Вальсирующие, или Похождения чудаков

Я так-то с детства любила все проверенное возрастом, то есть тянуло меня к литературе старого образца, и, значит, к кино тоже. Тянуло. Это, собственно, к чему. Фильм по этой книге был просмотрен мною в подростковом возрасте, что ли. И уже от него образовалось впечатление: рука/лицо/хохот/рука/лицо/ну/дает/депардье/с/сотоварищи. Сейчас-то я понимаю, что на самом деле дает блие. И еще как дает. Знатный, знатный козомет, то есть весьма неординарный чувак. Понятно, что и то бунтарское время наложилось на его творчество.

Но. Но вот я совершенно спокойно отношусь к описанию физиологии любого рода в книгах, и в фильмах тоже. И мне вовсе не надо, чтобы было приличненько и красивенько. Тут же... Тут же показано не просто до гланд, показано за гланды и поехали дальше в глубины организма. Причем, предупреждение относится исключительно к описанию гетеросексуального секса. То, что два главгера спят не только с дамочками, но и друг с другом, упоминается достаточно целомудренно.
Ну, будем считать, что предупредила о галльской свободе нравов. Поехали дальше.

Вот есть нашенские гопники. Они нашенские, и этим все сказано. Есть "заводной апельсин", то есть английские гопники. Эти ребята зверски жестоки и цитируют нашенских классиков. Блие же показал эту породу, взращенную на франской почве.
Значит, типичный франкский гопник в среде своего обитания. Он провинциален, беден, молод, длинноволос, безмозгл, но при этом философ, невероятно сексуально озабочен и, как минимум, бисексуал, но романтик, мечтает увидеть париж и умереть, или как повезет.

И вот эти гаврилы: один - глуповатый красавец, другой - дерзкий говорун, - сдуру угоняют красивую и дорогую машину, чтобы покататься и затем поставить на место, и заверте...
Причем, они сами признают, что они - мудаки и идиоты. Но исправляться на потребу чопорному и ханжескому буржуазно-свинскому обществу не желают. Юношеский максимализм - он такой. То есть, в принципе, говорун довольно спокойно признает, что закончат они плохо, если не остановятся, и оно как бы вполне логично. Никакой злобы в сторону закона. Надо отвечать за свои поступки. Ибо по ходу книги они там навертели на очень неслабый срок.

Вообще, конечно, господа действительно мудаки. Грабят, угоняют, стреляют. Девица, которая с ними по результату стала тусить, ей неслабо досталось от них во всех смыслах. Впрочем, она тоже строила их. И вот, казалось бы, натуральные скоты и насильники.
Но с другими-то женщинам как-то не так получается. Момент с жанной, вышедшей из тюрьмы и годящейся им в матери, вообще невероятно трогательный. Чувствуется, что нет в них реальной жестокости, больше безмозглости, что ли.
Короче, есть в них хорошее и немало. Очень неоднозначные персы. И кто знает, как повернулось бы дальше, перебесились, повзрослели, взялись за ум, если бы не некие тормоза...

Оценку снизила за слишком экспрессивные монологи. Ладно бы в устах одного перса, который говорун. Но когда точно так же начала свиристеть и их подруга, буквально теми же словами, что и он... Ну, это точно перебор с галльским темпераментом получился.

Меня иногда заносит в странные книжные дебри и вот эта история оказалась из разряда авантюрной комедии, написанной мастером абсурда. Половину я прочитала с выпученными от шока и омерзения глазами, другую половину - от еле сдерживаемого смеха, за который мне тут же становилось стыдно. Потому что смеяться тут не над чем. Жуть, муть и полный беспредел - вот основа всего этого «мудаковского» путешествия.

Упоротые молодые парни, двадцатилетний Пьеро и двадцатипятилетний Жан-Клод, решили пуститься во все тяжкие. Нужна тачка? Угонят. Нужны деньги? Ограбят. Интим? Уговорят девочку на двоих, не вопрос, ещё и с другими поделиться могут. А потом весело и беззаботно полетят на встречу ветру. На своём пути герои попадают в разные передряги и выпутываются из них, посвящая читателя во все мерзкие подробности...

Даже не знаю, какую оценку поставить книге, чтобы не оскорбить свои моральные качества. Потому что, не смотря на то, что автор пытался подать эту историю легко, в ней всё же говорится о бунтарской молодежи второй половины 60-х годов, чьё поведение показалось мне дикостью.

Абсолютно не располагающиеся главные герои. Пытаешься их понять и не получается. Пусть они сталкивались на своём пути с такими же мудаками, но это же не повод вести себя по-свински! Не повод воровать, угонять машины, бить женщин, грубить людям. Разве честный труд всегда олицетворяет собой цепи, сдерживающие свободную душу? Тем более, у Жан-Клода, главаря их маленькой банды, серого вещества хватало, его даже посетили парочка профессиональных мыслей, на которых можно заработать. Вот только зачем? Это же надо заморачиваться. А тут помахал пушкой перед носом, получил, что хотел и до свидания.

