У нас дома в далекие времена

"У нас дома в далекие времена" — роман автобиографический. И очень хорошо, что в этой книге автор остановился на детских и юношеских годах, потому как дальнейший его путь не был усыпан розами. Рудольф Дитцен (это настоящее имя писателя) и в тюрьме сидел, и наркотики употреблял, страдал от депрессий, лежал в психиатрической лечебнице и довольно рано умер.
Но сейчас о книге. А она весьма хороша, хотя детство маленького Ганса нельзя назвать безоблачным.
Предвоенные годы (Первая мировая), ещё ничего не предвещает катастрофу.
У Ганса полная семья, есть две сестры и брат, семья имеет прислугу и живет в хорошем районе Берлина. Все дети учатся в дорогой гимназии.
Вот только дается это благополучие с большим трудом: одежда мальчика в заплатках (и за это его травят в школе), отец получает мало и домик у моря, который они снимают на лето кишит крысами.
Но детство есть детство! И в нем есть и шалости, и любимые домашние питомцы, и книги.
Роман довольно описательный, в нем много быта, вещей, жизненного уклада. Всё описано довольно подробно.
А ещё он какой-то семейный: удивитесь количеству (и качеству!!!) многочисленной родни, ужаснетесь, сколько же опасностей подстерегает живого любопытного мальчишку, узнаете, как жили в Германии в самом конце XIX века.

"Ад и рай — в небесах", — утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай — это две половины души.

Книга-подорожник.
Она лечит.
Запах нафталина. Фотографии теток, чьи имена некому вспомнить. Ворох писем со следами слез - адресат утерян безвозвратно, автор подписывался просто "М".
Луч света, пронзивший танец пылинок в сталинке, где много лет никого не было.
Странно думать, что жизнь была до тебя. Еще более странно думать, что она продолжится, когда тебя не станет - мир не замедлит бега, потому что ты - пылинка, танцующая под лезвием фотонов. Однодневка. Одна из сотен тысяч.

Немцы - они понимают краткосрочность танца. Поэтому они считают. Они считают, потому что берегут, ведь счет - один из способов сберечь. Они берегут (считают!) все, что ценно. Деньги. Минуты. Часы. Секунды лета, что пронизаны счастьем. В России все просто, все бесценно, и никто не станет беречь то, что не имеет цены. Немцы знают цену. Цена - это наша жизнь.

Потратишь монетку на глупость - придется снова ее зарабатывать. Пока ты снова зарабатываешь монетку, жизнь пролетит мимо. Там, где мой соотечественник медузой растечется по стулу, немец сядет прямо, чтобы спина не касалась спинки. Это расслабляет. Нельзя расслабляться.

Что вы, это не муштра. Но разве можно огорчить маму, разве можно не оправдать ожидания отца, знающего и умеющего все на свете?
Родители - колоссы. Атланты, на чьих плечах держится мир детства. Все колоссы рано или поздно падают, лицом в крошку из глины, но пока они держат небо, мир пахнет совершенством. Мелочи вроде травм (степень тяжести - а, к черту ее) остаются мелочами. Небо на месте. Отец не сердится. Все хорошо.

Небо, конечно, рухнуло.
Непонятно, почему в те времена, а кое-где до сих пор, познание тела другого человека закрывает тебе путь в детство. Это только тело, глупыш, и то оно особо не изменилось. Почему христианство так яростно настаивает на том, что соматика фатальна? Закрываются ли для нас двери в рай, если от ушиба слезает ноготь? Нет. Закрываются ли для нас двери в рай, если мы так или иначе попробуем что-то, что не пробовали раньше? Нет.
То, что детство Ганса закончилось - результат пропаганды. Пропаганда эта составлена тщательно, проверена веками, имеет причины и будет работать еще очень долго. Но от этого она не перестает быть пропагандой.

Тело - прекрасно, Ганс. Ты расцвел, но не согрешил. То, что произошло с тобой, происходит со всеми, и не равно окончанию детства и потере беззаботности. Дух - сосуд невинности, но уж никак не тело. С телом ты - и другие люди - сотворят немало вещей разного рода. О части из них ты постараешься не вспоминать, часть тебя изуродует, часть - украсит. Но это не имеет значения. Ты оставишь плоть, как бабочка оставляет кокон, и на свидание с мирозданьем полетит твоя душа.

