырнадцать, впечатления он на меня не произвёл никакого, был забыт и незаслуженно (как я теперь понимаю) был отодвинут разного рода эльфами, драконами, маханием мечом, булавой и я не побоюсь слова — квотерстаффом на так называемой «Поляне» и хоровым пением на синдарине. О чём, в принципе, Гончаров, если помните, в начале романа и говорит, заменяя эльфийских воителей… да тем же самым, по сути. Что там? — «Освобождённый Иерусалим»? Нет, вот читал, друзья мои, самого себя ведь узнавал, дурака. Потому, не удивляйтесь, на картинку к рецензии прилагаемую глядючи, в том и величие классики нашей, что каждый в ней своё находит. Я нашёл былого себя в том числе. Впрочем, что-то романтическое во мне, смею надеяться, осталось. Стишата там, какие-никакие, впереди маячит роман, вот жаль с малеванием я завязал.

Нет, ведь это просто прекрасно — по прошествии стольких лет взять и открыть книгу фактически о себе! Всплакнуть у меня, наверное, не получится, вовремя не обучился — извините, а вот светлой грусти хоть отбавляй — делюсь. К тому же специфический, интеллигентный и относительно мягкий, я бы даже сказал — (почти) беззлобный юмор, столь характерный для Гончарова (и так понравившийся мне в «Обыкновенной истории» и, конечно же, — совершенно великолепном «Обломове») в пору златую мною был просто не понят, зато теперь, господа и дамы, с каким же наслаждением я упиваюсь этими строками!

Впрочем, не чуждается авторское перо и едкой иронии:

— Да, это mauvais genre! Ведь при вас да же неловко сказать «мужик» или «баба», да еще беременная… Ведь «хороший тон» не велит человеку быть самим собой… Надо стереть с себя все свое и походить на всех!

«Меланхолихой» звали какую-то бабу в городской слободе, которая простыми средствами лечила «людей» и снимала недуги как рукой. Бывало, после ее лечения, иного скоробит на весь век в три погибели, или другой перестанет говорить своим голосом, а только кряхтит потом всю жизнь; кто-нибудь воротится от нее без глаза или без челюсти — а все же боль проходила, и мужик или баба работали опять. Этого было довольно и больным и лекарке, а помещику и подавно. Так как Меланхолиха практиковала только над крепостными людьми и мещанами, то врачебное управление не обращало на нее внимания.

Итак, браво, Иван Александрович! Ваши глубокие размышления о судьбах народа, острейшая полемика о месте интеллигенции в этом мире актуальная даже сейчас, многослойность сюжета, воздушный язык и впечатляющая эрудиция просто заставляют меня поставить вашу книгу на одну полку с бесконечно дорогими моиму сердцу Достоевским и Прустом!