Кстати, мне вся эта жуткая муть напомнила книгу - «Заводной апельсин» Энтони Берджесс . Вторая, конечно, жёстче по наплыву страстей, но такая же неприятная и отталкивающая своей грубостью.

И напоследок хочу отметить, что если попытаться нарыть в книге что-то хорошее, то даже в этой истории, полной ироничной, обрубленной лексики, можно это сделать. Это я сейчас о финале.

В 1968 году во Франции было жарко – предвестники нынешних жёлтых жилетов выходили на улицы, устраивали забастовки и требовали, как водится, власти народу, фабрики – рабочим, а старичку-президенту де Голлю пинка под зад. Всё началось с традиционно нищих и вечно бастующих за своё право учиться студентов, а дальше уже пылала так называемым «красным маем» вся страна – люди хотели рабочих мест, которых не было, повышение заработных плат, которые скатились к минимуму, в общем, вполне конкретных вещей, ничего особенного – если бы не возникшие на фоне беспорядков новые – и тоже, конечно же, студенческие, - группировки то «новых левых», то старых правых, требующих «запрещать запрещать» и прочие вещи, порой выглядящие уж и вовсе будто бессмысленно. Бунт ради бунта, война ради войны, будем жестокими, ведь искусство мертво, пролетарии всех стран – развлекайтесь! Они в самом деле будто развлекались, изрисовывали стены призывами бежать от старого мира, трахаться, принимать ЛСД и ни во что не верить – и так и делали сами, во всеобщей лихорадке революции и очередной смены власти, в ожидании, что сейчас ещё можно, пока не утрясётся, пока новый президент помоложе не сядет на тёплое место старого и не соврёт по новой про то, как сейчас станет лучше.

В 1972 году режиссёр Бертран Блие наконец пишет эту книгу – он, возмутитель зрительского спокойствия, прославившийся громким дебютом про то, что французская молодёжь не помнит фамилии известного диктатора («Гитлер, такого не знаю»), уверен – пора напомнить сонным буржуа, что их покой вещь зыбкая. Сняв «Гитлера», с которого до сих пор нынешние звёзды ютуба берут пример, бегая по улицам и озадачивая прохожих азами школьной программы, которые никто не помнит, Блие резво продолжил в том же духе, но два других фильма успеха не имели. Пришлось лечь на дно – то есть, заняться литературой, между делом пописывая сценарии для других, больших и успешных режиссёров. «Вальсирующие» - это то, мимо чего не пройдут: и в самом деле, это было бы ужасно сложно. Подонки, ублюдки, мудаки – или обычные подростки, бунтари, вечно протестующие против тошнотворных правил, секс, насилие, рок-н-ролл, воровство, вандализм, бисексуализм, гомосексуализм – и да, - убийство, самоубийство и смерть – неполный, пожалуй, список тем «Вальсирующих», типичный набор для дебютного романа, но Блие не собирался скромничать. Сказать всё разом, выплюнуть в лицо, надавать пощёчин общественному вкусу – так надо начинать и делать своё дело до конца, потому что смирения и тошнотворных правильных дядь и тёть кругом и так выше крыши. Собственно, главный герой «Вальсирующих» Жан-Клод горит примерно тем же – разве что не знает толком, чего он там на самом деле хочет. Очередное поколение бунтарей вновь хотело войны со всем миром – так им казалось, - но до поры, пока война не начинала надоедать им своим однообразием и бестолковой жестокостью. Можно ли воевать с жизнью, если тебе только кажется, что ты её очень хорошо знаешь?

Эти «Вальсирующие» - два лохматых парня, Жан-Клод и Пьер, очередные жертвы общества потребления, которые жертвами оставаться не намерены. Всё, что важно условным нормальным людям, веселит их – правилами социума они могут разве что подтереться, угнать вашу тачку и показать из окна голый зад: очень типичное поведение для тех, кто наелся до блевотины окружающего равнодушия и решил, что повидал слишком многое, а потому теперь позволительно всё. Закон им не писан, чужая собственность для них ничто. По их мнению, чужое можно и даже нужно брать – так они и берут покататься чужую машину, натыкаясь потом на вооружённого хозяина и его подружку. Но мы же вернули, говорят они, это значит, что ничего и не было! У хозяина же свои понятия, и в процессе непродуктивного диалога о праве собственности Пьер в итоге получает небольшое ранение куда-то в область драгоценных гениталий – приходится бежать, обещая отомстить стрелявшему, объявить в его лице войну всем богатеньким мудакам с пушками, деньгами и собственной парикмахерской. Подружка парикмахера бежит с ними – ей тоже уже давно плевать на то, что происходит и с ней самой, и с окружающим её, главное понятно, что тоже от всего этого тошнит.

