Радуга тяготения

Вы думаете стоит ли читать эту книгу? Тогда не читайте! Она не будет стоить того и не принесёт нужного наслаждения. Можете попытаться начать, чтобы потом врать всем знакомым, что происходил определённый процесс интеллектуального поединка в котором читатель потерпел поражение, либо пришёл к тому, что он стоит выше интереса к потоку сознания или улавливания нитей повествования сквозь тонну написанных букв, которые каждый раз будут заставлять прикладывать усилия, чтобы не бросить этот кирпич или не применить его по прямому назначению в виде постройки дома из дерева, которое когда-то, на определённой глубине, посадил однажды состоявшийся мужчина. Пускай это будет один из самых больших кирпичей, которые станут основой невозможности достижения счастья и он поломает иллюзорность симметрии, но лучше поступить подобным образом, чем заставлять себя вникнуть в слова и вынести из них самый возможный прожиточный минимум.

Почему без этого можно прожить? На мой скромный взгляд из-за формы, которой автор увлёкся в процессе. Будто постановка цели заключалась в витиеватости самой конструкции и постройке постамента для памятника литературы, каким обязано было стать написанное произведение, волнующее разум не одного поколения после. Чтобы одни осуждали, кто-то пытался понять, отвергал существование или притворился, что понял...

Мне кажется, что можно прожить без множества историй скрытых внутри за различной скорлупой умных слов и текстом который отвлекает от главного. Вам сложно будет понять все отсылки, реальные события, представление автора и бурлящий поток сознания, который по своим размерам заслоняет всё, что вы можете себе представить из размеров каменной глыбы. Автор красовался собой стоя у зеркала и описывал словом штрихи собственных мыслей. Создал вселенную в книге, где персонаж может появиться только однажды или вторично, лишь в завершении произведения, чтобы проверить возможность читателя вести нити по четырёмстам героем одновременно. Это было гениально и вызывает мурашки, одновременно с грустью, что моя генетика не настолько вызывает восторг и скрытые возможности на фоне этого человека выглядят, как потуги инвалида победить в забеге среди профессиональных спортсменов.

В книге множество фаллических символов и юмора на данную тему. От ракеты о которой все говорят до прямых разговоров, включая намёки, которое вам под силу будет понять. «Радуга тяготения» — это главный послевоенный роман мировой литературы, вобравший в себя вторую половину XX века так же, как джойсовский «Улисс» вобрал первую. Это грандиозный постмодернистский эпос и едкая сатира, это помноженная на фарс трагедия и радикальнейшее антивоенное высказывание, это контркультурная библия и взрывчатая смесь иронии с конспирологией; это, наконец, уникальный читательский опыт и сюрреалистический травелог через преисподнюю нашего коллективного прошлого. Без «Радуги тяготения» не было бы ни «Маятника Фуко» Умберто Эко, ни всего киберпанка вместе взятого, да и сам пейзаж современной литературы был бы совершенно иным. Вот уже почти полвека в этой книге что ни день то открывают новые смыслы, но единственное правильное прочтение так и остается, к счастью, недостижимым. Книжные премии, признание членов жюри и книжных червей, перегрызших не одну тысячу фолиантов с вложенными мыслями отнюдь не детективных историй. Эта книга скорее для них...

Сюжет? Он неимоверно крутой и запомнится каждому. Вопрос сможете ли вы его потом грамотно сформулировать для пересказа. Я не возьмусь за это неблагодарное дело даже на расстоянии выстрела. Объединяющими темами на протяжении романа являются ракеты Фау-2, взаимодействие между свободой воли и кальвинистской предопределенностью, разрыв естественного круговорота природы, поведенческая психология, сексуальность, паранойя и теории заговора о «Картели Феба» и иллюминатах.

Поймите... Обыкновенный читатель не сможет понять и до конца насладиться всем смыслом и поиском непонятных отсылок из-за попыток заработать на хлеб и нынешней скорости жизни. Книга, которую нужно читать несколько месяцев, но скорее всего так и не понять и десятой доли задумок.

Жалею ли я? Нет! Только утверждать, что я получил изысканное наслаждение, понял каждую букву, проникся и готов восхвалять, конечно не стану! Она где-то за пределами моего понимания всей громоздкости и тяжести текста. Может быть читателю этой рецензии будет больше понятно... Тогда пробуйте рисковать и наслаждайтесь шампанским... А ещё...

"Читайте хорошие книги!" (с) 

♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰
На грязной корявой улице торговали рабами, и тощий негр, язвительно подмигнув мне, соединил взглядом горевший неподалёку факел и забранное рогожей окно лавки работорговца. Я легко претворил желаемое и бросил факел под рогожу, пламя начало медленно пожирать внутренности дома.

Потом в голубом небе над деревней материализовалось огромное белое облако в виде романского храма. Центральную часть венчал купол, по бокам реяли два массивных придела. С тихим шелестом один из приделов соскользнул вниз на грешную землю и с оглушительным грохотом и грибообразным пылевым взрывом рухнул невдалеке от деревни. Земля сотряслась и немногочисленные жители в ужасе залопотали, пытаясь устоять на ногах. Тут нас настигла волна пыли и со скоростью летящих из эпицентра настоящих каменных осколков храма. Уворачиваясь от крупных кусков, я подхватил один такой, убедившись, что это действительно фрагмент некой лепнины, сунул его в карман, и тут возгласы ошеломлённых снова обратились к небу – оставшийся придел облачного храма тоже медленно съезжал вниз. Не дожидаясь второй волны обломков, я нырнул за стену обгоревшего сарая и ломанулся сквозь кусты в лес под защиту деревьев. Земля сзади содрогнулась во второй раз.

В тёмном хвойном лесу пролегало длинное изогнутое озеро, вокруг которого было приятно ходить, я шёл по тропинке и собирал разбросанные по ней монетки. Тропинка привела к стоящей на берегу баракообразной постройке – видимо, сельской поликлинике. В дверях стоял мальчик в фуражке и при входе кольнул меня сзади в ляжку какой-то иголкой. Попререкавшись, я отсыпал ему найденных по дороге монет, и он пропустил меня к доктору. Усатый доктор в очках осведомился о моём месте жительства и начал заполнять каллиграфическим почерком медицинскую карточку. Я тем временем осматривал ветхое убранство его кабинета и, проходя мимо зеркала, узнал в отражении самого себя в тринадцатилетнем возрасте. На выходе пригрозил мальчику в фуражке, что поколочу его, если снова примется колоться, и через широкий мост направился к себе домой на остров. За рекой маячил настоящий, не облачный, храм из красного кирпича.

♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰

♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰
Я еду на Сапсане из Москвы в Петербург и с трепетом жду действия ускорения на грудь, только вот сижу спиной к окну и приходится изворачиваться, чтобы посмотреть что там. Потихоньку вдавливает в кресло, но по настоящему разогнаться не дают, поезд въезжает в громадные крытые мастерские, уходящие на много ярусов вверх, в стенах горят закопченным светом окошечки мастеровых, колеса гулко бьются о рельсы. Наконец выезжаем из мастерских на свежий воздух – поезд на горе, поросшей зелёной травой, под горой виднеется город с маленькими золотыми навершиями церквей. Внешняя стена мастерских отделана под вполне приличное желтоватое барокко, напоминая здание вокзала. Всех пассажиров выгоняют на улицу на предмет проверки багажа, и в стене вокзала сбоку от главного проезда замечаю массивную дубовую дверь и вывеску книжного магазина над ней. Потихоньку отстраняюсь от основной массы людей и просачиваюсь в эту дверь а затем на второй этаж по мраморной лестнице. Внутри обычная вокзальная суета и ларёк старой книги, к которому я тотчас прилипаю и вряд ли теперь успею на уже отходящий поезд.

♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰
Мы в старинном особняке со скрипучими полами и лифтами для поднятия блюд в хозяйские покои. Ютимся на чердаке, стараясь производить как можно меньше шума – территория захвачена оборотнями. В лифт для еды вполне помещается один человек и с риском для жизни мы по очереди ходим в экспедиции за пропитанием. В один из таких рейдов я напарываюсь на парочку оборотней, и, отбиваясь от них заострённой палкой, понимаю, что место нашего укрытия уже давно вычислено. Пытаемся бежать – неподалёку от особняка есть вход в медные копи. Глупо закапываться так глубоко под землю, но другого выхода нет. Руша за собой деревянные перекрытия, несёмся от толпы зверолюдей к шахте, впрыгиваем в шаткую хлипкую, но единственную вагонетку и сигаем вниз. Я зажигаю факел и звери, нахально тявкая, остаются наверху. Они боятся огня.

♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰
Курим с ирландцем где-то в районе Свинемюнде. Всё смутно.

♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰
Очень сильно напился, снов не было.

♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰
Ленитроп сидит на корточках в тамбуре скрипучего поезда и, чуть отклоняясь в стороны при мерзких ржавых поворотах рельс, курит трофейную венгерскую папиросу, что таскал около недели в кармане и она каким-то чудом не рассусолилась. Над головой его мигает торчащая из потолка лампочка, скудно освещая заплёванный пол. Он пытается подластиться к лампочке, дабы уяснить для себя некоторые сведения. Лампочка кокетливо что-то вымигивает ему морзянкой, но что конкретно – поначалу понять абсолютно невозможно. Пытаясь заслужить доверие, он встаёт, растирая по полу советским каблуком могучего чичеринского сапога остатки картонной гильзы. Лампочка ближе к лицу, она что-то шепчет, спираль её отчётливо-тонко видна, пульсирующая и хрупкая как позвоночник ребёнка. Ленитроп ощущает возбуждение, затем стояк. Нежданно-негаданно накатило. Тут поезд начинает неуклюже-неотвратимо оттормаживаться, Ленитроп мудохается вперёд лицом об стену, лапмочка запинается и гаснет.

В наступившей темноте по небу проносится торжествующий вой V-2.

♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰ ♰
Вчерашней бомбёжкой оторвало ногу, штанину зашили, где-то надыбали вполне сносные костыли и отправили из лазарета в госпиталь. Госпиталь расположен в возвышающемся над строгим французским парком бывшем казино, тут тебе и отель, и лечебные воды, и полуночные развлечения для взрослых. Уже довольно устойчиво ковыляя, спускаюсь вниз к разномастным кустам, обрамляющим подвысохший бассейн и некий остеклённый павильон, хермитаж или вроде того. С намерением лишь прогуляться, ошарашено слышу доносящийся из выбитого уголка широченного окна кокетливый смех. Бесшумно, насколько это возможно, подкрадываюсь. Подглядываю за чьим-то несомненным адюльтером – по полу разложены вполне солидный докторского вида саквояж, френч, а лебёдушка, что сейчас по идее должна дежурить в нашей палате, и по которой вся палата, уж сколько кто там времени лежит, изнывают – прям сейчас милуется с кем-то. Подглядываю, сколько могу, затаив дыхание и не шевелясь. Потом понимаю, что весь затёк и надо сменить ногу. Но сменить ногу не могу – её же оторвало. С другой стороны сделать это давно пора, потому что мне осточертела война, и потому что в ноге у меня мурашки.

Как читать книгу Томаса Пинчона?

1. Расслабьтесь.
Если вы решили прочитать роман Пинчона, то чтение вам, вероятно, нравится. Однако, недобрая слава автора может наполнить вас опасениями. Если вы заранее ждете стресса, вы его получите, так что приступайте к роману так, будто бы это обычная книга. В процессе пообвыкнетесь.

2. Устройтесь поудобнее.
Сядьте в креслице помягче. Если вам будет неудобно, вы не сможете наслаждаться чтением. Не читайте в спешке, потому что тогда вы не сможете уследить за повествованием. И никакого книжного запоя – так вы лишите себя удовольствия.

3. Читайте быстро, но без фанатизма.
Некоторые люди заранее планируют потратить на чтение определенный отрезок времени, другие – специально стараются читать медленнее, чтобы вникнуть. Первые не вписываются в график, а вторые все равно все путают. Книга Пинчона это просто книга, и воспринимать ее следует соответственно, так что читайте ее в нормальном темпе, следите за ходом повествования и не пропускайте абзацы.

4. Не нервничайте.
Продолжайте читать, даже если ничего не понимаете. Томас Пинчон – постмодернист, а значит, его книги полны рефлексии, их изложение отрывочно, а его форма и стиль то и дело меняются. Если вы не понимаете, что происходит, события следующей страницы прояснят ситуацию.

5. Не пытайтесь запомнить всех и вся
Томас Пинчон беспардонно обращается с хронологией, так что некоторые читатели даже пытаются делать заметки и диаграммы. Это нездоровый путь, так что лучше сконцентрируйтесь на том, что уже поняли, и попробуйте получить удовольствие от того, что еще поймете. Женщина, решившая составить схему с описанием всех персонажей и их связи между собой, все еще «дочитывает».

6. Не относитесь к Пинчону слишком серьезно
События в романах Пинчона могут быть логичны и полны смысла. А могут и не быть. В конце концов, автор несколько раз появлялся в Симпсонах. Видно, не слишком-то он серьезно относится к Пинчону.

7. Относитесь к Пинчону серьезно
Ну да, сказка – ложь, но в ней намек. Пинчону прекрасно удается пробуждать в читателе радость узнавания. Увидели в повествовании близкую вам тему? Сконцентрируйтесь на ней!

8. Забудьте все, что знали.
В некоторых рецензиях присутствуют жалобы вида «это невозможно читать». Их пишут люди с четким представлением о том, какой должна быть литература. Упорство – для идиотов, так что позвольте книге идти туда, куда она намерена, потому что она все равно отправится именно в том направлении.

9. Наслаждайтесь.
Как ни крути, читать Пинчона приятно и весело. Те, кто, вроде бы, всё понимают, получают удовольствие, а те, кто целенаправленно пытаются понять, остаются ни с чем. Вы сами решили потратить на чтение свое свободное время, так что не нойте.

10. Перечитывайте.
Скорее всего, вам захочется это сделать, так что смело возвращайтесь к началу и наслаждайтесь деталями.

Come on with me through ruined liplock
Across Tangian deserts we'll flock
Madcap Medusa flank my foghorn
We'll change four seasons with our first born.

Скандал на игре «Долгая прогулка»! Одна из участниц печально известной команды «Бабы и борщ» решила поступиться моральными принципами на финишной прямой. Команде судей с помощью программы антиплагиат, которая подчеркнула не всё, удалось обнаружить, что рецензия была бездарно скопирована с англоязычного ресурса wikiHow (ссылка). Забыв про перспективу ада, участница приписала текст себе. Стыд и позор, Марина, ты же девушка!

All ships of sense on hyper ocean
All kinds of chaos still in motion
My culture vulture such a dab hand
I'll steal you from the year 4000

И вообще, не слушайте эти советы. Читайте, копаясь параллельно в pinchonwiki, читайте, сложившись буквой z прямо на полу у ноутбука, прилипая коленями к холодному линолеуму, читайте на ходу, едва проснувшись и почти засыпая, у стиральной машины и в поезде, замерзая до дрожи, до момента, пока начнут расплываться буквы. Ну или вообще не читайте, бросьте, ну его, не надо. Например, если вы ищете в книгах дидактичность или, пусть и закрученный, но более-менее измеримый геометрически звучащими понятиями вроде линейности сюжет.

