Собрание сочинений в 5 томах. Том 2. Шар и крест. Перелетный кабак. Возвращение Дон Кихота

Далеко, в Сивудском аббатстве, решили сыграть пьесу «Трубадур Блондель», и невинное казалось бы развлечение привело к целому ряду удивительных событий и последствий. Чудаковатый и не совсем от мира сего библиотекарь Майкл Херн, которого сначала уговаривали сыграть "богатый романтический фон", а именно - второго трубадура, волей случае получает в пьесе роль короля, подойдя серьезно к вопросу, он так вживается в нее, что по окончании наотрез отказывается снять костюм и выйти из роли в юдоль поствикторианской Англии.

Честертон остроумно переносит прошлое в настоящее, и голосом своего героя выносит свой приговор: "Сервантес считал, что романтика гибнет, и место ее занимает разум. Сейчас гибнет разум, и старость его более убога, чем старость романтики. Нам нужно проще и прямее бороться со злом. Нам нужен человек, который верит в бой с великанами." Он выворачивает привычные вещи наизнанку и задает вопросы, на которые так не хочется отвечать:

Где мы украли наши шпоры и почему дон кихотов так мало в этом мире, где никто уже давно не верит в бой с великанами?..

Все началось с любительского спектакля. Основной проблемой оказался недостаток актеров. Высшее общество (спектакль ставится в усадьбе барона Сивуда) вынуждено было обратиться на самое дно, к библиотекарю Майклу Херну. Именно ему достается роль средневекового короля.
Библиотечный червь, увлеченный историей древних хеттов, вначале категорически отказавшись, в конечном итоге соглашается и приступает к роли со свойственным его пылом.

И далее Честертон переводит роман в гротесковую стадию! Спектакль затягивается на несколько месяцев. В связи с политическим кризисом, связанным со стачкой шахтеров и рабочих красильной промышленности, происходит смена власти. Отныне она в руках Майкла Херна, вошедшего в роль, и представляющего нового рыцаря печального образа. Возвратившийся Дон Кихот борется с преемниками ветряных мельниц – шахтами и фабриками, точнее с их собственниками.
Вот таким представлен новый Дон Кихот Честертона, Дон Кихот века технического прогресса.

Сатирическое изображение той эпохи воспринималось мною вначале с недоумением (не сразу въехала в тему), потом с восторгом. Забавная и интересная история от Честертона!

Но, пожалуй, лучший образ в романе – верный оруженосец, новый Санчо Панса. Умен, обаятелен, весел, языкаст – хорош зараза! И все это он – Дуглас Мэррел! Для меня он – главный герой: неподражаемый и бесподобный.

Честертон потрясающий для меня писатель. Он не тот, которым прям наслаждаешься слогом. Его сложно воспринимать и сложно поймать мелодику языка. Плюс вообще фантасмагорическая проза имеет за собой качество раздражать. Читаешь, немного вроде ловишь реальность. А тут бамц, кто-то куда-то улетает, появляются фантастические существа и происходят чудеса. И снова нужно переключать мозг с логичности на безумие. А мне это сложно.

Но зато смысл этого всего отзывается мне, будто это самый родной и близкий человек написал. Вот всё вроде так, как многим бы хотелось. В мире война духовного и научного подходов не просто прекращена, но сама по себе считается безумной и запретной. Кажется, что каждый сознательный человек хотел бы такого: чтобы воинствующие обе стороны прекратили свои распри и угомонились. И вообще чтобы угомонились все. Но что же получится в итоге? То, что после Честертона мы видели у многих писателей и режиссеров антиутопий. Никогда мир, из которого убрали страсть, не становится лучше.

Вообще это потрясающая мысль. И одновременно пугающая. То, что делает нас живыми, наш мир живым, одновременно несет нас к пропасти. Пока ни один автор не смог найти "идеальный баланс, эталон гармонии" между властью сердца и властью разума. Если отнять у человека веру (в Бога, в идеалы, в науку), если отнять у человека страсть и эмоции, то оказывается, что ничего в этом человеке не остается. И в мире, в обществе, тоже будет бесчувственная пустота. Но если оставить только одну движущую силу, то получится фанатическое общество, авторитарное. А если останутся они обе, рацио и кредо, то они бесконечно будут биться друг с другом. Но, кажется, в этом и есть жизнь?