Поначалу ничего, кроме разврата ради разврата и бунта ради бунта здесь и нет: все бесконечно занимаются сексом, переживают за подстреленные мужские органы и то, что теперь не стоит, как бывало раньше, угоняют очередные тачки, воруют деньги и так и живут, аккуратно скрываясь от полиции, которая, в общем, кажется и не особенно старается ловить каких-то мелких бандитов. Таких, как они – полно, плюющих в спину уходящего полицейского и чувствующего себя потом взрослым и самодостаточным революционером. Против чего – да чёрт его знает, какая разница. Общество строилось не ради чего-то, а просто так – потому можно брать чужое, жить в чужих домах, крушить чужие устои, беспорядочным вихрем двигаясь дальше, к следующей случайной цели. Конечно, Блие не забудет показать и то, что мамаша Жан-Клода – павшая женщина, которая всегда показывала сыну изнанку этого мира. Папаша стал мудаком куда раньше маленького Жан-Клода и смылся в тюрьму до его рождения, типичное нищее детство с вереницей разных мужиков и с отсутствием сказок на ночь. Конечно же, Жан-Клоду и Пьеру не хватает тепла и любви – поэтому они ищут это уже взрослыми где попало и как попало, их же не научили поступать иначе. Работать на дядю – для слабаков! Мораль – для них же! Лучший закон – это его отсутствие, но всё равно бунтарей регулярно страшит тюрьма: в постоянных мыслях о том, а не сесть бы, они скрываются, бегут от неё, но тут же – какая ирония, - наблюдают за ней из ближайшего паба, изучают её стены, выпивают с её охранниками. Тюрьма, разумеется, страшная штука, особенно когда свобода так пьянит. Из тюрьмы им навстречу выйдет только что освободившаяся загадочная незнакомка – и они захотят вдруг помочь ей на свой лад и сделать что-то полезное в жизни.

Говорят, герои Блие вызывают жалость и симпатию – как-то, в самом деле, у него получилось показать их такими: мечущимися и слабыми, не осознающими, чего им вообще надо, против чего они, собственно, воюют. Им плохо. В моменты, когда они вдруг богаты и – впервые в жизни! – отлично одеты, им кажется, что мир наконец повернулся к ним лицом. Можно идти по улице и не получать пинки, с тобой разговаривают даже маленькие дети, а их мамаши не кривят носы и не уводят отпрысков за руку подальше. Можно делать всё, что хочешь, есть, пить, катить на машине и классно проводить время. Не нужно работать проституткой, не нужно грабить, а вместо того, чтобы вламываться в квартиру к случайному хирургу и грозить ему пистолетом, можно нормально обратиться к врачу. Деньги туманят разум – конечно, вся эта идиллия ненадолго, да и дело не в этом. Хочется-то не денег, а любви и свободы, идеальные отношения – когда и женщина у вас общая, и дорога длинная, и бензин никогда не кончится. Можно было бы жить так вечно – они бы это и выбрали, уйдя от любого рода ответственности, от закона, от всего, что так раздражает молодёжь в любом году любого века. Жаль только, что это невозможно – и за то, что делаешь, всегда приходится платить. Блие напоминает об этом в самом финале – но делает это так, что можно даже задуматься, на чьей он стороне - справедливость рационального мира восторжествовала, за всё приходится платить. Самое смешное, что даже это впечатление обманчиво - последним аккордом Блие доказывает: нечего тут думать. Он за вечных романтиков и отверженных всеми искателей несбыточного счастья.
Как и любой настоящий француз.

---

2

Они будут вальсировать так, как нам и не снилось.
Само собой, к этой книге я пришла только после фильма и почти случайно.
Я не была в особом восторге от кино, разглядев в нем только желание эпатировать почтенную публику 70-ых как можно жестче. Особенно приятно после своих поверхностных впечатлений действительно вникать в то, что хотел сказать автор. Мне очень пригодилась бумажная версия, более обстоятельная, написанная со вкусом и чувством.

Эпатаж никуда не делся, да и сексуальных сцен не убавилось, просто почувствовался ветер, свистящий в ушах. Ветер свободы.

Двое молодых разгильдяев. Настоящие антигерои: с длинными волосами, отстуствием работы (и намерения работать) и не желающие ни с кем считаться. А еще они постоянно озабочены. Короче говоря, есть все задатки, чтобы среднестатистический читатель желал вмазать им между глаз на протяжение всей книги. (Говоря "среднестатистический", я прежде всего подразумевала себя).

