Joseph and His Brothers

Рецензия написана в рамках игры "Несказанные речи"

Прошлое — это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным?

«Иосиф и его братья» - это роман, который можно читать бесконечно, закончив, начинать снова и снова. Я лишь одним глазом заглянула в текст, чтобы освежить в памяти кое-какие моменты, и все, мне захотелось погрузиться в это плавно текущее повествование и раствориться в нем. Нет меня, некому писать рецензию, я уже стою у колодца и любуюсь мальчиком Иосифом, омываемым лунными лучами. Иосиф – сын миловидной и праведной, любимое чадо Иакова, слабость его, заставляющая сурового старика становиться нежным и беспокойным родителем. «Дитя сидит у бездны»… О, Иаков, ты еще не знаешь, как ты прав. Бездна ждет твоего Иосифа, она поглотит его, чтобы выпустить обновленным и отправить в странствия, ведущие к славе. Без тебя. Твой удел – стенать и прижимать к груди окровавленное тряпье.

Я спрашиваю себя: как? Как можно проникнуть в библейский сюжет, описанный в немногих скупых строках, чтобы он приобрел такой объем и глубину. В романе столько граней, столько смыслов, что, кажется, жизни мало, чтобы все это передумать. И нет здесь ничего неважного и второстепенного, частное и земное сплетается с божьим промыслом, и разделить их невозможно, на месте каждая деталь, каждое слово. Кажется, что Томас Манн где-то приобрел громадную лупу, позволяющую приближать не только в пространстве, но и во времени. Мы смотрим вместе с ним через эту лупу и видим, как Иаков, вздрагивая от страха, входит в шатер отца своего, чтобы обманом принять от него благословение, предназначенное Исаву, мы видим его бегство от отцовского гнева, как он борется в ночи с кем-то невидимым. А потом действие переносится в дом Лавана и роман наполняется чистой и нежной любовью Иакова и Рахили, полной такого чувственного очарования. Семейные истории здесь не какая-то обыденность, они наполнены тайным смыслом, носят печать богоизбранности, ведь все, что свершается, угодно богу. В другой раз лупа приближает нам группу из двенадцати братьев у костра, один из них юный Иосиф, наивно уверенный, что его обаяние – это залог любви всех окружающих, он еще резвится, он дитя, не понимающее, что губит себя собственной заносчивостью. Потом мы спускаемся в колодец, где истерзанный мальчик проходит через ад одиночества и оставленности. Никакое знание конца этой истории не может заставить нас не переживать о его судьбе. Потом пыльными дорогами приходим мы к воротам пограничной крепости Египта. «Назад, грязные зайцы, ступайте в свое горемычье!» - кричит стражник. Поразительно, как в одной фразе можно высказать отношение цивилизованного Египта к жителем степей.

Мы входим в царство мертвых, преисподнюю, как привыкли называть Египет богобоязненные евреи, и видим как Иосиф с жутью и любопытством смотрит на это диво. И какой же он мальчишка, как хочется ему все познать и во всем разобраться. После шатров своей родины и обширных пустынных пространств он видит города, храмы, дворцы - страна мертвых бурлит и кипит, и трудно не поддаться притяжению этой вековой культуры. И, конечно, искушение. В какую новеллу превращается у Томаса Манна то, что в библии заключено в несколько строк о похотливой жене вельможи, сказавшей Иосифу: «Приди поспать со мной». В романе это не похотливая жена, а несчастная девственница, жена скопца, впервые в жизни испытавшая чувство любви. Сколько эмоций переплетается здесь, сколько борьбы. Обезумевшая от страсти женщина, Иосиф, любящий своего хозяина и верный своему Богу, сам Потифар, один из любимцев фараона, оскопленный своими предприимчивыми родителями, братом и сестрой Гуий и Туий, чтобы их чадо лучше могло служить фараону. И безумно жаль и Потифара, умного, благородного, тонкого ценителя искусства, но... не мужчину, и госпожу Мут-эм-энет, красивую игрушку, живущую в роскоши и пустоте. Но Бог хранит Иосифа, и приходящий в упадок Египет становится лишь сценой для исполнения замыслов Бога.

Удивительно, как смешиваются у Томаса Манна чувственность с духовностью и интеллектуальностью. Все соразмерно, он умеет соединить высокое и земное, он чувствует аромат Ветхого Завета с его «плодитесь и размножайтесь» и «взял себе жену», и придает ему еще дополнительное измерение, делающее эту книгу философским романом двадцатого века. «Иосифа и его братьев» никак не назовешь стилизацией, та история, которая в нем рассказывается, происходит и три тысячи лет назад, и вне времени, в нее вплетается голос автора, иногда слегка иронизирующего, иногда сопереживающего, иногда растворяющегося и предоставляющего роману твориться самому. Казалось бы, самому, но мы-то знаем, что это лишь иллюзия, созданная мастером, умеющим вовремя устраниться. Замечательный роман, достойный того, чтобы его читали и любили.

