Процесс. Замок. Превращение. В исправительной колонии

мне кажется, что при оценке всякого произведения нужно в первую очередь опираться на то, что хотел передать автор.

тогда очевидно, что при написании своего "процесса" кафка хотел не создать интересный и увлекательный сюжет, а... его точной цели по понятным причинам уже никто не узнает. однако, на мой взгляд, этим романом писатель хотел передать некую абсурдность бюрократической системы, которую наблюдал сам.

нельзя сказать, что ему это не удалось.

всю книгу главный герой – йозеф к. – пытается выяснить, в чем он все-таки виноват, но у него не выходит. канцелярия суда находится на чердаке жилого дома, ответственные за процесс не говорят ничего толкового, адвокат тоже не помогает. ощущается это так, словно йозефа (и читателей заодно) внезапно бросили в воду, и он барахтается, пытается держаться на плаву, пытается подплыть к берегу. но все эти его попытки не приводят к результату. и он тонет – в конце-концов его закалывают "как собаку" без объяснения причин.

в процессе чтения меня преследовало только одно чувство – духота. по ощущениям схоже с тем чувством, которое возникает, когда стоишь в очереди за каким-либо документом, стесняешься, потеешь и на самом деле толком не понимаешь, зачем этот документ все-таки нужен. книга шла медленно и тяжело, но от нее не требовалось быть легкой и увлекательной. я считаю, что роман со своей задачей справился на отлично.

в общем, 5/5.

Ведь бескомпромиссная детская загадка, как аксиома, потому что на всю жизнь видишь потом лампу — грушей, а в К. — всю красоту наморщенного и готового быть отверстым лба; красота виновного, стыдливой смерти как собаки, какое тут сверх всего объяснение, когда объяснение и есть — Процесс. Мне хочется торопиться, к кому-нибудь поспешно обращаясь (в противовес долготерпеливой неспешности Йозефа К., то есть этого промедления, отсрочки, Verschleppung), говоря об этой болезненной и необходимой, первопричинной связи беспомощности и готовности помочь (закрыть дверь, а лучше — все оставить, зажмуриться, помочь событию самому тем самым пропасть); никогда не усваиваемое после Йозефа К. эта неангелическая, но сверхъестественная и единственно человеческая способность вины (не ее предчувствие или долгое вынашивание одним своим родом, долгим, генеалогическим, библейски подробным), и не найти как будто ничего лучше и точнее, кроме как отцовской традиции катафатики, когда все присуждаешь Единственному, то есть Богу, неутомимость этой номинации, когда пересыхает язык — и тут хочется быть именно таким точным, как если бы пережить его и его мученичество мог только этот список явлений, в которых он успел быть, бывать, светиться, как ангельские чины, как морщины провидицы, которые появляются, многотрудные, одинаковые — во время откровения; кажется, от помощи он до самых пор и не мог бежать, потому что это дерзновение творить — просить о помощи, значит просить добавить себе ещё одну деталь постоянно становящегося существа, которая единственно из тебя выводится; но все это как будто и так понятно, блаженна спина привратника в неведении, блажен недопущенный, блажен милостивый, но блажен и снисходительный, подыгрывающий, принимающий, не привносящий никакого возмущения; унижение паче гордости, и вот же он, сумевший отказаться и от первого, и от второго, вот же он, миротворец — в том, что потворствует, скорбит и утешится (к тому вспомнить, что этот миротворец, он же и εἰρηνοποιοί, в ранних славянских текстах Заповедей — смиряющийся).

К. (то есть Кафка) потом говорил, как его смущало (beirrte) все им написанное и все им сказанное вслух, и оттого эти бесконечные процессы споров с Максом Бродом, но дело даже в том, что это все та же покорная готовность к необходимости этого заблуждения, и все то же осознанно обреченный протест, все та же любовь к светоносным воротам закона, то есть после всего — неисчерпаемая в него вера, чего хватит; да, и насколько же Процесс мрачнее и скорбнее прочих постмодернистских и -истских отрицаний (при всей возможной к ним любви), когда у них—  неостановимый процесс развенчивания, а здесь — неутомимый процесс утверждения, с каждым новым витком все более тугого и безусловного, охватывающего аксиоматичное, ассиметричное и бессонное (пока, тут) лицо Йозефа К.