Посторонний. Чума. Падение. Миф о Сизифе. Пьесы. Из `Записных книжек`

К сожалению, согласиться с восторженными мнения о книге нелегко...
Якобы в книге Камю сравнивает чуму с войной, но получилось так затянуто, мутно и ну уж прям совсем без каких-то интересных ходов...Конечно, ожидать чего-то интересного и нового о войне от человека, который в войне не участвовал ( судя по биографии), а писал свои книжули, наверное такие же скучные и ненужные, как и эта, сидя у себя дома, а потом и вовсе уехав в Оран... Поэтому автор решил "блеснуть" своим талантом и зашифровал войну в чуме. Хорошо. Я понимаю, не был ты на войне. Ну так напиши что-то яркое и интересное, зачем тратить читательское время?
---------------
За одного нудилу-перснонажа, на которого было потрачено автором минимум 5-6 страниц во всем романе хочется закрыть. книгу...А персонаж таков, что пишет он(персонаж, даже имя не буду искать) , якобы, книгу, а на самом деле написал всего лишь одно предложение. И вот он появляется каждый раз и пытается написать это предложение лучше, и переживает по этому поводу..."прекрасная амазонка скачет по лесу", или "Амазонка скачет по прекрасному лесу" или "амазонка скачет по прекрасному майскому лесу"....ну что за чушь? зачем тратить время читателя на эту муть. Никакого смысла персонаж не несет. В моем прочтении ни один персонаж в принципе не оставил никакого следа. Книга очень затянута, очень нудна. Может это так автор хотел показать свои мучения по рождению текста? искренне не понимаю автора...
---------------
Вот, к примеру, товарища А.Кузнецова, который не просто был на войне, а побывал рядом с пеклом "Бабьего Яра" - читать не просто стоит,а обязательна к прочтению. Эта книга действительно о той войне, и написана не из тыла. Или же Бориса Васильева - "А зори здесь Тихие", человека, прошедшего всю войну, а данная книга Камю- попытка чего-то там изобразить ,что-то там сравнить кабинетным писателем. Для него война - это чума, от которой крысы дохнут; как болезнь - позвали доктора, он её вылечил, и всё. И все проблемы, делов-то...а то, что немцы людей сжигали в печах, душили детей в газовых камерах - это всё пройдет, надо только доктора позвать. скучная Мерзость, а не книга.
----------------

Доброй ночи, Альбер. Знаете, в прошлый раз, познакомившись с Вами, я подвела этому итог в диалоге с самой собой. Сейчас мне почему-то захотелось поговорить с Вами. Что, по сути, то же самое, ведь Вы меня не слышите и уж точно не читаете, но... А вдруг?

Признание первое.
Мне жутко не нравится Ваш стиль, господин Камю. Возможно, кого-то в Вашем творчестве и привлекает эта сухость и отстраненность, но у меня на такое аллергия. Стопроцентная.

Признание второе.
Альбер, но ведь это всё уже было! И не раз было. Не знаю, где я это видела. Может, у Сартра, пусть он и позже написал то самое, где могла видеть. Но ведь написал совсем иначе, ближе мне, лучше, и... Хотя, пожалуй, не стоит вообще это сравнивать.
Может, видела во снах, после которых просыпалась ещё более уставшей, чем ложилась.
Может, в обрывках каких-то произведений. Или у Достоевского...
Не суть, Альбер, это всё уже было.
Ах, да, ещё в Вас до неприличия громко кричит плохо спрятанный Кафка.

Признание третье.
Но было не так, господин Камю, тут Вы правильно неодобрительно покачали головой.
Знаете, мне не нравилось на протяжении всей повести. И только монолог слепого сердца главного героя все расставил по своим местам. И нет, он не перестал казаться мне картонкой, серой массой с капелькой света внутри. Знаете, Камю, когда он плавал, я все время боялась, что соленая морская вода растворит беднягу, что, уйдя бороздить морские просторы, он попросту никогда не вернется. Почему он такой? Безжизненный, чёрт возьми. Зачем Вы сделали его именно таким? В нём ведь что-то есть, что-то неуловимое. Как он таким стал? Почему ему настолько все равно? Вопросы риторические, господин Альбер, не нужно так загадочно улыбаться.