Если представить мой читательский опыт в виде кривой, то она будет похожа на кардиограмму, со взлетами и провалами. В точках взлетов кривой будут книги, которые оставили во мне глубокий след. Один из таких взлетов моей читательской кардиограммы в 2015 году - Иосиф и его братья.
Шедевр, глыба, эпохалка, нетленка - господибожемой, да все эти и другие слова настолько бесцветны на фоне самой книги, а определение "нравится/не нравится" в моем случае не подходит, оно какое-то совершенно невыразительное, утилитарное и абсолютно не отражает всю палитру моих чувств и эмоций. Но я не смогу подобрать слов, вот не смогу и все. Я, как тот чукча, ни фига не писатель. А уж на фоне Манна и его Иосифа, мне и вовсе хочется заткнуться.
Да, это не самая простая и легкая книга. Да, она не самая стандартная и очень специфическая. Да, первая четверть книги (а у меня это была первая треть) - это просто какие-то непроходимые джунгли, через которые нужно еще найти силы, чтобы продраться. Да, Манн в этой книге чрезвычайно педантичен. Да, все да. Но несмотря на все это, насколько же красивая книга! Насколько она мудрая, глубокая. Мне совершенно не хочется ее анализировать, да я и не сумею.
Моя история с этой книгой не была простой. Но, черт возьми, я собой горжусь! Я горжусь, что смогла прочитать. Я горжусь, что прочитала эту книгу. Я горжусь, что эта книга мне понравилась. И я точно буду еще не раз и не два эту книгу перечитывать. Потому что даже одной жизни не хватит, чтобы эту книгу постичь до конца.

Урим и туммим

Если нелегко разобраться в нравственном мире, где солнечное сплошь и рядом отдает преисподней, то разобраться в тетралогии «Иосиф и его братья» – еще сложнее. Поначалу мне казалось, что тут будет популярное изложение библейских событий, но читая книгу я постепенно выяснил, что мне это именно «казалось».

Наверное, правильнее было бы назвать эту рецензию «The game» (с явной аллюзией на фильм с Майклом Дугласом в главной роли), потому что на предпоследней странице, в предпоследнем абзаце, все мысли сошлись в одной точке. Игра. The game.

Терпение. Немного терпения, и я объясню, что я имел в виду:)

Это один из многих «непростых» вопросов, которые ставит перед нами эта книга. Современному человеку сложно понять многие моменты, которые в буквальном смысле являются «вопросом жизни и смерти» для героев книги: тема первородства, благословления (да и проклятия тоже), семейные и родовые отношения, традиции и многое, многое другое. Так все же – насколько сильно были виноваты братья, если бы погиб Иосиф?

Вопрос, имеющий однозначный ответ в условиях современного времени («да, очень сильно виноваты»), отодвинутый во времена описанные в книге, требует куда чем подробного рассмотрения. Но интересовать нас должны не взаимоотношения в семье в то время или обязанности родственников, а – концепция, положенная автором в основу этой книги. Неожиданно, да?

Начнем с сюжета. Вполне себе линейное течение сюжета – от Авраама и далее, завито автором в причудливую спираль – собственно, первая книга «Былое Иакова» и начинается со встречи Иакова с Иосифом у колодца, потом действие – раз, и уходит в прошлое, и таких скачков на протяжении книги довольно много. Не знаю, насколько они помогают реализовать неведомый авторский замысел, но запутать читателя они – очень помогают:)

Вот, например, читаю я, как Потифар говорит жене: «Когда мой управляющий Монт-кау умрет…» Стоп! Так он же уже умер! Я сам не заметил, как действие ушло в прошлое, где-то какой-то момент упустил, но факт, что автор чрезмерно злоупотребляет этими «перемещениями во времени». Библейский текст, в этом случае, куда более «прямой», предлагая «пируэты» другого рода.

Читая книгу Бытие, нельзя отделаться от мысли, о повторяемости повторяемости повторяемости событий – Потифар обращает внимание на благословление Иосифа, равно как благословление Исаака обратило на себя внимание Лавана. Так же рифмуются перепутанные сыновья при благославлении – сначала у Исаака, потом – у Иосифа, да и подмененная невеста после свадьбы не могла не напомнить Иакову, как он сам, обернувшись в шкуру, подменял брата и тэ дэ. Автор использует этот материал, но только частично, поэтому давно пора задуматься – насколько близко к библейскому тексту идет изложение в книге.

Создавать художественное произведение на библейскую тему довольно сложно в первую очередь из-за того, что порой бывает сложно определить – где допустимая фантазия переходит в нежелательные (а то и крамольные) отклонения, как это происходит в «Ершелаимских главах» Булгакова. В этом случае интересно рассмотреть, как использовался библейский материал для подготовки каждой из четырех книг, вот выделим интересующий фрагмент в книге Бытие и посчитаем, как он распределяется по тетралогии

Мое лично мнение – пока фантазия автора не идет дальше белого плаща с кровавым подбоем и других незначительных деталей, не затрагивающих базовых религиозных основ – все нормально. А вот когда автор, ссылаясь на Библию и цитируя ее, называет источник то «преданием», то «историей», то тут впору задуматься.

Ах, разве не в этом Великий Инквизитор упрекал Христа – в том, что Он хотел видеть человека со свободной волей? Разве не над этим задумывался Клод Фролло, вычертивший циркулем на стене роковое «ANAГКН»? Но можно ли назвать свободной волей действия Иосифа? Или все, по мнению Манна, заранее предначертано?

Все, все предопределено в этой «придуманной богом истории», вчитайтесь в эти строки из последнего абзаца! Но сколько бы это не впечатлило вас, не забывайте главного. А главное в том, что «придуманную богом историю», придумал, не кто иной, как Томас Манн.