А я почему-то полюбила их.
Аморальны, глуповаты, нагловаты... И страшно обаятельны. Свободны потому что. Потому что не из тех, кто просиживает штаны в офисе всю сознательную жизнь, теряя ее сознательность. Потому что берут, что хотят и когда хотят, но не столь из корысти, сколь из желания повеселиться. Потому что не будут клясться в вечной любви, когда хочется приударить за каждой встречной. Потому что у меня никогда бы не хватило духу...
На что? Чтобы стать разгильдяйкой? Нет, чтобы обрести хоть чуточку свободы.

Как говаривал Джим Моррисон (не точная цитата): "Все только и говорят, что о свободе и как хотят ее обрести. Но это неправда. Людям нравится держаться за свои цепи".
Похоже и вправду нравится.

Замечу, что писательские способности Бертрана Блие приятно удивляют. Он успешно оперирует кучей стилей, не перемешивая их, а тонко подстраивая друг к другу. Важно то, что сегодня, когда постельными сценами в литературе никого не поразишь, книга не потеряла своей насыщенной свежести и посыла.

Я не буду героев оправдывать. Не посмею ими и до конца восхититься. Скажу лишь, что рада была побывать в мире, где беззаботность льется с небес, как тропический ливень. Где хоть какое-то время можно побыть предоставленным лишь себе и своей слегка бестолковой голове.
Пусть танцуют, эти лихие дети-бунтари, рано или поздно Дамоклов меч рухнет на их развеселые головы.
Заводи машину, мы катим в бездну.
Мы танцуем в бездну...

Буду пересматривать.

Прочитав Блие, хочется на минутку представить себя Набоковым. Нет, не на бок завалиться, а поиграть словами, покатать их на языке, словно жонглёр катает круглые белые шарики в опытной, натруженной руке. Вальсировать, вальсировать, да вывальсировать.

Блие, Блия, Блюя, Блюю.

Блю Кюрасао – любимый коктейль шлюх, да только нет денег ни на то, ни, тем более, на тех. Представьте себе круглых сироток — Пьеро и Жан-Клода, двух вихрастых мальчиков-ангелочков.

Судьба обделила их, но зато была щедра природа: детки любят поесть, потрахаться и найти много приключений на молодые, крепкие задницы. Как вы сказали, вальсирующие? Ну, мы вам покажем па-де-де.

Но начнём мы с пэ-дэ-дэ. Что нужно для хорошей жизни? Правильно, модная тачила и дальняя дорога. А если у тебя нет денег даже на такси, то можно одолжить чей-то порше или ситроен, ну подумаешь, возьму погонять на полчаса, потом верну.

Однако в таком дельце может произойти чэ-пэ. Пиф-паф, и разгневанный хозяин отстреливает твоему дружбану яйца. Хорошенькое дельце! Теперь он всю книгу будет занудствовать о своих причиндалах (хотя до свадьбы всё заживёт).

Так, едем дальше. Тачка есть, теперь нужна чи-ка. После проб и ошибок друзья находят отличную рабочую лошадку (во всех смыслах). Мари-Анж. То ли девочка-ангел, а то ли Мандонна. У этой девочки полна коробочка деньжат, заработанных потом и кровью и ещё неизвестно чем. И она безропотно отдаёт их все этим кутилам! Ну точно святая.

Вы думаете, здесь про секс, наркотики и рок-н-ролл? Ну, секс есть, вместо наркотиков — адреналин, вместо рок-н-ролла — сельское дис-ко. Вальс, вальс! Вальсирующие же.

В общем, получилась у наших друзей долгая прогулка, дэ-пэ, хоть и не со шлюхами и блэкджеком, но тоже весело.

P.S. Чудаки? Пошли искать женщину мечты среди только что откинувшихся с зоны. Идиоты!
P.P.S. На самом деле точный перевод "Valseuses" — «Крутящие яйца». Переводчики — идиоты!

Запишите меня тоже к чудакам, чтобы я могла ощущать запах кожаных салонов тачек, развлекаться с очередной бабехой без усталости и творчеством своим объявить бой тухлым задницам мещан, пахнущим кислой мочой. Чтобы златокудрый ангел клал свою голову на мое плечо, в растерянности простирая руки и устремляя на меня молящие о помощи юные глаза. Чтобы кто-то однажды сказал, что всю жизнь задыхался в темноте, калачиком сжимаясь на кровати в тщетных попытках убедить себя, что одному - хорошо. И потом взять их в охапку, потащить за собой и провальсировать сквозь эту жизнь, чтобы все дерьмо из под наших колес брызгало на обрюзгшие и довольные лица брадобреев. Чтобы светотень стала ярче, навсегда уничтожив лицемерное разделение на черное и белое. Чтобы на Жаков и Жанов, Пьеров и Мари, детей своего века и вечных Адамов и Ев, перестали смотреть свысока, проникнувшись их запахом и упившись их слюной.

