
Ваша оценкаРецензии
Аноним29 марта 2016 г."...и глаза Гребера закрылись"
Читать далееКогда начинаешь читать Ремарка, то с первых строк понимаешь, что в ближайшие дни данную книгу из рук уже не выпустишь, пока не прочтешь. "Время жить и время умирать" непрерывно читала два дня.
Почему-то эта из всех, ранее мной прочитанных, больше всех зацепила. Очень грустная.Нам даже примерно не понять, как это жить в родном городе и с утра прощаться с близкими перед работой,как навсегда, потому что никогда не знаешь разбомбят неожиданно или нет, будешь жертвой ты и твой дом сегодня или обойдёт на этот раз.
Страшно жить в неведении - живы твои родные или нет, где-то рядом они или эвакуированы куда-то далеко, но лучше так, чем случайно наткнуться на их останки в обломках отчего дома...
Не понять нам, как можно жадно любить, понимая, что в любой момент можешь лишиться возлюбленного.Все это испытывал весь мир во время Второй мировой войны.
В данном произведении можно проследить ещё одну тему, так же печальную и безысходную. Тему немецкого солдата на закате войны.
Гребер обычный человек. Неплохой человек. Но он солдат, он исполняет свой долг, служит честно, не теряя своих человеческих качеств. Ему тяжело и он не понимает ради чего вся эта война, которую затеяли "куча пьяных людей из бара". Немецкий солдат понимает, что справедливость восторжествует и весь этот диктаторский режим,жестокость, конечно, потерпит крах. Немецкий солдат не понимает зачем идти на фронт и ради чего умирать! От этих мыслей ещё больнее умирать, тяжелее воевать.Рада, что прочла эту книгу и посмотрела на войну с другой стороны.
339
Аноним23 февраля 2016 г.Читать далееКогда в суете дня слышится имя Эрих Мария Ремарк, в сознание тут же всплывает ассоциация его книги " Триумфальная арка". У всех писателей есть такая книга-ярлычок, самая лучшая и оценённая работа.
"Триумфальная арка" бесспорно хороший роман, но,боюсь,эта книга будет гораздо лучше.
По началу я читала ее нехотя, с некоторым пренебрежительным отношением, заранее уверив себя, что после "Триумфальной арки" эта книга вряд ли сможет в чем-то превзойти первую. Но как же я ошибалась. Только лишь первые страницы книги, погружение в мир истории вызывает легкую скуку из-за легкой затянутости, но дойдя до отправления главного героя в отпуск, начинаешь втягиваться, и уже на одной третьей книгу остановится становится невозможно.
Как и во всех книгах Ремарка, главные герои пьют свой избранный алкогольный напиток, но как я заметила, в этой книге герои пьют все-это подчеркивает идею разрухи, города под постоянными бомбежками.Эрнст Гребер,идя на войну, как и все 18-летние еще мальчишки, напичкан идеей этой войны, и все что ему остается-просто в нее верить. На протяжении все истории герой растет-морально и нравственно. Он переосмысливает все поданные ему идеи, и понимает-все ложь. Бомбёжками и войной он был овеян на фронте, в отпуске он надеялся увидеть тот же мир из которого выезжал. Но даже там не укрыться от войны(впрочем,как и в каждом уголке земли). Мирный город, война людей сверху,решающих судьбы людей их же жизнями-вот,что получил в награду Эрнст за военную службу. "Мы оправдываем необходимостью всё, что мы сами делаем. Когда мы бомбим города — это стратегическая необходимость, а когда бомбят наши города — это гнусное преступление."
Не все так облачно и мрачно, ведь какой роман без любви? Герой встречает девушку, с которой когда-то учился и у них вспыхивают чувства, что нисколько не коробит читателя. Это как олицетворение желание и стремление к жизни обычных людей. Несмотря на войну они продолжают пытаться жить: ходить в рестораны, есть, общаться...влюбляться.
Разъединение влюбленных в конце так же трагично, как и конец самого романа. Политические игры верхов, чьи руки ломают жизни обычных людей-разъединяя их, моря голодом, отдавая на верную смерть.....325
Аноним7 февраля 2016 г."А перед нами все цветет, за нами все горит…"
Читать далееДовольно сильное, на мой взгляд, произведение в эмоциональном плане. Оно тяжелое, как и всё у Ремарка. Он дает нам возможность заглянуть за театр войны, развернувшийся в России и взглянуть на происходившее в Германии. Роман - Время жить и время умирать затягивает полностью своей атмосферой, от начала до конца.