Аллюзии и примечания

«Урим и туммим» – реалии египетского быта.

«...нелегко разобраться в нравственном мире, где солнечное сплошь и рядом отдает преисподней» – в рецензии клонируется пассаж из книги, из раздела, посвященного раззъяснению понятий «урим» и «туммим».

«…он должен сражаться, потому что это – игры богов» – как вариант можно вспомнить «Илиаду» Гомера, где тема игры богов тоже занимает центральное место.

«…приводит его в тюрьму» – некоторые термины, которые я использую, не совсем вписываются в египетские реалии, та же «карьера», например. Но я использую их для простоты, благо и сам автор особо не «обрезает» свой лексикон, употребляя порой довольно заковыристые слова. Хотя, почему та же «карьера» вызывает протест, а слово «царь» нет? Ведь оно тоже имеет куда более позднее происхождение. Единственное, чего следует избегать – это идиом типа «Бабушка надвое сказала», которые ушш точно не могли существовать в то время:)

«...тема первородства, благословления (да и проклятия тоже), семейные и родовые отношения, традиции и многое, многое другое» – одна надежда на комментарии, удивительно, что их не было в том издании, что я читал.

«…автор чрезмерно злоупотребляет этими «перемещениями во времени» – добавьте сюда и то, что он злоупотребляет разными написаниями одних и тех же имен, опять же – без видимой причины. То «Рувим», то «Ре’увим», то «Скверный-в-Фивах», то «Отброс Фив» и много других примеров. Сам для себя я, с некоторой долей шутки, но решил, что автор торопился сдать в набор рукопись романа, поэтому не все в книге идеально вылизано. Этим же можно объяснить и некоторые расхождения с библейским текстом, навроде того, что в Библии Ревекка сама подслушала, что Исаак хочет благословить Исава, а не услышала от служанки. Сложно сказать, что принесла в текст эта «творческая доработка», но она имеет место быть.

«…называет источник то "преданием", то "историей", то тут впору задуматься» – впрочем, один раз я все же отловил в тексте слово «Пятикнижие», отсутствие верных терминов в других местах тоже легко объясняется моей шуточной версией «торопился сдать в набор»:)

«выделим интересующий фрагмент в книге Бытие и посчитаем, как он распределяется по тетралогии» – объем библейского текста определялся по количеству стихов в отмеченных фрагментах, в диаграмме не показан пролог (3%), не имеющий четких аналогов в книге Бытие.

«Великий инквизитор» – персонаж «Легенды о Великом Инквизиторе», вставной новеллы в романе Федора Достоевского «Братья Карамазовы»

«ANAГКН» – ананке, в переводе с греческого – «рок, судьба».

Мы закольцованы во времени, зажаты в его тисках, заперты в его вечном круговороте. Наша отчаянная и прекрасная жизнь, реальность, которой мы дышим, кажется нам новенькой, только что вытканной, подогнанной под нас лёгкой рукой непревзойдённого мастера. Мы считаем себя уникальными и потому не видим, а если и видим, то не узнаём — одни и те же узоры, повторённые и повторяемые раз за разом, круг за кругом. Их не так уж много, этих узоров. И историй — тоже. Потому что то, что вершилось тысячи лет назад, возвращается и вершится здесь и сейчас, и в будущем, и над временем, и внутри него, и вне.

Снова и снова замирает дитя у бездны, и отец его, любящий и потому особенно уязвимый, снова и снова не успевает поймать за рукав, удержать — не успевает, спасти — не может. И уходят малые мира сего из отчего дома, и возвращаются возмужавшими, чтобы уйти в очередной раз. День за днём и век за веком на том же самом месте и в то же самое время сын человеческий снова и снова подставляет щеку для предательского поцелуя. Из живой крови и плоти вырастает великий миф и вплетается в кровь и плоть живую. Да так, что и не отличишь уже, где заканчивается одно и начинается другое. Стёрты границы, смазаны некогда отчётливые контуры, и нет больше нас вне Истории — как нет смерти вне жизни и жизни вне смерти.

Странное это ощущение сопричастности к событиям столь далёким, что одна мысль о них вызывает головокружение, возникает не на пустом месте и осознаётся не сразу. Маленькими шажками, неуверенными и робкими поначалу ступаем мы на библейскую землю, растерянно озираемся по сторонам, ищем за что бы ухватиться, дабы не потерять ориентиры, не запутаться в собственной родословной, не заблудиться в забытом своём прошлом. И хорошо, что ведёт нас человек, знающий своё дело, не столько проводник, сколько страж и хранитель памяти. Художник, чья палитра словесных красок поражает воображение, историк, чья эрудированность вдохновляет на книжные подвиги. Кажется, ему известно всё. Кажется, и нам это известно тоже, во всяком случае, чем дальше мы идём с ним рука об руку, тем больше вспоминаем, а вспомнив — начинаем проживать заново.

Вместе с Иаковом обманываем и обманываемся; вместе с Рахилью ждём благословленное дитя и, не дождавшись, принимаем на колени чужое; покрасневшими Лииными глазами ревниво следим за мужем, выбравшим из всех своих крепких и твёрдо стоящих на земле сыновей, хрупкого мальчика с тёмными глазами миловидной; разбитыми губами Иосифа взываем к милости братьев и его же руками прижимаем к груди их шальные головы; отнимаем последнюю надежду у любящих нас больше жизни и одариваем их вином и хлебом в страшные годы отчаяния... И до чего же больно нам, вспомнившим, что любое падение обернётся подъёмом, а смерть — новой жизнью. Не радость, нет — боль, нутряная, тягучая, непреходящая не даёт нам покоя. Потому что видим теперь, потому что знаем — всё это было с нами, и есть в нас, и будет, и никуда мы от этого не денемся. И не страшно совсем, нет, просто — больно. Как бывает больно живым... только живым — и бывает.

