Пнин

Если сам роман Вл. Набокова «Пнин» был написан на английском и, скорее всего, обдумывался по-английски, то фамилия главного героя, наверное, была связана с размышлениями именно на русском языке. Как представляется, она происходит от слова «пень», отвечающего на вопрос: «Чей?» И уже в самом названии романа заложена некая характеристика персонажа, некие его свойства, которые как бы будут раскрыты в дальнейшем повествовании. Однако это имя дано вовсе не в уничижительном смысле, а затем, похоже, чтобы обозначить присущий герою некий налет странности, тщедушного комизма, которые выделяются в этом в общем-то умном, интеллигентном человеке. И следует сказать, с каким изысканным мастерством Набоков в каждой главе, в каждом эпизоде романа пытается опровергнуть значение слова, которое невольно связывается с именем главного героя.
Тема обремененного талантом человека возникала в творчестве Набокова неоднократно. Но если в «Защите Лужина» или в романе «Дар», главный герой жил как бы сам по себе, в своем замкнутом мире, воспринимая внешнюю среду исключительно исходя из собственного мировоззрения и собственных чувств, то здесь он волею обстоятельств уже должен считаться с множеством других характеров и типов людей, в той или иной степени чуждых или полезных ему. Его мысленные характеристики людей проходят красной нитью через все повествование и являются ценным материалом для восприятия самой этой необычной натуры.
Вообще читать Набокова — это всегда истинное наслаждение. Блеск фантазии и бесподобные речевые выверты делают его прозу настоящим произведением искусства. В форме литературного повествования он умел соединять красоту языка (как русского, так и английского, как говорят переводчики) с неподражаемым умом, богатой палитрой интересного рассказчика. Описанные в романе якобы нудные споры о значении некоторых слов моментально включают читателя в поэзию морфологии русского языка и странную абстрагированность от того, что происходят они не в самой России, а где-то среди эмигрантских кругов, где и дела-то до измененных значений слов и правил их написания никакого в принципе не должно быть. И, погружаясь в них, даже тому небольшому количеству студентов, посещающих его курс славистики в местном университете, хочется сказать, что им несказанно повезло с таким необычным преподавателем.
По поводу неоправданной усложненности художественной хронологии и синтаксиса в романе поначалу возникает ощущение, что Набоков просто-таки издевается над читателем, если не знать, что данный прием, подмеченный им у Н.В. Гоголя, писатель использовал намеренно. Переплетающиеся по времени истории, изложенные то другом Пнина по эмиграции, немцем Коккерелем, то неким сторонним наблюдателем N, то от имени собственно главного героя в конце концов складываются в единую повествовательную картину, раскрывающую мир богатого на впечатления, своеобразного, душевного, непростого, но чрезвычайно органичного человека, главным стимулом к жизни которого является природа мысли и большая любовь, истинная интернациональность поэтической и прозаической лексики. Его вечерние посиделки с коллегами по ремеслу, как бы закадровые их характеристики и элементы быта, квартирки с бесчисленными книгами насыщают роман неуемным беспокойством героя и одновременно его некой основательностью, приверженностью к чему-то русскому в этой далекой богатой стране, где он остановился и начинает устраиваться, постоянно меняя при этом место жилья.
И тут же отдельной главой дается исходящая из дальних уголков воспоминаний история созревания и приезда в его «походную» эмигрантскую обитель его сына Виктора. Отношения их не сложились, да и не могли по-настоящему сложиться, поскольку по тем описаниям жизни мальчика и их скупым с отцом диалогам можно заключить, что это совершенно разные люди.
Произведение наполнено легкостью и одновременно некой невразумительностью, хотя по сути своей, несмотря на относительную краткость, должно было бы претендовать на настоящий, многослойный и глубокий, роман. Но, как обычно, «порхание бабочек» Набокова, мне кажется, заняло собой всю сердцевину замысла, отчего его повествование потеряло в конкретике и детализации, но отнюдь не стало менее значительным. Наоборот, именно из-за этого оно приобрело свою утонченность, изысканность и гармонию, чем и славятся проза и стихи Владимира Набокова.

Отдельные зарисовки о жизни русского профессора-эмигранта в США, а также о его прошлом в европейских странах и на Родине.

Медитативное чтение, плавный образный текст.

В романе показывается как мы воспринимаем и помним свое прошлое в разные временные отрезки и как его помнят другие.

Было полное ощущение, что герой умрёт, но тут В.Набоков решил удивить читателя.

Вопрос зачем автор использовал некоторые приёмы, что он этим хотел сказать:

Если в первых главах рассказчик был вне истории, то в последних главах автор ввёл его в текст романа.

В романе есть как пересекающиеся факты, так и факты, которые противоречат друг другу. Некоторые моменты закольцованы.

По теме он перекликается с романом Р.Руссо "Непосредственный человек", но здесь больше похоже на академическую среду, как я её понимаю.

Послесловие переводчика ещё более непонятно, ещё больше запутывает историю романа.