Признание четвёртое.
В Вас тоже есть что-то, мне пока что неподдающееся, Камю. Ощущение, словно я очень хочу кушать, передо мной стоит накрытый всякими вкусностями стол, но как только я беру в руку, например, яблоко, оно превращается в пустоту, а где-то за стеной слышится злорадный смех.

Риторические вопросы.
Почему именно "Посторонний"? Кому он "Посторонний"? Себе? Всем? Жизни? Миру?
Зачем были те дополнительные четыре выстрела? И почему именно четыре?
Зачем "ласковому равнодушию мира" чувство ненависти со стороны неравнодушных?
Разве же человек, не плачущий на похоронах матери, обязательно бездушен? И, кстати. Господин Альбер, он же это все из-за неё, да?
До встречи.

Альберт Камю, в очередной раз превзошел самого себя. Для меня это был роман глубоко пронизанный иронией и философским подтекстом. Преисполненный состраданием я наблюдал за душевными переживаниями каждого жителя Орана. Какого это жить, когда смерть тягостно стоит за плечами каждого человека? Каждый день мог закончиться в мучительных муках. Чего стоила сцена, где маленький мальчик в муках покидал мир живых. После такого невольно хочется прикурить.
В романе я нашел частичку себя.
Хотел бы я посмотреть на лицо Альберта Камю, изнуренное трудами, сразу же после написания романа.

История одной болезни в одном маленьком городе. Это классический роман, роман-катастрофа, психологическое исследование, книга ужасов в одном флаконе. Сколько поднимается вопросов - бесконечный поток. А если сейчас? Позволили бы власти просочиться информации? Закрыли бы город или стерли с лица земли? Почему люди не чувствовали "запаха жареного", почему не бежали, услышав лишь отзвук страшного слова "чума"? А если бы мы? По любую из сторон вооруженного кордона. Если бы мы услышали про чуму, бежали бы, в спешке оставив вещи? С любимыми из города? Прочь, оставив, любимых? К любимым, не допуская мысли, что можем и на них распространить заразу? Остаться внутри в замкнутом пространстве, пораженном смертью. Без цели и смысла, без возможности убивать время на работе, без надежды. Когда даже говорить становится не о чем и не за чем. Даже здоровые в душе поражены чумой. Врачи ищут смысл в работе, в безнадежной, а значит бессмысленной попытке спасти человека. Потерявшие близких впадают в апатию, замыкаются, стирают из памяти прошлое, или, наоборот, с головой бросаются в гущу зараженных, чтобы хоть так, хоть на чуть-чуть оказаться ближе к ушедшим. И по среди этого сумасшествия только один человек рад чуме, встречает ее с ковровой дорожкой и фанфарами...
Окунаясь в картину, написанную с таким мастерством, понимаешь, почему некоторые писатели становятся классиками.

Книга прочитана в рамках флешмоба "Дайте две! Пятая волна (Январь-Март)"!

Читался роман трудновато, но это того стоило! "Чума" - философский роман-хроника. Рассказ ведёт человек, который называет себя рассказчиком. Действие романа происходит в городе Оране (Алжир), где вспыхивает эпидемия чумы. Поначалу все отказываются верить в то, что это чума. Но после гибели нескольких сотен человек всем становится очевидна страшная реальность и город закрывают на карантин. Люди обречены жить в ожидании своего часа, наблюдая, как болезнь уносит родных, близких, незнакомых людей... Царит атмосфера безысходности, отчаяния и одиночества.
Много размышлений. Роман поражает своей реалистичностью. Главных героев несколько, все они разные, и все по-разному реагируют на чуму. Камю пишет о человеческих взаимоотношениях и поведении людей в условиях горя и страха перед смертью. Людям хочется бежать, но некуда, от чумы не скрыться. Если чума ещё не поселилась в теле человека, то давно живёт в его мыслях и чувствах, дожидаясь своего часа.
Книгу стоит прочитать!