Вот и получается, что Томас Манн не историю нам рассказывает, не библейский миф интерпретирует, а совершает нечто намного большее и важное — возвращает нам нас самих же, таких, какими мы и должны быть — чувствующих, страдающих, любящих. И путь наш, след в след повторяющий путь благословенного мальчика, ведёт не в далёкое ветхозаветное прошлое, а в день сегодняшний, в наше здесь и сейчас, где бы оно ни было.

Начну с того, что выражу огромную благодарность своим сокомандницам за то, что предупредили о предисловии, что через него надо продраться, а далее будет сюжетно и интересно. Потому что открыв книгу, я чуть не закрыла ее обратно. Предисловие - это невыразимая мука и скука. Ниочемное ни о чем.
Правда, когда оно кончилось, мне не полегчало. Не прочитав и трети книги, я поняла, что ничего не поняла, и полезла в интернет пробежать глазами библейский сюжет. Не хотелось оттуда выдрать спойлеры, но хотелось разобраться, кто есть кто и кому приходится, ибо эта витиеватость Манновского слога только запутывала. А уж это называние чуть ли не каждого героя стопицот вариантами его имени и вовсе заводило в тупик, все думалось, тот же это Исаак или это какой-то другой Ицхак.
И знаете, помогло! Вычислила всех героев и их родственные связи и пустилась в дальнейшее, наконец-то осознанное, чтение.

Если вычесть постоянные забеги вперед в повествовании, то оно вполне неплохо. Этакая семейная сага, где указаны действующие лица, но первоначально важно узнать об их предках. Так тут мы узнаем о судьбе отца Иосифа. Иаков мне показался очень здравомыслящим, сносным. Особенно занятным были годы службы у Лавана и отношения меж Лией и Рахилью. И вдвойне приятна мне справедливость, восстановленная Лаваном, если можно это так назвать, не зря он брат сестры своей Ревекки. Как она схитрила в пользу сына Иакова, так и Лаван схитрил в пользу старшей дочери Лии. И это было весело.
Отличает первую часть дотошное описание каждого маленького шажка: ужин, договор, обряд, наряд и т.д. Слишком дробятся главы, не успеваешь сконцентрироваться. Напрягают постоянные боги, называемые кучей имен, напрягает прославление беременности как обязательности, в смысле столь пристального внимания к этому.

В годы юношества Иосиф стал отвратителен мне. Это избалованный, вздорный и сумасбродный парень, кичившийся своей красотой и умом, ну а впрочем, не его это вина, наверное, ведь все без устали повторяют, что он бог, а остальные мелкие сошки. Гордыня-страшная штука. Между тем, Иосиф всего лишь стукач и выскочка.
И то, что сотворили с ним братья, он как бы заслужил, нет, я вовсе не одобряю такой жестокости, но к тому моменту меня саму Иосиф довел до белого каления. И я готова почти оправдать их за все сотворенное, за ложь отцу, потому что и отец виноват, можно иметь любимчика средь сыновей, но так откровенно выделять его... А остальные просто хотели быть любимыми тоже, просто хотели внимания и ласки. А Исаак даже в моменты скорби не принял их утешений, все колол тем, что неприятно ему.
Благо, что Иосиф наконец-то понял и осознал всю "прелесть" своего поведения, видимо, не зря получил нагоняй)
В этой части слишком много занудных рассуждений, болтовни и историй, которые ни к чему не ведут. Разве что показывают хитрость и ловкий ум главного героя, но это нескромно что ли.

Третья книга потянулась жвачкой: наиподробнейшее описание путешествия Иосифа с измаильтянами в Египет. Конечно, все упомянутое так легко представить, в этом плюс творчества Манна, у него все до мелочей разрисовано. Но бездеятельное описание меня не трогает. Да, на пути возникают города и крепости, там свои особенности, боги, люди, облачения, традиции, чудеса архитектуры, так сказать. Да, это красиво, да, это перед глазами, но меня это только усыпляет, хотя иногда и разбавляется диалогами.

Служба и возвышение Озарсифа стало интересной частью, такое ощущение, что половину каждой книги занимает тягомотная мура, а другую половину отличное повествование с динамикой и диалогами. Так в этой части вперед выступают интриги и любовь (опустим занятную встречу Иосифа с Петепра, брюзжание Гуйи и Туйи, роль Монт-Кау в судьбе Иосифа). Самое вкусное это ж дела амурные! О, это была жаркая страсть Мут, это были происки карлика Дуду. Это непередаваемые оттенки чувств в сложной ситуации.
И скомканный конец, который не под стать бушевавшим всю книгу эмоциям, смазал впечатления, так как запоминается чаще последний штрих, а здесь баланс сместился и...пфф. Жаль.

