Проза разных лет

Сад в рассказе — это не только роман Цюй Пэна, хотя тот и находится в центре повествования. Как водится у Борхеса, сюжет является отражением центральной идеи. Сад там везде: от повтора одного из эпизодов романа

до вполне натурального сада, через который рассказчик шёл к Альберу, постоянно сворачивая влево (выбирая ли тем самым тот исход, который в итоге получился?). Сад даже выходит за пределы рассказа: в предваряющей рамке "от Борхеса" говорится об иных причинах исторических событий, т.е., о других тропинках сада; в примечании "от издателя" также приводится другой вариант случившегося. Садом оказывается сама история, в которой каждый находит свои тропинки. Правда, это приходится делать, как в романе Герберта Куэйна "Aprile March", ретроспективно: финал, увы, един, какими бы ни оказались его причины.

Потому судьба Альбера тоже предрешена, кем бы ни оказался ему Ю Цун, другом или врагом. В рассказе Ю Цун оказывается одновременно и другом (поскольку Альбер сделал важное для его родословной дело), и врагом поневоле (поскольку вынужден его убить), а результат всё равно один.

Кроме того, Сад — одна из ключевых метафор творчества самого Борхеса, так или иначе представленный, Сад встречается во множестве его рассказов. Сад — это и Книга, и Лабиринт, и Временной парадокс, и Вавилонская библиотека (другие важные метафоры Борхеса) вместе взятые. Недаром Борхес называет так целый раздел своей книги "Вымышленные истории": так или иначе, к метафоре Сада ведут все рассказы этого цикла (хотя и кульминационным скорее стоит считать рассказ "Вавилонская библиотека").

Мир Тлёна — это, видимо, модель идеального мира для Борхеса. Идеального — потому что идеалистического. Ведь в Тлёне идеализм — это не просто философская система: на идеализме держится сам мир Тлёна. И это, конечно, не может не нравится заядлому идеалисту Борхесу. Здесь наблюдается тонкая игра ироничного ума Борхеса: Тлён выдуман, он и вправду является продуктом сознания людей нашего мира, поэтому даже самим жителям Тлёна первичность сознания представляется очевидной. Материализм там остаётся непонятым.

Идеализм мироустройства Тлёна проявляется в мышлении его жителей. Так оказывается, что жители Тлёна относятся к материи, к пространству достаточно прохладно. Язык в этом мире оперирует либо глаголами, либо последовательностью прилагательных. Это по-настоящему временной язык. Пространство не может длиться во времени — поэтому потерпела фиаско задача о монетах. Бытие пронизано сознанием, точнее, сознание только и существует, потому нет личностей — есть точки проявления сознания. На этом строится одно из решений задачи о монетах, это же проявляется в литературе Тлёна. В описании арифметики Тлёна можно заметить идею, раскрытую позже Борхесом в рассказе «Синие тигры».

Но апофеоз идеализма Тлёна — это, конечно, хрёниры. Сознание тлёнца тождественно первичному сознанию — да и является им по сути. И уж если первичное сознание смогло создать целый мир, то оно же, но посредством созданного им человека, может и продолжать созидать. Люди способны создавать вещи из ничего, копируя потерянные. Люди даже способны создавать абсолютно новые вещи — ур. Вы слышите, как радуется этому Борхес? Это для него мечта! Он даже внезапно (от радости) забывает о том, что писал до этого, и рассказывает о предметах, которые исчезают, когда про них забывают. Но ведь, исходя из опровержения задачи о монетах, их и не должно существовать. Но мы простим Борхесу это досадное упущение.

Кончается рассказ внезапно вторжением мира Тлёна в наш мир. Человек поднялся до уровня Бога: он создал мир — сперва в сознании, населённый вымышленным населением, которое понимает и признаёт свою вымышленность, а затем и «по-настоящему» — в материи. Но Борхес не собирается нас пугать: он заканчивает весь свой глобальный пафос ироническим замечанием:

словно снимая напряжение.

Прикольное исследование того, что один и тот же текст, будучи написан в другое время или другим автором, не только воспринимается по-разному, но и в самом деле является другим. И он также будет другим, если его напишет, скажем, иностранец.
Борхес сравнивает Сервантеса и какого-то (вероятно, вымышленного, но точно я не знаю) Пьера Менара.
Написано весьма витиевато, но коротко. Только поэтому я и прочитал. (Достаточно длинный текст Борхеса я дочитать до конца бываю не в силах.)

