
Ваша оценкаРецензии
Аноним8 марта 2024 г.Читать далееНе спеша продолжается элегантный прустовский эксперимент (мы уже на пятом его этапе, дело, по всей видимости, движется к закономерному финалу истории): талантливый, гениальный даже француз со всей скрупулезностью поистине любознательного человека исследует мир высшего света и европейской аристократии. Мир знати. Мир ушедший, далекий, мир столько же прекрасный, сколь и безобразный, если вглядеться повнимательнее...
Опасный и захватывающий дух эксперимент чуть ли не сразу вышел из-под контроля, стоив репутации самому исследователю: от Пруста тогда отвернулись многие узнавшие в его книге себя. Нарисованные классиком для читателей образы были неприятны и грубы, откровенны и выпуклы, узнаваемы и часто мерзки. Писатель явно не из тех, что приукрашивает действительность, льстит прообразам своих персонажей или витает в облаках, признавая черное белым. О нет: за всем этим - точно не к Прусту, проходите мимо, если желаете перечисленного. Он не собирается развлекать читателя досужими байками. Подобно хирургу, он вскрывает нарывы, обнажая язвы и опухоли - деньголюбство, стяжательство, снобизм и тщеславие, желание поражать всех без разбору, откровенную глупость, которую не зашторишь ничем - упорно будет пробиваться на свет божий, ставя в неловкое положение всех, но только не ее обладателя...
Мы прекрасно видели все означенное в прошлых (с первой по четвертую, если быть точнее) сериях этого увлекательного проекта под заманчивым названием "В поисках утраченного времени". Так чем же удивит нас - зрителей, поклонников, читателей, последователей - автор на сей раз? Осталось ли что-то в закромах его сокровищницы фантазий, задумок и идей? Риторический вопрос: конечно же, и немало всего. Нам вновь предстоит увлекательное путешествие - в мир французских гостиных с их прекрасными дамами в очаровательных шикарных туалетах и в мир чувствительной души, мир тяготящих сомнений, одичалой ревности, беспросветного одиночества и беспощадной любви...
Толику света хочется увидеть в этих двух мирах - в мире вещественно-материальном и сфере духовного. Разочарованный Пруст - увы и ах, любезный читатель, дошедший уже до пятой книги многотомного цикла, - возможности этой нам не предоставит: над экспериментом он не властен... Он показывает лишь то, что есть, наличествует, а не то, что хотелось бы прочесть и увидеть воочию открывшему саму книгу...
Хотелось - про робкие проблески чувства (в прошлых книгах серии они ведь действительно зарождались, не казались фантомом), про уважение к женщине, про следование принципам и убеждениям, про волю к жизни, про дело, заставляющее просыпаться утром с горящими глазами, про любовь к искусству, желание делать мир лучше, про философию...
А получила - довольно мрачный роман, тяжелый, сразу придавливающий хрупкого читателя (меня) своей безысходностью, воспевающий ревность как начало начал даже при полном отсутствии любви, что странно, конечно... Получила книгу, где унижение другого возведено в абсолют и оправдывается собственными потребностями и якобы грехами другого (философия проста и незатейлива, но оттого не становится менее жестокой к субъекту унижений и страданий: ты плохой, так мучайся, получай еще больше боли). Получила историю деградации, когда из скромного восторженного юноши, увлеченного искусством, литературой, философией, жизнь в лице этого нестерпимого высшего света (о, как он все-таки мечтал туда попасть, помните? Вначале - в дом Свана, затем - в особняк герцогини Германтской) лепит бездельника, праздно проводящего дни и ночи, основным занятием которого становится мечтать о все новых женщинах и придумывать новые унижения для той, что сейчас делит с ним кров...
Грустно разочаровываться в людях, особенно друзьях, что в жизни, что в литературе. Меня ведь он действительно тогда - в первых книгах прустовского цикла - восхищал, этот робкий поначалу Марсель, желающий докопаться до сути жизни, не принимающий ничего на веру, упрямо ищущий собственный путь в жизни, свой круг общения, свое подлинное "я", только-только формирующий свои взгляды, убеждения, принципы. И как печально видеть, как рассыпаются в прах последние на наших с вами глазах. Он смеялся над черствостью и равнодушием, немилосердностью прочих, почитая себя как за человека, стоящего выше их: мол, он-то умеет быть равным со всеми, умеет быть деликатным - не то что эти противные Вердюрены или Шарль, что уж он-то точно умеет быть человечным, этот начитанный в прошлом мальчик, жадный когда-то до книг, знаний, предметов искусства.
