Собрание сочинений в 5 томах. Том 2. Шар и крест. Перелетный кабак. Возвращение Дон Кихота

Бесподобно! У Честертона нет аналогов в мире.
Это - «бальзам больной души»! Он видит раны, но их не солит (Послал бы нам Господь ещё такого!)
Как архитектор, подчинивший в себе взбалмошного художника голосу разума, он облагораживает сердце, откуда доносится сплавленная воедино история – настоящее «бытие» всего, что ни есть на свете.
Его талант выковывать смысл и жизни, и каждого случая, слова, поступка, желания или мысли, которые обитают в человеке столь разрозненно, что, кажется невозможно собрать их во что-то целое и оправдать высокое устремление души – на первый взгляд - такой разлаженной игрой этого мира.
Он принимает под свою крышу совсем не мрачный - вопреки обыкновению – абсурдизм, жадный до впечатлений экзистенциализм и пропитывает это литературное строение духом христианства, находя непоколебимые опоры в языке и тонком юморе.
Темные мысли разбегаются при его пламенном взгляде! Его герои будто бы готовы сжечь - себя ли, мир вокруг – сами не знают, но неизменно согревают друг друга.
Первый автор, которого я люблю. Он поддерживает огонь в моём сердце, когда тот затухает.

Теперь, отдав восторги, впрягаю ум.

«И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, - такая пустая и глупая шутка…», - эти строки указывают, где фокус внимания во многих произведениях Честертона. Только это внимание не холодное, а горячее; и навевает на героев не тоску, а подспудный ужас, который и толкает их вперед, спасаться от бездны абсурда по натянотому, подобно канату, смыслу. У них нет пути назад, другого пути.

Двое чужаков, другого роду-племени (шотландцы в Англии), сражаются на шпагах, доказывая, что жизнь их - кипит, имеет смысл, чего стоит, к чему-то – да идёт. Пусть двое - всё же вырвались из рабства повседневности, сердца раскрылись в крике, что требует ответа больше жизни: они на кон поставили её!.. И жизнь им отвечала эхом в их же душах, и Бог стелил луга)

Шар и крест – это не аллегория христианства и буддизма, как я думала, а ума (атеистического и не способного возвыситься над земным - шар) и веры (горячей и противоречивой - крест).

Сильная сторона Честертона – подчинять абсурдность разуму. Он начинает свой роман с того же персонажа, которым и заканчивает. А вся вереница встреч героев не случайна и логична, они становятся явной лестницей со ступенями того уровня понимания ими своей жизни и стоящей проблемы, которое они снова и снова преодолевают, восходя на новую ступень, открывая для себя новый смысл. Они открывают наконец то, что примиряет их и с миром, и с событиями, и с людьми.

Чувствуешь, что автор глубоко обдумал и продумал всё до конца в своей книге. Его герои – какие надо; и встречаются они с теми – с кем надо, надо было им встретиться, чтобы наломать дров и разжечь костер из незаметной драмы каждого человека, очутившегося здесь, под небом! Все связаны друг с другом, опоясаны одной и той же жизненной нитью – и главные герои потянут за собой всю сбившуюся с пути вереницу, двое изменят всё!

Его заразительное жизнелюбие, жестокая жажда, горячая вера, стремление к высоте просвечивают сквозь страницы!

.
«Жив-человек» его же авторства - хотя и воодушевляет - грешит тяжеловесными вкраплениями монологов; «человек, который был четвергом» казался волшебным до первой трети, пока маэстро не обратил всё в балаган и бессмыслицу. На фоне же «Перелётного кабака», в котором однотипность «лагерных перебежек» вскоре наскучила, а в ожидании свежего слова задумка тянулась, как резина, «Шар и крест» ввидится кратким и ёмким..
«Шар и крест» вышел гармоничнее и сильнее в том плане, что:
• он куда лучше сбалансирован (всё уживается друг с другом: абсурд и смысл, столь разные персонажи, природа и герои, юмор и серьёзные вопросы)
• смысл крепко сцеплен с действиями и сидит, как влитой (нет перекоса, которым страдает множество произведений, как от некоего слогана, проносимого знаменем через весь роман: «мне так плохо и тошно в этой жизни» или «какой хороший день – ха-ха» или «я стоик, я последний из могикан…или «ах, как прекрасно, но никто – кроме меня – того не понял!»»)
• нить логики происходящего не обрывается и не теряется по ходу сюжета (горького в своём непонимании вопроса: «к чему ты клонишь и куда ведёшь?» – не возникает): читаешь, как собака, взявшая след
Честертон – кит английской литературы. Его роман - сплошное удовольствие!

