Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Цветы запоздалые

В каждом рассказе Чехова можно обнаружить неожиданные стыковки с сегодняшним днём. Так получилось, что этот рассказ я прочитал вслух 88-летней бабушке, которая любит слушать новости. Поэтому, на слух воспринимая этот текст, она очень возбудилась, когда я прочитал –«Да ведь Трамб подлец! Это такой негодяй... такой бессовестный человек! Без всяких принципов! Урод нравственный!» Просто, имя персонажа рассказа, Трамб, она восприняла, как фамилию президента США, и оживлённо стала обсуждать, что у Чехова именно Трамб – подлец! Конечно, пришлось её разубеждать, что чеховский Трамб был 130 лет назад, к тому же литературный персонаж. Но у бабушки осталось стойкое убеждение, что тот Трамб, что американский Трамп – одного поля ягоды.

А в рассказе жена объясняет мужу, что никогда бы не вышла замуж за подобного мерзавца, как сделала её знакомая, Софи Окуркова, которая сочеталась браком с Трамбом – «Удивляюсь! Такая нравственная девушка и... на тебе! Ни за что бы не вышла за такого субъекта! Будь он хоть миллионер! Будь красив, как не знаю что, я плюнула бы на него! И представить себе не могу мужа-подлеца!»

И супруг, выслушавший рассуждения своей благоверной, решает проверить её принципиальность, спрашивая, что бы она сделала, если бы он сам оказался негодяем? И жена тут же заявляет – «…Я могу любить только честного человека! Узнай я, что ты натворил хоть сотую долю того, что сделал Трамб, я... мигом! Adieu тогда!»

И муж тогда раскрывает ей глаза на то, что он при жаловании в три тысячи рублей в год, тратит в несколько раз больше, то есть они живут на его «нетрудовые доходы», и «твой фон Трамб - ерунда, карманный воришка сравнительно со мной...»

Конечно, как всякая принципиальная женщина, она тут же ушла от него. Правда, Чехов пишет, что только «в другую комнату».

Любой человек в своих глазах хочет выглядеть достойно и благородно, поэтому замечает соринку в чужом глазу, а в своём бревна не видит… К тому же, Фон Трамб – это чужой негодяй, а муж – он свой «сукин сын», родной…

Фраза – «А сколько стоит колье, которое я купил тебе неделю тому назад? Две тысячи... Не так ли? Да вчерашнее платье пятьсот... Дача две тысячи... Хе-хе-хе».

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 543

Простите меня, уважаемый Антон Павлович... Но ваш рассказ натолкнул меня на массу воспоминаний о различных случаях. Точнее, о самых разнообразных случайных совпадениях, когда судьба так всё создаёт, звёзды так выстраиваются, невидимые нити рока сшивают полотно действительности столь причудливо... Короче, ничто не предвещает событие, которое внезапно происходит!

Но про своё незначительное и личное как-нибудь в другой раз, а у Чехова фельетонист С.М. в ожидании редактора, к которому он явился за получением гонорара, от нечего делать перелистывал конторские книги. Вообще-то, очень часто так бывает, что человек, мучаясь от безделья, что-нибудь открывает. Так и произошло с этим фельетонистом. Совершенно случайно он наткнулся на некую Елену Петровну Пьявкину...

"Гм... Какая же это Елена Петровна Пьявкина? Гм... В Ростове-на-Дону... Чёрт возьми! Это она!"

Тут-то до него и дошло, что эта та самая женщина, что пять лет назад сбежала и утащила у него тысячу рублей!.. Вот так и происходят счастливые случайности! Он столько лет её разыскивал, а тут на тебе! Нежданно-негаданно обнаружил её адрес!..

Фраза - «На другой день С. М. был у своего адвоката. Бедная Елена Петровна!»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 572

Простая жизненная ситуация на все времена: барышня на выданье и три кавалера, из которых героине предстоит выбрать мужа. И все бы ничего, но критерии выбора интересные: выгода, богатство, род, положение родителей, перспективы в карьере, красота. А чувства? О чувствах тут говорят, очень много говорят и даже пишут. Но остальные критерии все же важней.

Втюрившийся, словами же Антоши Чехонте, в красавицу Наденьку Иван Гаврилович. Богатый и влюбленный по самые уши, но страшный как атомная война.
Барон Воля Штраль, за которого Надин, не пошла бы, побежала, но он обеспокоен лишь своей карьерой и возможностью устроить личную жизнь так, чтобы она еще и богатства приносила.
И наконец Митя Гусев, первая скрипка и красивый до кучи, но судя по всему на красоте тоже далеко не уедешь.
Как же тут быть Наденьке? Ведь она всех троих "любит"!