Он чувствовал некое превосходство над высшим светом, пока свет не поглотил его, сделав таким же - пустым, бездушным, несострадательным, жестоким...
Повторюсь, как и в той, предыдущей своей рецензии (на прошлую книгу серии): я не симпатизировала никогда этой легкомысленной, чуть взбалмошной особе, Альбертине, отнюдь. И тем не менее я не могла не сочувствовать и не сопереживать девушке в данной, пятой, книге. Как выяснилось (ах, лучше бы не выяснялось вовсе!), Марсель действительно умеет быть жестоким и нечутким, что наглядно продемонстрирует собственными поступками, выходящими за грань морали и приличий.
Эксперимент вновь выходит из-под контроля, раз уж мы посягаем на самое главное - ведущего персонажа. Ну что ж, а Пруст никогда и не обещал скрывать от нас правду, сколь горькой бы она ни была. Смиримся и читаем дальше, наслаждаясь переливами слога и стиля, возмущаясь поведением персонажей, наивно уверенные в том, что где-то там - в самом конце - обязательно забрезжит свет. Если не любви, то хотя бы надежды...
2372,1K
Аноним30 августа 2021 г.Вода, вода... кругом вода...
Читать далееЭто было никак. Пространные расуждения, ненужные воспоминания, не имеющий ничего общего с сюжетом. Я практически продиралась сквозь всю эту "воду". Мне кажется, что из книги мог бы получиться неплохой рассказ, есди бы автор оставил только процентов 30 от основного текста и убрал бы кучу ненужных персонажей.
Отдельный минус - это отсутствие диалогов. Как? как так можно-то? Уж не знаю, о чём думал автор, но диалоги бы явно сделали эту книгу лучше. ФЯ заметила, что это распрпостраненное мнение, т.к. у некоторых встречается то же замечание.
Может я что-то упустила или не поняла, или же поняла, но не так... но особых чувуств и любовной линии я тут тоже не разглядела. Такое ощущение, что герои мучаются и страдают, не понимая, как бы вообще "отделаться" друг от друга.
В принципе, я допускаю такой вариант, что Пруст - не мой автор, и кому-то может бесконечно нравиться его творчество. Как говорится: на вкус и цвет...
862,7K
Аноним11 ноября 2024 г.Скуф "похитил" альтушку или альтушка заарканила Аленя
Читать далееПродолжается цикл "В поисках утраченного времени" о тяготах аристократической жизни. Главный герой аки Зевс похитил Альбертину из Бальбека, перевозит в Париж, и удерживает в плену своего дома и своих чувств. Проявляет себя практически как скуф и Алень. Ещё и бесконечно ревнует, догадываясь о том, что Альбертина "вертит хвостом". Честно говоря, кажется, что он сам её пленник. Диалектичная ситуация. Хотел "выйти из чата любви", но в итоге "похитил". Не смог сказать ей нет, а она крутит им как хочет. И мамка чует, и служанка Франсуаза подозревает, а главный герой не может ничего с собой поделать. Тут наконец-то появляется имя главного героя - Марсель, что намекает, что это некоторая модель самого автора, в предыдущих книгах он занимался писательством, да и тут некоторые персонажи считают его писателем. Поток сознания и переживания героя вокруг альтушки делает и читателя пленником любовных страданий главного героя. А есть ли смысл в любви?!
Здесь уже ощущаются признаки 20 века с аэропланами и личным авто Марселя. В среде аристократии снова всплывает антисемитизм, социальный шовинизм. "Ананасики" высшего французского общества продолжают гнить. Весьма неплохие описания Парижа. В целом чтение атмосферное. Хватает отсылок на классику литературы и искусства. Даже невольно вспомнились потуги главного героя Хулио Кортасара из Игры в Классики, но у Кортасара гниёт уже так называемый "средний класс" и щеголяет классикой. Как минимум Кортасар много жил в Париже и был фанатом французской литературы, что чувствуется откуда ноги растут.
33488
Аноним27 марта 2025 г.Читать далееОооооо, как это было….. Сыро )
Долго!!! Длинно!! Я еле прогрызлась, просто еле еле….
Читать сама – я не смогла. Эти километровые предложения, этот сплошняковый текст! Простыня абзаца – и это 2-3 предложения )
Ладно, так просто я не сдаюсь – есть аудиокнига! Если бы сюжет затянул – наверное всё было бы гораздо лучше ) Но и сюжет – еле еле. Размышления, размышления, думы, переживания, надумывание, переживание. Ни о чем.