Гилберт Кийт Честертон плодовит и многоипостасен. Журналист, эссеист, писатель, мыслитель, он оставил после себя богатое и до конца не осмысленное наследие, уместить которое можно в добрую сотню книг. Причём «добрая» здесь – не только фигура речи: творчество Честертона воплотило в себе его характер – доброжелательный, весёлый, человеколюбивый. В начале XX века он был заметен не только, как сказали бы в наше время, в медиапространстве, он был частью и повседневной жизни Лондона, что подразумевает демократичные стиль и круг общения, выпивку и жаркие беседы. Демократичность как черта характера не позволяла ему видеть что-то зазорное в развлекательности литературы и часто становящейся её следствием популярности, иначе цикл детективных рассказов об отце Брауне, до сих пор сохраняющий имя Честертона на слуху и у неискушённой читательской аудитории, просто не появился бы на свет.

Впрочем, иногда говорят о произошедших с писателем в последние десятилетия переменах. Он переехал из Лондона в Биконсфилд, во время Первой Мировой он пережил тяжёлую болезнь, увлёкся путешествиями и начал несколько выпадать из общественной жизни. Но, пожалуй, важнее внутренняя перемена – обращение к христианству с последующим принятием католичества. Он теперь хочет не только развлекать, но и проповедывать; не случайно отец Браун едва ли не в каждом рассказе изрекает какую-нибудь моральную максиму. Делают это и другие персонажи, и сам Честертон, и это моральное и социальное увещевание, и тем паче воплотившиеся в трактатах теологические размышления, несколько ослабили интерес к нему современников. Массам потребно развлечение, а не поучение, и они быстро находят себе новых кумиров, модных и актуальных.

Честертон не особо стремился быть модным, он серьёзно увлёкся Средневековьем, и именно в этой эпохе ему всё чаще виделся воплощённый идеал культуры и социальной организации, более простой и честный, чем в беспокойном XX веке. И хотя поздний Честертон придерживался невысокого мнения о моральной чистоте политической борьбы, он состоял в обществе, всерьёз рассматривающем Средние века как модель для усовершенствования современной Британии. Вероятно, ощущение себя книжником-мечтателем, не вполне понятым своим временем и не идущим с ним в ногу, и заставляет Честертона избрать в качестве центрального образа последнего романа знаменитого Дон Кихота. Такого же «отставшего от века» романтика классического Средневековья с его возвышенными идеалами, как и сам писатель.

Впрочем, кто из персонажей «Возвращения Дон Кихота» выступает современным аналогом героя Сервантеса, понятно далеко не сразу. Кандидата три. Дуглас Мерелл – талантливый и умный выходец из хорошей семьи, представитель высших кругов британского общества, делавший карьеру в политике и даже прочившийся на пост премьер-министра, но не вполне вписавшийся в жёсткие законы среды. Он демократичен, как сам Честертон, запросто общается с простолюдинами, проводит много времени в барах и других сомнительных заведениях. Главный его поступок случился, когда Мерелл отправился на поиски особых красок для рисования и обнаружил, что изготовляющий их старый химик живёт в нищете. Индивидуальное мастерство уже не в моде, и крупный промышленный и торговый капитал формирует усреднённый рынок, с которого ищущие уникальности одиночки отчуждаются, как товар в капиталистической экономике. Более того, попытка сопротивления приравнивается к безумию, и над старым мастером установлен врачебный контроль, отличимый от полицейского надзора только тем, что не ограничивается телом, стремясь контролировать и душу. Мерелл помогает химику, побеждает огромного великана – машину власти, хотя делает это не в последнюю очередь ради дочери преследуемого мастера: одного взгляда на неё хватило, чтобы превратить в прекрасную даму, ради которой хочется совершать подвиги.

Другой претендент – Джон Брейнтри – молодой синдикалист, один из вожаков объявивших забастовку рабочих угольной промышленности (той самой, что перерабатывает уголь в том числе в краски). Он полагает, что средства производства должны принадлежать тем, кто ими непосредственно пользуется, а капитализм, основанный на присвоении результатов труда рабочих, несправедлив. Тем не менее, Брейнтри наряду с другими персонажами из высшего общества обретается в аббатстве Сивуд, принадлежащем крупному воротиле угольной переработки, и эти персонажи всячески пытаются ему показать, что, будучи весьма начитанным и образованным, он гораздо более органичен среди элиты, нежели среди рабочих. И этим наделяют Джона чертами Дон Кихота, благородного рыцаря, борющегося ради народа против ветряных мельниц.