В нашем мире мало счастья. Пройдитесь по улицам, вглядитесь в складки на лицах прохожих. Образуются ли бегущие от носа линии вокруг рта от постоянного открытия оного, раздвигаемого в стороны смехом, или от натужных улыбок, от которых пучит живот? Кто-то сказал когда-то, что право собственности - незыблемо, а все люди - индивидуалисты, несущие в себе вечное семя порока. И они несут что-то внутри, но это только отчаяние и глубокое одиночество, которые преодолеваются натужным броском себя на другого человека.

Бесконечность. Есть только здесь и сейчас, чтобы счастьем омыть крутые бедра и готовые извергнуться белой пеной эвересты груди. Что есть эта крупица желаний перед моим лицом? Что есть муки отчаяния и сложности принятия решений? Ничто. Бери и делай! Живи так, чтобы чувствовать биение пульса на максималках. Чтобы удирать от погони. Чтобы поглощать огонь тела очередной потерявшей себя фигуры, не забывая прислушиваться к гудящим вдалеке сиренам.

Веселье. Не стоит слушать серьезность. Все эти взрослые лица, обвисшие груди и сочащиеся довольством бурдюки жира на том, что было задумано как талия. Нужно лететь и смеяться, упиваться смехом, растягивая в гримасе экстаза наработанные мускулы языка и губ.

Блие. Я устал от всего. Я сейчас вам покажу, как из отвратных вещей, презираемых лицемерной пуританской моралью, можно сделать мощный поток образов и смачный плевок в лицо ухмыляющейся старухе-обществу. Прикидывается пуританкой, когда сама в юности обтягивала свои блюдца-соски с затаенной надеждой испытать чудо любви.

Блие точно нужно читать залпом, чтобы до последнего пупырчика на теле все прочувствовать...

"Отчего всегда хочется получить сегодня что-нибудь лучшее, чем имел вчера? И во все большем количестве? ... А в конце пути - один обман. Что же делать? Спокойствие! Не двигаться. Сохранять достоинство, оставаться на грани возможного, достижимого...". Однако нет, конец говорит, что выхода - нет? Блие пишет про гедонизм, противопоставляя его потребительству, упоение - обжорству. Книга про насилие и разврат, да, но и про то, как это - быть человеком.

Насилие у Блие не вызывает спазмов желудка. Его Смерть - лишь менее красивая сестра удовольствия. Она стара и, вероятно, смущается своих седых волос на лобке. В обществе нет религии, какого-то ориентира, кроме потребления. И полиция гонится за тем, кто на пути этого потребления стоит. Во что верят эти люди? В свою мигрень или светлое будущее? В нравственные нормы или новенькую тачку? Только усталая затхлость мещанства льется изо ртов горожан. Люди становятся собой в тот миг, когда растворяются в удовольствии. Не от того ли нам так неловко смотреть на них в это мгновение? Не чувствуем ли мы их открытость, как каплю холодной воды на чувствительном зубе? Люди в мире Блие потеряли все (да и имели ли когда?). Остался только обман, лицемерие, потребительство. Вся надежда - на очередной бунт, когда несокрушимые устои содрогнутся, когда жизнь начнет припекать, пока не сварит вкрутую чьи-то яйца, оставив окружающих с недоуменной улыбкой на лице. Двойная мораль, переворот с ног на голову. Не это ли любимые всеми парни-плохиши предстают на страницах и, расставив свои молодые ноги, заставляют нас старательно отводить взгляд от их вздувшихся ширинок? Молодые парни - продукт своего общества, тот гнойный прыщ, что вскакивает на изрядно продавленном грязными пальцами месте. Он красен и болезненно вздут, но отдается странным удовольствием по коже при звуке лопнувшей плоти. И стыдно, и мерзко, и сладко. Как вся смазка мира между ног Мари-Анж, как стиснутые зубы Жан-Клода, как последняя экстатическая мысль Жанны. Одетые хлыщами герои в любой момент могут попрать законы, но только не говори, что ты не хотела бы замерзнуть вместе с ними, разъезжая на кожаном сидение в машине с открытым верхом. Или старая-новая философия кары за наслаждение, бессмысленной и беспощадной, заставляет тебя закрыть уши и замкнуть рот? Бунт героев Блие - не просто против общества в состоянии 60-х, не за свободу говорить и делать секс, а против всего мироустройства, существующего в каждом отрезке времени. И сегодня - завтра "можно подохнуть, разбиться, нажраться железа - всем до лампочки!", так пусть хоть сейчас у вас немного сморщатся губы от описанного Блие. Хоть на секунду избавитесь от улыбки кукл и манекенов.

Принципиальное отличие кинематографа от литературы в том, что вторая имеет инструмент для описания настроения, состояния, мотивации героев; первый должен обходиться внешней стороной, поступками, из которых зрителю предоставляется делать выводы. С одной стороны, свободы больше, с другой - увеличивается вероятность ошибки. Случись мне посмотреть фильм Бертрана Блие "Вальсирующие" до или вместо книги, увидела бы винтажное софтпорно с двумя изнывающими от спермотоксикоза молодыми орангутанами и одной юной шлюшкой. Французская Новая волна, дети-цветы и "Любовь лучше войны", а вы каких откровений ждали? - только и отмахнулась бы.