Приступив к прочтению очередной книги из флешмоба - 2011, поняла, что читала ее раньше. На летних каникулах после 10 класса я в поиске книг о любви, наткнулась на нее.Книга не особо запомнилась. На этот раз вернулась к ней по рекомендации MargoOOO . Спасибо за оригинальные советы)))
Говорят, интересно бывает перечитывать то, что читал раньше - другой взгляд, но с этой книгой ничего подобного: и впечатление и оценка те же. Уж не знаю плохо это или хорошо...
"Обрыв" И.А. Гончарова - классический роман середины 19 века. По-моему, вполне реалистичный, но с романтическим содержанием. Неторопливый, обстоятельный, понятный: что автор хотел сказать, то и сказал из уст своих героев и притом много раз повторил в разных вариациях.Событий немного, интересен прежде всего психологизмом. Самое лучшее в романе - это замечательно яркие образы героев, написанные твердой рукой настоящего мастера. Они,вероятно, и несут идейную и содержательную нагрузку. Главный среди них - Борис Райский. Все вращается вокруг него, его образ связывает все события, героев. Он в своих размышлениях дает оценку всему, что происходит.
Но интересен сам по себе. Это такой тип классического романтика, который в реальной жизни ищет бури, страстей, стремится к великим свершениям. От природы ему многое дано: он подающий большие надежды художник, музыкант, писатель. Но реализовать себя ни в одной области так и не смог - оказался совершенно не способен каждодневно трудиться, постигая основы мастерства. Под влиянием порыва, вдохновения ему удавалось создавать нечто прекрасное, но при этом были всегда технические погрешности, устранить которые ему даже не хотелось - становилось скучно. Он считал, что кропотливая работа убьет в нем художника. А в итоге нулевой результат. Не только в творчестве Райский ведет себя как художник, он и в реальной жизни живет по этим законам. Влюбляется, страдает.восхищается, ненавидит...и заставляет это делать и других. Интересно то,что сам автор, Гончаров, как будто с сочувствием и уважительно относится к Райскому. Иногда его бывает жалко, но никогда он не бывает смешон. Хотя, конечно, подкупает в нем то, что он искренен и умеет видеть своим внутренним зрением художника в людях и явлениях то, что другие видеть не могут. И все-таки, мне кажется, в реальной жизни от таких Райских много вреда бывает.
В начале романа, в бесконечных диалогах он пытается разбудить живую жизнь сердца в равнодушной светской красавице Софье Беловодовой. Радуется, когда удается заставить ее задуматься о реальной жизни, волноваться. Пишет ее портрет, какой бы хотел видеть ее в идеале, где гениально угадывает все перемены. Затем едет в деревню.Там продолжает активно всех будить.Сначала Марфеньку. Но понимает, что она создана природой для естественной, полнокровной жизни в пределах своей семьи и в соответствии с общепринятыми устоями. Менять что-то в ней - только нарушить эту гармонию. Затем Веру. Она оказалась не так проста: умна, проницательна, независима.Оказалась равной ему по силе характера , по свободомыслию, но равнодушна к нему. С ней связаны самые драматические и яркие страницы , жаль, они были в конце, а не вначале 780 страничного романа.)))
Интересен образ бабушки Татьяны Марковны. Посвятив свою жизнь семье, она умело и решительно руководит всеми ее членами, большим хозяйством, а также всеми знакомыми и друзьями семьи. Доброта, ум, проницательность, мудрость в каждом ее поступке и движении души. При том она не деспот и уважает личность каждого. Оказывается, в ее прошлом тоже кроется большая трагедия, она становится явной только в конце романа и это делает ее образ глубоким.
Среди мужских образов интересен Марк Волохов. Казалось бы революционер,незаурядный человек, но у Гончарова он довольно жалок: занимается только тем, что шокирует своими поступками местных жителей, раздает запрещенные книги неопытным юнцам и сам же смеется над ними, да склоняет Веру к "любви на срок". Хорошо хоть понимает в конце, что был не прав.
Самому автору, похоже, ближе всех Тушин, человек дела. Описанию его характера отданы несколько страниц: " Это само благодушие природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые, прочные формы. Заслуга человека тут - почувствовать и удержать в себе эту красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то есть ценить ее , верить в нее, быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею - следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею".
Занимателен образ университетского друга Райского Леонтия Козлова. Он преподает языки в школе провинциального городка. Но главная его страсть - древняя история. За страницами исторических трудов он умел видеть реальную жизнь, давно ушедшую.Тоже своего рода художник и на этом они и сошлись с Райским. "Леонтий принадлежал к породе тех, погруженных в книги и ничего не ведающих ученых, живущих прошлою или идеальною жизнию, или жизнию цифр,гипотез, теорий и систем, и не замечающих настоящей, кругом текущей жизни". Трагедия его в том, что напрочь оторвавшись от жизни он потерял то, что любил не менее книг- свою дорогую жену, которая сбежала от него с французом.
Есть и другие второстепенные ,но не менее яркие и точные образы одно перечисление которых займет много места.
Роман хорош, если бы не эти бесконечные диалоги, рассуждения, эта неторопливость повествования. Читателю 21 века уже трудно настроиться на него, хочется большей динамики, оригинальности.
Удивили последние строки романа. Там герой живет за границей и оттуда вспоминает о событиях в Малиновке, участником которых он был: "За ним все стояли и горячо звали к себе - его три фигуры: его Вера, его Марфенька,бабушка. А за ними стояла и сильнее их влекла его к себе - еще другая, исполинская фигура, другая великая "Бабушка" - Россия". У Росcии женское лицо...бабушкино=)))

Первый мой роман у Гончарова и самый, видимо, мастерский, потому как последний, и писавшийся долго. Сходу читается как психологическая проза: один человек пытается понять другого, проникнуть в его суть. Затем мы узнаем о характере главного героя, который с детства был себе на уме, а уж как вырос так тут то и стал интереснейшей и абсолютно свободной личностью 35 лет, у которой одна любовь - бабушка! Чем-то этот образ Пушкина напоминает. Формально будучи помещиком, он таковым не является - художник, музыкант, романист, творческая личность - артист то есть.