Come with me, come with me
We'll travel to infinity
Come with me, come with me
We'll travel to infinity
I'll always be there
Uh-oh my future love
I'll always be there
For you, my future love

Здесь содержание в равных пропорциях с неким посылом автора сочетается с бесконечностью отсылок, полускрытых цитат, намеков и углублений в интересные Пинчону темы. Поэтому чтение превращается в полное поощрения путешествие для тех, кто зачем-то читал, смотрел, слушал и изучал все то же самое, что и автор. Жизни часто безразлично, сколько там у вас в списке книжек, но Пинчон совсем не такой. Стряхните пыль с самых экономически нерентабельных знаний, в ход пойдет все, и процесс будет наполнен совершенно оправданным удовольствием от того, что вы тоже в курсе, например, того, чего же хотел надоедливый валлиец с луком-пореем или о чем задается вопросом Никсон. Да что там, пусть за меня скажет Вики: «Объединяющими темами на протяжении романа являются ракеты Фау-2, взаимодействие между свободой воли и кальвинистской предопределенностью, разрыв естественного круговорота природы, поведенческая психология, сексуальность, паранойя и теории заговора о «Картели Феба» и иллюминатах». Так-то.

Your tears leave trails of Tick fall blur room
Autonoma the room is bloom groom
Those crippled lines that I can't get to
You'd slip through time but I won't let you

Тот, кто справился с Улиссом, но по-прежнему чувствует себя лишь жалким кожаным мешком для кишок перед «Поминками по Финнегану», приступает к «Радуге тяготения» с трепетом. А вдруг допрыгну? Тут, конечно, парадоксальным образом выше взлетают обладатели багажа поувесистее, но кто же не хочет ущипнуть луну за угреватую щечку?

Come with me, come with me
We'll travel to infinity
Come with me, come with me
We'll travel to infinity
I'll always be there
Uh-oh my future love
I'll always be there
For you, my future love

О этот текст, позволяющий некоторым ученым специалистам разного рода радостно и польщенно узнавать в той или иной его части знакомые термины, а другим, при случае отсутствия необходимых теоретических и практических знаний, хотя бы гуманитарно смаковать если уж не что, то как, хотя Пинчон, при всей привлекательности формы, это все же гораздо больше что! О, этот лаконичный, выверенный с математической точностью синтаксис! О, это точное попадание лексических ракет, несмотря на premature Brennschluss!

Come with me, come with me
We'll travel to infinity
Come with me, come with me
We'll travel to infinity
I'll always be there
Uh-oh my future love
I'll always be there
For you, my future love

Честно говоря, не совсем представляю, каков эффект от чтения на русском, потому что из тех кусочков, на которые мне хватило терпения, на меня жалобно взглянули переделанные потому-что-ты-же-сам-не-додумаешься-глупенький-русский-читатель антропонимы, калькированные без задней мысли или просто искривленные зачем-то ономатопические штучки, окутывающие заклятия и внезапные маршмаллоу с уэльцами и органограммами (я придумаю свой вариант даже для тех слов, у которых уже есть утвердившаяся в речи форма, громко хохотался Немцов, а потом просто скажу, что издатель не захотел издать поясняющий текст комментарий и все так плохо только потому (да-да, и зависть во мне сейчас говорит тоже – художественную литературу я не буду переводить никогда, как бы страстно я не любила именно это направление (для справедливости – различия причастных и деепричастных оборотов в русском и английском усложняют все при любом раскладе))), а также прочий бестиарий.

Come with me, come with me
We'll travel to infinity
Come with me, come with me
We'll travel to infinity
I'll always be there
Uh-oh my future love
I'll always be there
For you, my future love

Как насчет отделяющих главы друг от друга рядов квадратиков? Я предпочитаю думать, что это все-таки имитация перфорации на кинопленке, пусть и не слишком глубокий, но такой образный вариант. Мне 3, я провожу узким ногтем мизинца по пленке диафильма, с треском раскручивая вереницу кадров и пытаясь разглядеть запертое в них содержимое без привлечения проектора. Щ-щ-щелк, отпускаю ленту и она, усталый уж, скручивается в упругую спираль. Щ-щ-щелк, мне на пару десятков лет больше и я перебираю пленки, бережно подклеивая названия к потерявшим свои бумажные удостоверения бочонкам, эти пленки хранящим, а потом лежу, ощущая кожей гудение болезненно зеленого проектора, направленного на потолок – белой простыни, которая послужила бы билетом в далекое детство, у меня нет.

Come with me, come with me
We'll travel to infinity
Come with me, come with me
We'll travel to infinity
I'll always be there
Uh-oh my future love
I'll always be there
For you, my future love…

Now that’s what I call modernism, bitches.

Я читал Пинчона неправильно. Начинать надо с предыдущих книг и продвигаться в порядке написания. Обязательно углубиться в биографию автора и познакомиться с источниками его вдохновения. В книге во время чтения следует делать пометки, маркировать персонажей, сюжетные линии и главные события. Неплохо бы завести отдельную записную книжку для личных примечаний. Перевод не просто искажает роман, а, говорят, усложняет, поэтому имеет смысл брать оригинал. Получить учёную степень в какой-нибудь точной науке не помешает. Знать контекст европейской и американской истории хотя бы прошлого века тоже желательно. Для лучшего понимания текста нужно родиться и жить в США во времена расцвета культуры заговора. А для максимального быть, как минимум, Пинчоном, но это тоже не гарантия.

Я подошёл к делу иначе – классически. Как завещал Льюис Кэрролл. Начал сначала, буква за буквой дошёл до конца и тогда остановился. Только немного поправил эту схему, а именно последнюю её часть. Не остановился, а продолжил поиски дополнительных материалов – критики, анализа, чужих впечатлений. Но пока не смотрел. Первый отзыв должен быть чистым, как слеза младенца.

То, что книга великая, понять несложно. Это бросается в глаза сразу – читать её невозможно. Только великие книги могут стать известными, предъявляя высокие требования к читателю. Стиль недружелюбен, если говорить мягко. Персонажей пара товарных вагонов, а следить за их увлекательными приключениями ну... как бы иногда увлекательно.

Нет никакого смысла рассказывать о том, что действие происходит в Европе в 1944-45, под конец войны, что главный герой Эния Ленитроп обладает уникальной способностью чувствовать места падений ракет V-2, что эта способность интересует некоторых людей, и что Ленитроп, как и прочие, ищет ракету с серийным номером 00000. Как будто для других книг пересказ сюжета имеет смысл, ага.

Это грэйт америкэн ноувел, антивоенный (или военный?), конспирологический, эпический, сатирический, но в первую очередь постмодернистский роман. Охватить его целиком в рамках короткого текста – а любой отзыв на "Радугу" невольно выйдет коротким – невозможно. А вот пощупать часть – хорошая идея.

Давайте пощупаем пару образов. Книга богата на математические, физические, химические метафоры, сравнения, аллегории. Например, буква S напоминает интеграл, а эмблема СС – двойное интегрирование. Или бензольное кольцо. Оно сравнивается со змеем Уроборосом, бесконечно поедающим себя, а через него с библейским змеем-искусителем. Этим змеем был (не Альберт Эйнштейн, но почти) Кекуле, изгнавший химиков из рая простой органической химии, открыв бензольное кольцо. Это настолько красиво, что держите меня крепче. Сама логика проходит кольцом от химии через миф, религию и обратно к химии. И образ кольца встречается ещё (неоднократно, на самом деле).

Вот радуга – это что? Парабола. А парабола – это траектория полёта ракеты. И ещё арка, архитектурная конструкция. Но ближе к финалу появляется такая мысль: траектория полёта – не дуга, а кольцо. Ракета появляется из земли, летит, падает и уходит под землю, чтобы запуститься снова. Это бесконечный цикл смерти, который приобретает сакральное значение. Надо ли тут упоминать фрейдистские символы? Разумеется.

Натасканные нацистами африканцы гереро принимают ракету как божество. Они ей поклоняются. И они охвачены идеей уничтожения себя. Истребления как народа.