И вот я кажется всегда думала об этом, но никогда не могла сформулировать. И даже поймать четко эту мысль. А Честертон коротким романом, будто вещим сном, открывает мне глаза и прочищает мозги. Кажется, как эта безумная свистопляска с дуэлью двух фанатиков может проявить разум в читателе. Но в этом и есть гениальность этого писателя для меня. Он говорит со мной, на моем языке, попадая сразу в душу и в мозг. Это очень приятное ощущение. Но я могу представить себе читателя, который скажет: "что это за чушь!". И я ничем не смогу его переубедить. Потому, что родные люди понимают друг друга с полуслова и с полубреда. А неродные думают, что это дурачки общаются.

Сначала про акварель. Некоторое время, пока я читала, было ощущение, что читаю "Короли и капуста" О. Генри. Такая яркая картинка почтиреального, чуть сдвинутого, мира, хотя вместо пальм - буки и вереск, а начинается в точности так же - с прогулки по берегу моря.
Только у О. Генри по берегу идут Морж и Плотник, а у Честертона: "Море было таинственного бледно-зеленого цвета и день уже клонился к вечеру, когда молодая черноволосая женщина в мягко ниспадающем платье густого, медного оттенка рассеянно проходила по бульвару Пэбблсвика, влача за собой зонтик и глядя в морскую даль"( акварель, воистину!)
И талант мимоходом, в нескольких словах, рассказать целую историю у авторов схож. (" А мистера Чарлза услали в Австралию за то, что он напился и упал на похоронах. Ничего не скажешь, крепко; но у покойницы был ужасный характер.")
Принципиальное различие, однако, выскакивает с самого начала. Вот так: "Пески были почти пусты; атеист исчез, как его бог, ...". ("The sands were almost emptied by now: the atheist was as non-existent as his God...") Упоминание бога атеиста - издевка виртуозная в своей мимолетной краткости.
Краски, хоть и схожи, а мысли по поводу у авторов разные. О. Генри рисует как люди смешны, все, от президентов до продавцов музыки, как они сталкиваются и разбегаются, и из суеты складывается забавная история с неожиданными поворотами. Честертон показывает , что люди смешны по-разному, некоторые страшно смешны, а некоторые - до смешного страшны. Но это я подумала потом, большую часть чтения такими вещами не заморачивалась, была занята - получала удовольствие. Профессиональные умения мистера Гиббса, самые ( что ни на есть, не подкопаться) вегетарианские продукты - виски и ром, псевдологичные и псевдоисторические построения Мисисры, творчество Уимпола, рассуждения о запретах, о поведении толпы ...да много еще, от чего, улыбаешься, усмехаешься, отрываешься от текста и смотришь в утреннюю темень за окном, чтобы оно без спешки осело в памяти.
По большей части я пребывала в согласии с автором: хорошие были хорошими и здравомыслящими людьми, плохие были плохи и криводушны, реформы были вредны до идиотизма, а сухой закон - глуп до вредительства (нельзя не отметить, автор мудро выбрал глупый закон). Мы разошлись на лорде Айвивуде.
Мне показалось, что автор слишком однозначно записывает его в плохие; что странным образом вменяет ему в вину качество, составляющее достоинство других персонажей - честность. ("...лорд Айвивуд искренен, а это очень страшно").
Еще потом про Айвивуда было сказано и хорошее, и я смотрела на него глазами леди Джоан, и мы вместе вздрогнули от вспышки симпатии, когда он "попытался рассеянно погладить павлина, как собаку".
"Самым большим его недостатком было то, что он гордился безупречностью ума и духа; и не знал, что особенно нравится этой женщине, когда немного смешон". Вот, в чем дело. Вот порок, оправданий не имеющий, с добропорядочностью и здравомыслием не соприкасающийся. Гордость и чувство превосходства без каких-либо сдерживающих и компенсирующих механизмов. Такой человек, неудачно подобрав себе цель ( не нашлось в относительно благополучной Англии чего-то другого под его амбиции), будет идти к ней без колебаний и до конца.
И всё же мне его очень и очень жаль. Хотя бы из желания возразить, из неприятия того, как покарал его автор. Право слово, лучше бы убил. Но добропорядочные здравомыслящие люди знают, ч т о хуже смерти, и карают сурово.
Остается вознести кратенькую молитву богу агностиков ( которому, разумеется, дела нет, но вдруг да случайно услышит), что-нибудь об умягчении сердец как грешников, так и безгрешных.