Чем удивителен роман - читается абсолютно современно! Потому что написан о людях, а люди мало изменились за последние 150 лет. Те же образы, те же проблемы, те же чаяния. Но образы, надо сказать, здесь яркие, убедительные, запоминающиеся. Я таких и не припомню - видать мало еще классиков читал... Начал читать и сложно отрываться! Прямо триллер какой-то, все ждешь - сейчас начнется!.. Название то непростое - "Обрыв". Непременно, что-нибудь да случится. Читается с бОльшим интересом, чем, скажем, "Анна Каренина" у Толстого. Динамичнее. Прочитал две трети и узнал секрет, после которого все понеслось в пучину и сплошные страдания, думал не будет этому конца, думал не выживу, скончаюсь на месте. А потом явился Тушин и роман стал отдавать Фенимором Купером, с его невезучим Натаниэлем Бампо, которому вечно не везло в любви. Это, пожалуй, меня и спасло... Нельзя же так измываться над читателем, где же чувство меры, наконец?! Да сколько можно, господа хорошие?! Это невыносимо! Невыносимо!..

Но к делу! Что-ж сказать о романе? Захватывающий! Давно так не захватывало. Роман не хуже "Идиота" Федора Михайловича и достойный своего прочтения. Захватывающий всех, кому интересен человек с его "загадочной душой", а не какие-нибудь приключения, стрелялки, прыгалки или магические фокусы. Напоминает многие известные романы: "Грозовой перевал", "Бремя страстей человеческих", "Женский портрет", Болеслав Прус - Кукла .

Что помнят о Гончарове? "Обломов", даже не так - "Облом off" (спасибо Михаилу Угарову), прикольно, правда? Общество может сколько угодно думать, что это оно исключило из себя индивидуума, перевело в режим off-line в наказание за лень и бездеятельность, но мы-то знаем, что это сам Илья Ильич лег на диван, чтобы уже не сдвинуться с него никогда. Герой русской литературы, имеющий в своем народе наибольшее из возможных число последователей. Куда там Андрею Волконскому, Печорину, Онегину или, упаси Боже, Раскольникову. Хорошо, с Обломовым разобрались, в моей жизни была еще "Обыкновенная история", которую попыталась читать подростком, да так и не домучила даже до первой трети. Потому сказать о романе ничего не могу.

"Обрыв"? Вы о чем? Кто возьмется по доброй воле за тягучую русскую классику? Тот, чье время для этого пришло. мое пришло и я влюбилась в роман совершенно. Знаете, в анналы истории Великой Русской Литературы он вписан локальным, но довольно резонансным скандальчиком. Гончаров обвинил Тургенева в том, что тот украл у него сюжет, характеры и психологические мотивации героев для "Дворянского гнезда". Дело в том. что "Обрыв" писался медленно и трудно, со многими отступлениями и правками, даже название менялось пять раз: "Художник", "Художник Райский", "Райский", "Вера" и, задуманный Гончаровым в 1855, публиковаться начал только в 1869.

Однако в том самом пятьдесят пятом автор поведал Тургеневу о замысле нового романа, детально описал, как будет развиваться действие, охарактеризовал персонажей, пояснил их мотивировки. Тургенев слушал, будто замерев, а в 1856 р-раз и выдал на-гора свое "Дворянское гнездо". Которое было ну просто один в один с замыслом Гончарова. Так поссорились Иван А лександрович с Иваном Сергеевичем и был третейский суд из критиков и литераторов, который постановил, что хотя в целом, когда приходит время идей, они витают в воздухе (или по английской поговорке: умные мысли приходят в две головы одновременно), но неплохо бы Ивану Сергеевичу ужо поправить кое-что в своем произведении, чтобы так явно не копировать Ивана Александровича. Что и было сделано.

Такая вот история. а дальше? Дальше все-таки к роману. Живет в российской провинции дворянка Татьяна Марковна Бережкова, управляет твердо, но справедливо немалым имением двоюродного внука Бориса Райского (эдакого Онегина образца 50-х прошлого века: богат, одарен многими неразвитыми талантами, празден). А на попечении у нее здесь две девушки, двоюродные же внучки, сиротки Вера и Марфинька. Девушки не бедны, им осталось за родителями хорошее наследство, только оставить бабушку и дом, в котором выросли, ни одной и в голову не приходит. Кто же по доброй воле покинет свой рай?

А у них и впрямь, как в раю.раздолье, изобилие, веселье; дворня шуршит по хозяйству и покидать доброй хозяйки ни под каким предлогом не хочет - предлагала им помещица вольные выписать, не согласились. И так уж тут благолепно, что хоть лубок пиши. Девушки выросли, заневестились: веселая простоватая Марфинька стала предметом обожания соседа помещика, а за красавицей и книжницей задумчивой Верой ухаживает заволжский лесничий - человек новой формации, деловой и умеющий делать деньги.