Глазами немецкого солдата, вернувшегося на побывку, мы смотрим на то, как он пытается выкроить для себя время жизни среди хаоса смерти. И все его потуги и действия похожи на отчаянную игру, которая совсем скоро прервется. Возможно, вместе с его жизнью.
Ощущение отчаяния, безысходности, бессилия - это все то, что захватывает читателя в свои мрачные чертоги и протаскивает через всю книгу. Невозможно оторваться. Невозможно остаться равнодушным.
"Десять заповедей — не для военных."320
Аноним5 февраля 2016 г.Читать далееВот и я прошла посвящение Ремарком.
Ремарк покорил меня с первой страницы. Описание действий, мнений и мыслей заставляет задуматься о многом.
Автор не побоялся описать войну с другой стороны, такой какой она была.
Например, я никогда настолько не задумывалась, как жили люди в Германии. Я знала, что независимо от национальности и цвета кожи, есть люди, а есть сволочи.
Мы привыкли считать, что во всем виноваты немцы, а ведь это не так.
Во всем виноваты люди, которые считают, что лучше других и хотят показать это всему миру.
Советую Ремарка тем, кто хочет узнать, как это в самые черные дни, появляется лучик надежды на светлое будущее.330
Аноним18 сентября 2015 г.Ремарк - мастер своего дела.
Читать далееВ который раз восхищаюсь талантом описания этого замечательного человека! Казалось бы, взята весьма острая для русских тема: о жизни немецкого солдата и немецкого народа во время Великой Отечественной Войны. С первых страниц книги ко мне подкралась мысль, что я ни за что не стану сопереживать героям, и что беды, которые будут описаны здесь (а ведь у Ремарка все с бедами, это я знаю), ничто по сравнению с тем, что причинили немцы русским в эту войну. Казалось, что Ремарк будет защищать немецких солдат и умалять страдания и геройство русских. Да, о ВОВ я слышала, читала и смотрела фильмы только с одной стороны, и казалось, о ком же тут рассказывать, ежели не о русских?
Но и о обычном немецком солдате может быть написано интересно и волнующе. Нельзя оправдать тех, кто нападает и убивает, одержимый мыслью, что его нация - сверхлюди. Люди были пропитаны этой идеей с детства (я говорю о молодых солдатах-немцах), их так воспитали, и им даже в голову не могло прийти, что это все зверство. И вот в этой книге обычный солдат теряет душевное спокойствие, когда понимает, что идеология, привитая ему, это ложь, и он не может принять ее. Но, увы, это оказалось слишком поздно, герою некуда отступить: и он снова идет на фронт. Пожалуй, последний поступок героя, описанный в произведении, ключевой. Без него произведение не было бы таким сильным и эмоционально воздействующим. И конец книги гармонично вписывается в произведение: так и должно было быть, и никак иначе.
Эта книга не только о войне, но и о жизни. О жизни в немецком городе, который бомбят. Герой уходит в отпуск, в котором обретает новые ценности и цепляется за эту жизнь. Он встречает свою любовь. И две недели растягиваются в года, и это смотрится вполне естественно. Когда каждый день ты можешь погибнуть, когда, уходя на работу, расстаетесь, и не знаете, когда в следующий вы увидитесь - тогда прожитый вместе чай ощущается днем, а день - месяцем.А мне, чтобы не забыть, я запишу, что главные герои Элизабет и Эрнст Гербер. Произведение сильное, а я всегда забываю имена.
А теперь цитаты.- Вы улыбаетесь, - сказал он. - И вы так спокойны? Почему вы не кричите?
- Я кричу, - возразил Гербер. - Только вы не слышите.
- Цветет... - сказала Элизабет - Для деревьев сейчас весна, вот и все. Остальное их не касается.
- Да, - отозвался Ребер. - Они нас учат. Они все время нас учат. Днем - та липа, сейчас - вот это дерево. Они продолжают расти и дают листья и цветы, когда они растерзаны, какая-то их часть продолжает жить, если хоть один корень еще держится за землю. Они непрестанно учат нас, и они не горюют, не жалеют самих себя.