Идея отличная, мне очень понравилась. Я представил себе, как звучали бы слова, предположим, Христа, если после них поставить подпись, скажем, Ницше. Забавно получается, попробуйте сами :)))

Небольшой сборник рассказов. Главными героями в основном выступают суровые аргентинские парни, чуть что - сразу хватающие нож и лезущие в смертельную схватку. Рассказы по-мужски скупы, без излишних сантиментов. Ничем между собою не связанные - ни сюжетом, ни героями. Каждый рассказ - отдельная тема. Но всё же что-то общее между ними проскальзывает. Это, скорее всего, национальная черта всех героев-мужчин. Для всех на первом месте - честь, лучший друг - нож, братские узы дороже любви женщины. В этих чувствах есть что-то первобытное и одновременно притягательное. Не зря, наверное, в самый конец сборника помещён одноимённые рассказ "Сообщение Броуди" о диких племенах Латиноамериканского континента и их первобытных нравах.

Хочется отдельно отметить рассказ "Евангелие от Марка". Особо он пришёлся мне по душе. В нём не только первобытная вера во всё неизвестное и преклонение перед более умным и образованным сородичем, но ещё присутствует фактор мистической неожиданности. Ведь итог рассказа меня немного удивил и обескуражил.

В целом, есть рассказы, оставившие меня полностью равнодушной, а есть довольно неплохие, оставившие свой след. Потому оценка нейтральная. Так сказать, 50/50.

Алеф это первая буква еврейского алфавита. В трактовке еврейских мистиков символ Алеф приобретает значение безграничной, чистой божественности.
А у Борхеса "Алеф" признано одним из лучших его произведений. Не обошел он также и мистическую сторону в своем рассказе. Одним словом, цитируя "Гамлета", "я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного", все четко и понятно, но не обошлось без таинственности, мистики, знаний, доступных не каждому.

Вот такая мистика у Борхеса. Можно предположить, что Алеф равнозначен некоей мистической синергийной Любви, Всевидящему Оку или каким-то неведомым практикам ...

Как и Пьер Менар из другого рассказа Борхеса, Герберт Куэйн в своём творчестве предвосхищает поэтику и проблематику постмодернизма, с особым упором на интерактивной составляющей литературы. Куэйн доверяет читателю. В его детективе "The God of the Labyrinth" настоящее, правильное решение загадки должен найти сам читатель, детектив решает её неверно, в тексте решения как такового нет, но есть следы, по которым его можно найти самому читателю. Роман "April March" — прообраз будущего "Сада расходящихся тропок", он имеет несколько вариантов сюжета, только регрессивных — у одного финала несколько разных предысторий. В пьесе "The Secret Mirror" первый акт написан персонажем из второго акта, и все персонажи и события второго акта как бы отражаются в персонажах и событиях первого, только становятся выше и благороднее. И, наконец, в книге "Statements" Куэйн просто дарит читателям сюжеты для рассказов, намеренно эти сюжеты испортив — предполагается, что читатель их сможет переписать лучше. Тут Борхес-рассказчик признаётся, что взял оттуда сюжет для рассказа "В кругу развалин", и, пожалуй, это самый блестящий ироничный финт в рассказе (в смысле, в рассказе "Анализ творчества Герберта Куэйна", а то тут недолго в рассказах запутаться): мы-то, те самые читатели, знаем, что это Борхес подкинул Куэйну свои идеи, и, как в романе "The God of the Labyrinth", можем отыскать следы Борхеса в каждой книге Куэйна: от "Сада расходящихся тропок" до самого рассказа "Анализ творчества Герберта Куэйна" (всё, тут каскад отражений схлопывается и открывается портал в варп).

Небольшой детективный рассказ о раскрытии убийств, но с нюансом. "Смерть и буссоль" в некотором плане деконструирует сам детектив. Объясняю: в стандартном детективе есть два таких стереотипных архетипа — это второстепенный детектив и главный (герой) детектив. Первый предлагает самое простое решение загадки, а второй говорит что все намного сложнее и в конце оказывается прав. Но в рассказе Борхеса мало того что второстепенный детектив оказывается прав, так главный герой попадает в ловушку из-за того, что посчитал дело более сложным чем оно является.
Также из-за короткой длинны рассказа, он воспринимает как каркас или скелет для полноценного романа. Так что в некотором смысле для меня "Смерть и буссоль" — это метарассказ.

P.S.
Посоветуй мне пожалуйста что то похожее на этот рассказ.