Да случаются почти одновременно две вещи: хозяин имения после пятнадцати лет отсутствия решает посетить родные пенаты, чтобы перед отъездом за границу оформить дарственную на Татьяну Михайловну и девочек, такая пришла ему благородная блажь. и Вера знакомится с местным ливорюцьонером Марком Волоховым. Юноше бледному с взором горящим самое бы место в кунсткамере, но Вера влюбляется. Подробно описана анатомия зарождения "спасающей" любви: "Я спасу его, я выведу его к свету!" На беду, кузен Райский, хозяин имения, тоже влюблен в Веру и давний ее поклонник новобогатей Тушин. Многоугольник, как видите.

Пересказывать нет смысла, много перипетий ожидает героев, сердце вот только болит за бедняжку. И старые скелеты вытряхнуты будут из шкафов, и много нового узнает читатель о человеческой природе, о подлости и благородстве. Но все будет хорошо. А как иначе? Жаль вот только, что после публикации "Обрыва" многие критики обвинили Гончарова в подражательстве... Тургеневу, мда.

Русская классика, она как суперклей. Однажды на две секунды лишних взгляд задержишь на описании матушки-Волги, и всё, потом недели три ходишь, отрывая от себя листы рукописи, которые теперь зажили бесконечной и незабываемой чередой образов прямо в твоей черепушке. А до конца-то не оторвешь.

В школе, как и все, повстречалась я с Гончаровым. С "Обломовым", конечно, который тогда был фу-как-невыносимо-скучен. Прошли годы бравой закалки дядюшками вроде Сартра, и в голове зашевелилось: стойте-ка, где-то когда-то я уже это видала... Ах, вот оно что, Обломов же! Нет, тогда в школе он был мне явно не в пору. А вот где в то самое время был мой Райский, а? Это я понимаю - образ, за которым в юношестве можно безропотно следовать! Все это беспочвенное и с тем незыблемое поклонение абстрактной красоте, вся его страсть к идеализированию, весь его максималистский пыл, одинаковый что в 18 лет, что в 35...

У Фрэнсиса Бэкона замечательная фраза есть: "Поджечь дом, чтобы поджарить себе яичницу, в характере эгоиста". Слова эти не переставая кружились в голове, пока читала книгу. Ох уж этот Райский, вечное дитя. Пылкое, до дури, существо. Татьяна Марковна, бабушка и воплощение мудрости в романе, так и зовет его: "урод". Но своеобразен он и здесь.

Добр Райский, да больно неровен. Вспыхнет, как сверхновая, зараженный и пораженный новой идеей, красотой, человеческим "идеалом", который, как он верит, можно и нужно из каждого лепить. Да, из каждого, кроме самого себя. Подожжет новый "дом" - то есть заразит нового человека своим пылом, своей трепетной и не терпящей отлагательств мечтой, заронит сомнение в сознание людское и... эффектно убежит. Тот дом-человек уж может в пепелище обратился, а Райский его под ковер. Потому что страсть его прошла и новизна улетучилась. А впереди уже маячит новая, и куда там подевались спички? Скоро пригодятся.

Лишь бы не скучать - таков его девиз. Все, что недостаточно пафосно, коли чувство или дело недостаточно напоказ - для него лишь скука. Ему греческие трагедии подавай в деревне Малиновка. Райский, обращая кружащийся волчком свой энтузиазм на всё и всех, ни разу не задумывается, как себя самого довести до цельности. Он себя корит, что дел не доканчивает, но право, это же так скучно, трудиться-то. А кто с вопросами иль с упреком, так не мешай: он - Артист. Роман пишет! Картины рисует! Стихи сочиняет! Скульптуры лепит! Лежит на диване и вручает себе награды и титулы...
А чтобы был повод ни одно из дел материальных не доканчивать, он будет сталкивать кого попало с обрыва - иных с настоящего, иных - с морального.
Главное - дурного не желает, в порывах искренен. Дров ломает за десятерых с помпой, чуть не с фанфарами, а потом первым же бежит каяться, ломать руки и стенать. Это же интереснее, чем доучиваться на художника.

Думает, что так можно всю жизнь: поставил две точки и несколько штрихов - и вышел шедевр. В нем есть талант, в нем есть искра художника и творца, но нет никакой усидчивости или порядка в голове. Терпения и трудолюбия тоже по нулям. Таким людям лучше не говорить ни о каких их "талантах", а то вон что бывает. Он же талантлив, зачем ему трудиться? Он потом две точки дорисует.