Затем она ушла из света, словно из луча прожектора, и снова он ощутил ее в тени подле себя, теплую, живую, ощутил ее тихое дыхание. Он потянул ее к себе, вниз, и дерево вдруг стало очень высоким, дерево достигло багрового тебя, а цветы оказались совсем близко, и начало было дерево, потом земля, и она круглилась и стала пашней, и небом, и девушкой, и он ощутил себя в ней, и она не противилась.
Он ощущал ее и ощущал как свое второе "я", которое в нем раскрывается теплее, богаче, многокрасочнее и легче, чем его собственное, раскрывается без границ и без прошлого, только как настоящее, как жизнь, и притом - без всякой тени вины.- Иногда мне кажется, что мы бы уж сумели с толком прожить нашу жизнь, если бы нас оставили в покое.
- Сейчас мы как раз это и делаем, - сказал Гребер.
"Скоро взойдет луна", - повторил он про себя. Луна - это нежность и простое счастье человеческих созданий. Нежность и счастье уже налицо. Они в дремотном кружении его крови, в спокойной безличности его мыслей, в медленном дыхании, веющим сквозь него, как утомленный- Голландия, - сказала Элизабет. - Может быть, мы могли бы после войны уехать туда? Пить какао и есть белый хлеб и все эти голландские сыры, а вечером смотреть на лодки?
Гербер взглянул на нее. "Еда, - подумал он. - Во время войны все представления людей о счастье всегда с- А может, нас и туда уж не пустят? - спросила она.
- Вероятно, нет. Мы напали на Голландию и разрушили Роттердам без предупреждения. Я видел развалины. Почти ни одного дома не осталось Тридцать тысяч убитых. Боюсь, что нас и туда не пустят, Элизабет.
Луна поднялась выше, она стала золотой и более торжественной. Некоторое время они лежали молча.- Что же мы, в конце концов, счастливы или несчастны? - спросила она.
- И то, и другое. Так, верно, и должно быть. Просто счастливы нынче только коровы. А может быть, даже и они нет. Может быть, уже только камни.
- Но и это не имеет значения. Как по-твоему?
- Не имеет.
- А хоть что-нибудь имеет значение?
- Да, имеет. - Гребер всматривался в холодный золотистый свет, медленно заливавший комнату. - То, что мы уже не мертвецы, - сказал он. - И то, что мы еще не мертвецы.
Он посмотрел в зеркало. Ему казалось, будто он уже стал легким, точно клочок бумаги, плоским, подобным тени, и первый порыв ветра может унести его, выпитого насосами, ставшего лишь пустой оболочкой! Что же останется? И за что ему схватиться, где бросить якорь, в чем найти опору, что бы такое оставить в этом мире, что его удерживало бы и не дало ветру совсем умчать?
Элизаб- Вот так-то лучше. Ты теперь говоришь иначе, чем днем. Правда, сейчас ночь. Так неужели мне всю жизнь с тобой придется только и ждать, когда настанет ночь?
- Нет. Я обещаю исправиться. И пока что перестану говорить о ежемесячном пособии.
- Но и пренебрегать им тоже не следует.
- Чем?
- Пособием.
- Значит, ты согласна? - спросил он.
- Раз мы знаем друг друга больше года, это нас, пожалуй, даже обязывает. И потом, мы же в любое время можем развестись. Или нет?
- Нет.
- Нет.
Она прижалась к нему и снова уснула. А он долго еще лежал без сна и слушал дождь. И вдруг ему пришли на ум все те слова, которые он хотел бы сказать ей.
Но неужели же надо сначал- Как странно, - сказала Элизабет. - Видно, и в самом деле весна. На этой улице все разбито...Откуда же...и все-таки я слышу запах фиалок.
- Жаль, - сказала Элизабет. - Можно подумать, будто весь лес состоит из рождественских елок. Оказывается, и это война. А я-то надеялась, что нам удалось наконец убежать от нее.
- Мы не можем отправиться в свадебное путешествие, Элизабет. Но Поломан подарил мне этот альбом с видами Швейцарии. Когда-нибудь, после войны, мы поедем туда и все наверстаем.
- Швейцария! Это где ночью горит свет?
- Нет, и в Швейцарии свет уже не горит. Я слышал в казарме, что мы предъявили ультиматум и потребовали затемнения. Швейцария была вынуждена его принять.