Преамбула

В темную эпоху Средневековья, когда человек уже достаточно отделился от окружающего мира, но еще не научился объяснять его физические процессы, когда время текло медленно и однообразно, подобно тягучей смоле, когда одни и те же суеверия и предрассудки передавались из поколения в поколение, когда люди избегали всего нового, трепетно цепляясь за старые традиции, вся их жизнь была отмечена страхом перед неведомым. Они боялись того, чего не понимали - как в мире естественном, так и в сверхъестественном - но еще больше боялись вторгнуться в эти сферы неведомого и попытаться познать. Передовыми маяками науки и просвещения в ту пору выступали монастыри: в них помещались библиотеки, при них открывались школы, монахи занимались составлением и переписыванием книг. Большинство ученых той поры состояли в каком-либо духовном чине. В сфере богословия процветала схоластика - предшественница рационального научного метода. Потому неудивительно, что все, относящееся к Богу и Небесам, ассоциировались с разумом, светом, законом, порядком, покоем, симметрией, со всем ровным, гладким, правильным, однородным и понятным. И соответственно, все неясное, темное, неровное, дикое, асимметричное, острые углы и изгибы, разнообразие и причудливость - считалось свойствами Дьявола. То есть людское мнение почитало Шар гораздо более подобающим Божеству, чем несуразный Крест. Однако эпоха поощрения неведения канула в лету, ее сменили века технического прогресса и торжества человеческого ума над силами природы. Но в богопознании человек мало продвинулся, запутавшись в мертвенной громаде средневековой схоластики, смешанной с еще более древними суевериями, и так и оставшись там упорно стоять. Оттого Наука отсоединилась от Веры и пошла своим путем, так что вскоре стала даже противопоставляться последней. Теперь рациональный Шар стал символом материалистической Науки и Атеизма (а значит, косвенным образом, отчасти и Антихриста), а иррациональный Крест вновь отошел к Богу. Хотя по праву Ему должны принадлежать и то, и другое...

О сюжете и смыслах произведения

"Шар и Крест" - это художественный роман-притча, в котором глубокомысленная мораль и серьезные религиозно-философские рассуждения гармонично сочетаются с остроумной иронией и приключенческим жанром. Полотно повествования блистает самоцветами замечательных высказываний - готовых кандидатов в самодовлеющие цитаты.

Это книга о вечном и вечно актуальном - вере и неверии, видимом и невидимом, поисках истины и безразличии, великодушии и эгоизме, слабости и величии человеческого существа.

Главные герои - Эван Макиэн и Джеймс Тернбулл, два шотландца, пылких противника, постепенно становящихся лучшими друзьями. Первый из них - житель горной глуши, всем сердцем и умом верующий христианин-католик, традиционалист, второй - горожанин, воинствующий атеист-социалист, и они жаждут сразиться на дуэли не на жизнь а на смерть за свои убеждения. Этот локальный конфликт занимает центральное место сюжета и развивается на протяжении всей книги, в то время как на заднем плане все ярче разгорается очередной эпизод иной, грандиозной битвы между вселенскими силами Зла и Добра, Дьявола и Бога, Антихриста и Христа, земными аллегориями которых в романе выступают некий Профессор Л. (Люцифер), он же главный врач психиатрической больницы - "земного рая", а позднее почти что настоящий "князь мира сего", и отец Михаил, православный монах-"идиот", заточенный Профессором Л. в сумасшедшем доме как опаснейший враг его порядка. В конце романа обе сюжетные линии тесно переплетаются.
Можно сначала подумать, что автор, будучи верующим, традиционно поставит христианина Макиэна на сторону сил добра, а атеиста Тернбулла, следовательно, припишет к стану злодеев - но нет, у Честертона оба они в равной степени - рыцари правды и милосердия, хотя оба искушаются стать на сторону несправедливости и угнетения других ради собственных представлений о правильности, но все-таки удерживаются от падения.