Как ни удивительно, но последняя книга выбивается тем фактом, что здесь-таки она интересна своей первой половиной. И читается легко. Склонна думать, что Иосиф возмужал и стал вести себя достойнее, хотя временами все равно кичится и ведет себя как дебил. Ожидаемся скука при чтении его пребывания в яме не настигла меня, благодаря начальнику темницы Маи-Сахме и пекарю с виночерпием. Но особое удовольствие принесла мне встреча с фараоном Мени. Семнадцатилетний юнец вещает такое, что обхохочешься. Одним словом, я смеялась и прям упивалась общением фараона со своей матерью и женой Тити.

Затем повествование переходит к семейству Иакова. Болотная тянучка вернулась. Непонятно зачем была нужна эта история о Фамарь, конечно, она есть по факту, но к Иосифу вообще никак не относится, поэтому мне показалась лишней вставкой, занимающей место.
Последующие события совершались очень быстро - встреча с братьями, открытие им, отец - а для восприятия были тошнотворны. Все такие туполобые, наиграно идиотски себя ведут, строят невесть кого.
Уже хотелось, чтоб книга кончилась, но нет, что-то еще приберег автор, решил помучить ерундовыми ответвлениями о делоустройстве в Египте при Иосифе.

Смерть Иакова расписана в мельчайших деталях, растянута как жвачка, совершенно не нужна уже, как по мне, потому что удовольствие уже получено от всего текста, пора бы остановиться, чтоб не превращать книгу в фарс. Но дотошное описание благословения, шествия снесло на нет всю радость чтения и вызывало лишь недоумение.
Наконец-то точка поставлена. Ура, свобода!

После штурма Евангелий в годы учебы я не охотник до библейской тематики. Поэтому чтение изначально не казалось мне праздником, хотя надо вылезать из зоны комфорта и просвещаться, развиваться и просто дать шанс подобным темам. Вдруг да и? А потом бросить книгу стало, что называется, западло. Я не кололась и жевала кактус, но и не получила того самого кайфа от прочтения.
Но Манн-чародей слова. И это огромнейшее достоинство книги.
Что более всего удалось господину Томасу Манну - так это необычайно оживить ветхозаветную историю. Из коротенького описания событий он вырастил правдоподобную картину жизни, отразившую быт, нравы, характеры того времени. Диалоги кажутся реальными, описания уместными. Верится, что все могло бы быть так. А может и на самом деле было, не так ли?
Отдельно отмечу присутствие автора в тексте. Он время от времени проявляется длинными отступлениями рассуждающего и поясняющего характера. Он объясняет тот или иной путь развития сюжета, почему было избран такой ход, от чего зависело, подкреплено ли другими материалами или полностью воссоздано волей и фантазией автора, толкует о поступках героев, чтоб у читателей не осталось вопросов по поводу действий персонажей, то есть показывает единственно верный ход вещей.
Это, конечно, хорошо, это правильно и необходимо. Но так скучно, что зевание накатывало ежеминутно. И это явное потакание автора Иосифу, заметное любование им не находило отклика в душе моей, а это вдвойне обидно, если читатель не на одной волне с автором.

Ах, Томас Манн, пожалуй, лучше я перечитаю ваших Будденброков, чтоб насладиться талантом обращения со словом. Всё поинтереснее будет.

Не могу не отдать должное этому труду, но для меня это оказалось весьма нудным чтением, последнюю часть которого я уже откровенно домучивала.

Здесь немало всякого: подробности библейской истории, юмор (местами стеб), атмосфера кочевой жизни и древнего Египта, персонажи (интересные, если читателю нравится сама история), мифология. Самое интересное и самое сложное - это стремление автора увязать историю в некий космос, связав ее и с более древней мифологией (Иштар, Гильгамеш, Исида, Осирис и прочая честная компания), и с более поздними религиозными представлениями (история о Христе хоть и не упоминается прямо, но без труда угадывается), и закольцевав в самой себе: куча повторений, совпадений, предопределений в разных масштабах, от жизни самого Иосифа до связи его с предками. Например, в яме Иосифу пришлось сидеть дважды (причем первая символизирует смерть и воскрешение, характерное для того же Осириса), а история с кражей благословения начинается Иаковом, а продолжается, пусть и не столь явным образом, и у Иосифа, и у его детей... Вот чего тут еще много: символов. И текста: местами уже даже не многословие, а словоблудие. Расписать на пару страниц фразу "Прошло семь лет", толком не сообщив читателю ничего - ну такое.

А вот приземленности маловато. Все и всё тут витает в высших сферах, и получить удовольствие от происходящего можно, лишь настроившись на эту волну. Любые личные переживания осложняются осознанием героев своего предназначения, участия в некой масштабной истории. Они не могут поступать иначе не только потому, что это соответствует их внутренней логике и убеждениям, а потому, что им на роду написано играть определенную роль, и они, пусть смутно, но чувствуют это. А это накладывает отпечаток и на отношение к героям меня, как читателя: ни один не оказался близок и интересен в человеческом контексте. Просто кто-то не нравился больше, кто-то не нравился меньше. Вообще все герои получились какие-то непривлекательные, ненастоящие. Впрочем, история явно не о человеческих отношениях.