Слово «подружка» меня начало бесить спустя час чтения!
Если вот очень очень вкратце сжать – наш ГГ страдает от чувств к Альбертине. То она подурнела, то он её ревнует, то она обманывает его. Это задалбывает, меня то задолбало читать, что говорить об Альбертине, которую ни что не держало ) И она приняла меры ) Молодец!! Браво!
Может книга не по характеру – она слишком медленно идет. Её читать надо по предложению – 5 страничек прочитал – обдумывай предложение. Можешь перечитать. По характеру написания – бабушку в кресле качалочке сидит и читает по 2-3 предложения в день (страниц по 20). Обдумывает, качается, не торопится. Но только сюжет для людей помладше, лет на сто…..
26358
Аноним14 мая 2015 г.Читать далееК пятому роману Пруст стал словно родной. Те же герои, те же пышные гармоничные фразы в великолепном переводе Франковского, та же Belle Époque до боли знакомая по романам начала прошлого века, автобиографическом произведении Хэма или относительно новым фильма Вуди Аллена и Клода Миллера. И словно в пандан рассуждениям главного героя:
«Если бы не так поздно, милая, — говорил я ей, — я бы это вам показал у всех писателей, которых вы читаете, пока я сплю, я бы вам показал у них такое же однообразие, как и у Вентейля. Его типичными фразами, которые вы начинаете различать не хуже меня, милая Альбертина, как в сонате, так и в септете и в других произведениях, являются, например у Барбе д'Орвильи, некая скрытая реальность, выдаваемая каким-нибудь вещественным признаком, физиологическая краснота Порченой, Эме де Спанс, Клотты, Кармазиновой Занавески, старинные обычаи, старинные нравы, старинные слова, редкие старинные профессии, за которыми таится Прошлое, устная история, сочиняемая захолустными пастухами, благородные нормандские города, пахнущие Англией и миловидные как шотландские селения, причина несчастий, против которых ничего нельзя поделать, Веллини, Пастух, одно и то же ощущение тревоги в том или ином отрывке, идет ли речь о жене, ищущей своего мужа в «Старой любовнице», или о муже в «Порченой», объезжающем пустошь, и о самой Порченой, выходящей от мессы. Роль таких типичных фраз Вентейля исполняет далее геометрия каменотеса в романах Томаса Гарди».Пруст сам повторяется. Интриги маленького диктаторского клана Вердюренов, словно переродившиеся со времен Шарля Свана и Одетты де Креси. Любовные линии Мореля и Шарлюса, Марселя и Альбертины. Но как мы видим герой не Сван. Он сам установил авторитарный режим в отношениях к свой пассии и неминуемо привел их к краху. Альбертина, конечно, легкомысленна и сильно напоминает Одетту, но затворничество, навязанное Марселем, ограничение свободы, приведшее впоследствии к охлаждению героя, по сути зло. Для ревнивого и эгоистичного героя его пассия всего лишь игрушка, кукла (как в пьесе Ибсена), светившаяся красками, пока была не укрощена, и, вмиг потухшая, когда повиновалась.
Пожалуй, один из лучших романов цикла.
231K
Аноним16 апреля 2013 г.Читать далееОднако, к великому моему разочарованию, пятый том эпопеи оказался несколько более бледным, чем восхитительные первые четыре. На то есть вполне конкретные исторические причины, связанные с ухудшением прустова здоровья, но мне сейчас не хотелось бы их касаться. Более шероховато воспринимается и сюжетная линия. Невроз и мономания главного героя как-то с трудом находят у меня отклик, хотя и выписаны они блестяще. Но на фоне этой мономании приглушается богатство звучания пышно оркестрованных автором словесных конструкций, скрадывается тонкость и изящество восприятия Марселем действительности. И чем более точно и правдиво описано погружение Марселя в пламя всепоглощающей ревности, тем большее отторжение он начинает вызывать. "Пленница" для меня - сложная интерференция неверных штрихов слабеющего мастера и подспудного неприятия его замысла в целом. Но, несмотря на это, Пруст продолжает оставаться прекрасным. Просто здесь он для меня несколько менее прекрасен, чем вдохновенный кукловод Сванов и Германтов, дергающий за нити с мягкой улыбкой на пышных усах.
23398
Аноним19 июня 2012 г.Читать далееРецензия написана в рамках игры "Несказанные речи"
"Пленница" была первой моей книжкой Пруста, я ничего не знала тогда о нем, даже не знала о том, что это одна книга из цикла "В поисках утраченного времени", пятая. И как же это было волшебно вот так наивно без каких-либо предварительных мнений открыть для себя Пруста, открыть эпоху. Это было чистое, ничем не замутненное изумление, наслаждение фразой, ловля ускользающих смыслов. Так не бывает, подумала я.