Это ж насколько надо не любить своего героя, чтобы достойную (хорошо, обычную) жизнь профессора, лишившегося родины, изобразить такой жалкой? Автору доставляет радость показывать, как все окружающие почему-то не любят главного героя, но они трусливы настолько, что даже антипатию проявить не могут - прячутся по своим углам и там насмехаются. Впору бы свою жизнь улучшать и за своим окружением наблюдать, а они пытаются напакостить тому,кто терпеливо сносит тяготы: любимая женщина не достойна этой самой любви, постоянной работы нет, со съёмными комнатами тоже беда. И вот кажется герою, что всё стало лучше - гром среди ясного неба: от его услуг хотят отказаться. И только уезжая их города, Тим не встречает препятствий - зелёный сигнал светофора благосклонно разрешает капитуляцию.

После научпопа и сухого английского как-то тяжело пошла переводная изящная словесность.
Мне нравится Набоков, но не нравится Пнин. В смысле, как персонаж. Может, я завидую? ))) И не увидела я раскрытия его "сложной многогранной натуры", уж извините. Атмосферность - да. Язык (после того, как смогла к нему привыкнуть снова) - да. Но главный герой - увольте. У меня вообще не очень складывается с эмигрантской литературой (именно по духу, необязательно по автору) - уж не знаю, почему. То ли не те книжки попадаются, то ли не вовремя. Даже как-то неловко ставить три нейтральные звездочки на фоне всеобщего обожания)) Но - увы. Прочиталось хорошо, но ничем совсем не зацепило. Все надеюсь когда-нибудь у меня получится совпасть с этой темой в книгах)

Очень грустная и трогательная история русского эмигранта, преподающего родной язык своим, весьма, немногочисленным студентам в небольшом американском университете.
Он неловок, нелеп, неказист и забавен. Несмотря на количество лет, прожитых в штатах, он так и не выучил язык и над его 'диалектом' откровенно смеётся весь университет и просто знакомые, а его характерные черты и повадки становятся объектом многочисленных пародий соотечественников. Он беспомощно, наивно и безнадежно влюблен, но не взаимно
Роман #Пнин - это не хронология жизнеописания, а, скорее, эпизоды из жизни главного героя, рассказанные, якобы, очевидцем событий.
История трогательная и с печально-нежным послевкусием
#Ахтунг
⚠После прочтения срочно нужна обнимашка⚠
••••••
#Набоков Любимый автор, чьи произведения всегда очень благостно заходят. Слог, язык, описания- все бесконечно люблю!

Интересно, читал ли Джон Уильямс "Пнина" Набокова, когда писал своего "Стоунера" ?
Если нет, то совпадение поразительное. С разницей всего в несколько лет вышли две книги, повествующие о маленьком человеке - преподавателе литературы, в чьей жизни нет ничего существенного и примечательного - есть лишь шаткое положение в колледже, неудачный брак с эксцентричной барышней, ненадежные друзья, ненаписанные книги, повседневная мелкая возня в кучке бытовых проблем.
И Пнина, и Стоунера мне безумно жаль. Тонкие, по-настоящему добрые люди, которые несправедливо остались за бортом всего большого, великого, что есть в жизни.
Тут хочется сказать: "А вот у меня-то!" Но правда в том, что когда начинаешь искать, что бы противопоставить всем Пниным мира, обнаруживаешь, что и сам - самая настоящая вариация Пнина.

Это произведение, как и чем-то похожая на него «Защита Лужина», далось мне нелегко — всегда нелегко даются произведения, героям которых — странноватым, немного этак недотепистым и обезоруживающе простодушным, — сочувствуешь во всех перипетиях их судеб и исподволь, ненароком, все ожидаешь какой-нибудь подстерегающей их неприятности… так больно в те моменты, когда ожидание оправдывается.

Главный герой вызвал симпатию уже хотя бы той любовью, прямо-таки страстью к русской литературе, культуре, традициям, к родному «великому и могучему» русскому языку, которые чувствуются в нем. И то, как он не может совладать с английской речью, и его изыскания в свободное от преподавания время, которые уже даже переросли конечную цель, и его подчас забавная нерасторопность, неприспособленность некая — все это и восхищало, и удивляло, и смешило, и вызывало невольную жалость.

В сущности, судьба этого человека непроста и отчасти трагична. Был он несчастлив в любви и все-таки, пожалуй, одинок. Его отъезд в конце книги отчасти успокоил, но и расстроил, ведь как представишь, как растерянный немолодой человек в своем гордом одиночестве едет по так и не ставшей родной стране, что придется пережить ему… Так и захолонет..

История о скитающейся одинокой чистой душе. Душе, навсегда утратившей родину. Пнинская родина была раскромсана, пережевана и разбросана по свету, остатки которой были отданы времени на растерзание. Американизация Тимофея Павловича была настолько поверхностна, насколько были поверхностны и бесполезны его неуклюжие черты тела, при попытке проникнуть глубже. Это был некий костюм, перепутанный по нелепой случайности в химчистке, в котором приходится ходить за неимением другого. Но и, с обратной стороны, все это так гармонично и неповторимо, что образовывало ни с кем непохожий типаж. Разве, что с такими же, разбросанными на просторах нового пристанища, представителями Красной книги, постепенно растворящюихся в новой культуре. Как растворяется сахар в чашке с чаем.