Ключевой идеей романа является не только и не даже столько спор искренней веры и честного сомнения, сколько противопоставление обеих идей безразличию, мещанству, корысти и лицемерию, то есть той самой "теплохладности", которая осуждается в Новом Завете. Город Лондон начала ХХ века, в который в начале книги приезжает горец-христианин и встречается там с атеистом, чужд и индифферентен по отношению к ценностям обоих героев: там есть большой и красивый собор, но стоит он больше как памятник архитектуры, а если его мессы и посещаются горожанами, то в основном ради общественного статуса благонравного человека, а не ради Бога; регулярно выходит газета "Атеист" (практически, стараниями одного человека - ее редактора Тернбулла), но ее почти никто не читает. Никому не интересны вопросы веры, равно как и ее отрицание, деловитым горожанам нет дела до этих отвлеченных материй, их внимание занимают только хлопоты и развлечения обыденной жизни, а о вере или неверии даже говорить в публичных местах считается неприличным. Поэтому, когда становится известно, что два человека хотят сразится из-за веры, они сразу же становятся самыми известными людьми в стране - опасными смутьянами, нарушителями общественного спокойствия, забавными, но "старомодно романтичными" безумцами, за которыми повсюду гоняется полиция, чтобы отправить их в сумасшедший дом, а народ упивается чтением газетных новостей об их злоключениях.

На протяжении всего повествования мы наблюдаем развитие героев. Убегая от блюстителей закона и разыскивая укромное место для поединка, они попутно дискутируют о тех предметах, которые взаимно почитают самыми важными: о религии, науке, философии, общественном устройстве и человеческих ценностях. Ни один из них не отказывается от своей идеологии, тем не менее, эти споры помогают обоим усмотреть слабые места и внутренние противоречия в системе собственных мировоззренческих установок и скорректировать их. А вся окружающая реальность, словно бы включившись в их спор, задалась твердым намерением преподать им урок мудрости: на своем пути они то и дело встречают разнообразнейших персонажей, каждый из которых является живым воплощением какого-нибудь особенного мировоззрения, раз за разом оказывая влияние на точку зрения героев и колебля их решимость драться то в одну, то в другую сторону. К примеру, некий "толстовец" столь слащаво и приторно призывает их к миру и любви, что убивает начавшие было зарождаться в дуэлянтах мысли о взаимном прощении. А язычник, обожествляющий жесткость природы с ее девизом "выживает сильнейший, слабые гибнут", с таким энтузиазмом подталкивает их поскорее совершить кровопролитие, что заставляет противников вновь усомниться в необходимости силового разрешения конфликта. Главные герои все лучше понимают, как мало они знали об убеждениях друг друга в тот момент, когда запланировали дуэль, как малы их действительные познания о мире в общем и даже своем собственном существе, а следовательно - как мало они имеют права навязывать кому-либо свое видение правды путем насилия.

Тернбулл так рьяно стремится доказать всем и каждому свое абсолютнейшее неверие в сверхъестественные силы, что тем самым преуспевает в прямо противоположном: если бы у него действительно не было ни тени сомнения, то он, к примеру, не стал бы полностью рушить один из своих долго подготавливаемых важных планов только из-за внезапно возникшей необходимости причаститься в церкви, которая привела его в дикий ужас. Да и вообще, не стал бы сражаться на смертной дуэли только ради доказательства себе самому своего атеизма. А Макиэн хоть и не сомневается в своей вере (он сражается не ради триумфа веры, а из-за оскорбления, которое Тернбулл якобы нанес Святой Деве Марии), но зато сначала не сознает, что его решение драться обусловлено, по большей части, отнюдь не христианским учением, а вполне земными традициями его воинственного шотландского клана. Он забывает, что Сам Христос никогда не позволял Своим ученикам мстить кому-либо в ответ на наносимые Ему оскорбления, хотя те и порывались к подобным действиям. Иисус принес "не мир, но меч", однако "меч духовный, который есть слово Божие", а не стальную шпагу. Он пришел, чтобы даровать духовную свободу, в том числе свободу сомневаться и не верить, ибо честные сомнение и неверие, соединенные с искренним желанием познать истину, быстрее приведут к "уверенности в невидимом", чем лицемерная и бездумная имитация добропорядочной религиозности.

Образом гармоничного и устойчивого сочетания Шара и Креста в романе служит купол лондонского Собора Святого Павла. В его основании лежит полусфера, символ идеализированных земного шара и научного знания, на вершине которой возвышается крест - символ премудрости духовной.

Однако: "Чтобы поставить крест, нужен земной шар. Но в том-то и разница, что земля даже шаром быть не может"... (О да, это геоид, близкий к эллипсоиду вращения.) ... "мы не вправе полагаться на то, что шар останется шаром, что разум останется разумным"...