А то, из-за чего ты себя корил - способ контроля.
Если внушить людям, что секс до брака - грех, ты сможешь частично контролировать инфекции.
Если внушить людям, что потеря девственности - кошмар и ужас, уровень контроля усилится, но возможны побочки.
Если внушить людям, что сексом можно заниматься только вне поста - сможешь контролировать рождаемость. Частично.
Не поверишь, Ганс, у нас вроде и век 21, а...
Впрочем, диктаторы были всегда, и не имеет значения, что за форму форму они носят - мундир ли это, или платье в золоте и жемчугах. Желание контролировать народ просвечивает под тряпками.
Ты это знал.

Ты чувствовал этот мир тонко, не так, как твои сотоварищи по играм.
Настолько тонко, что знал - в нем есть закономерности.
Ударь несколько раз по куску дерева - избежишь беды. Поверни головки расчесок налево - беда случится, поэтому нужно повернуть их направо. И не имеет значения, что показывают стрелки часов.
Эти приметы созданы тобой же. Знаки, что можешь прочесть только ты. Ад лично для тебя.
Ты напрасно надеялся, что поход к эскулапу излечит твое ОКР (да, это так называется).
Даже сейчас эти расстройства плохо поддаются коррекции. Психотерапия дает эффект, но он длится недолго. До триггера. Только самоконтроль, Ганс, но с этим ты справился сам.

Все это - двойники, ОКР, видения - твоя плата.
Монетка в ладони Харона, чтобы он перевез тебя на тот берег реки, где танцуют музы.
Человек-норма не сможет создать шедевр - аксиома. Не потому, что норма - брак лаборатории, нет. Жители Обыкновении смотрят не в ту сторону, что смотришь ты. Ты смотришь на муз. Они - себе под ноги.
Вот и вся разница.
Последствия?
Такие, как ты, прячутся в книги. Чем не способ сбежать от мира, который похож на жернова мельницы?
Такие, как ты, дают нам места для пряток. Ведь написать книгу - еще один способ сбежать. В том числе и от того, что прошло.

Беги, мальчик.
Но зря ты корил себя.
Твоя невинность с тобой, пока ты бежишь.

Очень теплая и уютная книга. Такой себе экскурс в детство автора. По самым глубоко запечатлившимся в его душе воспоминаниям, по семейным байкам и казусам. Вот кажется, что все мы разные, живем в разные времена и в разных семьях и переживаем различный жизненный опыт, но читаю я воспоминания Ганса Фаллада и ловлю себя на мысли, что есть все таки в детстве какие-то схожести и общности - что-то такое, что проживают абсолютно все дети без исключения! Нас с автором разделяют 100 добрых лет, а я читаю эту книгу и узнаю в ней себя. Ну кто может сказать, что в их семье сборы на море происходили не так, как это описал Фаллада? Кто как-то иначе воспринимал в детстве время на каникулах? А чьи-то родители вели себя иначе, чем родители Ганса, во время званных вечеров? А первые поздние возвращения домой с исследований городских закоулков? Разве этого не было у среднестатистического ребенка? Лично я все это пережила! Как будто это какие-то непременные вехи в развитии каждого ребенка!

Гансу Фаллада удалось очень ярко и живо изобразить быт рядовой интеллигентной немецкой семьи в конце XIX века. Здесь все очень чинно, благородно и педантично. Здесь еще не маячит в обозримом будущем тень ни Первой мировой, ни Второй. Еще никто не предполагает, что в скорости тесные ряды родных и знакомых поредеют от пуль, снарядов и бомб... Один лишь раз в сюжете автор поддается грусти и, забегая вперед, рассказывает о том, как Первая мировая коснулась его семьи... Это очень горькая пилюля по сравнению с общим тоном книги. Так же весьма невеселым оказалось маленькое отступление о детстве матери Ганса. Оказалось, что в обширном кругу их родственников водятся не только чудаки, но и моральные чудовища...