В параноидальном мире Пинчона человек изгнан из рая в сложную реальность. Туда, где свои и чужие неопределимы, а чёрное и белое состоит в безумных диалектических отношениях. Ракета может нести человека вверх, к небесам, в космос, а может ударить об землю в положенном месте. И именно последнее происходит, а властвует процессом расчёт.

И пути назад нет. Никакой возможности вернуться. Ленитроп не может получить желанную отставку. Война никогда не кончится, и дело не в боевых действиях. Они-то прекратятся, но у властей – тайных и явных – останутся все инструменты. Да и сам мир война изменит необратимо, отрежет пути к простой довоенной жизни. Однажды запущенная ракета снова и снова будет бить в разные места, каждый раз с одинаковой вероятностью для любой случайной точки. Нельзя отмотать назад падение. А постоянно возникающие образы свиней и павловских собак, а также сцены с отцами, преследующими детей или экспериментирующими над ними (снова Ленитроп), как бы намекают нам на жертв, выращенных для высоких целей – исследований или на убой, что в принципе одно и то же.

Смерть становится обыденностью, парадоксально приобретая иную религиозную значимость. Её обслуживает технократический ритуал. Инженеры, физики, математики – новые жрецы и визионеры.

Рациональность, технология, война лишили человека невинности, а постмодерн сделал то же с литературой. Нельзя писать как раньше, нужны новые средства для воплощения новой реальности. Реальности повсеместной паранойи. Реальности огромных корпораций, тайных механизмов и избытка информации. Таких страшных, но таких привычных. Заговор? Ну да, не первый и не последний. А где его нет? На том и успокоимся, если получится.

Вот и я грю: э-э-э....

Что прикажете писать?

Ну, для начала, - что мы имеем? Давайте, что ли, хоть немного придерживаться общепринятой формы. Грандиозный постмодернистский эпос, культовый роман, исключительно сложное произведение, фантасмагория, конспирология, энтропия, паранойя, секс, наркотики, Третий Рейх. Не забудем про богатый язык, смешение стилей, полифоничность повествования, психологичность персонажей, черный юмор сатиру, антивоенную направленность, актуальность и культурную ценность. Сравним с другими шедеврами современной литературы, выявим истоки, проследим влияние, установим взаимосвязи. Разгадаем символы, метафоры, коды и аллюзии. Подвергнем анализу, деконструкции, синтезу, систематизации. Определим, ограничим, препарируем. Выразим своё мнение - взвешенное, аргументированное, исключительно личное и ненавязываемое. Аминь.

Переведем дух. Относительно смыслового наполнения книги имею сказать следующее: оно есть. Да-да, оно существует. Однако...

А ну и пальнём. Ракетой V-2. Которая, скользнув по радугообразной траектории, нежданно жахнет по замшелому зданию традиционного сюжета, да сразу так, чтобы все каноны логики обратились в пыль и развеялись по Пустоши. Возможно, нам станет легче дышать. Но не будем поддаваться искушению и награждать себя нелепой короной самоуверенности - не говорите мне, что вы поняли, прочухали, просекли. Я все равно не поверю, каким бы талантливым подражанием тексту ни были ваши рецензии, какими бы удачными они ни искрились каламбурами, какими бы примерами эрудиции ни полнились. Что? Вы что-то возмущенно сказали?

Так вот, о книге. Этот текст - открытая квантовомеханическая система, которая обменивается энергией с внешней средой, в частности, с читателем. Понимание или непонимание суть не абсолютные состояния, а вероятностные. Все зависит от позиции, с которой будет запущена ракета - литературоведение, математика, психиатрия, историзм... и от цели, естественно. Что-то неизбежно останется вне радиуса поражения. Но не стоит расстраиваться. Всего не охватить. Но попробовать можно, хотя бы для того, чтобы понять собственную ограниченность.

Ладно, ладно. Сюжет: лейтенант ВС США мотается по Европе, весной и летом 1945 г. находящейся в неком состоянии полураспада. Она - одна большая Зона, по которой бродят всевозможные странные персонажи, не только выжившие в мясорубке войны, но и подцепившие в результате вирус паранойи: африканское подразделение вермахта, шпионы, наркоманы, извращенцы, порноактрисы... Границы стерты, и не только политические, но и пространственное-временные, а также между разумностью и безумием, реальностью и вымыслом, жизнью и смертью. Наш бравый лейтенант, непрерывно попадая во всяческие переделки, упрямо пытается выяснить, какая связь существует между ним, а точнее - его беспорядочным существованием, и Ракетой - немецкой V-2, коей нацисты с завидным упорством обстреливали Лондон в конце войны. И вот... да что я вам тут рассказываю, читайте сами уже, ну...

Только в итоге не надо увлекаться разными там псевдофилософскими измышлениями, типа ракета - это символ смерти, несущая на своей кончике точку сингулярности, полного уничтожения. Или: ракета - это символ жизни, оно упрямо борется с силой тяготения, пока не иссякают силы, и затем падает вниз, в несуществование... Или: ракета - это фаллический символ, бла-бла-бла. И не сводите всю книгу к какой-нибудь пафосной цитате, например:

От паремий параноиков - к пинчоновскому панегирику! Не будет преувеличением сказать, что "Радуга тяготения" является наиболее сложносочиненным и замысловатым произведением, прочитанным мною со времен "Улисса". Сравнение с Джойсом тут отнюдь не случайно, напротив, это общее место в данном случае. Полифонический роман-гигант, вобравший в себя больше, чем вообще можно вместить, сверхсложный и изменчивый авторский стиль, разрывающий плоть реальности аки Самсон пасть одному фонтану под Питером. Однако есть и отличия: там где Джойс концентрирует все в малозначащих бытовых событиях одного дня, становясь таким образом творцом нового мира, Пинчон берет мир уже готовый и обширный, наполненный ревущими историческими событиями. Вместо уютного мещанского Дублина - бомбы, падающие на Лондон, и скитания по руинам послевоенной Европы. Вместо созерцательности и рефлексии - деловитость подпольщика и контрабандиста. Странные и тревожные вещи происходят за занавесом привычной жизни. Весь мир превращен в гигантскую стратегическую игру, и люди в ней - пешки, и война не есть конец, она лишь начало этой игры. Все гуще и гуще становится мгла паранойи вокруг главного героя... И при этом все гуще и гуще растут перепутанные строительные леса вокруг этой вавилонской башни, этого восхитительного романа.

Что абсолютного нового принес Пинчон в литературу на мой взгляд - так это небывалое и беспрецедентное по своему масштабу взаимодействие точных наук с художественным, литературным текстом. Пожалуй, это первая в моей жизни книга, в которой мне пригодилось физико-математическое образование для того, чтобы пробиться через лихозакрученные метафоры. Да что там, в тексте даже уравнения встречаются. Еще из неожиданного - в книге довольно широко представлена русская тема, и, представьте себе, при этом нет никакой клюквы.

"Радуга тяготения" - это, конечно, безусловный шедевр. Я мог бы бесконечно долго расхваливать эту книгу, рекламировать отдельные сценки - порнографическо-техноложеские лимерики, описания английских конфеток в качестве боевых отравляющих веществ, детальное изложение устройства немецких ракет, смакование наркотиков и сексуальных извращений, тревогу и отчаяние изгоя между трех армий летом 1945 года, слабопредсказуемый и параноидально-шизофренический сюжет... Но вы ведь уже и сами поняли, что к чему, верно? Must read.