Эта струящаяся проза в замечательном переводе А.А.Франковского не нуждалась ни в каком смысле, она была самоценна, это были миры мысли, парящей над сюжетом. А сюжет томил своей неразрешаемостью. Пленница, запеленутая в покрывала любви и томящаяся в них, вечно стремящаяся ускользнуть, драгоценная игрушка, чей переливающийся блеск тускнеет от падающей на нее тени удушающей ревности. Герой (автор), глядящий на нее, казалось бы, всегда из темного угла комнаты, мучающийся страстью и бессильный удержать свое сокровище. Грусть, восхищение совершенством и осознание хрупкости этого совершенства - вот грани этого медленного и пронзительного романа. Журчание ручья, текущего в никуда, неуловимая мелодия, прозвучавшая лишь раз и навсегда растаявшая, неспособность удержать то, что находится у тебя в руках. Красота и тщета. Ловля ветра.
Потом я читала всю серию, и приближение к "Пленнице" волновало. Все книги Пруста хороши, но эта стала любимой. Мне кажется, что в "Пленнице" он достиг своей вершины, это кульминация, а два последующих романа - затухание. Нет, не таланта, но напряжения. "Пленница" вся насыщена электричеством, это предгрозовая атмосфера, в которой разрешается все, сталкивается надежда, бессилие, томление достигает предела и... Неподвижность, застывшее действие, страх, тишина. Гроза разражается в "Беглянке", но "Пленница" - это сконцентрированное предчувствие. По-моему, второе прочтение добавило мне тревожности восприятия, возможно из-за долгой прелюдии.
Конечно, Пруста трудно рекомендовать каждому, не все способны выдержать эти предложения, растягивающиеся на страницы, эти бесконечные круги и зависание над одной точкой, это почти полное отсутствие сюжета. Для кого-то это может стать и пыткой, и, наверное, для многих, но все равно находятся мазохисты, готовые истязать себя семью томами, потому что пытка эта сладкая.
21258
Аноним21 января 2022 г.История утончённого насилия
Читать далееИ всё-таки я её дочитала. И довольно прытко, к собственной неожиданности.
В этом романе самое прекрасное - финал. Как торжество справедливости, как торжество свободы. Как торжество Альбертины.
Рассказчик в этой истории настолько невинен и чист в своем цинизме, что даже не понимает, что играет роль, по сути, морального садиста. Хотя почему не понимает... Как раз понимает и считает ее благородной.
В сети есть дяденька такой интересный, Сэм Вакнин его зовут. Он рассказывал о том, что Пруст проанализировал и продемонстрировал почти все возможные стороны абьюза в сексуально-романтических отношениях. Тогда, когда я слушала его лекцию, я дочитывала как раз "Германтов" и только посмеялась мысленно над этим тезисом, мол, где там это... А там, в эпопее, много чего эмоционально жёсткого, но только это в другом романе все происходит.
Я была внутри подобных отношений, благо, у меня была личная и финансовая независимость... Но внутри таких отношений холод и мрак. И вроде с виду все хорошо: тебя не бьют, не насилуют... Но... Когда читала книгу, было чувство, что это писал мой бывший... Все эти угольки холода, это ожидание слез, это нелепые утешения, когда твою радость буквально съели, эта ревность и к прошлым, и к нынешним, и к будущим друзьям, прохожим, случайным взглядам. Ему всегда казалось, что на меня все смотрят, все меня хотят и прочая паранойя... Словом, при выходе из этих отношений я почувствовала себя очень здоровой, как будто и вправду вышла из тюрьмы. Потому я очень радовалась за Альбертину, ну просто как за саму себя.
За финал все 5 звёзд.192,2K
Аноним14 ноября 2015 г.Читать далееРецензия-ощущение
Ах, эти зацелованные солнцем плечи и шея Альбертины, простёртой на каком-то зачарованном берегу сна!
Такое ощущение, что Альбертина ( подружка героя), попала в плен к новой Калипсо, в котором нежно дотлевает время.
Мужчина, желая обнять всю природу словно женщину, обнимает в итоге лишь женщину, наделяя её качествами природы и одухотворяя её. И женщина ( у которой происходит почти обратное : она обнимает какую-то сияющую пустоту- душу) кокетливо соучаствует в этом творчестве, подспудно творя жизнь мужчины( с его творчеством) по своему образу.