В общем, ощущение масштабности есть, а удовольствия (для меня, по крайней мере) - минимум. Где там обещанная аннотацией идея гуманизма, я тоже не уловила (надо думать, погребена многословием). Вместо нее - божественный промысел, перетекающий в уверенность Иосифа и подобным ему в своей избранности, которая дарит ему титаническое спокойствие и способность ждать удобного случая, чтобы правильно разыграть свою роль, оказаться на самом верху - и говорить о божественном промысле и своей избранности. При этом прочитать такой талмуд все равно будет интереснее, чем скупой библейский текст (по крайней мере, если Библия читается далеким от религии человеком, воспитанным так или иначе в атеизме), герои здесь раскрываются достаточно полно и логично, а в памяти останутся не только Иаков, Рахиль, Иосиф и Вениамин, но и такие интересные люди, как Лаван, Лия, Фамарь, Рувим, Иуда, "Красные" Исав и Измаил... Сколько Библию ни штудируй, второстепенные персонажи невольно отсеиваются. А у Манна они заиграли своими красками.

Первая часть раздражала тем, что автор то и дело перескакивал с художественного повествования на какой-то исследовательский тон (это уж не говоря о всяческих размышлениях). До конца книги это никуда не делось, просто с какого-то момента я уже приспособилась и смирилась, поняла, что это рассказ не об Иосифе, а о том, как создается история и вообще жизнь. И в таком случае, конечно, не обойтись без того, чтобы история не "комментировала саму себя".

Тот случай, когда книга не понравилась (мне кажется, можно было рассказать то же самое покороче), но и отрицательной оценки она явно не заслуживает.

Из серии "Иосиф и его братья" эта книга далась мне сложнее всего (правда Иосиф-кормилец еще не дочитала).

И вот сейчас пытаюсь понять почему? Конечно, возможно из-за языка. Томас Манн на эпитеты не скупился. Как и на описания. Да и в принципе повествование изобилует ответвлениями и отходами от темы. Оно и не удивительно, как иначе притчу на страницу рассказывать четырьмя книгами. Но и две предыдущие книги написаны так же, а читались в разы быстрее и задорнее.

Приключений здесь, конечно, у Иосифа было поменьше, больше повествуется о его восхождении по карьерной лестнице. Но и интриг и злоключений не меньше, чем в предыдущих.

Так в чем же дело? В потере связи с семьей (а эта тема мне всегда безумно интересна), может быть в излишнем описании существующего быта и правящей системы (хотя и это отнюдь не скучно). Может в усталости от повествования и истории Иосифа (третья книга!).

Не знаю, но виню себя. Так как и автор, и история, и цель написания книги требуют в нее погружения.

Книга должна быть прочитана. Она не о евреях. Вернее, не только. Она о любви к ближним, ко всему человеческому.

Страшно представить какой внушительный пласт времени отделяет нас от событий той ветхозаветной давности, в которую уводит нас мысль Манна. Когда-то на заре человеческого осознания своего собственного «я» неотделимо от осознания существования высшего разума, Творца всего, единого Бога, жил Иаков, сын Исаака, внук Авраама. У Иакова было 12 сыновей, но больше всех остальных одиннадцати вместе взятых, он любил Иосифа, сына от горячо любимой Рахили. Это несправедливое предпочтение отца и невыносимое поведение Иосифа обижали братьев и в конце концов довели до того, что они, избив Иосифа и продержав в заброшенном колодце три дня, продали его странствующим купцам. Так, волею судьбы, Иосиф оказался продан в рабство в Египет и там же, переродясь духовно, возвысился так, как ни один из смертных людей и ни один из мёртвых богов Египта и подумать не мог.

Эта книга - путешествие, уводящее в глубь веков, воскрешающее библейских героев, и переплетающее жизнь с мифом в той мере, в какой миф позволит заглянуть под покров тайны божественного замысла, той мировой схемы, того паттерна, который лишь вновь и вновь повторяется в наших жизнях из века в век. Так, несмотря на прошедшие тысячелетия, мы - все те же, мы люди, ничто человеческое нам не чуждо, и мы способны понять наших, пусть даже столь отдаленных от нас во времени, предшественников.

На написание этого великолепного романа-тетралогии (примерно 1500 стр.) у Манна ушло около 20-ти лет. Сюжет, на который замахивался ещё великий Гёте, предстал на страницах произведения Манна в поразительной живости и яркости. Я читала роман почти три недели и все это время я жила в нем: пастушеская жизнь и пастбища Ханаана, сменившиеся жутковатыми красотами Древнего Египта, страны, которая обогнала своих современников в культурном развитии, но которая в развитии духовном отставала от маленького племени Израиля. Описания быта, местностей очень красочны, детальны, а сам сюжет, хоть и содержит в себе философские вставки (это же Томас Манн, как без них), неожиданно очень увлекательный. Несмотря на такой объем мне совсем не хотелось расставаться с книгой, я бы читала и читала ее..

Если говорить о слоге автора, то он, как обычно, тяжеловесен, витиеват - но в большей мере это касается философских вкраплений, потому что когда шло активное действие, никакая тяжесть слога не замечалась. Вообще, написано очень сильно, впечатляюще. И размах идеи и мастерство исполнения - все на высшем уровне.

Манн писал свое произведение в годы, когда назревала и наконец разразилась Вторая мировая, поэтому, как подлинный антифашист, он вложил в него идеи гуманизма, что очень расположило меня к книге. Я вообще не перестаю восхищаться глубиной мысли Манна, его талантом, его человечностью. И при всей моей любви к «Волшебной горе», я все же соглашусь с Манном, что «Иосиф и его братья» - это вершина его творчества. Это произведение - Литература с большой буквы.