Детство Ганса было наполнено разнообразными событиями - и приятными, и не очень, но когда читаешь воспоминания об этом, написанные уже взрослым человеком, понимаешь, что время стерло острые углы всех детских горестей, печалей и несправедливостей и что взрослый Ганс Фаллада относится ко всему этому философски, с какой-то ноткой снисходительности с высоты уже приобретенного жизненного опыта. Конечно, даже теперь не все поступки и мотивы родителей ему, как и мне, понятны - например, историю с рождественскими подарками Гансу и Эди, когда каждый из них получил то, что желал другой и отец запретил меняться... Или какая-то чрезмерная реакция отца на стрижку Ганса. Или то, что в доме не жалели денег на 5000 книг в личную библиотеку, но на замену прохудившихся штанов Гансу бюджет трат не предусматривал... Конечно, в целом приятных воспоминаний было больше и из рассказов автора чувствуется, что родители старались всячески сделать детство своих детей счастливым. Одно воспоминание о рождественских традициях чего стоит!

Поскольку ранее я уже читала у автора "Волк среди волков" и "Один в Берлине", которые вызвали у меня интерес к личности писателя, к тому моменту, как мне в руки попала эта книга, я уже была знакома с его весьма непростой биографией. И поэтому в данном сюжете я находила еще в детских воспоминания зачатки сложной душевной ситуации у Ганса Фаллада. Здесь слышна обида на родителей, которые не смогли увидеть, что с сыном что-то не так, когда он подвергался школьной травле. Здесь присутствует в легкой форме раздвоение личности, когда еще маленькому Гансу казалось, что у него есть двойник... Здесь чувствуются переживания о непростых отношениях с отцом, для которого он так и не смог стать образцом достойного сына... Если не читать ранее биографию автора, "У нас дома в далекие времена" воспринимается более радужно и легко. Но в целом чтение было весьма приятным. В этой книге я увидела автора с другой стороны - не только как писателя, в центре сюжетов которого война, гестапо, экономический кризис, страх и боль, о которых он, к слову, пишет мастерски.

Очень понравилась книга.
Эта автобиографичная история о детстве немецкого писателя, и теперь мне стало интересно почитать его "взрослые" книги, особенно те, что были написаны во время второй мировой войны.
Книга написана с небывалой иронией и самоиронией, и не смотря на то, что от некоторых описываемых моментов волосы на голове вставали дыбом, читалась книга весело и оставила после себя очень позитивное жизнеутверждающее ощущение.

• Нет, нет, видел я этих. Они похожи на обезьян в седле. Мне не хотелось бы поощрять тебя, Ганс, в этом направлении, я все еще не теряю надежды, что ты со временем разовьешься в человека.

  В начале книги идет краткая биография Ганса Фаллады, и ее автор (некий П. Топер, редактор наверное) не раз упомянул тот факт, что писатель не ладил со своим отцом, и рано покинул отчий дом из-за прохладных отношений. Но при этом писатель описывает свою семью с огромной теплотой и любовью, и даже оправдывает своих родителей, если считает, что где-то они явно перегибали в воспитании палку. И все с оттенком благодарности своим близким, понимании, через что им приходилось проходить, поднимая четверых детей, понимании, что у них были свои трудности и проблемы, в том числе, и не малые, с детьми. И все это на фоне мировых волнений и непростой обстановки в стране в преддверии Первой мировой войны.

Можно понять, почему жанр автобиографий так популярен (особенно в последнее время), у каждого человека и в детстве и во взрослой жизни найдется немало моментов, о который можно красиво рассказать. Но думаю, что нужно быть действительно умным и мудрым человеком, чтобы в таких книгах избегнуть обвинения, в первую очередь своих родителей, и жалоб, даже если были моменты, которые оставили серьезные душевные травмы у ребенка, запомнившиеся на всю жизнь.

"Как только калитка в сад детства захлопнется, никаким ключом её больше не откроешь. Он уплыл в вечность, сказочный сад... В сладостные минуты он ещё является нам в мечтах, мы вдыхаем его ароматы, но вступить в него нам более не дано. Жизнь не хочет невинности. Каждая жизнь вынуждена стать виноватой... "

Милая, смешная, добрая история о немецком мальчике. История его дружной семьи: мамы, папы, сестер и братьев, многочисленных дядюшек и тетушек. История, полная смеха и слез, приключений, открытий, успехов и разочарований. История о Семье с большой буквы, о Выборе, о Человеке.

И самое главное, о волшебной стране Детства - стране, в который побывал каждый из нас, но в которую не дано вернуться никому.