Кино таки стоит, чтобы его посмотреть. Хотя бы за тем, что этот фильм, стал началом карьеры Жерара Депардье (не кривите лица, молодым он был дивно хорош), красавчика Патрика Девера, по собственному желанию покинувшего эту юдоль скорбей в тридцать пять; и Миу-Миу, удивительно похожей в некоторых ракурсах на певицу Елизавету Гырдымову, более известную как Монеточка. Не говоря уж о прекрасной Жанне Моро. И все они там (кроме Жанны, которая в комбинации) совершенно голые. Чувственный, в общем, фильм. И кончается, не в пример книге, оптимистичненько: у нас есть машина, можем ехать, куда захотим и трахаться сколько влезет.

Я вовсе не хочу сказать, что книга скромнее. какое там, описание процесса сопряжения занимает в ней честные девять десятых объема. Не технические подробности, все же не с порнухой имеем дело, но философское обоснование полезности этого дела и предпочтительности его перед прочими занятиями, которым по малому разумению предается человечество: война, стяжательство, ярмарка тщеславия. А всего-то и нужно для счастья, что взять пушку, обнести пару-тройку парикмахеров (отчего-то именно эта часть человечества вызывает у героев наибольший интерес); угнеть тачку; прихватить с собой малютку-шампуньщицу, которую трахали уймы кобелей, включая добермана ее патрона, но ни один не разбудил в ней чувственности. И, ну эта, пробуждать чувственность.

А если серьезно, книга хороша именно монологами Жан-Клода, его душевной обнаженностью, которая мне, читателю, предпочтительнее телесной. Виртуозностью, с какой он моделирует реальности, одну за другой; харизмой его героя. То, что начинается как "Заводной апельсин", стойкой ненавистью к персонажам, заканчивается тихой грустью о них, обольщенных мечтой жить в мире, не подчиняясь его законам.

Мир не стоит на месте. Ежедневно, если не ежечасно, появляются какие-то новые тренды, тенденции, поводы для хайпа, миллионы людей ежесекундно строчат миллионы никому не нужных комментариев, зачастую только ради того, чтобы принять участие в движении, которое через пару дней канет в Лету, сменившись чем-то новым, таким же бесполезным и скоротечным. Множество умов занято феноменом фотографии обычного куриного яйца, набравшего рекордное количество лайков в Инстаграм. Источники сообщают, что это была продуманная акция, направленная на то, чтобы перебить прошлый рекорд. Однако все еще остается вопрос - зачем?

Складывается впечатление, что Бертран Блие со своими "Яичками" (со слов переводчиков, оригинальное название книги может быть интерпретировано и таким образом) тоже умудрился немножко хайпануть в рамках своего времени и событий, однако это получилось у него гораздо более дерзко, умно, хлестко. Его "Вальсирующие или похождения чудаков" - это отголоски мая 1968 года во Франции, когда сначала на улицы вышли студенты, а за ними цепная реакция дошла и до рабочего класса, что по итогу вылилось в огромную забастовку. Не говоря прямо о многом, автор цепляет своим произведением массу вопросов и тут же их решает так, как ему видится. И если его решения могут быть спорными, то уж вопросы еще долгое время будут оставаться актуальными, особенно из тех, что затрагивают тему свободы. Где она кончается, перетекая во вседозволенность? Как можно называть себя свободным, если ты ударяешься о свободу другого?

Герои Блие именно из тех, кто мог бы выйти на улицы и бастовать. Жан-Клод и Пьеро - два друга, уже имевшие проблемы с законом, однако все еще не желающие ему подчиняться. Вся их жизнь - это, по сути, бунт - против правил, законов, социальных норм и устоев. Но отдают ли они себе в этом отчет? Сознательно ли они противопоставляют себя миру, в котором живут, объявляют ли они войну всему тому, что идет в разрез с их пониманием свободы? Или же это просто люди, не вписавшиеся в социум по причине обладания иным мышлением, люди, которые познали жизненный дзен, позволяющий удовлетворять любые свои потребности здесь и сейчас, вне зависимости от того, что на это скажут те, кто вокруг? А если у них будет обоснованное объяснение своих поступков и обществу или конкретно взятому лицу нечего будет противопоставить этим доводам? Вероятно, автор вывел нечто среднее, так как при довольно высоком уровне безбашенности, персонажи все же боятся загреметь в тюрьму, которая наполнит их существование запретами и условиями. Так и балансируют на грани, не сужая свою свободу, но пресекая вероятность пересечения со стражами порядка.