Акт первый. Абсолютно Правдивые Сведения О Романе Пинчона (с разоблачением)

Всем известно, что «Радугу Тяготения» сложно читать. Увесистый том, сопровождаемый десятками путеводителей, комментариев, комментариев к комментариям и разборов полётов – разумеется, противоречащих друг другу. Неясная конструкция – то ли петляющая, то ли кольцевая, то ли чёрт его знает какая. Чехарда со временем и местом действия, чехарда с высоким и низким стилем, чехарда даже с точками зрения: не дочитав главу, нельзя быть уверенным в том, что же в ней произошло (окей, и дочитав, тоже не стоит). Наконец, знаменитые четыре сотни персонажей, главных и второстепенных, реальных и выдуманных, людей и леммингов: Пират Апереткин и белокожая Катье; Свиневич и Его Изумительный Осьминог Григорий (отличное название для группы, между прочим); Джеймс Максвелл со своим демоном и Фридрих Кекуле со своим бензольным змеем, и это не считая множества упомянутых, но не поименованных. В общем, запутаться, бросить, плюнуть и продолжить существовать без Пинчона, как и раньше существовали – при необходимости с ленцой вворачивая в разговор какую-нибудь нелепость вроде «ну читал я этого вашего американского пелевина. Ничего особенного»).

Хорошая новость: прожить без Пинчона действительно можно. Более того, поразительная часть населения Земли делает это постоянно и не особо страдает. Есть много других книг, чтение которых не требует таких усилий. Тех же, кого возмущает вопиющая нелёгкость чтения («Очень общо и непонятно!» – кричал один известный ценитель искусства), переадресуем к встречному вопросу самого автора – заданного по поводу другой книги, но не в этом суть: Why should things be easy to understand?

Тем более что сложность Пинчона не бессмысленная и не всеобъемлющая. Да, плотность его текста чрезвычайна, и по диагонали в переполненном метро его пролистать не выйдет – но покажите мне хорошую книгу, в которую не стоит вчитываться? Да, придётся поначалу выписывать имена героев и чертить схемы связей между ними (правда, пользуясь такой стратегией до конца, рискуешь оказаться с нелепой прической у огромной стены с хаотичными обрывочными заметками, как герой триллера из девяностых). Да, лучшая стратегия после прочтения первых, скажем, пятидесяти страниц – закрыть книгу и начать заново, уже в пойманном темпе и не отвлекаясь на мелочи. В том-то и соль: сложность «Радуги» провоцирует на то, чтобы читать её внимательно, а если не хочется – мир полон значительно более доступных удовольствий.

Зато тех, кто не испугается и заберётся в роман по самое не балуйся, ждут удивительные открытия. Во-первых, оказывается, что Пинчон пишет не только хорошим, но и нормальным человеческим языком. Он виртуозно жонглирует казалось бы несовместимыми элементами, и каждую возможность использует до предела: грязный и похотливый секс у него будет грязным и похотливым (а не брезгливо-скучным, как у большинства «мастеров» этого дела), комедийные реминисценции – смешными, а порой поэтичность будет уносить в такие вершины, что вопрос «учился ли Пинчон у Набокова» перестанет иметь смысл: какая разница, если ткнув в любую страницу, начнёшь читаешь что-нибудь такое:

Или:

Боюсь себе представить, как же хорош оригинал, но даже по переводу можно учить писателей складывать слова в предложения.

Ну и да: Пинчон исключительно, гомерически, оглушительно остроумен. И здесь уже выдержки тем более не помогут – ничто так не портит хорошую шутку, как скомканный пересказ. Верьте на слово и читайте сами.

Интерлюдия.

На телеэкране прыгают с ужимками бодрые The Klaxons, призывая отправиться с ними в бесконечность, на заднем плане тихонечко мямлит что-то про Ангела Притяжения Лори Андерсон. Впрочем, ну их, давайте лучше о книге.

Акт второй. Попытка Связного Анализа (Абсолютно Провальная)

Было бы здорово сделать вот какую вещь: собрать в одном месте нескольких человек, только что прочитавших «Радугу», и заставить пересказать сюжет. Поначалу хор будет более или менее стройным: Вторая Мировая, Фау-2, Ленитроп и его (воображаемые?) женщины… но чем дальше, тем больше будут расходиться голоса, распадаясь на полную какофонию: все бесчисленные сюжеты романа охватить взглядом с одного раза невозможно, но охватить нужно – и потому каждый читатель будет выбирать для себя те, что особенно по нему прошлись, неизбежно упуская из виду прочие; складывать в единую картину то, что никак не складывается. И вот в этом-то, кажется, одна из главных характеристик «Радуги».

Ракеты ракетами, а книга, кажется, всё-таки о паранойе, параноиках – и, конечно же, теориях заговора. Не зря на исходе второго действия на заднем плане пробегают, среди прочих, агенты Аллена Даллеса – того самого, кому самые неизобретательные из любителей conspiracy приписывают Зловещий План Вырождения России.

А каким ещё может быть главный мотив книги, чей мир настолько даже не кислотен, но натуралистичен до абсурда? Пинчон выкручивает до предела ручки контраста и насыщенности, доводит ситуации до абсурда, диалоги – до афористичности, насыщает пейзаж деталями, заставляет героев то и дело разыгрывать сценки с песнями, плясками и охотой на гигантского кракена. Неудивительно, что ни одного полностью вменяемого персонажа в книге нет: плотность текста провоцирует их на психоз. Их мир – это крысиный король из средневековых легенд; сюжеты, картины, места и люди пытаются с писком разбежаться в стороны, но вместе с тем крепко связаны хвостами.

Умберто Эко как-то заметил, что мы предпочитаем структурно воспринимать жизнь как «Трёх Мушкетёров», в то время как она куда больше похожа на «Улисса» (вот, кстати, вопрос: можно ли описать ощущения от Пинчона, не сославшись на Джойса? У меня всё-таки не вышло, простите). И паранойя всех и каждого в «Радуге» – это как раз доведённая до предела попытка найти связь в бессвязном, направить энтропию в созидательное русло, разложить по полочкам и ящичкам заведомо необъятный хаос. Потому что альтернатива этой паранойе – смирение с тем, что мир неподконтролен разуму («Паранойя утешительна — фанатична, если угодно, — пускай, однако есть ведь и антипаранойя, когда ничто ни с чем не связано — немногие из нас способны терпеть такое подолгу»). И вот они балансируют на тонком лезвии между диктатом рассудка и диктатом безумия, и, разумеется, то и дело не удерживаются, валясь пачками в бездну.

Но почему «они»? Пинчон вводит читателя в повествование не ради позёрского взлома четвертой стены; он (я, вы) – не только полноценный участник представления, но главное действующее лицо, которому суждено прорываться сквозь ткань разнородную текста суровой нитью, сшивая её в повествование.

Впрочем, возвращаясь к хору голосов – это лишь моё видение безусловно знакового романа. Если вы прочли его по-другому, это значит лишь одно: вы тоже попались на крючок ТРП, вы тоже сыграли по его правилам, теперь вы тоже персонаж его романа. Поздравляю.