По Прусту, жизнь с женщиной - это тайный и уютный ад, ( адок) похожий на муки вдохновения, на сладкую утрату себя и своего одиночества в наслаждении , одиночестве и жизни другого.
Так кого же "пленил" Марсель? Может, свою юность, душу, музу?
Как же очаровательно французы подходят к материальному и духовному, придавая последнему черты вещественного и порочного, а первому - нечто эфемерное, стирая границы между телом и душой, между полами ( а душа, как и ангел - беспола), женщинами и любимой женщиной, душу которой он как будто разложил на чёрную радугу - всё меняется : дождём шумят дни и звёзды, обстоятельства и чувства.. и лишь радуга остаётся неподвижной, но всё же многоликой и вечно ускользающей . В радуге всегда есть что-то печальное : какая-то распятость света.
Можно находиться рядом с человеком, но он словно бы будет за тысячи миль от тебя. Можно воскресить в памяти или искусстве былое чувство с этим человеком, и он предстанет рядом с тобой с такой сияющей и обнажённой близостью, какая может быть только во сне, где человек и пейзаж слеплены из одного материала.
Пруст словно бы каллиграфически прорисовывает свои мысли : так осенний тёмный холодок небытия убивая цветы за окном, словно бы спиритически вызывает их души к новой жизни на заиндевелом окне.
Иногда кажется, что новозаветное " и времени больше не станет", вполне сбывается лишь в мире искусства, в котором прекрасны и Бог и человек и природа.
Общее ощущение от романа : душа, исповедующаяся у тонкой ширмы плоти, за которой, быть может, никого и нет.191,4K
Аноним17 августа 2024 г.человек, которого вы, вероятно, считали дурачком, сделал вас героем одного из своих романов
Читать далееработа над романом шла тяжело. пруст болел и изнемогал от усталости и болей, так что в примечаниях мы можем прочитать краткое: "этот фрагмент был записан селестой альбаре".пруст не увидит выхода в свет своего детища: последний прижизненно опубликованный том - четвертый, "содом и гоморра". поспешностью вызваны некоторые сюжетные дыры, например, появление покойника в романе, или довольно беглое описание событий, которым пруст, будь у него больше времени, посвятил бы десятки страниц. совершенное удивление у читателя может вызвать финал "пленницы". за страницу "пленница" стала "беглянкой", тем самым легким прыжком, как она когда-то перепрыгивала через мужчин на бальбекском пляже, она перепрыгнула в шестой том.
прыжок был вызван удушьем, и резко открытое альбертиной окно (назло рассказчику) только подтверждает это. мы, почти не зная альбертину из-за эгоизма рассказчика, лишь можем догадываться, что она испытывала на самом деле. одно ясно точно: ей претит ревность рассказчика и ее затворнический образ жизни, постоянная обоюдная ложь и отсутствие взаимопонимания. что поделать, что у рассказчика любовь к трагедии (все из-за того, что он начитался расина), иначе он не может. либо любовь, либо ненависть, либо одержимость, или равнодушие: золотой середины не было и пока что нет.
так как весь роман рассказчик рефлексирует на тему любви к женщине и призвания к искусству (и старается выбрать что-то одно), думая, не совершил ли он где ошибку, то закономерно, что часто в его мыслях возникает образ сванна. мы помним, что первый и третий том друг другу будто бы противопоставлены: "в сторону сванна" и "в сторону германтов" соответственно, камо грядеши? вот как это комментирует люк фрэсс (luc fraisse) , комментатор издания 'le livre de poche' (здесь и далее перевод мой):
сильно выраженная альтернатива между временем потерянным и вновь обретенным. с это точки зрения сторона сванна - потерянное время, сторона германтов - обретенное.рассказчику (и нам в том числе) поначалу германты и сванн представляются разными и несовместимыми полюсами, и все же ближе к финалу рассказчик, как и мы, пересмотрит свои взгляды. и слишком уж связан этот маленький мир, чтобы такие большие вселенные не смогли пересечься.
кусочек желтой стены вермеера и смерть
"вид дельфта"яна вермеера - ключевое полотно пятого тома, если не всего цикла. в первом томе говорится, что вермеером занимается сванн- он всё никак не допишет свою работу по вермееру. он этого так и не сделает: в его жизни роковым образом появилась одетта. теперь вермеер упоминается в связи с писателем берготом. после третьего тома, где он частенько ходил к рассказчику, когда умирала его бабушка, бергот больше не появлялся. он тяжело болен, наверное, тем же, чем и бабушка рассказчика. с привычкой пруста бросать героев на полпути, многие и не ждали дальнейшего появления бергота, иные и вовсе стали считать его умершим. но ему суждено было появиться в последний раз в середине "пленницы".