Чехов прекрасен, герои словно живые. Но вот не может Антон Павлович оставаться в нейтралитете по отношению к своим персонажам, его позиция по отношению к главной героине не просто между строк выглядывает, а прямо горит! Хорошенькая, развратная гадина! Я все же люблю, когда авторы остаются немножечко в стороне, тем более, что кавалеры тут тоже, те еще орлы... но даже цепляться к этому не хочется. Прекрасно!

Узнаю Чехова и его беспощадный сарказм в этой миниатюре на одну страницу. На сей раз направленный в сторону его коллег по цеху, горе - писателей его поколения. Нашему вниманию предоставляется сухой список штампов, рождённый в их недалекой фантазии, которую они направляли в литературное творчество, создавая проходящее чтиво. Это как современные экранизированные мыльные оперы с типичными героями, переходящими из сериала в сериал. Можно было бы и сейчас составить подобный список по современной литературе. И у меня бы наверное получилось, если бы я её читала. Но всё равно бы не стала, потому что не люблю сначала поглощать то, что не по душе, а потом об этом писать, ругать или сарказничать.

Зачем Антон Павлович читал такую литературу, понятно. Это в современном мире в интернете можно составить примерное представление о новом авторе и в случае чего просто не брать его в руки. Я иногда даже по обложке понимаю, нужна ли мне книга, и чаще всего интуиция не подводит. Ну а раньше, наверное, нужно было всё надкусить, чтоб понять. К тому же, к Чехову часто приходили молодые авторы, особенно женщины, за советом и оценкой своих творений, поэтому он был хорошо знаком с их буйной фантазией. И возможно, этот рассказик - некая разрядка от накопившейся усталости. Понимаю...

"Граф, графиня со следами когда-то бывшей красоты, сосед-барон, литератор-либерал, обеднявший дворянин, музыкант-иностранец, тупоумные лакеи, няни, гувернантки, немец-управляющий, эсквайр и наследник из Америки. Лица некрасивые, но симпатичные и привлекательные. Герой — спасающий героиню от взбешенной лошади, сильный духом и могущий при всяком удобном случае показать силу своих кулаков."

Согласно Википедии в книге французского театроведа Жоржа Польти (1895) отмечается, что все драматические произведения основываются на какой-либо из тридцати шести сюжетных коллизий. Каждый из тридцати шести сюжетов Польти разделяет на несколько разновидностей, указывает необходимый минимальный набор действующих лиц и отношений между ними и приводит примеры, полностью или отчасти соответствующие данному типу. По мнению Польти, в основе тридцати шести сюжетов лежит типология человеческих взаимоотношений и переживаний.

Чехов же свой рассказ написал до выхода книги Польти. Видимо, Антона Павловича достали однообразные романы, повести и т.п., в которых с жутким подобием встречались одни и те же персонажи – «граф, графиня со следами когда-то бывшей красоты, сосед-барон, литератор-либерал, обеднявший дворянин, музыкант-иностранец, тупоумные лакеи, няни, гувернантки, немец-управляющий, эсквайр и наследник из Америки…» Природа описывалась, как «высь поднебесная, даль непроглядная, необъятная...»

Друзья были обязательно белокурые, а враги рыжие. Еще смерть богатого дядюшки и тётка в Тамбове. Доктор с палкой с набалдашником и лысиной. Из болезней – «ревматизм от трудов праведных, мигрень, воспаление мозга…» Конечно же, непременный совет – «ехать на воды».

Умный писака должен воспользоваться этим рассказом Антона Павловича, чтобы мастерить бесконечное количество поделок. Впрочем, огромное множество мастеров слова продолжает клепать свои произведения и выбрасывать их на безразмерный книжный рынок. Как говорил Чехов - «...и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя».

Фраза – «Герой - спасающий героиню от взбешенной лошади, сильный духом и могущий при всяком удобном случае показать силу своих кулаков».

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 560

Опять Антон Павлович обращается к жанру пародии. Аналогичный рассказ был по мотивам произведений Жюля Верна. Данный посвящён Виктору Гюго. Он весь наполнен гипертрофированными страстями. Конечно, не тысячей, но почти. Очень много преувеличенных чувств, эпитеты чрезмерны, страдания не знают меры, происшествия невероятны.