Меня, как книжного червя, зацепила безумная любовь милого семейства к чтению, их уважение к Книге. Буквально через страницу встречались знакомые имена.
Это довольно увлекательное чтение ещё и благодаря множеству зарисовок быта жителей Германии на рубеже 19-20 столетий.

Должна отметить прекрасный перевод Николая Бунина.
Возьмусь советовать в качестве книги для релакса.

Непосильная это все же задача для ребенка – разобраться в том, за что накажут, а за что – нет.

Как жаль, что у этой замечательной книги так мало читателей. Ведь знают же люди про “Манюню”, а “У нас дома...” ничуть не хуже. Да и про самого автора, как мне кажется, слышали немногие. Лично я, если бы не прошлогодняя “Долгая прогулка” так и не узнала бы, что Ганс Фаллада существует. Только вот хочу предостеречь возможных будущих читателей: ни за что не лезьте в биографию автора. Просто прочтите роман и успокойтесь. Как сложилась дальнейшая судьба Ганса, лучше не знать.

В этом романе автор рассказывает о своем детстве, может несколько приукрашенном, но это и не важно. Со страниц книги буквально льется любовь и ностальгия по тем временам. Читая ее, вспоминаются собственные истории из детства или сравниваешь себя с автором. Времена идут, а люди не меняются. Те же шалости и игры, то же поведение у родителей. Вот только у Ганса детство не обходится одними лишь разбитыми коленками, он человек - невезение. Чтобы он ни делал, все у него выходит наперекосяк и ругань отца, один и тот же торт каждый прием пищи в течение нескольких дней - самое легкое и невинное, что с ним случается.

Видно, что автор с любовью вспоминает те времена. Роман можно назвать уютным （если такое определение вообще применимо）. Возможно он надолго и не запомнится, потому что здесь скорее не единый, слаженный сюжет, а отрывки воспоминаний из детства и уже взрослые размышления о тех ситуациях, но прочитать и пару дней отдохнуть с данеым произведением стоило. Ганс Фаллада часто начиная рассказывать об одном, перескакивает на другую тему. Но это не вносит путаницу в повествование, а придает ей некую изюминку.

Возможно, в «Игре в классики» я выбрала не то произведение Ганса Фаллады. Все-таки самое значительное у него, как поняла, это «Каждый умирает в одиночку». Но после прочитанных в последнее время Ремарка, Оруэлла, Гаршина просто необходимо было переключиться на что-нибудь позитивное. И вот выбрала этот «привет исчезнувшим навеки садам детства», как выразился автор.
Книга писалась в 1941 году. Германия с безжалостным настоящим и неопределенным будущим. Писатель просто решил отдохнуть душой? И ему это удалось.
Книга - воспоминания детства и юности, о семье и многочисленной родне, написанные очень тепло. Легкость и радость были у меня в начале чтения: с чудным юмором автор описывает званые «динеры», оригинальное наказание мальчикам за попорченный торт («сладкоежка должен был в наказание объесться тортом»)… и т.д.
Но, чувствую, вскоре мне стали неинтересны эти многочисленные, хоть и неплохо описанные, впечатления детства, как, например, тетушка, этот увядший листок в потоке времени (неплохо сказано). Может быть, мне просто неинтересны воспоминания детства совершенно незнакомого мне человека? В общем, книга не оставила впечатления и ни подвигла о чем-либо задуматься.

Очень теплая книга о детстве, семье, доме. Действие происходит в начале 20 века в Германии. Много деталей, которые передают атмосферу того времени, интересная, выпуклая картинка.
Если прочитать реальную биографию писателя, то там все не радужно, но у меня нет ощущения, что в книге, вспоминая свое детство, он врет. Может быть где-то неточен, где-то излишне снисходителен, но мне кажется, что он любил свою семью, а семья любила его. Может быть всем было непросто, может быть было много непонимания, но любовь все равно была.
И это делает книгу настоящей.

Три года назад добавила эту книгу в список «хочу прочитать» из-за многочисленных отзывов как о произведении тёплом, уютном, семейном. Поэтому расстроилась, когда увидела в начальных рассказах жестокость подростков и издевательства, что от добра и теплоты далеко. Думала оставить недочитанным, чтоб не добавлять себе лишних поводов для огорчений, но тут автор вспомнил о дядюшкиных судебных тяжбах и меня пробрало. Сколько лет прошло, а всё, что написано про судебные разбирательства, является истиной и сейчас. И главный вывод остаётся прежним – нужно стараться урегулировать спор мирным путём, избегая обращения в суд. В общем, рассуждения отца Фаллады, умудрённого опытом судьи, произвели на меня впечатление и читать я продолжила.