- Это не бомбы, и не артиллерия, и не самолеты, Элизабет, - сказал он. - Это гроза.
"Мне хотелось иметь что-то, что могло бы меня поддержать, - подумал- Теперь у нас есть все, - сказала Элизабет. - Луна, сад, мы сыты, а впереди целый вечер. Это так замечательно, что даже трудно выдержать.
- Так жили люди раньше. И не находили в этом ничего особенного.
- Жизнь будет чудесной, - сказала она. - Мы ведь не избалованы, мы ничего хорошего не видели. Поэтому у нас еще многое впереди. То, что для других само собою разумеется, для нас будет настоящей романтикой. Воздух без запаха гари. Или ужин без талонов... Магазины, в которых можно покупать, что хочешь... Неразрешенные города... Возможность говорить, не оглядываясь по сторонам... Ничего не бояться... Это придет не сразу, но страх будет постепенно исчезать, и даже если он иной раз вернется, то и это будет счастье, потому что люди будут знать, что им уже нечего бояться. Разве ты не веришь в это?
- Верю, - сказал Гербер с усилием. - Верю, Элизабет. Если смотреть на вещи так, то впереди у нас еще уйма счастья.
- Иди ко мне, - сказал Гербер. - К черту предписания этого ханжи!
- Да. Пробудем в саду, пока на небе не появятся звезды. А сейчас я сбегаю купить себе шляпу. Сегодня это необходимо.
- На что тебе шляпа? Ты будешь сидеть в ней вечером в саду?
- На что тебе шляпа? Ты
- Может быть. Но не это главное. Главное то, что я ее куплю Это символический акт. Шляпа - что-то вроде флага. Ее покупают либо в счастье, либо в несчастье.
Он слушал тихий, подобный журчанию ручейка, разговор обеих женщин, не вслушиваясь в него; он видел этот круг света, и ему казалось, что Элизабет сама его излучает, и он любил ее, он ее желал и забыл обо всем, охваченный безмолвным счастьем, за которым стояла неосязаемая тень утраты, как будто лишь для того, чтобы сделать это счастье еще глубже, еще лучезарнее, сде- Шапочку, - говорила Элизабет. - простую шапочку из золотой ткани, и чтобы она плотно охватывала голову.
- Коровье счастье, - сказал Гребер. - Кому оно нужно?
- Не знаю, мне кажется, я могла бы довольно долго выдержать такое счастье.
- Я тоже. Я только не хотел признаваться, потому что пока у нас его не может быть.
- Десять лет прочного, однообразного бюргерского счастья, добротного, коровьего - я думаю, даже целой жизни такого счастья и то было бы мало!
Гербер рассмеялся.
Она прижалась к нему, и ему почудилось, словно тысячи рук обвились вокруг него, охватили понесли. Их больше ничто не разделяло, они находились совсем вплотную друг к другу. Они ощущали уже не возбуждение первых дней, а медленное непрерывное нарастание, которое оглушало- Ночью каждый таков, каким ему бы следовало быть, а не такой, каким он стал.
362
Аноним28 июля 2015 г.Читать далееКак ни странно звучит, «Время жить и время умирать» - Книга. Именно, Книга с большой буквы. Книга непростая, но Книга о жизни. Книга с множеством ответов, но оставляющая после прочтения ещё больше вопросов. Книга, о которой хочется забыть, но невозможно промолчать. Её невозможно оценить. Нельзя сказать, хорошая она или плохая поставить десять баллов или одну-две звёздочки. Разве можно оценить время жить или время умирать?
В школе мои сочинения практически всегда страдали: в основном они были написаны на тройку или четвёрку, пятёрка считалась большой удачей. Кто знает, возможно, за дальнейшие рассуждения моя оценка скатилась бы до двойки. А может быть, кто-нибудь и согласится со мной.
Ремарк научил меня не судить о Великой Отечественной Войне однобоко. На войне нет плохих или хороших (позднее я ещё вернусь к этому). На войне гибли все: евреи, русские, белорусы, украинцы, поляки и многие другие.