В видениях, посланных искусителем, очам каждого из пары "верных врагов и заклятых друзей" является версия города, в котором, на первый взгляд, восторжествовал его личный социально-политический идеал. В фантомном мире Тернбулла крест с купола собора упал, шар остался, а в мираже Макиэна - крест стоит, но шара не видно. Оба героя отвергают сии дьявольские наваждения, после того как обнаруживают, что цена такого безапелляционного утверждения их общественных идеалов - угнетение и убийство невинных людей, только за то, что те из-за своей слабости или инаковости не вписываются в прокрустово ложе нового миропорядка.

Пусть один из героев не верит в существование Христа, но оба они всем сердцем верят в то, что воплощает Собой и заповедует Христос - нелицемерную любовь ко всякому существу, защиту слабых и помощь нуждающимся, милосердие к поверженным и прощение раскаявшихся, свободу и ценность каждой личности. И это делает их союзниками.

А далее сюжет выворачивается таким образом, что заставляет христианина с прискорбием констатировать: "Шар мира сего покосился набок, и только крест стоит прямо". А атеисту приходится испытать на прочность свою приверженность фактам. Но об этих странных и невероятных событиях я предоставлю читателю, еще не ознакомившемуся с текстом книги, узнать самому.

Не то чтобы я успел прочесть все романы мистера Ч. - которого я горячо люблю - но, кажется, "Шар и Крест" из них (всех, заранее и сразу) - самый любимый.
Грандиозно, фантасмагорично, мудро, остроумно, радостно, поэтично, причудливо - и при этом ясно, как заря, и прозрачно, как вода из родника. Честертон - воистину рыцарь христианской литературы, благородный и отважный, сострадательный и непреклонный, с большим сердцем и крепкими руками. Сегодня, когда книжный мир более, чем когда-либо (в том числе ввиду эффекта накопления), трещит под грязными сапогами подлецов и злодеев, герои вроде Честертона, несущие над собой стяг во имя добра и света, возвращающие замыленному, расщепляющемуся на фасеты взгляду цельность и ясность, туманному, сутулому уму - бодрость и крепость, а унылому, холодному сердцу - тепло и мягкость, - такие герои сегодня, соответственно, нужнее, чем когда-либо.
Лично мне книги Гилберта в первую очередь дороги именно ясным, простым и светлым духом христианства, которого литературе - и, буду честен, жизни - часто не хватает. Духа, в первую очередь, радостного - и потому истинно Евангельского. В этом смысле для меня Честертон - доктор и вектор. Мне, натуре, склонной к угрюмому самокопанию и малодушным сомнениям, подобное чтение время от времени просто жизненно необходимо, оно заставляет душу трепетать от радости, а мы помним из дневников отца Александра Шмемана, что "начало "ложной религии" – неумение радоваться, вернее – отказ от радости". И что "радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божьего присутствия". В этом контексте раскрывается сакральный, таинственный смысл Честертоновских текстов - и знаете, я верю, что католики правы в своем намерении его канонизировать.
И конечно, говоря о таком высоком измерении романа (а все описанное выше в полной мере относится к "Шар и Крест"), я подразумеваю и понимаю, что прочие измерения - сюжет, язык, художественная составляющая - не столь уж важны, но - впору вспомнить, что Честертон по праву считается мастером парадоксов - необходимы, потому как представляют из себя нечто вроде лестницы, позволяющей читателю добраться до той высоты, после которой можно только лететь, и после которой вступают в силу совсем иные законы. Так вот ступени эти мало того что есть в наличии (карабкаться можно и по скрипящим доскам), но и представляют из себя нечто в весьма и весьма примечательное. О сюжете и говорить не стоит - вряд ли мы ждем чего-то от человека, подарившего нам истории об отце Брауне. Остроумие... О, это чудесное английское остроумие Честертона, афористичность его подачи и поэтичность языка! Время от времени текст не читается, а поется - и странно, что страницы не расклеиваются и не высыпаются из обложки, учитывая то, как рьяно книгу растаскивают на цитаты. Образность и художественность... Именно сейчас я увидел в Честертоне того, кого всегда в нем подозревал - блестящего художника, тонкого знатока форм и цветов, мастера расписывать самые широкие холсты самыми невообразимыми оттенками. Ни в одной его книге я прежде не встречал таких грандиозных описаний - в которые падаешь, сквозь которые плывешь, от которых захватывает дух. То есть описания, конечно, были - но градус...
Что касается, собственно, диспутов между главными героями, словесного поединка, который ведется на протяжении всего романа... Да, многому из того, о чем говорит достопочтенный Макиен, уже не удивить современного читателя (с момента написания книги прошло почти сто лет), наблюдавшего тысячу подобных дискуссий (и участвовавшего в сотне). Аргументация обеих сторон не нова - и читать "Шар и Крест" для того, чтобы проследить за дебатами, оценить доводы и умение заставить оппонента сомневаться, сегодня смысла нет, суть не в этом. Но рискну предположить, что такого смысла не было в романе ни-ког-да (а если он и был, то обитал где-то на окраине, в домике с видом на поле) - потому что в конце концов - СПОЙЛЕРСПОЙЛЕРСПОЙЛЕР - никто никого не переубеждает, при тотальном и однозначном хэппи-энде. И здесь тоже кроется огромный, космический смысл романа, ради объяснения которого я снова процитирую дорогого отца Александра: "Суть христианства мне всегда, с детства, представлялась в том, что оно не разрешает проблемы, а снимает их, переводит человека в тот план, где их нет". Именно это и произошло с Тернбуллом.
На этой высокой ноте я, наверное, отзыв закончу.
Спасибо.