Если ночь, то «Небо было темно, как типографская тушь. Было темно, как в шляпе, надетой на голову». И природа себя ведёт, как перед апокалипсисом – «Молния, несмотря на зимнее время, бороздила небо по всем направлениям. Гром, грозный, величественный спутник прелестной, как миганье голубых глаз, быстрой, как мысль, молнии, ужасающе потрясал воздух. Уши Теодора засветились электричеством. Огни св. Эльма с треском пролетали над нашими головами. Я взглянул наверх. Я затрепетал. Кто не трепещет пред величием природы? По небу пролетело несколько блестящих метеоров. Я начал считать их и насчитал 28». Вокруг рушатся здания – «До горевшего ли дома мне было, когда у меня в груди горело полтораста домов?»

Герой, Антонио, мчится с другом Теодором куда-то в ночи… Но пересказывать сюжет пародии дело неблагодарное. Особенно, когда в ней гора трупов, предательство, роковая любовь!.. Сильно потрясают подобные выражения – «Сильный муж, ниспровергающий своего врага в кратер вулкана из-за прекрасных глаз женщины, - величественная, грандиозная и поучительная картина! Недоставало только лавы!»

Нет, всё-таки страстей в рассказе действительно не меньше тысячи, но они настолько сконцентрированы в лаконичных чеховских строчках, что кажутся взрывоопасными!

Изящная и насыщенная пародия на произведения Гюго.

Фраза – «Она полюбила во мне демона. Я хотел, чтобы она полюбила во мне ангела. "Полтора миллиона франков отдаю бедным!" - сказал я. Она полюбила во мне ангела и заплакала. Я тоже заплакал. Что это были за слезы!!!»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 527

Для фельдшеров то утро выдалось непростым: Иван Яковлич, главный доктор и их начальник, уехал на охоту, а значит отвечать за всё теперь будут они; весть, надо признать, нерадостная, столько указаний, дел, ответственности... Пока Кузьма Егоров заливался цикорным кофе, его коллега Глеб Глебыч почти что лежал на столе, занимался бумажной работой и сердился, перья, понимаешь, отвратительные, а чернила-то, ради всего святого, как такой пакостью вообще писать можно! Как-то нужно, что поделаешь... И вот настала та самая страшная минута – кофе закончился, и пришлось им всё же взяться за работу: любитель цикория, надев клеёнчатый фартук, взялся за терапевтическую часть, ругатель чернил же отправился в аптеку, ибо был ответственен за фармацевтическую; рабочий день в земской больнице начался.

Пришло в тот день человек тридцать. У кого палец был завязан, у кого голова, у кого горло, у одного и вовсе сердце болело, но у отважных медицинских работников на всё был один ответ: сода. «„Дать чего-нибудь” на языке Глеба Глебыча значит „дать соды”». Про спирт тоже не забывали: «Вы мне спиртику какого-нибудь дайте, чтоб к сердцу не подкатывало», – и правда, чем же ещё больное сердце лечить. И прям-таки заворожило меня то, как один пациент спросил у фельдшера, мол, а можно ли ему жениться? Это было... внезапно. «— Нет, не советую! — Чувствительно вам благодарен», – надо думать, такой учёный муж во всех делах разбирается, даже в сердечных (что там про спирт...). Всех осмотрели, всех вылечили. Ну, как вылечили... «Кузьма Егоров скромно опускает глазки и храбро прописывает Natrii hydrocarbonas, т.е. Соду».

Антон Чехов знал о чём писал, уж сколько он таких врачевателей повидал, страстных любителей соды и спирта, и, надо думать, таких глебов и сейчас хватает, куда ж они денутся-то, такие везде есть. И можно было бы окунуться в не такое уж прекрасное далёко, но что-то не хочется, горько об этом не то что писать, а даже просто вспоминать, хотя столько лет прошло. Опять же, хороших врачей тоже хватало. Чего уж там, блестящих врачей. Но о них ли будешь вспоминать, когда перед глазами стоит образ дорогого человека, загубленного такими вот “специалистами”? Вот и с этим рассказом так вышло. Читаешь – смешно, вдумываешься – не очень, а уж когда вспоминаешь... Сода, понимаешь. И спиртом залить для закрепления эффекта. А может, для верности ещё и подорожником прикрыть? Тем самым, что исцеляет вообще всё. Исцеляет же?..

Цитата:

Впечатление: Рассказик достала из закромов, к Чехову отношусь достаточно спокойно, но зачастую его рассказы вызывают саркастическую улыбку.
Чему хотел нас научить автор в этом рассказе? Может о том, что не стоит верить всему, что тебе говорят и обещают, или не то золото (специалист), что блестит. Неоднозначно.

О чем книга: Рассказ о семействе, где один ребенок ипохондрик, а второй алкоголик. И все уповают на волю врача в лечении недугов.