Книга понравилась. Она аллегорична (ведь автор писал о другой чуме, "коричневой" - так называют нацистскую оккупацию в Европе) и отчасти абсурдна (абсурдность более раскрывается через одного из героев Жозефа Грана).

Камю пишет о городе Оране, в который приходит чума. Приходит не сразу. Сначала находят мёртвую крысу. Потом еще одну. Вскорости весь город усеян трупами крыс. Чуть позже появляются первые заболевшие. Власти принимают решение закрыть город. Чума набирает обороты. Люди вступают в борьбу с ней. Каждый спасается, как может, каждый старается сделать то, что в его силах, чтобы победить болезнь, а многие делают и на грани своих возможностей. Ну а кто-то способен выудить из ситуации собственную выгоду.

"В наших сердцах оставалось место только для очень угрюмой надежды, для той надежды, которая мешает людям покорно принимать смерть и которая не надежда вовсе, а просто упрямое цепляние за жизнь".

Уходит ли в итоге чума? Да. Но ее уход - это последствие борьбы или обычная закономерность. Есть ли смысл в борьбе? Автор считает, что есть.

Я читала книгу, не проводя параллелей между оккупацией и эпидемией. Решила пойти по простому пути: вот у нас есть болезнь, вот - врачи, вот пациенты. Но эта цитата перевернула что-то во мне:
«Вопреки всякой очевидности они хладнокровно отрицали тот факт, что мы познали безумный мир, где убийство одного человека было столь же обычным делом, как щелчок по мухе…они отрицали наконец, что мы были тем обезумевшим народом, часть которого, загнанная в жерло мусоросжигательной печи, вылетала в воздух жирным липким дымом, в то время как другая, закованная в цепи бессилия и страха, ждала своей очереди».

Много говорится в книге о чувствах, отношениях между людьми. Когда вокруг всё кажется безнадёжным и страшным, чувство нежности к родным и любимым помогает справиться с охватившим отчаянием. Страсти уходят на второй план.

"...наш мир без любви - это мёртвый мир и неизбежно наступает час, когда, устав от тюрем, работы и мужества, жаждешь вызвать в памяти родное лицо, хочешь, чтобы сердце умилялось от нежности".

"Теперь они знали, что существует на свете нечто, к чему нужно стремиться всегда и что иногда даётся в руки, и это нечто - человеческая нежность".

Хочется отметить, что в книге есть очень достойные мужские образы. Не брутальные мачо с красивыми глазищами и сильными руками, каких сейчас завались на книжном рынке, а способные на решительные поступки, мужественные и цельные.

Чувство безысходности и страха, которое оставляет после себя "Чума", невозможно перебороть. Потому что она всё еще здесь.

«Микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает… Он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, он терпеливо ждёт своего часа в спальне, подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах, и, возможно, придёт на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлёт их околевать на улицы счастливого города».

Помню, в студенческие годы творчество таких авторов, как Альбер Камю и Юкио Мисима, стало для меня таким же поразительным открытием, как книги Достоевского и Акутагавы, которыми я когда-то зачитывалась в школе, а позже что-то похожее испытала, познакомившись с текстами Стейнбека, Дадзая и некоторых других... Долгое время я не могла объяснить даже близким друзьям, что именно меня так привлекало в этих далеко не самых очаровательных, увлекательных или жизнеутверждающих произведениях. Разве что через них я всегда ощущала удивительно созвучное моему собственному авторское мировосприятие. А это само по себе такая сложная и абстрактная вещь, которая, в отличие от конкретных фактов или всем понятных эмоций вроде радости или грусти, очень плохо облекается в словесную форму. Лишь много лет спустя мне открылась простая истина: все перечисленные личности принадлежали к типу INFJ — и это разом объяснило и мой восторг, и непонимание со стороны окружающих, которое распространялось и на меня, и героев этих книг, и на сами произведения в целом.