Но я никогда не задумывалась, а как же немцы? Как-то так, словно отвечает нам немецкий писатель Ремарк своим романом «Время жить и время умирать». Без оправданий, без осуждений. Будто главный герой, Эрнст Гребер, и есть автор. На протяжении всего произведения я не увидела (а, может, просто невнимательно читала), как он поносит или восхваляет Гитлера или Россию. Гребер самый обычный военный, выполняющий приказы начальства; самый обычный военный, которому впервые за два года войны удалось уехать в отпуск. Таким образом, Ремарк показывает не только жизнь и смерть на фронте, но и по пути домой, и в тылу, в родном городе главного героя, где жизнь и смерть также правят людьми. А между, сквозь и вокруг всего просочилась война. Даже возвращаясь домой в отпуск, Гребер сталкивается с войной и желанием жить.
По вагонам прошел патруль, он вылавливал легко раненных; их отправляли в городской лазарет. Весть об этом мгновенно распространилась по вагону. Солдаты, получившие ранение в руку, ринулись по уборным, надеясь спрятаться. Там началась драка. Более проворные старались запереть дверь, другие с яростью отчаяния выволакивали их.- Идут! - вдруг крикнул кто-то снаружи.
Клубок человеческих тел распался. Двое взгромоздились на сиденье и, наконец, захлопнули дверь. Солдат, упавший на пол в этой свалке, с ужасом смотрел на свою руку в шине.
Маленькое красное пятно на бинте расплывалось все шире. Другой солдат открыл дверь, которая вела на противоположную сторону, и с трудом спустился прямо в крутящийся снег. Он прижался к стенке вагона.Остальные продолжали сидеть на своих- Да закройте вы дверь, - сказал кто-то, - а то они сразу догадаются.
Гребер задвинул дверь. На миг, сквозь метель, он увидел лицо человека, присе- Я хочу домой, - заявил раненый с намокшей от крови повязкой. - Два раза я попадал в эти проклятые полевые лазареты и оба раза меня выгоняли из них прямо -на передовую, а отпуска для выздоравливающих так и не дали. Я хочу на родину.
Простые люди, уставшие воевать. Они хотят всего лишь домой, увидеться с семьёй. Но из-за странных убеждений стоящих у власти людей это становится невозможно. Невозможно даже иметь собственное мнение.
- И вовсе русские не арийцы, - вдруг заявил человек, похожий на мышь, у него было острое лицо и маленький рот. Он до сих пор молчал.
Все- Нет, ты ошибаешься, - возразил плешивый. - Арийцы. У нас же был с ними договор.
- Они - ублюдки, большевистские ублюдки. А вовсе не арийцы. Это установлено.
- Ошибаешься. Поляки, чехи и французы - вот те ублюдки. А русских мы освобождаем от коммунистов. И они арийцы. Конечно, исключая коммунистов. Ну, разумеется, не господствующие арийцы. Просто рабочие арийцы. Но их не истребляют.
- Да они же всегда были ублюдками, - заявила она. - Я знаю точно. Явные ублюдки.
- Теперь все уже давно переменилось, как с японцами. Японцы теперь тоже арийцы, с тех пор как сделались нашими союзниками. Желтолицые арийцы.
- Вы оба заврались, - заявил необыкновенно волосатый бас. - Русские не были ублюдками, пока у нас с ними был пакт. Зато они стали ими теперь. Вот как обстоит дело.
- Ну, а как же тогда ему быть с ребенком?
- Сдать, - сказала Мышь с особой авторитетностью. - Безболезненная смерть. Что же еще?
- А с женой?
- Это уж дело начальства. Поставят клеймо, голову обреют наголо, а потом - концлагерь, тюрьма или виселица.
- Ее до сих пор не трогали, - сказал Бернгард.
- Вероятно, еще не знают.
- Знают. Моя мать сообщила куда следует.
- Значит, и начальство непутевое, расхлябаннее. Люди разложились, значит, им и место в концлагере. Или на виселице.
- Ах, оставь ты меня в покое, - вдруг обозлился Бернгард и отвернулся.
- В конце концов, может, француз - это все-таки было бы лучше, - заметил плешивый. - Они только наполовину ублюдки - по новейшим исследованиям.
- Они - выродившаяся промежуточная раса... - Бас посмотрел на Гребера. Гребер уловил на его крупном лице легкую усмешку.
Какой-то парень с цыплячьей грудью, беспокойно бегавший по комнате на но- Мы - раса господ, - заявил он, - а все остальные - ублюдки, это ясно. Но кто же тогда обыкновенные люди?