Такой герой все же больше мне не нравится, хотя автор, видно, питает к нему ощутимую симпатию, несмотря на все его огрехи и оплошности. Он немного гротескный тип, бывают ли такие? В малости, наверное, бывают. Мечтатели, страстные и впечатлительные, зацикленные на себе натуры, находящие драму даже в том, что дома молоко кончилось. Но он честен в своих убеждениях (пусть временных), беззлобен... Что хочется иногда ему все-таки посочувствовать. А потом отправить тяжело работать, чтоб перестал всех подряд на пьедесталы ставить.

Обстоятельность и плавность - огромные плюсы этого романа и еще многих-многих, написанных в то же время. В нашей классике я всегда обожала выпуклость и многогранность героев, когда даже распоследнему дворовому мужику будет уделено хотя бы пару абзацев. Где-то половину книги я слушала в аудиоформате из-за недомогания в глазах, и заново вспомнила за тем занятием: каково это, не пробегать глазами длиннющие (и красивейшие!) описания природы, людей, родной земли, а чувствовать и всецело принимать их.

За меткую правду о людях и всём, чем они являются и хотят являться, люблю я этот роман, за глубокий и трудный анализ взаимоотношений, за характеры, судьбы. За переливчатый, но ясный язык. За то, что Гончаров свой роман все-таки дописал, пусть ушло долгих двадцать лет.
Ну а Райский... Возможно, он пишет еще до сих пор.

Райский открыл глаза и улыбнулся.

Какая чудесная суббота! Давно он не чувствовал в себе такой силы, такой свежести, как сегодня. 10-е число — последний день, когда можно сдавать отчёт в «Долгую прогулку», и последний день, когда можно написать рецензию. И он напишет, как он напишет. Казалось, всё вокруг него стремилось к этой идее, он видел знаки повсюду. Несмотря на декабрь, в окно ярко светило солнце. Редкий шум за окном заставлял прислушиваться к нему с детским любопытством, и даже ругань соседей сегодня звучала как музыка. Почти дочитанная книга лежала на стуле рядом с кроватью, осталось всего 100 страниц. А потом! Что будет потом!

Потом он напишет такую рецензию! Трогательную, нежную, — такую, что даже самые суровые из судей украдкой смахнут слезу, настолько защемит у них в груди от силы его слова. Но одновременно и смешную, забавную, полную остроумных ремарок — даже Иван Иванович Аянов бы усмехнулся, покачал головой, даже его стену равнодушия пробили бы эти слова.

Такие приятные мысли были с утра у Райского в голове. Осталось только дочитать роман, всего ничего.

Да, конечно, он дочитает, не сейчас, но после завтрака, а пока можно подумать о Софье. Софья... Она обязательно поймёт. Она не совсем понимает сейчас, но после такой рецензии у неё просто не останется выбора. Сколько он ей говорил, что незачем ей читать всех этих современных французишек, это пустое... Кому сейчас нужен французский! Это пустая мода, ничего больше. Могучая русская классика — совсем другое дело. Как откроются у неё глаза, какой блеск засияет в них, какая глубина появится во взоре. И это будет он — он откроет для неё целый новый мир, стоит только написать рецензию...

Да что там Софья. Даже бабушка поймёт, как она ошибалась, когда услышит его признания. Она то и дело ругается: «Не тем ты занимаешься, Борюшка, шёл бы служить, и бороду сбрей, пустое это, не люблю...». Полюбит! Чёрт с ней, с бородой, не в бороде дело! В свободе, в свободе творить, жить, любить...

Райский бросился к окну. Ему хотелось полюбить всех прохожих, обнять каждого из них, с каждым из них поделиться своей любовью, каждого выслушать и обогреть. Он жадно наблюдал за зимним городом, прижав нос к окну, как ребёнок, и всё ему было мало. Куда идут все эти люди, какие мысли занимают их головы? Кого любят они, кого ненавидят?

Помрачнел вдруг Райский. Нет, всё не так. И солнце светит не так уж ярко, и ругань соседей — совсем не музыка, и прохожим всем нет никакого до него дела. Глупости это всё. Надо работать. Что сказала бы Вера? Вера бы улыбнулась ему — так, как умеет только она, такой улыбкой, которую он всегда только и ждал. Сердце защемило при этой мысли.

Где она сейчас? Думает ли о нём? Может ли разбудить он в ней то, что он точно знает, кроется внутри неё? Она сказала, что с нетерпением ждёт его рецензию. Тогда всё в нём заколотилось от этих слов. Может ли это быть то, о чём он думает? Может ли это быть...любовь?

Вдруг?

...

Десять часов вечера. Белый лист монитора, заголовок «Рецензия на роман "Обрыв"», мигающий курсор. Пустое кресло. Тишина.