К этому времени, правда, возникла другая проблема: далеко не все идеалы и воззрения когда-то горячо любимых писателей оказались приемлемы для меня нынешней. Так, например, стало сложно закрывать глаза на националистические взгляды Мисимы или крайне радикальные высказывания того же Достоевского. Теперь я боялась разочароваться и в Камю, и не в последнюю очередь по этой причине не бралась его перечитывать. И совершенно зря!

Оказалось, Камю со своей дебютной повестью «Посторонний» всё так же прекрасен (в той специфичной манере, что свойственна всем авторам-INFJ). Более того, в этот раз меня удивило ещё больше совпадений в самых мелких деталях, о которых я даже не подозревала при первом прочтении (в своё время что-то похожее случилось с «Исповедью маски»). Так, например, на похоронах собственной матери в глазах окружающих я наверняка выглядела не менее отстранённой, чем герой повести Мерсо. Я точно так же испытывала неловкость в присутствии незнакомцев, а раз «излить душу» всё равно не было возможности, то и подходить к гробу желания не возникло. Да, между главным героем Мерсо и его матерью, очевидно, и вовсе не было никакой эмоциональной связи (возможно, это автобиографическая деталь: известно о чёрствости, которую мать самого Камю проявляла по отношению к сыну), в то время как я просто хотела оставить в памяти образ вечно прекрасной и живой женщины, а не жалкого иссушенного тела… но посторонним этого не объяснишь, и сотрудница крематория, три раза пытавшаяся вручить мне свечку и в конце концов получившая гневную отповедь — совсем в духе того отпора, что на последних страницах Мерсо даёт зашедшему в камеру священнику, — до конца церемонии зыркала на меня как на материализовавшееся исчадие Ада. Уверена, доведись ей выступать свидетелем на моём суде, она точно так же обвиняла бы меня во всех смертных грехах, включая полную бесчувственность, безнравственность и вот-это-вот-всё... В то время как большинство из тех, кто знаком со мной лучше, наверняка не преминули бы упомянуть мою искренность и доброту , не говоря уже о редкой скромности ;))), — совсем в духе того, как про Мерсо отзывался его сосед старик Саламано.

Кстати, образ чудаковатого Саламано — постоянно ругающего свою собаку последними словами, но на деле искренне к ней привязанного, — прекрасно иллюстрирует тот факт, что зачастую окружающие замечают в человеке лишь «внешние углы», а не то, что на самом деле скрыто за фасадом. Что ж, мир вообще полон абсурда, и ситуации, подобно описанной в книге, когда героя судят вовсе не за само преступление (убийство араба), но за внешнее несоответствие общественным ожиданиям, — не только не редкость, но чуть ли не «норма жизни».

Вообще одна из центральных для Камю тема абсурда гораздо лучше раскрылась для меня именно сейчас, при перечитывании, когда перед глазами у меня стояли не отдельные фрагменты творческой биографии писателя, но панорама целой эпохи. Разумеется, ещё в университете я читала программный «Миф о Сизифе», где Камю выдвигает три возможных решения проблемы абсурдности жизни, так или иначе заканчивающейся смертью («Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой или она того не стоит, — это значит ответить на основополагающий вопрос философии»): отказаться играть по таким правилам и просто «самовыпилиться»; убежать в «иллюзию повседневности» или придумать себе какое-нибудь другое утешение (вроде религии); наконец, найти в себе мужество принять сей факт как данность и жить с этим осознанием («Лишиться надежды ещё не значит отчаяться»).

Но лишь теперь, взглянув на творчество Камю в контексте событий того времени, я поняла, что так тревожило автора и против чего на самом деле он так взбунтовался: катастрофа Первой Мировой и её последствия, чудовищно несправедливое отношение французского государства к арабам и берберам на аннексированных территориях, не говоря уже о законе об «интернировании граждан еврейской национальности», принятом во Франции режимом Виши в 1940 году… и прочее, и прочее. Все эти противоречия между идеалами государства и гражданской позицией самого Камю не могли не найти отражения в творчестве писателя. Именно из этого абсолютно логично вытекает яростное неприятие автором института смертной казни, о чём оставшийся наедине со своими мыслями герой много рассуждает в «Постороннем».

