Ни Ева, ни Адам

Волнующее зрелище являли старики: они выходили на вершину, опираясь на посох, исполненные достоинства и явно страшно довольные своим подвигом.    
Восьмидесятилетний старец, поднявшийся около шести вечера, воскликнул:   
— Теперь я настоящий японец!    
Значит, войны ему было недостаточно. Только перемещение на 3776 метров ввысь давало право на это звание.

Я всякий раз изумлялась, услышав голос Ринри. Я никогда не вспоминала о нем и не видела никакой связи между своей жизнью в Японии и в Бельгии: возможность телефонных разговоров между этими двумя мирами казалась мне такой же невероятной, как путешествие во времени.

Суп из орхидей был столь же прекрасен на вид, сколь и пресен на вкус. Налюбовавшись им вволю, делать с ним было больше нечего.

...Я не в силах была понять, как слетевший с небес ангел может по доброй воле жить с преступником.

Недаром в слове «японец» есть героический оттенок.

Я посмотрела на корешки: собрание сочинений Такэси Кайко, его любимого писателя, но еще и Стендаль, и Сартр. Я знала, что последнего японцы обожают за экзотику — испытывать тошноту при виде обточенного морем камешка есть нечто, идущее настолько вразрез со всеми японскими представлениями, что это завораживает их, как завораживает людей все диковинное.

По-японски цвет может быть синонимом любви.

Я чувствовала, что делаю несчастными всех, включая себя.

Желание ещё сильнее, когда неясен его предмет.

Хороший день, чтобы не умереть.