Действительно, а кто же тогда обыкновенные люди? Как показывает дальнейшее повествование (или сама жизнь) обыкновенных людей можно встретить в Гребере, Элизабет, школьном учителе Польмане или Йозефе.
И все они живут. Им посчастливилось жить, хоть и среди бомбёжек, сгоревшего дома Элизабет, погибшей пятилетней девочки с младенцем на руках.
Две недели отпуска Гребера пролетели для меня за два дня; и вновь пора возвращаться на фронт, к завершению книги, где опять встречаются пленные русские. Именно в самом конце книги, дочитывая последние абзацы, я была потрясена до глубины души. Поступок Гребера, выстрел русского старика, - всё это порождало во мне миллион вопросов, ответом на которые, наверное, будет лишь одно. На войне нет плохих или хороших.P.S.: На войне нет плохих или хороших. А где же они тогда были? За всё время чтения я никак не могла отделаться от навязчивого чувства «оглядки». Можно сказать, читала с оглядкой. Читала и задавала себе вопросы: а как бы русские поступили с пленными; стали бы они принимать помощь от людей, подобным Альфонсу Биндингу; вели бы себя как те люди на пожаре, желавшие, чтобы и чужие этажи сгорели, когда твой уже уничтожен, или жалевшие дать кружку, чтобы напиться воды из общей бочки.
Но не этими словами хочется закончить свои разрозненные и противоречивые мысли. «Надо верить. Верить. Что же нам еще остается?» Верить, жить и чувствовать, что живы, - именно то, о чём думаешь, чему радуешься и что следует помнить в трудную минуту после прочтения книг Ремарка.325
Аноним15 февраля 2015 г.Читать далееЯ люблю Ремарка. Пожалуй, это один из самых любимых писателей. Его 'жизнь взаймы' - мой любимый роман на протяжении уже пяти лет точно, 'Ночь в Лиссабоне' тоже занимает важное место на книжной полке... А вот 'Время жить и время умирать' вызывает у меня довольно противоречивые чувства.
Война - не моя тема для чтения. Мне слишком тяжело читать о бомбежках, о ранениях и о трупах, о перестрелках, о всей войне в целом, особенно когда и ты, и главный герой, и автор понимают ее бессмысленность.
Главный герой, Эрнст Гребер (фамилию которого я почему-то коверкала на протяжении всего романа) отправляется с фронта в трехнедельный отпуск, и этот отпуск стал его 'временем жить'. Да, это время жить длится всего лишь несколько недель, но со стороны кажется, что это была целая вечность. Но даже в родном городке 'время жить' периодически нарушает 'время умирать': постоянные воздушные налеты, панический страх людей за свою жизнь и, конечно же, Гестапо.
Не знаю, что именно противопоставлено в этом романе. Как первый вариант, время жить - отпуск Гребера в городе, время умирать - действия, происходящие на фронте. Как второй вариант, и время жить, и время умирать - все, происходящее в романе, по большей части во время отпуска, потому что рассматривать это как просто 'время жить' было бы не совсем правильно, учитывая того, что война идет как на фронте между русскими и немцами, так и в тылу, и в городах, и в деревнях между жизнью и смертью.
Еще раз повторюсь, что война - моя нелюбимая тема в романах, особенно в ТАКОМ количестве. 'Время жить и время умирать' насквозь пропитан болью войны, и даже линия взаимоотношения главного героя с девушкой (имя которой спустя четыре часа вылетело у меня из головы) лично мне никак не облегчает эту боль.
Роман достойный, хороший, сильный, даже слишком. Но вряд ли я возьму его в руки еще раз. Ведь здесь не война с самим собой, война не в голове, а война самая настоящая, с потерями, со страданием, с надеждой и со слезами. Мне такая война не нужна.ЗЫ: ах да, это издание просто насквозь пропитано орфографическими ошибками, которые режут глаз, как и опечатками. Хочется верить, что это только это издание, и что редакторы и корректоры обязательно исправят это недоразумение.
324
Аноним6 июня 2014 г.Читать далееОб этой книге, ровно как и о других произведениях Ремарка, уже столько сказано и написано, что чувствуешь себя не в праве повторяться. Дабы не разрушать своими топорными и банальными словами ровный строй изящного и глубокого осмысления, что витает вокруг автора, я кратко и без фантазии приведу здесь свои впечатления.