Говорят, что если человек обзывает себя дураком, то он не обязательно им является, а вот если кто-то нахваливает свой ум, то стоит задуматься, а не дурак ли он. Герои книги без какой-либо иронии называют себя мудаками, что заставляет задуматься: может быть это они вполне себе нормальные, а вокруг тотальное мудачество? Кто знает, как оно было в реальности и кто из сторон конфликта был не прав (возможно, обе?), но мудаком ни Жан-Клод, ни Пьеро не выглядят. Если не сказать больше - несмотря на то, что они совершают противоправные деяния, они не являются психами, смысл жизни которых - убийство. Они не получают кайфа от преступления как такового, только творят черт знает что, не нанося особо крупного вреда окружающим. И если быть преступниками, то похожими на этих двоих скорее хулиганов, чем серийными маньяками или педофилами. Таким персонажам по-человечески симпатизируешь. В этой же связи очаровательно смотрится их теория всеобщего блага (которая выбивается и из стандартов общества, и из представления о криминальных элементах). У них нет ничего своего, но и ничего чужого тоже нет. Это распространяется на все - деньги, машины, жилище, женщины, еда и так далее. Да, они готовы платить, но только тогда, когда у них есть деньги (и это даже доставляет им удовольствие). Однако тот факт, что они легко получают и легко отдают, не делает их равнодушными или хладнокровными. Они обычные, просто не парятся о таких незначительных вещах.

Второстепенные персонажи в книге чуть ли не более интересны, чем главные. Мари-Анж - фригидная шампуньщица с так себе прошлым, позволяющая иметь себя как кому захочется и ничего при этом не испытывая. Единственное ее правило - где угодно, с кем угодно, только не у себя в комнатке. Она не обижается, когда двое недавно появившихся в ее жизни чудаков кидают ее с простреленной ногой, хотя обещали взять с собой, и принимает их обратно в полной готовности идти за ними хоть на край света. Вместе с этим персонажем роман, начавшийся со стрельбы в промежность и нытья о том, что у Пьеро не стоит, становится историей какого-то редчайшего единения душ и, наверное, тел. Какая революция без секса? Конечно, здесь его едва ли не больше, чем самих приключений, но помимо секса как бунта и секса как показателя отношения к жизни героев, здесь есть что-то трепетное, тонкое и чувственное. Вспомнить хотя бы, как друзья пытались разбудить в ней чувственность, и невольно от этого становится уютно потому, что понимаешь - это не просто телочка на один раз (такие тоже были, и даже сама Мари-Анж в этой роли выступала), а целый ритуал, в котором задействованы трое, который не хочется нарушать.

Еще одно второстепенное семейство - это Жанна и Жак, так и не встретившиеся друг с другом на страницах книги, однако они тоже прошли через руки нашей троицы. Хорошие дела - понятие растяжимое, но в данном случае не поспоришь с тем, что Жан-Клод и Пьеро старались. Сначала они встретили Жанну у выхода из тюрьмы (просидев до этого под ее стенами долгое время, а, как было сказано выше, это то единственное, что пугало друзей) и подарили этой усталой, немолодой женщине толику наслаждения, трудясь изо всех сил. Конечно, финал ее печален, но иного и быть не могло. Друзья просто оттянули этот момент, дали еще немного почувствовать себя настоящей женщиной, и отпустили. Жак - сын Жанны, которого тоже встречают у выхода из тюрьмы, привозят в свое обиталище и делят с ним все, что есть у них самих. Но в этом случае работает поговорка о том, что делать добро стоит не всегда, поэтому и у Жака не получилось остаться рядом с троицей. Такое ощущение, что два яичка нашли свою недостающую часть, и им больше никто не нужен, поэтому никто долго и не задерживается рядом.

Кстати, автор тоже тот еще бунтарь, с точки зрения рамок литературных. Он играет с формой, нарушает правила, выгибает линию повествования под разными углами, мешает прозу и драматургию в самые неожиданные моменты, позволяет главному герою мечтать, отдавать право голоса и первого лица любому другому персонажу. Очень ярко выражено развитие - от какой-то банальной бандитской истории до красивого и правильного финала, в котором видишь все не так, как было изначально.

Ну и раз уж о финале - что же там в нем? Вариантов могло быть только два, и судя по всему, второй реализован в фильме, а в книге же - змея кусает себя за хвост, время дает круг и стоило довериться интуиции Мари, чтобы завершить именно так. Ведь не всегда возможность делать то, что хочешь, приносит счастье. Когда ты преступник, хоть и не заключенный, ты никогда не получишь полной свободы, какой бы тебе хотелось. Когда ты нашла своих двух мудаков, тебе больше никто никогда не будет нужен. Так и запомнить - Жан-Клод, Пьеро и Мари-Анж между ними, счастливые, ничем не ограниченные, предоставленные сами себе, без страха и сожалений, катятся навстречу своей судьбе.