Эпилог

Проанализировать эту махину у меня, разумеется, не получилось (хотел бы я посмотреть на того, кто с размаха без труда сможет разложить её по полочкам), пересказывать – и вовсе занятие для клинических идиотов, но хочется поделиться своей любимой сюжетной линией из всей книги, благо она вся целиком умещается в одну, пусть и несколько обширную, цитату:

Радуга тяготения, Томас Пинчон (переводчики Максим Немцов и Анастасия Грызунова)
□□□□□□□
Есть форма и есть содержание. И одно по идее должно как-то сочетаться с другим. В смысле конфетка должна быть завёрнута в конфетный фантик и положена с другими конфетами. А какашка должна быть там, где ей и место. И если конфету изготовить в виде какашки, то не каждый человек возьмёт её в руки, не говоря уже о прямом употреблении с чаем или так просто. И если какашку завернуть в красивый фантик и положить вместе с конфетами, то первый же обнаруживший подлую подмену будет жутко негодовать и как минимум брезгливо отшвырнёт обманку прочь…
□□□□□□□
Безусловно это очень провокативная по своей литературной форме книга. В смысле по той изысканной манере, в которой она написана. Этот взорванный хаос слов и кашеобразная мешанина предложений, эта перебаламученная вакханалия смыслов и многоингредиентное ирландское рагу аллюзий, эти фантасмагорические словосочетания с размышлизмами и философизмами, читаются с невероятным трудом. И с ещё большим трудом как-то мизерно понимаются (хотя не раз и не два, а почти постоянно ловил себя на том, что уже давно потерял смысл читаемого предложения или абзаца и просто складываю слова друг рядом с другом в надежде как-то в этом всём понемногу разобраться, что-то понять, переварить, осмыслить, впитать и усвоить).
□□□□□□□
Другая неприятная и отталкивающая составляющая романа — масса неприятных же и отталкивающих деталей и подробностей самого разного толка и содержания. Изобилие нецензурно-матерных слов самого грязного заборноказарменного и уличносортирного пошиба; расчленённые на минутосекунды и мышечноволокные фрикции описания половых актов и разных физиологических отправлений в самых разнообразных видах и вариантах — классика, педофилия, гомосексуальность, садо-мазо, инцест, копрофилия и копрофагия, уринофилия … порой просто складывалось впечатление, что автор сам не то страдает, не то владеет всеми эти формами сексуальных перверзий, и изысканно наслаждается, описывая нам всё это дело. Буду честен — кабы не игра да не команда, так бросил бы книгу на довольно ранних стадиях и не вернулся бы к ней ни при каких условиях!
□□□□□□□
Сверхобилие куча-мала персонажей и героев — их количество явно зашкаливает и буквально выпирает и вываливается за пределы, а поскольку все они появляются на страницах пинчоновской трудописи с частотой неистово скачущих блох, то бедные читательскодолгопрогулочные мозги, и так вспененные и взмыленные особенностями пинчоновской манеры изложения, начинают терять изысканную форму и естественный цвет, и теряться в осознании — кого это тут нам ещё приплели?
□□□□□□□
Высокотемпературная плазма накручиваемых событий и хаос происшествий, мешанина диалогов и авторских великомногомудрых и буквально начинённых самыми разнообразными знаниями, сведениями, информационными кластерами и прочими знаниеобразными миазмами велеречивостей отнюдь не облегчают ни процесс чтения, ни процесс познания, но скорее наоборот всячески запутывают событийную канву повествования, заплетая её даже не в ариаднин путеводный клубок, но скорее в своеобразный гордиев узел, рубить который запрещено правилами и собственными внутренними установками — взялся играть, так терпи и читай! — орёшь ты на себя, преодолевая буквально мышечное сопротивление твоего тела, отрицающего сам факт существования этой книги и не желающего брать ридер с заключённой в него судорожной массой алогичных буквослов...
□□□□□□□
А всякого рода боковые ответвления от ствола основного содержания вообще воспринимаются то как попытки побега самого автора из этой реальности, то как соблазны для такового в отношении читателя — шаг в сторону, прыжок вверх будут восприниматься как попытка к бегству и огонь будет открываться на поражение... Как будто изломано/исковеркано само пространство-время книги, пронизано чёрнобелодырными червоточинами и сингулярностями, и в эти прорехи вторгается и вливается чужеродное вещество и энергетика другой Вселенной... беги, кролик, беги!
□□□□□□□
Тем не менее, в книге есть то, что заставило принапрячь загогулины своих собственных извилин и поковыряться в запасниках коварнодырной памяти.
Великолепная Идея о том, что вовсе не люди совершают свои технологические открытия и прорывы, но Оно, Нечто просто развивается через нас, эволюционирует и попросту использует людей как материал — великолепная и трудновыразимая простыми словами мысль, над которой думать и размышлять, тиская лоб и поверяя свои собственные потуги с настоящими, недоморощенными философами и мыслителями.
Или Идея (опять с прописной!) о теснейшей взаимодейственной и причинноследственной связи Всего со Всем — да, мысль не нова и не революционна, но отмахнуться от неё никак нельзя, невозможно, неправильно и не по-хозяйски расточительно.
Опять-таки, идея о живой Земле — конечно вторичная для этого автора, но напомнить о идеях и взглядах Вернадского отнюдь не лишнее... (и тут наша память услужливо подсказывает нам выходы на фильм Кэмерона «Аватар» или книгу Гаррисона «Неукротимая планета»).
Или вот эта вскользь проскочившая неявная мысль автора о том, что Ракета по сути является каким-то полуразумным или по крайней мере обладающим собственным пусть и ракетным разумом и сознанием существом/сущностью, продуктом эволюции Технологии, способным увязывать свою ракетную судьбу с человеком...
□□□□□□□
Наверное это и вправду самая лучшая американская книга, представляющая собой лучшие образчики американской современной литературы. Не берусь спорить, не специалист. Но только тогда и впрямь есть проблема взаимопонимания, потому что такое американское мышление явно перпендикулярноориентированно по отношению к привычному отечественному.
□□□□□□□
Наверное это и впрямь революционная и самая лучшая из всех современных постмодернистских книг. Не берусь спорить, мало знаю и авторов и книг этого направления. Но всё-таки вот и Атлас... Горана Петровича прочёл с совершенно другим отношением и послевкусием, и Патриарха... Маркеса, и даже Полицейского... О’Брайена...
НЕ ПОНИМАЮ!

Этой цитатой Пинчон сам всё сказал. В написанной им книге разобраться очень трудно, да я не очень и пыталась. Сюжет невменяемый - и черт с ним, герои путаются, ускользают из памяти, расползаются как тараканы - и ладно. Кто сам запомнится, тот и молодец. В моей памяти зацепилось всего несколько персонажей - Ленитроп, конечно, Пират, Роджер, Пёклер, еще некоторые мазохисты, но и к ним я большого интереса не испытала. Большая часть возникавших в книге героев вообще следа о себе в моей памяти не оставила. К середине книги я подумала, что надо было их с первых страниц записывать, но потом засомневалась. А может, такая их безликость - как раз цель автора? особый прием? Но даже если так, к достоинствам книги названный прием я никак не отнесу.
Незнакомые слова, естественно-научные понятия и тому подобное - возможно, автор рассчитывал на особенно эрудированного читателя, или нацелился на расширение моего кругозора, но и тут он просчитался. Вот еще, пойду я гуглить, как же. Только насчет Никсона пошла посмотрела, чего там такое, эпиграф же. Потому что все в этой книге понимать - жизни не хватит и мозги свихнешь. Мои мозги, я имею в виду. А у меня они одни, я их люблю и жалею. Нет, шанс был только один: попробовать поймать волну. Бывает, что читаешь, ничего не понимаешь, но все равно ловишь кайф (а может, не "все равно", а "благодаря"?). Так получилось у меня при встрече с Музилем, например. С "Радугой тяготения" не вышло.
Возможно, виноват язык - то есть, конечно, переводчик (удобно, когда есть на кого свалить, да?). Словечки в книге попадаются очень странные, некоторые - точно авторские неологизмы. И вот как раз эти неологизмы раздражали сверх сил. Меня, в частности, странное слово "балёха" очень бесило.
Определенно в отрицательном восприятии мной этой книги виновато обилие мата, дерьма, наркотиков, насилия - то, из-за чего я не читаю книги серии "Альтернатива". Фиалка, никуда не денешься. Ну очень, чересчур, много на мой взгляд в "Радуге..." дерьма. Наверное, с точки зрения автора, оно там необходимо. И даже наверняка обозначает что-то важное (страх смерти? вроде в книге было что-то такое), но мне от этого не легче. Не моя это литература. Не мой стиль. Должно, наверное, шокировать, наталкивать на размышления? А меня только раздражает. В итоге "Радугу тяготения" я дочитала через силу.
Короче говоря, прочтение этой книги убедило меня в том, что я не готова к таким экспериментам и даже не могу сказать, что из этой книги что-то полезное для себя сумела вынести. Мне понравилось ровно три вещи: а) совершенно ненормальные песенки - они смешные; б) выраженьице "черти червивые" - пожалуй, возьму на вооружение; в) а еще - вот эта цитата:

На мой взгляд, для такой толстой книги маловато будет.
В общем, эта книга - точно не моё, и на этом закончу. Позволю себе еще только одну ремарку. Когда прочитала Пинчона, задумалась, почему эту книгу в аннотации сравнивают с "Улиссом" Джойса? Насколько они похожи? Не буду говорить про язык, стиль, новаторство, эксперименты, объем... Главное, что первым приходит в голову - читать трудно. Да, и с Джойсом, и с Пинчоном пришлось нелегко, но в случае с "Улиссом" у меня не возникло ощущения, что я стараюсь напрасно. И "Улисса" я хочу когда-нибудь перечитать, а "Радугу тяготения" - вряд ли.