Не могу сказать, что отлично знакома с творчеством Ремарка, хотя и прочитала почти все его ключевые произведения - однако то, как легко они читаются, так же быстро они у меня и забываются, что, в общем, не делает меня хорошим знатоком автора и его творчества.
Возможно, Ремарк мне просто приелся, но "Время жить и время умирать" не привнёс для меня ничего нового... где-то я уже всё это читала непосредственно у автора. Может быть, я просто подросла, приобрела больше жизненного опыта, но ни идеи романа, ни мысли героев уже не кажутся мне откровениями, которые во многом просты и очевидны, но, тем не менее, потрясают основы всего и вся.
Что показалось любопытным - некая, не скажу что большая, но значительная доля романа посвящена России. То тут, то там проскальзывают мысли и впечатления о стране, о войне на её территории, о русских. Глазами военного всё это выступает единым и неделимым враждебным организмом. Нет отдельных элементов: кладбище на русской земле, деревня, люди, даже закат - они все лишь синонимы нечто грозного и большого, врага.
В основной части романа ведётся повествование о немецком военном, прибывшего с передовой из России в родную Германию в отпуск. Наивысшая по ценности часть романа, приправленная фирменной ремарковской философией, и отражающую будни немецкого народа на закате ВМВ и приближающегося поражения Великогерманской империи: полную отчаяния, потерь, страха, бомбёжек и лишений, а так же нерушимым стремлением прожить за один день всю жизнь.
По настоящему достойное внимания повествование, конкретно меня, к сожалению, не впечатлившее. Как говорится, "снаряд два раза в одну воронку не попадает" - а снаряд Э.М.Ремарка уже в своё время в меня попал.
7 из 10.
(прочитано в переводе И. Каринцевой, В. Станевич)329
Аноним2 мая 2014 г.Но если бы каждый неЧитать далее
старался непременно убедить
другого в своей правде, люди,
может быть, реже воевали бы.
Гребер улыбнулся. Как странно
она это сказала.- Ну да, терпимость, - ответил он.
- Вот чего нам не хватает,
верно?Война.. Всегда были не понятны причины этого явления. Борьба за ресурсы, влияние, мировое господство.. Разве все это стоит человеческой жизни?
Но, окунувшись в атмосферу книги, понимаешь, что люди тогда и люди сейчас подвержены постоянному промыванию мозга, при котором лишь немногие могут сохранять способность мыслить, задавать вопросы, сомневаться.
Главный герой был как раз из их числа.
Единственное,
что мне нужно, это думать, что
хочу, говорить, что хочу, и
делать, что хочу. Но с тех пор
как у нас появились мессии
справа и слева, это считается
большим преступлением, чем
любое убийство.Да и как тут сохранишь здравость мысли, когда каждый день повсеместно видишь кровь, оторванные части тела, калек, трупы... Чтобы не сойти с ума, остается смотреть на мир с долей цинизма
Для червей Европы, Азии и Африки наступил золотой век. Мы оставили им целые армии трупов.
В легенды червей мы на многие поколения войдем как добрые боги изобилия.Примечательно то, что окунаешься в атмосферу второй мировой от расскаказа немецкого солдата. Не преукрашенной, а какой–то предельно честной. Таким образом, избавляешься от штампов представления войны в черных и белых красках, деления на плохих и хороших.
Обычно считают, что убийца
всегда и всюду должен быть
убийцей и ничем иным. Но ведь
даже если он только время от
времени и только частицей
своего существа является
убийцей, то и этого достаточно,
чтобы сеять вокруг ужасные
бедствия. Разве не так?
– Вы правы, – ответил Гребер. –
Гиена всегда остается гиеной.
Человек многообразнее.
Йозеф кивнул. – Встречаются
коменданты концлагерей, не
лишенные чувства юмора,
эсэсовцы-охранники, которые
относятся друг к другу по-
приятельски, добродушно. И
бывают подпевалы, которые
видят во всём одно лишь добро
и не замечают ужасного зла или
же объявляют его чем-то
временным, суровой
необходимостью. Это люди с
весьма эластичной совестью.Да, человек многообразнее.. И война многообразнее..
Об этом заставляет задуматься Ремарк.
Как мало человеку «потерянного поколения» необходимо было для счастья. И как много имеем мы, и не ценим. А ведь нам дано так много времени жить. . .328