Именно об этом Томас Манн расскажет в своей книге.
О том, как Бог сочинил историю: о человеке по имени Иосиф; о человеке по имени Иаков; о том самом человеке по имени Аврам, без которого Бог так и остался бы неизвестным человечеству.
О том, что истории Бога необыкновенно искусны: не путаясь, не мешая друг другу, а дополняя и удобряя, они рассказывают одновременно о целых народах - и о самом малом из народа, каждом из них.
О том, как помогает Ему в этом человек, потому что без участия человека действительно хорошей истории у Бога никогда не получится.
А уж эта история получилась на удивление хорошей. Увлекательной - и философски раздумчивой. Смешной - и серьезно-грустной. Легкомысленной - и поучительной. Парадоксальной. Живой.
Ведь наш мир сплошь составлен из парадоксов (теперь даже наука не может этого отрицать). Если теория безупречно логична, наверняка это просто выдумка, нет в ней настоящей правды. «Ну вот, теперь хоть знаешь, как все это было на самом деле!», - сказала, допечатав первый том, машинистка Томаса Манна. И это действительно так: ведь книга эта полна парадоксов - как и любая история нашей жизни.

К счастью или сожалению, один из ее парадоксов в том, что, живя с книгой бесконечно долгие дни, так же бесконечно долго хочется о ней рассказывать; и именно поэтому - не говорить о ней ничего, сохранив уважительное, благоговейное молчание.
Похоже, остается вслед за апостолом Павлом повторить: "И что еще скажу? Недостанет мне времени, чтобы повествовать о..."
• о виртуозной смене "точек зрения" рассказчика (ангел, человек - человек из прошлого, современник, потомок, тот, кто стоит рядом с читателем, сидящем в кресле с книгой, или стоящем в толпе слушателей, или - замершем у постели умирающего Иакова);
• о юморе - наполняющем всю книгу от начала и до конца;
• о необыкновенной реалистичности - персонажей, обстоятельств, запахов, звуков, ощущения ветра на лице и веселого лукавства в душе;
• о легкости, с которой автору удалось показать, как вообще может существовать одновременно свобода человека, свобода Бога, человеческая воля (его упрямство) и рок, которым частенько оборачивается воля Бога;
• о многочисленных "давайте разберемся" и "это нужно верно понять", после которых читатель будет размышлять о времени, любви, войне, скорби, радости, вере и необходимой внимательности в построении собственной его истории;
• о длине этой книги и удивительной краткости истории, которая рассказывала сама себя в течение многих поколений народа израильского, а потом пересказывалась в нескольких предложениях на страницах Библии и в бесконечном количестве книг, картин, исследований и разговоров.

Вышло так, что я ошибся дважды. Первый раз – выбрав эту книгу, второй – наивно полагая, что услышу изложение ветхозаветного сюжета. Возможно, он и впрямь был таков, ветхозаветный сюжет, однако кто же ожидает от Библии, героев которой христиане должны считать за образец для подражания, историй похлеще мыльных опер? И нет, я читал Библию, правда, двадцать лет назад и как авантюрный роман.

Глава про Иосифа в, кхм, так сказать, первоисточнике, совсем крохотная. Зануда Манн развёрстывает её аж на два тома (плюс послесловие от автора, плюс предисловие от автора, плюс предисловие от критика страны Советов). Его право. Однако если скупость и сжатость библейского повествования позволяет верить тексту примерно так же, как мы верим сказкам, — воспринимать сказочную реальность, то фатальной ошибкой Манна стала попытка изложить это в жанре реализма. Для реальности происходящие события или слишком нелепы, или слишком просты, или и вовсе исключены. Не могу найти ни одного довода, чтобы эту книгу назвать познавательной, душевно полезной, чем-либо актуальной сейчас или хотя бы психологически точной. Да, Манн писал её во время Второй мировой, видимо, тогда ещё не знали, что пол ребёнка зависит от хромосомы сперматозоида, поэтому рассуждения на эту тему, ни на гран не приближающиеся к реальности, вполне логичны для книги. Однако Мендель жил век назад от момента написания книги, да и в Германии члены Общества кайзера Вильгельма с момента создания организации исследовали принципы наследования. Поэтому если обвинения мужчинами женщин в том, что они рожают девочек, или дискуссии о том, какие деревья считать женскими, а какие мужскими, я ещё скрипя зубами переносил, то дюжину раз пересказанная история про то, как Иаков получал от белых овец пятнистых ягнят, принуждая первых при зачатии смотреть на пёстрое, заставила меня волком выть. Манн нисколько не позаботился изучить предмет, о котором пишет, хотя как раз это и было бы «в пику» фашистской евгенике.