Делю шкуру неубитого льва - 1,5

История знает немало периодов, когда человеку внезапно в голову била свобода и он, под прикрытием этого красивого слова, начинал творить всякие некрасивые вещи. Плюс на минус даёт в итоге ноль, но осадочек остаётся, ибо трупы, даже захороненные, всё равно остаются грустным свидетельством на страницах истории нашего вида.

Шли века, и то ли люди постепенно мельчали, то ли легенды, стремясь к реализму и документальности, начинали меньше врать. Сначала во имя свободы свергали динозавров и всяких прочих драконов, злых колдунов и всяких тёмных властелинов. Потом перешли к всяким коммерчески более выгодным мероприятиям: крестовым походам и небольшим междуусобицам с соседними государствами. В эпоху просвещения люди во имя свободы стали бороться с ересями и различным мракобесием, поднимали с колен науку и искусство, рисовали тёток с целлюлитом и жирных купидонов с маленькой сморщенной мошонкой. К середине двадцатого века всё стало совсем скучно и люди во имя свободы разве что смогли заниматься мелким разбоем, пьянством и гомосексуализмом. Бунт от массового (все дружно собрались и пошли изничтожать нехристов) перешёл в индивидуальное русло (собрался и пошёл изничтожать что-нибудь)… ну, тяжело стало всем дружно собираться: у кого работа, у кого семья, кто просто себя интровертом объявил и не хочет с другими общаться. Об этом и есть сей манускрипт.

Времена действительно страшные: капитализм напрочь захватил мир и чётко отделил козлов от агнцев, то есть средний класс от нищебродов, а не так давно закончившаяся Вторая мировая война не давала забыть о гнусностях, на которые способны люди и намекала на то, что надо что-то таки менять в укладе жизни в целом. Нищеброды, смотря горящими глазами, на средний класс, раскатывающий в кабриолетах по Лазурному берегу, испытывал лютый батхёрт, но по причине измельчания души не мог поделать ничего эпичного, чтобы могло стать эпосом или хотя бы балладами. Однако, нашлась пара товарищей, которые взбунтовали против такого порядка…это дело вообще было особо модно в 60-70-х годах того века. Индивиды сии были немудрёными ребятами и без всяких эвфемизмов просто назвали себя «мудаками», прям так сходу, да: «Мы — мудаки». И ничуть не соврали, став вести себя исключительно по-мудацки с точки зрения общественной морали. Впрочем, если поглядеть вокруг, то они были и не такими уж мудаками: детей и котиков они не обижали.

Сложно анализировать такие поступки и таких людей. Преступление закона всегда штука интересная, ибо это априори бунт с одной стороны. Бунт, впрочем, может быть осознанным и идейным или же тупо тупым нарушением закона ради личного блага. Сии персонажи встали где-то посередине. Они не были прям уж такими отморозками, как Чикатило или Мэнсон, но и до Ганнибала Лектора не дотягивали изящностью поступков. Особо интеллектуальным их бунт не назовёшь, далеко не Родионы Раскольниковы, они скорее ближе к героям Уэлша, но это и делает их более драматичными: их бунт был не интеллектуальным, а скорее эмоциональным, исходил не из головы, а от сердца. Книга, скорее всего, являет собой попытку комедии, но это тот тип комедии, когда шутки настолько реалистичные, что понимаешь, что совсем это не шутки. Грустная комедия.

Особую атмосферу запутанности передаёт последняя треть книги, где размеренное повествование от лица одного из героев сменяется очень сумбурным и сюрреалистическим способом письма, со всякими фантазиями, гипотетическими отступления, вариациями на тему «а вот если бы…», что немало так сбивает традиционный вариант повествования, бунтуя против укладов письма и классического строя романа.

Другой темой всплывает тема сексуальных отношений. Странно, но секс — самое естественное, что может быть у человека, — идёт наравне с бунтом почти всегда, или приравнивается к бунту. Видимо, секс и бунт имею одну природу… впрочем, я об этом никогда не думал в этом ключе и сейчас особо углубляться не буду. Так вот, секс выступает второй толстой темой произведения. Бунт, секс, преступление, смерть — четыре всадника высокой литературы. Неплохая линия жизни выходит, да? Вся история человечества в четырёх словах.

Всю эту историю можно сравнить с более популярными литературными дорожными приключениями, такими как «Бродяги Дхармы» Керуака, «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» Томпсона, «Поколение Х» Коупленда и другими в том же стиле. Ощущение пустоты, неправильности, желание поиска выхода из этого положение, выражающееся в дороге и неустанном стремлении героев двигаться вперёд, а если и не вперёд, то просто дальше от происходящего. И бунт, выражающийся в наркотиках, алкоголе, сексе, насилии.
Что ещё?
Всё.