съев картошки и начитавшись статьи о "виде дельфта", бергот вышел из дому, чтобы своими глазами увидеть кусочек желтой стены вермеера, которого он совершенно не помнил, и который, судя по пылкой речи критика, написан так мастерски, что загорался красотой под взором зрителя. бегло оглянув парочку картин, бергот не удовлетворился: все они сухие и пустые. наконец он очутился перед вермеером.
"вот так мне нужно было писать, - говорил он. - мои последние книги слишком сухи, надо было бы положить больше красок, сделать свои фразы сами по себе драгоценными, как этот кусочек желтой стены".головокружение от судьбоносного открытия усиливалось. ему оставалось сделать только одно - умереть. что может быть печальнее писателя, на пороге смерти открывшего истину, но не сумевшего ее реализовать в своих произведениях. подобно герою борхеса, бергот не может остановить мгновение и дописать роман, чтобы спокойно умереть от вражеской пули. кусочек желтой стены убивает быстрее пули.
здесь можно задаться вопросом: почему таким образом умер не сванн, которого с вермеером связывает куда больше, нежели с берготом? если исходить из нашей выше изложенной интерпретации, то такую во многом печальную смерть пруст не сумел бы преподнести любимому герою. лучше уделить ему одну сухую строчку, где говорится о "раке во внутренностях", нежели несколько страниц описывать откровение, явившееся сванну на смертном одре, и потому смерть его, как и жизнь, была бы полна мук.
παιδεραστία (?)
античный и привычный содом (в духе платона и пастухов вергилия) исчез, уступив место содому латентному, нервному, французскому... эту свою особенность шарлю, со слов рассказчика (насколько ему можно доверять - вопрос открытый, тяжелый), называет "пороком".
у нас возникают смутные сомнения, не обладал ли тем же "пороком" и сванн? явное сходство этих двух героев не вызывает сомнений: литературоцентричные, эмпатичные, образованные, красноречивые, аристократическое по сущности натуры. натуры, одержимые страстью: сванн - к одетте, шарлю - к морелю. аки сванн, шарлю ревнует объект своего воздыхания к представителям пола своего избранника. брошенная невзначай, как это часто бывает у пруста, фраза, долго не оставляет в покое. шарлю говорит, вспоминая сванна и их молодость:
я не говорю, что когда-то в колледже, один раз, случайно...сван бы умер от волнения, если бы увидел, как одеваются нынешние женщины, говорит шарлю. читателю легко запутаться: умер ли сван, или нет? в одном из ранних томов и вовсе говорится, что его дочь будет вхожа после его смерти в такие круги, о которых он и не мог себе вообразить. это забегание вперед неудивительно, оно свойственно прусту. ровно как и ходячие покойники.
помимо речевых и пр. сходств, шарлю и сванн связаны одеттой. именно он познакомил их друг с другом, и, оказывается, это он сочинял ее письма сванну, и впоследствии именно ему и доверял сванн, когда поручал ему гулять с ней (выпученные глаза шарлю нитью ариадны скользят по всему семитомнику). на этом же вечере мы узнаем скандальные подробности личной жизни одетты. почему де креси? она была разлученной, но неразведенной женой некоего креси на момент знакомства со сванном. сванн о нем, конечно, знал, поскольку он жил на крохотную пенсию, которому ему назначил сванн.
несмотря на свой "порок" и явную садо-мазо похотливость, шарлю всегда о людях лучшего мнения. потому, например, не подозревает о предательстве бришо и вердюренов. мысль о грядущих страданиях шарлю и замершей в воздухе табакерке не покидала головы рассказчика. но ничего с собой поделать он не мог. он в первую очередь наблюдатель. и мы вместе с ним ничего не можем поделать. потому мы наблюдаем за ниспровержением (полным ли?) шарлю. он не был по-настоящему злым, нравственно он, как бы парадоксально это не звучало, выше других.
достоевский во франции
достоевский вскользь упоминался рассказчиком еще пару томов назад, когда он сравнивал его с мадам де севинье. повторяться мы не будем, поэтому отсылаем к предыдущим рецензиям.