Пока слушал, я очень долго думал, что же такого «в пику фашистам» есть в этом романе. Решил, что речь о возвышении раба-чужестранца Иосифа при дворе фараона: мол, не одними «истинными арийцами» мир полнится. Как оказалось из послесловия, всё гораздо примитивнее: «в пику фашистам» был поставлен гуманизм, точнее, попытка изобразить гуманистическую историю. Однако во-первых, такой подход неизбежно приводит к анахронизму, ибо не было тогда гуманистической морали, и сюжет совсем не подходит для демонстрации сего явления, а во-вторых, в изображении Манна гуманизма я так и так не нахожу. До бога любви и всепрощения ещё несколько десятков поколений, и в этой книге никто никого не любит (ибо нельзя неслыханное баловство детей и ответный подхалимаж любовью назвать). Избалованный папенькин прихвостень и ябеда, у которого не в порядке с головой, грезит наяву всякие бредни, а богобоязненный папенька пытается найти место уроду в системе их мироустройства. Плюс ко всему, нормальные стопицот десять старших его на 10-20 лет братьев, вынуждены считаться с папашиной блажью и маленьким богоязом. Справедливое возмущение и зависть как естественное следствие. Вопрос: нафига рожать столько детей, если ты не обираешься (другая мораль тогда была, говорю же) воспитывать их в любви друг к другу? Выскочка задирает нос и братьев, ничего кроме себя не видит, получает по заслугам. Но есть ещё предыстория, про Исава и Иакова, мораль которой всё о том же: нахера рожать даже двоих, чтобы их ссорить при дележе наследства. Нет, видите ли, богоизбранным может быть только один. Нахера такая религия, которая ссорит людей? Иосиф в земле египетской тоже хорош: внедряет в умы современников идею избранности со словами, что «если так и не было, то теперь будет». И это — «в пику фашистам»?! Извините!

Тащите мне верёвку, мыла здесь вдосталь. Одна баба родила близнецов, первый вышел мохнатый, второй обычный. Нормальные люди бы убоялись мохнатого младенца, но папаша его был не из таковских, и возлюбил его и только его. Чего обычного-то любить, каких много. Мамаша, чтобы восстановить равновесие, отдавала материнскую любовь второму, и поскольку, как мы это уже поняли, была всяко рассудительнее мужа, провернула раздачу слонов благословения так, чтобы оно досталось второму. Обрядить его в шкуру козлёнка (папаша ослеп к тому времени), дать в руки ароматное блюдо из того самого козлёнка, сказать, что все грехи обмана лягут на неё и спровадить юношу в батину палату — всего делов-то. Осенённый словом (которое, как и современное спасибо, тоже в карман не положишь), маменькин сынок тем не менее унаследовал толику сообразительности от мамаши и вовремя смылся от преследования шерстяного брата к дяде. Дядя, единственный нормальный во всём повествовании, живущий своим умом человек, не стал задарма кормить нежданно свалившегося на голову племянничка, а сказал: пахать будешь. И племянничек запахал, да себе больше припахивал — вот к чему сообразительность его привела. О том, как, сколько и чего он клал в свой карман за время службы у дяди, будет рассказано (и не раз пересказано) во всех подробностях. Главное же, что он благословенный, нет же особой разницы между тем, который из братьев. Набедокурившего дома, да приворовывающего здесь племянника дядя справедливо проучивает, подсовывая ему в свадебную ночь вместо младшей сестры старшую: нет же особой разницы между тем, какая из сестёр, говорит ему старшая на утро. За вторую выскочка будет работать на дядю ещё семь лет (за что, вообще-то, должен сказать спасибо, как за возможность приворовывать и дальше). Далее между сёстрами начинается война за кустик мандрагоры, который старшей притащил один из её сынишек (нет, чтобы попросить его принести ещё один – всем бы хватило). В итоге базарные торговки сошлись в цене: ночь с мужем была приравнена к кустику. Не припомню, оказал ли кустик какие-то результаты на плодоношение (вернее, его отсутствие) у младшей, но страницы «родов на бедро» со всякими служанками нам ещё предстоят в количестве. И даже тогда, когда племянничек вырос (а ума не вынес, т.е., породил дюжину сыновей от двух жён и двух служанок, не потрудившись воспитать их в любви друг к другу), и прочие его сыновья наконец-то избавляются от брата-баловня, мыло не заканчивается. Баловень оказывается рабом-прислугой в доме царедворца, оскоплённого родителями в детстве за-ради благой судьбы, быть царедворцем. Жена его, ещё в детстве сговоренная ему в жёны, несчастная женщина, ибо имея в мужьях кастрата физического, она обращает свои взоры на кастрата духовного. В романе есть такой кусок, после которого следует однозначный вывод: самая подходящая религия для кастратов — христианство. Обоснуем и приукрасим любые ваши физические и умственные отклонения! Так вот, вертаясь к жене-египтянке, ни от одного из кастратов ей не удаётся добиться любви. Баловень же ещё и ведёт себя как влюблённый, однако если его отцу «маменька велела», то этому — «боженька не велит». Ну что там ещё в репертуаре? Приворотные зелья, негритянки и вуду — наслаждайтесь, домохозяйки. В конце концов, история эта не рассчитана на интеллект выше среднего: плуты и хитрецы, которых фараон считает невообразимыми, очень наивно лгут и так же наивно обманываются, до современных махинаций им как до Луны на вертолёте. Впрочем, и образчик хитрости Улисс в Одиссее тоже не блещет разумом. Вот думаю, неужели 2,5 тысячи лет назад люди были настолько наивными, или просто не пристало писать об искусстве мошенничества?..

А! А какими интонациями это всё читалось! По качеству записи тут все разборчиво, но... Такое советское радио! Кто Лост смотрел, помните, там японец про Дхарму на записи рассказывает? Вот его дубляж с помехами точь-в-точь как тут, если с ускорением слушать. 70 часов длится это изуверство, Деркач был не настолько медленным, как Козий, но на 1,75 я его гнал вполне.