Читать\не читать: читать в общем потоке

Экранизация: фильм 1970 года

Чехов конечно же классик, гений и тд.
Более того, гуманист, юморист, благотворитель, драматург, знаток чевеческих душ и вообще, чуть ли не идеал интеллигентности и интеллектуализма...
Но вот почему-то чем больше проходит времени, тем меньше нравится мне вся эта модная тогдашняя тусовка писателей рубежа веков, все эти Чеховы, Горькие, Короленки и прочие "разоблачители" "мерзостей жизни"...
Может потому и вызывают они некий пульсирующий дискомфорт, что больно уж нарочито спекулятивно-старательно "разоблачительством" своим они занимались (примитвизируя, таким образом, по сути литературный дискурс), чуть ли не захлебываясь при этом внутренним восторгом самодовольства (ибо, полезным же делом занимаемся, мол, да и как талантливо при этом, а?! да и денюжки, к тому же совсем нехилые за всё это нам отваливают, за одно, да и поёрничать можно над всеми над ними, читающими и узнающими себя... а нате-ка вам ещё, ещё и ещё!), который, между всем прочим, и привел, в том числе, ко всем последующим революциям, потрясениям и прочим гуманитарным катастрофам, хотя конечно не они одни в этом виноваты, но тем не менее... И что самое интересное -мало кто из той бригады "разоблачителей" дожил в последующем до кровавых революционно-послереволюционных событий, а те, кто дожили - поразились, мягко говоря... до самых глубин своих потрясенных душ...

«Бедна наша Т. событиями», – но не в этот знаменательный вечер, ибо у Егора Никифорыча был грандиозный праздник в честь помолвки дитятка, так что гулял у него весь город. Ближе к ночи, когда кошачьи хвосты были отоптаны, дорогие часы – почти что утеряны, а развеселившиеся музыканты начали наигрывать престранные вещи, гости разбрелись по группкам, основательно взялись за бутылки – и началось... «Старички вошли в азарт», – и захотелось им хлеба и зрелищ, и забившийся в уголок бедно одетый человек им в этом помог. «Это, братцы мои, газетчик. Нешто вы его не знаете? Великолепный человек!», – вытащили они его, растормошили, начали вопросы задавать, а он, смущённый и потерянный, не знал что им отвечать, но – уважаемый, держите-ка рюмочку, следом – сардинку, ну и тост давайте, что же вы, дерзайте! И правда, а почему бы и не дерзнуть, благо водочка и рыбка пошли ох как хорошо... «За ваше здоровье!».

«Время уже не то, господа почтенные!», – завёл Иван Никитич свою страстную речь, и понеслась... Раньше, говорит, правды больше было. Писали не ради денег, а ради истины. И он тоже, естественно. Его оскорбляли и унижали, а он всё равно продолжал биться за добро, сейчас же – вы гляньте!.. нет, раньше было лучше, а если ложь и писали, так по тупоумию. И тут взял слово купец Иван Степанович. Говорит, если я денег на прогимназию дам, напишешь что-нибудь про меня? И казалось бы, такой правдоруб после таких слов сразу должен был отказался, но – хм... а почему бы и не написать... и почитать даст заранее... сам принесёт... тысяча – это, видимо, не те осуждаемые им ранее копейки. Написал он быстро, вот только не учёл он того, что у подобных товарищей эго очень хрупкое, и слово “последний” сыграло свою роль. Раньше было лучше, говаривал этот маленький газетчик... да-да, конечно. «Ура-а-а газетчику!».

«Давайте, други, выпьем... Времечко было страсть какое авантажное!», – эти любители прошлого... Ну до чего острый рассказ. А фигура газетчика? Как он довольно пыхтел, кряхтел и визжал, снося все эти издевательства и при этом радуясь, ведь такие люди над ним смеются, ну ничего себе! «Он ни в коем случае не ожидал такой чести для себя, „нолика”, как он выражался», – чести... Отвратительно, тошнотворно, омерзительно. Как можно сносить такие унижения? И ради чего? Ради рюмки водки, куска рыбы и нескольких купюр? Ну так ведь он в итоге и копейки даже не получил. Конечно, все эти описания его старой шинели и светлых пуговок, и – эта брошенная в грязь шляпа... всё равно ведь жалко его, с человеком так обращаться нельзя. Но вместе с тем смотреть на всё это действо было противно. Потому что можно быть и маленьким человеком, но вместе с тем уважать себя, а не вестись на... это. И что там про истину-то, которой раньше было больше?.. «Горе, друзья мои!».