в пятом же томе, почти в финале, рассуждая с альбертиной об искусстве, он касается достоевского. это не полный монолог рассказчика (давно он так долго не разговаривал), но фрагмент одного из лучших рассуждений о литературе в литературе:
у достоевского я нахожу исключительно глубокие внутренние источники, но лишь в некоторых обособленных областях человеческой души. однако это художник великой творческой силы. прежде всего изображаемый им мир в подлинном смысле слова является его созданием. все эти беспрестанно возвращающиеся шуты, все эти лебедевы, карамазовы, иволгины, вся эта невероятная процессия состоит из персонажей более фантастических, чем те, которыми заполнен «ночной дозор» рембрандта. может быть, даже фантастичность их обусловлена, как и у рембрандта, освещением и костюмами, по существу же они люди заурядные. во всяком случае, в них содержатся истины глубокие и единственные в своем роде, которые можно встретить только у достоевского. эти шуты имеют такой вид, точно они играют роли, которых больше не существует, вроде некоторых персонажей античной комедии, и все же как ярко вскрывают они реальные стороны человеческой души! что мне претит, так это торжественный тон, которым говорят и которым пишут о достоевском. обратили вы внимание на роль, которую играют у его персонажей самолюбие и гордость? можно подумать, что для него любовь и самая дикая ненависть, доброта и вероломство являются лишь двумя состояниями одной и той же природы, поскольку самолюбие, гордость мешают аглае, настасье, капитану, которого митя оттаскал за бороду, красоткину, другу-врагу алеши, показать себя такими, как они есть в действительности. но у достоевского можно найти еще много других глубоких вещей. я очень мало знаю его книги. но разве не является величественно простым скульптурным мотивом, достойным античного искусства, чем-то вроде прерываемого и возобновляющегося фриза, на котором развертываются месть и искупление, преступление карамазова-отца, обрюхатившего несчастную полоумную, и загадочный, животный, непостижимый порыв, в силу которого мать, обратившись бессознательно в орудие мщения судьбы и повинуясь столь же безотчетно своему материнскому инстинкту, может быть, смеси злопамятства и физической признательности к насильнику, идет рожать к карамазову-отцу? это первый эпизод, загадочный, величественный, торжественный, как сотворение женщины на скульптурах орвието. с ним перекликается второй эпизод лет через двадцать с лишком, убийство карамазова-отца, позор, бросаемый на семейство карамазовых сыном этой полоумной, смердяковым, за которым вскоре следует поступок, столь же загадочно скульптурный и непонятный, такой же темной, животной красоты, как и роды в саду карамазова-отца, — смердяков накладывает на себя руки, после того как он совершил преступление. что же касается достоевского, то я его не покидал, как вы думаете, заговорив о толстом, который ему сильно подражал. у достоевского содержится в концентрированном и сумрачном виде многое из того, что развернется в более светлых тонах у толстого. достоевскому свойственна мрачность примитивов, которая будет прояснена учениками'альбертина неосторожно вопрошает, прямо на манер н.н. страхова: может в том и секрет, что достоевский сам людей топором рубил? именно так и работает биографический метод сент-бёва, именно так и раскрываются все секреты произведения.
федор михайлович достоевский стал известным во франции довольно быстро. этому поспособствовал э.м. вогюэ и его «русский роман» (1886), который пруст, несомненно, читал. вогюэ провел в россии в качестве секретаря французского посольства около шести лет, после этого продолжил изучение русской культуры. «французское искусство истощено, влияние русских писателей будет благотворно», так пишет вогюэ. он отмечает, что русские писатели (он писал также о пушкине, лермонтове, толстом, тургеневе) в безликости находят личность. тем и ценен для пруста достоевский: в человеческих душах он находит глубокие колодцы бытия.
философия
как отмечает люк фрэсс, с точки зрения бергсона, работа памяти обусловлена напряжением по отношению к полезному. исключительное равновесие между потерянным временем (любовь) и временем обретенным (призвание), освещающее в перспективе, уникально: оно помогает превратить героя в будущего писателя. в романе прямо в связи с альбертиной и появляется гегелевскаядиалектика раба и господина (интересно, кто же настоящий раб в этих сложных отношениях - альбертина или рассказчик?), где один без другого не может. гегеля прусту преподавали в сорбонне, также он мог читать его в оригинале.
мы не обладаем линией, поверхностью, объемом, если их не занимает наша любовь.как отмечает фрэсс, une ligne, une surface и пр. вокабуляр сближает пруста с феноменологами, даже если он и игнорировал эту школу, ведущую свое начало от гуссерля.