С чего начать? Не знаю. Это отличная книга, правда. Грустная и мрачная, но часто срывается в отвязный юмор. Сцена где Эния Ленитроп угощается английскими сладостями, одна из самых смешных что я вообще читал. От истории Пёклера и его дочери Ильзе по сердцу натурально пробегает трещина.

Как рассказать о «Радуге тяготения» так, чтобы не утонуть в зыбучих песках банальности? Не ради читающих этот текст, нет, я не настолько тщеславен. Ради самого себя, ради меня который читал и перечитывал, думал, складывал все умещенное в эту книгу и то, что набросано на полях: случайные аналогии, уместные цитаты и просто пометки, которые уже сам почти не могу разобрать. Как обобщить и вербализировать тот опыт, через который я прошел, пока читал «Радугу тяготения»?

Пусть книга будет городом, чтение — прогулкой, а все, что последует дальше — случайными мыслями, которые приходят в голову во время таких прогулок. Просто немного погуляю на полях страниц «Радуги тяготения» и вернусь домой.

Эния Ленитроп

Бедняга Ленитроп исчезает, рассеивается. Личная плотность прямо пропорциональна временной пропускной способности. Прошлое и будущее перетягивают его личность как канат, каждый в свою сторону, из-за чего Эния совсем тончает в области Сейчас. В конце концов, у Ленитропа не оказывается своего мира, да и самого себя. На то он и человек, всегда уже разбитый Шалтай-Болтай, которого нельзя собрать обратно с помощью какого-угодно концептуального и философского аппарата.

Сперва Ленитроп, потом Шлакобери, затем Ракетмэн и этот дурацкий костюм свиньи... а потом лишь фрагменты. Как бы он ни сопротивлялся этому, но он так и не смог найти заветное третье, что-то за пределами отсутствия или наличия стояка, нуля и единицы. Условный рефлекс продолжает угасать, переходит в невидимое угасание, выход за пределы нуля. Так и Эния соскальзывает за пределы страниц, сбегает из книги где номинально был главным героем. Все еще не могу понять, хорошо это или плохо. Скорее ни так ни эдак, ничего с привкусом трагедии. Обычный человек, в общем-то.

Паранойя

Ent-Zauberung – уничтожение магии в мире, по Максу Веберу так называется процесс, который привел человечество от политеизма к секуляризму. Немецкое Zauber того же корня, что и староанглийское teafor, так называли красную краску, именно ей чертили магические руны.

Пройдя три стадии политеизма, монотеизма и атеизма цивилизация вытравила из себя все мифы. Из полного мифами и легендами мира, где во всякой мелочи обитал не Дьявол, а Протеус, она перешла к единственному мифу — Богу — а потом и его пустила под нож. Нож этот был в руке у науки, которая и лишила человечество его последнего великого мифа. Религиозный идеал закончился материалистической цивилизацией, со всей её отвратительностью. Что же дальше? Возможно миру нужен новый великий миф, который разобьет эту цивилизацию, вернет обратно в объятия протеического взгляда на мир.
Новая ось вращения. И эта ось — Ракета.

Однако полнота мира мифами во многом диктовала и чувство зависимости. Человек подчинен, как он считал, богам, звездам, картам Таро. Следуя мотивам Карла Юнга можно предположить, что эта же зависимость осталась, только место звезд сменили общественные и политические силы.
Но в действительности страшно не это. Не так уж страшен детерминизм, кальвинистская предопределенность судьбы (которая в итоге превращается в мещанство и бюргерство), сколько чувство, что сам человек, его мысли и чувства, в самых интимных и сокровенных его проявлениях, не более чем продукты воздействия тех самых звезд или диалектического материализма. Назовем это страх паранойей.

Ты — не ты, а просто решенное кем-то уравнение, где заранее известны x, y и z.
И вся наша так называемая история — просто фарс. Нет никакой исторической памяти, большая часть военной хроники — постановочная и недалеко ушла в своем правдоподобии от «Бесславных ублюдков» Тарантино.

Что появилось раньше, фильм о Шварцкоммандо или сами Шварцкоммандо? Был Ласло Ябоп или нет? Есть в истории смысл или это просто сказка, придуманная чтобы продать как можно больше красителей, изобрести иприт и обвалить марку, чтобы выплатить контрибуцию за копейки?
(Сперва хотелось кратко пересказать «ИГ Фарбениндустри» Сэсюли, но вряд ли у меня получится достаточно кратко и внятно. Зачем пересказывать, если можно прочитать целиком?)

Комедийные увертки, вроде сцены с погоней как в старых фильмах, дурашливые песенки и гэги уровня братьев Маркс. Все это в «Радуге» навязчиво указывает на условность происходящего. И это обман. Потому что именно так будет выглядеть наша так называемая история и историческая память — как набор сценок из фильмов, которые можно снять как угодно, смонтировать как угодно и выразить ими что угодно. Разумеется, выразить то, что нужно Им. Как там было у Воннегута?

Память — социальный конструкт, история — социальный конструкт, да и ты сам точно такая же игрушка собери-сам с кусочками рефлексов, инстинктов и сменным головами под маркой «Идеология». Еда, любовь, право на жизнь и временную свободу покупаются отдельно. Наслаждайся.

Существует отчуждение, как одно из многих лиц энтропии. Некоторые из форм этого отчуждения принято обозначать как «нормальные», а остальные — нездоровые и безумные. Нормальность определяется просто — человек действует так же, как и все остальные. В этом заинтересовано государство, общество, Они. Все высоко ценят такого нормального человека, тщательно обученного быть нормальным, потерявшего самого себя. Как мам и пап настраивают умирать через рак или инфаркт, аварии или уходить на Войну. Чтобы дети разделили участь Гензеля и Гретель, остались одни в лесу. Им скажут, будто мам и пап забрали, но родители уходят сами, связанные круговой порукой. Так и проходит образование в обществе контроля, школа смерти закончена с отличием.

Точка зрения и объективность

Объективность. Её не существует. Синтаксис и лексика — уже политическое решение, которые определяют и ограничивают то, как будут переживаться факты исследования. И во многом они и создают изучаемые факты.

Научная атеистическая цивилизация этими политическими выборами ставит на одну плоскость человека и вещь. Человек способен переживать мир, а вещи только как-то ведут себя в мире. Событие вещи не переживается, событие личности всегда содержит переживание. Сциентизм в человеке, как следствие выбора соответствующего словаря, превращает личность в вещь, хотя это не заложено в самом естественно-научном методе. Таким ведь был идеал в науке по Павлову — истинное механическое объяснение.

Разволшебствленный человек обращается в вещь, как мамы и папы, вернувшиеся с войны аморфными кусками мяса. Паранойя — это парадокс, когда переживание заключается в том, что ты не способен переживать. Потому что ты просто вещь, игрушка для экспериментов Ласло Ябопа. Статистическая ошибка, как лампочка Байрон, которая отказывается перегорать тогда, когда положено.