Пожалуй, можно было бы вспомнить и другие затронутые автором темы, но я не вижу большого смысла делать это в формате глубоко личного отзыва: «Посторонний» не то произведение, которое стоит совать под нос всем и каждому, к тому же читатель, как мне представляется, либо уже «на одной волне» с автором (как было в моем случае), либо нет — и тогда этого уже не исправить, да и не стоит. Я и сама, несмотря на то что финальный монолог Мерсо-Камю дочитывала чуть ли не со слезами восторга (и это не метафора), ту же «Чуму», например, пока перечитывать не возьмусь.

Читал сразу после «Постороннего», другого произведения Камю, и это, на мой взгляд, небо и земля.
Посторонний написан прекрасным языком, читается с интересом, сюжет не провисает на протяжении всей книги.
Чума же показалась мне интересной только в завязке истории: массово гибнущие крысы вызывают тревожное и необычное ощущение, знакомство с главными героями, на тот момент казавшимися мне интересными. Но примерно после того как чума была официально признана в городе начинается такая словесная тягомотина страниц на 100 (сухо описанные чувства людей города во время чумы, причем создавалось впечатление, что автор описывает одно и тоже разными словами, описание различных неинтересных подробностей о городе и прочем), что иногда я уже даже и не старался понять, что хочет донести автор, а просто стойко пробирался к концу книги, радуясь тому, что остается все меньше страниц. Главные персонажи представляются настоящими героями-спасателями в этой истории, но у меня почти что совсем не получалось им сопереживать.
Чума в 3 раза длиннее Постороннего, но лучше бы она была сильно короче, так как длиннее она, по моим ощущениям, из-за открывшейся у автора графомании.
5,5/10

В 194... каком-то году в город Оран пришла чума. Сначала никто не мог поверить, что это на самом деле чума, болезнь средневековья. Но чума наступила. И вот был закрыт город, принимались меры, закончилась обыденная жизнь, разрушен привычный уклад. Пережив волну пандемии, очень легко представить, что творилось в этом городе. Всю ту гамму чувств, которой жили люди в городе - надежда, отчаяние, обреченность, страх за себя и близких.
Камю размышляет о людях. Он их бесконечно жалеет и не сливает в единую обезличенную массу. Для него каждый человек индивидуален - любит и ждет, надеется, верит и хочет жить. Как мне близки его мысли, какой он все-таки человечный. И вот в таких нечеловеческих условиях он рассказывает о судьбах разных людей, кто как переносит это время.
Доктор Бернар Риэ. Почти святой. Тот человек, который боролся с чумой от начала и до конца, был свидетелем множества смертей. Он считал, что его сердце стянулось в тугой узел, что уже не испытывает даже жалость к своим пациентам. К чему жалость, если никому и ничем нельзя помочь?
Журналист Рамбер, попал в этот город случайно, хотел выбраться из него разными путями по закону и нет, страдая от разлуки с женой, но глядя на страдания жителей, остался, чтобы хоть как-то помочь. Ведь он тоже стал частью этого горрда, живого пока еще организма.
Жан Тарру, самоотверженно боровшийся с чумой, как мог, ведь ему не выносимы страдания людей. Нет никаких оправданий для этого.
А ведь были ещё такие, как Коттар, кто извлекал личную выгоду даже от чумы и не хотел, чтобы она заканчивалась.
Отец Панлю, с жаром проповедующий, что чума - это то, что жители города заслужили и нужно положиться со смирением на Господа даже в кончине малых детей. Разговор отца Панлю и доктора Риэ один из самых сильных и значимых, как по мне.
Не лёгкая, но очень сильная книга.
В 1957 году Камю получил Нобелевскую премию по литературе с формулировкой "За огромный вклад в литературу, высветивший значение человеческой совести".