Дальше уже истории были поинтереснее и кое-где повеселее, хоть автор в детстве и был, с его слов, горемыкой (удивительное количество приключений всё-таки он нашёл на свою пятую точку, родителям можно только посочувствовать). Однако сказать, что книга напомнила мне моё детство и окутала особой атмосферой беззаботности и счастья, свойственной ребёнку, не могу. Моё детство мне кажется более радостным, светлым, солнечным, а часть описанных Фалладой моментов вызывала удивление, вопросы и неприятие. Вдобавок мне показалось, эти детские воспоминания принадлежат человеку несчастливому в своём настоящем, что также положительному восприятию не способствовало.

Помимо осознания прелестей своего детства, из полезного вынесла пару новых слов вроде коринки (мелкий бессемянный сушёный виноград) и открыла для себя новое значение слова шапокляк. У меня-то всегда первая ассоциация была со старухой, норовившей напакостить крокодилу Гене, теперь же буду знать, что это складная шляпа-цилиндр. Как говорится, век живи – век учись.

У нас дома в далекие времена был холодильник «Минск», на одной из полок которого я неосмотрительно оставила конфету в ярком фантике и фиолетовый след отпечатался навсегда. Впрочем, куда интереснее были не конфеты, а жевачки с наклейками, которые папа привозил после сессии из Ленинграда, где он учился строить ракеты. Наклейки были еще и на бананах, это была особенная ценность – каждую новую наклейку я ровно (ну, вообще, кривовато, мне было три) приклеивала в ряд на подоконник на кухне. Сейчас подоконник уже в аварийном состоянии, вместе со всем домом, в котором он находится, папа мой так и не построил ни ракеты, ни семьи, бананы не будоражат мое воображение и все, что осталось от прошлого, – это фиолетовый след от фантика в холодильнике, который, вполне вероятно, еще жив где-то на уже чужой даче. Из просто воспоминаний такие детали превращаются в своего рода портрет эпохи, стоит пройти паре десятков лет.

А уж если прошло сто лет, то и вовсе, каждая бытовая мелочь может обрести ценность музейного экспоната. Этакий умозрительный музей, полный несуществующих уже цветных карточек от консерв, трамвайных решеток, залатанных портков и старых марок. В остальном же, детство особенно не изменяется и от каких-нибудь «Денискиных рассказов» эти мемуары отличаются мало, разве что вместо манной каши здесь торт, а вместо светлячка хомяк (который, впрочем, закончил свои дни куда более удачно).

Современные реалии тоже прослеживаются, вот, посмотрите:

Кажется, вы не застегнули свой буктьюб! Знакомая картина, не так ли? А уж о хождении по плиткам, не наступая на швы между ними, и говорить нечего - видимо, эта традиция появилась вместе с собственно мостовой.

Обстоятельно, с вниманием к мелочам, Фаллада создает мир своего детства. Немного приукрашенный, но и пусть – речь ведь идет именно про детство придуманного Ганса, а не реального Руди. Ему удается не препарировать детские воспоминания с взрослой точки зрения, лишь местами проскальзывает зрелое переосмысление происходящего, но выходит это вполне гладко. Может, именно потому рассказ и получается увлекательным – вопроса о том, кто все эти люди и зачем читать четыреста страниц чьего-то лытдыбра, практически не возникает, хотя с мемуарами такая опасность и велика.

Впрочем, не стоит думать, что выходит слишком художественно, есть и биографическая конкретика. Можно узнать и про корни псевдонима, и про источники литературного вдохновения. Внимательный читатель получит достаточно информации такого рода, просто цель книги откровенно другая. И в этом, пожалуй, ее плюс – лично для меня. Здесь достаточно и юмора, и драмы, к себе автор достаточно критичен, а вот других описывает с теплом, так что, надеюсь, опасения, высказанные во вступлении, все же не оправдались и родня продолжила здороваться с Рудольфом на улице. Я бы здоровалась.