В этом кроется удивительная притягательность (не)обратимости, нарушения причинно-следственных связей, которые так же могут быть просто инструментом контроля. Агенту Ли в «Мягкой машине» было достаточно нарезать пленку с командами и пустить её в другой последовательности, чтобы обрушить цивилизацию майя, призвать убивать жрецов.

Ракета

Ракета... Это религия. Ракета — дзэнская стрела, с которой следует слиться, а не навязывать ей свою волю. Топливо и окислитель как мужское и женское начало, совершают алхимический брак в камере сгорания. Ракета — это мандала. Великий Запуск вторит Древу Жизни, а скрытый в глубине Ракеты Готтфрид выражает одновременно маскулинное и феминное. Жертва в знак рождения новой Оси земли.

Оружие, которое атеистическая цивилизация направила против самой себя. Самоубийство безбожия. Ракета — это и бог и немезида, сотворенные человеческими руками, тот бог которого мы смогли придумать и создать. Сложное науко-магически-каббалистическое нечто, конечная попытка заставить мир вращаться иначе, гностический бунт и поражение. Перед ракетой все равны, нет никаких шансов что она упадет в одной место с наименьшей вероятностью, чем в другое. Максимально справедливо, смерть в своем пуассоновом распределении абсолютно анархична. Некро-анархизм.

Система

Рональд Лэйнг в «Политике переживания» писал:

Социальная реальность — призраки ушедших в небытие богов и нашей собственной человеческой природы. Мы повинуемся и защищаем сущности, которые существуют только потому что мы без конца возрождаем их, изобретаем заново. Всегда есть Они. Всё, что мы стремимся назвать реальностью — общественная галлюцинация. Человеческое место в мире полнится демонами и разделенными галлюцинациями, поскольку каждый верит, что все остальные верят в эти галлюцинации.

Странно, ведь любая группа, не важно как её назвать, Мы или Они, не является организмом или гиперорганизмом. Такая группа не обладает собственными органами или сознанием. Однако, люди на протяжении веков проливают кровь и умирают ради этих бестелесных. Мы — это Германия, Партия — это Германия, Гитлер — это Партия, Гитлер — это Германия». В таких тесных и удушающих объятиях преданности, зачастую взаимной, любая свобода берется в долг. Простейший способ избежать возвращения долга — это дезертирство (если опять вспомнить Воннегута и «Бойню № 5»).

Противоположение - ( Не)Обратимость - Превращение

Война

В войнах двадцатого века погибло более ста миллионов человек. Судя по всему, к смерти и разрушению человечество тянет так же, как к любви и счастью. Возможно, это связано со страхом, страхом жизни и любви таким же сильным, как и страхом смерти.

Война стремится возвести границы между людьми, делить любую общность дальше и дальше, хотя пропаганда будет вещать о совместной работе и единстве. Как в наступлении, так и в защите. Строго определяя место каждого она убивает любую возможность свободы, создавая из общества механизм из множества частей, каждая из которых имеет заранее определенный срок службы и чаще всего, искусственно уменьшенный. Это же Война.

Да и сама Война никакая не самостоятельная сущность, а её написание с большой буквы — идеологическая уловка. За войной всегда стоит что-то, и это купля-продажа. Концерн ИГ Фарбен, который опутывает мир сетью своих представительств. Война — самый выгодный бизнес и потому истинная сущность её — купля и продажа. В том числе, в оборот вступают не только материалы, но и люди.

Фигура и фон

В «Радуге тяготения» нет того, что называется главной мыслью. Есть просто идеи, размышления, иногда намеренно дурацкие, но чаще исключительно умные. Это сложное и запутанное путешествие через города, где часто говорят на непонятном языке и встречаешь людей, которые рассуждают о том, в чем ты полный профан. Но ничто из этого не ущемляет ценности путешествия.

Книга - это карта, поверх которой воображение рисует территорию, по которой проходит читатель, формирует историю путешествия, складывает что-то из черных буковок на бумаге, проживая это и создавая в конце какой-то смысл и какую-то ценность. В этом и заключается пресловутая сложность Пинчона - его просто-напросто много и выделять две-три фигуры смысла, линии сюжета из этого многообразия нелегко. Сложность вырастает не из сопротивления текста, а из воображаемого или реального Другого, которому предстоит рассказывать об этой книге.

Это как если взять один миг за окном, например, за секунду до падения ракеты и исследовать его целиком. Проникнуть в каждый дом, что виден из окна, каждого человека, который спешит укрыться хоть где-то. Но не выходить за пределы этого мига. Возможно, потому что после этого мига ничего не будет. Ничего не продолжится. Дезинтеграция. Гибель мира. Пусть одного маленького мира, экосистемы в пределах поражения ракеты.

Все герои «Радуги» имеют свою картину мира. Они разбегаются или, наоборот, сплетаются друг с другом как диаграммы Венна. Герои пытаются упорядочить свою картину мира паранойей в страхе что никакого замысла нет, что мир и история лишены смысла. И что лучше/хуже: ужасный замысел или ужас без замысла, просто как свойство мира? Каждого из героев мы застаем в поиске этого порядка, в попытках удержать расползающуюся реальность. Момент неопределенности. Как Зона может быть как основой для нового миропорядка, так и такой же псевдо-утопией из «Арбузного сахара», которая рушится и возвращается обратно к власти энтропии.

Всё же мир кончится взрывом, а не всхлипом, только на этот раз никто не услышит раздающийся в небе вой. У Кобо Абэ в «Человеке-ящике» есть размышление о зависимости людей от новостей. Суть в том, что все они ожидают услышать величайшую новость, новость о том, что конец света наступил. А раз они смогли это услышать, значит они пережили гибель мира. Вой ракеты именно такой новостной выпуск, который застали те, кто смог пережить падение. И мы все ждем его.

НЕОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ДОБАВЛЕНИЕ: ПИНЧОН И БЕРРОУЗ

Это фрагмент из предисловия к «Городам Красной Ночи» Уильяма Берроуза. И это один из моментов, где взгляды Пинчона и Берроуза пересекаются, чтобы потом разойтись в разных направлениях. Но утопия Миссьона невероятно напоминает Зону в «Радуге», а размышления о связи между сексом, властью и смертью у обоих писателей практически идеинтичные. Секс тесно связан со Структурой, как утверждает один из героев «Радуги тяготения». Секс отбирает у Структуры ресурсы подчинения и господства, поэтому сексуальность строго регулируется, дабы сохранить власть.

Вспоминаю я о Берроузе просто потому что его читал больше и дольше, чем Пинчона. Они идут параллельно друг с другом, иногда все же пересекаясь. Из общего у них некоторые части культурного фона, фрагменты личной философии и интеллектуальный радикализм. Берроуз ломает нарратив перемешивая разные отрывки, склеивая их в неочевидном порядке своей знаменитой cut-up. Пинчон стирает грань между реальностью, сном, галлюцинацией и повествовательными инстанциями. Хотя и то и то есть нелинейное повествование, в случае с Берроузом сложно составить маленькие обрезки в единую картину. Он и не хочет чтобы их собирали, а Пинчон размывает границы, делает их прозрачными, так что они исчезают и элементы повествования перетекают друг в друга.

Берроуз дискретный, сэмплированный. Это именно что нарезки и связь между ними сложно разглядеть, они предельно неочевидны, потому что призваны подорвать привычное вербальное мышление. Пинчон - аналоговый, непрерывный, текст перетекает из одного состояния в другое. Но обе эти техники направлены на обострение восприятия происходящего, размывая фигуру, не разделяя, не фокусируясь на чем-то, а показывая всё. Потому что важно всё от звука падения ракеты до галлюцинаций о падении в туалет. Право выделять фигуру из фона Пинчон предоставляет нам. Это большая щедрость и уважение к читателю.