сцена с берготом и вермеером совершенна не только с художественной точки зрения, но и насыщенная с точки зрения философской. позволю себе привести эту цитату, чтобы лучше понять дальнейший комментарий фрэсса:
бергот был мертв. мертв навсегда? кто может на это ответить? конечно, спиритические опыты, как и религиозные догматы, не дают доказательства, что душа существует. можно сказать лишь, что все в нашей жизни происходит так, как если бы мы вступали в нее с бременем обязательств, взятых на себя в какой-то предшествующей жизни; в условиях нашей жизни на этой земле не содержится никаких оснований для того, чтобы мы считали своим долгом делать добро, быть деликатными и даже вежливыми, нет в них ничего такого, что вменяло бы требовательному художнику в обязанность двадцать раз переделывать вещь, превознесение которой грядущими поколениями мало будет значить для его изглоданного червями тела, например, кусок желтой стены, с таким мастерством и такой тонкостью написанный художником, навсегда потонувшим в неизвестности, оставившим от себя только имя - вермеер, - и то едва ли достоверное. все эти обязанности, ничем не санкционированные в теперешней жизни, принадлежат словно к иному миру, основанному на доброте, совестливости, самопожертвовании, миру совершенно отличному от здешнего, откуда мы являемся, рождаясь на этой земле, и куда снова, может быть, вернемся под власть таинственных законов, которым мы повиновались, потому что носили в себе их предписания, не зная, кем они начертаны, - законов, к которым нас приближает всякая углубленная умственная работа и которых не видят - все еще! - только дураки. поэтому предположение, что бергот не умер навсегда, не является невероятным.фрэсс отмечает:
платоновскаяреминисценция служит отправной точкой для этой метафизической медитации, которая затем соединяется с кантовскимобоснованием практическим разумом и категорическим императивом: моральный закон навязывает себя разуму без всякого внешнего обязательства, поэтому он является априорным принципом, часто формальным, поскольку никакой реальный объект не может быть дан нам вне опыта. поскольку это стремление не может быть произведено нами, оно предполагает существование бога, который делает его возможным; мир ноуменов, будучи неизвестным нам, открыт для гипотез веры.пространство и время во всем цикле представлено, как и у канта, категориями рассудка: время то растягивается, то сжимается: "пленница" разворачивается за три дня, "под сенью девушек цвету" пропускает отрочество героя, представляя нам уже юношу.
casser le pot (21,5+)
'я бы предпочла, чтобы вы хоть раз предоставили мне свободно дать разбить...' едва это сказав, она вся покраснела, на лице ее выразилось болезненное смущение'что же такого сказала альбертина? в оригинале она начинает говорить'casser' (разбивать) и осекается. рассказчику остается только гадать, что же она такого вульгарного хотела сказать? и приходит к неутешительному выводу:
'et ainsi je vis qu'elle n'avait pas dit 'casser', mais 'me faire casser'. horreur, c'était cela qu'elle aurait préféré. double horreur car même la dernière des grues, et qui consent à cela, ou le désire, n'emploie pas avec l'homme qui s'y prête cette affreuse expression'.
'тотчас же я увидел, что она сказала не "разбить", а "дать разбить". ужас! так вот что она предпочитала! ужас, ужас! ведь даже последняя из потаскух которая на это соглашается или этого желает, и та не употребляет такого отвратительного выражения в разговоре с готовым пойти ей навстречу мужчиной'. (пер. а. франковского)комментатор 'le livre de poche' люк фрэсс (luc fraisse) отмечает следующее:
'или, вернее, наоборот, 'дать разбить горшок' ['casser le pot'], имеющий значение содомизации, о чем в связи с этим свидетельствует отрывок из дневника ж. кокто: 'я знал 'пленницу' [речь идёт о названии пятого тома и, соответственно, альбертине]. это был 'пленник'. глупый посыльный, над которым издевался пруст. только этот посыльный способен был произнести отвратительную фразу, которую марсель вложил в уста альбертины (разбить горшок). наивный марсель. он не думает, что ни одна женщина, тем более девушка (и любящая женщин), не может произнести подобную фразу. с другой стороны, она в точности в стиле посыльного'.одним словом, это хлёсткое выражение, намекающее на половой акт. более подробное объяснение этого выражения можно найти здесь. остаётся поражаться только наивности кокто, поражающегося наивности пруста.
о многом не сказано. увы, не так подробно разобраны отношения шарлю и мореля, нет и упоминания альфреда агостинелли (мужской прототип альбертины), незаслуженно обойдена вниманием франсуаза (живее всех живых), наконец, мы не сказали о венеции. но зачем о ней говорить, когда можно съездить в нее в шестом томе?
Содержит спойлеры17774