Внезапный удар Библией и Кораном по голове, когда ты просто предвкушал почитать фантастику.

Я не могу читать религию, не подготовившись к ней морально, но здесь решила: а , будь что будет. В итоге я прочла, закрыла и ничего не помню по сюжету кроме заинтересовавших меня фраз.

«Шар и крест» – эксцентричная фантасмагория (как, впрочем, и почти все у Честертона), напоминающая «Человека, который был Четвергом», но с гораздо более упрощенным сюжетом, переходящим в его полное отсутствие. В эту бессюжетицу, являющуюся скорее калейдоскопичной чередой картинок и сцен, вплетены – или, лучше сказать, вмешаны – традиционные для автора теологические размышления и измышления, гротескно-сатирические описания быта и нравов, а под конец – еще и антиутопические мотивы. Весь этот винегрет, конечно, на любителя и где-то даже на литературного гурмана – но ваш покорный слуга как раз таковым и является.

Одна из тех книг, которые можно растащить на цитаты, но написана очень нестандартно. Обычно художественные книги, которые хоть как-то связаны с религией, грешат неким пафосом в одних случаях, и яростным противостоянием в других случаях.
В этой книги нет ни того, ни другого. Суть сводится к религиозным и философским размышлениям, а вот форма подачи приключенческая, на первый взгляд легкая и с ноткой безуминки.
Героев в принципе нет, есть только образы. Очень яркие и понятные. Общество тоже предстает перед читателем во всем своем невеликолепии. Между строк читается явно то, что важно для каждого, то, что пробивается сквозь нагромождение всяческих догм и традиций, и что поможет "достучаться" до непримиримых врагов: дружба, любовь, понимание, сопереживание, верность и честность.

Очень хорошая христианская книга, которая , тем не менее, говорит не столько о христианстве самом по себе, сколько о человечности, как принципе жизни вообще. Если бы существовала такая категория, как "социальный христианский роман", то эта книга была бы одним из самых замечательных примеров.

Сначала я подумала, что это книга о религии. О вере и неверии, противоборстве главных героев - глубоко религиозного человека и атеиста. Но книга не только об этом. Она о людях: об их безразличии, о несправедливости, и как говорится о том, что людям нужно "хлеба и зрелищ". Главные герои хотели выяснить истину в дуэли, люди которые им встречались не пытались мешать им (кроме полисменов, но у них работа такая). История героев вдохновляла людей, все о них знали, и были рады их встретить. То, что они хотели сделать (убить друг друга) воспринималось как романтическая история, она влекла и интересовала. Тогда правительство объявило их сумасшедшими и нуждающимися в лечении, что вызвало ещё больший резонанс. В конечном итоге, эта история была объявлена выдумкой, а все те люди, кто видел главных героев - считались сумасшедшими и были помещены в сумасшедший дом. Их хотели массово убить. Для чего? Для того, чтобы люди по-прежнему были массой, чтобы ими можно было управлять. Чтобы они по-прежнему не имели своего мнения, ходили в церковь и считали себя благочестивыми, помогали бедным, и считали свою жизнь удовлетворительной. Я бы отнесла эту книгу к антиутопиям, здесь описан идеально неидеальный мир, наша жизнь и все то, как оно могло бы быть (или даже есть).
Хочу ещё отметить то, как пишет автор. Это восхитительно! Он выбирает яркие образы, использует красивые сравнения, аллегорий и проч. Текст не может оставить равнодушным, а вызывает гамму эмоций и картин перед глазами.