В величественном и богатом аббатстве, где у его родовитого владельца часто гостит премьер-министр и остальной «истеблишмент», и разворачиваются основные действия романа. Стержневым событием выступает постановка пьесы на средневековый сюжет, и герои озабочены поиском актёра на роль второго трубадура. Прочимый на неё Брейнтри отказывается, и предложение поступает библиотекарю аббатства, фанатично увлечённому историей хеттов. Однако погрузившись по такому случаю в историю Средних веков, библиотекарь Херн обрёл новую страсть и вжился в образ настолько, что получил уже роль короля Ричарда Львиное Сердце, а после успешной премьеры отказался снимать костюм, удивляясь тому, что его вообще можно снять. Так появился самый реальный кандидат «в Дон Кихоты», который настолько вжился в милую сердцу историю, что перестал замечать грань между книжным миром и реальностью.

Когда такие люди получают в руки настоящую власть, они начинают преобразовывать реальность в соответствии со своими «вычитанными» идеалами. И Херн получил её, в чём проявилась интересная особенность некоторых произведений Честертона: с какого-то момента вполне реалистичное повествование начинает едва заметно скатываться в фантасмагорию. Впрочем, не до конца последовательный реализм едва ли является проявлением недостатка мастерства писателя, скорей, это способ моделирования гипотетической ситуации. В «Возвращении Дон Кихота» была смоделирована ситуация воплощения в современной Англии средневекового общественного идеала.

Всё началось как шутка, игра, хотя и с прагматической подоплёкой: некоторые знатные особы полагали, что реанимация средневековых порядков должна усмирить этих несносных бунтовщиков-синдикалистов, грозящих опрокинуть старинные устои английского общества с его разделением на господ и всех остальных. И даже премьер-министр попал в ловушку своих упрощённых представлений о Средневековье, полагая, что главное его содержание – это беспрекословная социальная иерархия. Так Майкл Херн стал новым королём, и ему пришлось вызвать Брейнтри на королевский суд. И бывший библиотекарь сумел к нему подготовиться: книг по праву в аббатстве оказалось достаточно.

Каким же оказался вердикт суда? Здесь Честертон сполна воспользовался созданной им самим возможностью показать, что Средневековье может быть созвучно современным чаяниям рабочих масс. Да, ученик должен был подчиняться мастеру, но мастер своим искусством доказывал, что его есть за что почитать. Этот статус не переходил по наследству, он присваивался, если претендент создавал свой «шедевр», своего рода квалификационную работу высочайшего уровня. Тогда средства производства действительно могли переходить в его собственность. И вот новый король спрашивает ожидавшую расправы элиту: где же произведённые вашими руками шедевры, как можете вы подтвердить своё мастерство, коли требуете права собственности и подчинения вам? Честертон не был марксистом, но смог выявить эксплуататорскую сущность капитализма чрезвычайно ярко, причём не в сравнении с туманным будущим, а в сравнении с конкретным прошлым.

Кстати, Херн лишил угольных магнатов и возможности прикрыться дворянскими титулами. Средневековое право предусматривало такую лазейку, но выяснилось по книгам, что предки премьер-министра и лорда Сивуда лишь несколько поколений назад присвоили себе титулы. Так элита оказалась голой, утопический эксперимент обернулся против неё самой, приведя к краху, а синдикалист Брейнтри лишь выиграл. Херн же вскочил на лошадь и отправился, как Дон Кихот, колесить по стране. В оруженосцы ему пошёл Дуглас Мерелл, но позже они поменялись местами, и именно Дуглас стал подлинным и окончательным рыцарем печального образа. Почему? Например, потому, что свой главный поступок он совершил из-за любви, хотя из благородства не стал чем-то обязывать дочь химика. Да и вообще, если Мерелл смог победить хотя бы одного современного «великана», ныне предстающего в виде элемента техногенной расчеловечивающей системы, разве не он достоин продлить путешествие благородного Дон Кихота в веках? Скажете, мало сделал? Но Майклу Херну после путешествия по Англии стало казаться несомненным, что «общественную пользу приносит лишь частная борьба».

Честертон не говорит прямо, но концовка даёт понять: построение утопии не увенчалось и в принципе не может увенчаться успехом. Причину этого раскрывает одна из героинь: когда-то аббатство строилось для его истинного Хозяина, и всё, что делали люди здесь, они посвящали Ему, и у них всё получалось. А нынешние обитатели, эти напялившие маски артисты, позабыли о подлинном Владельце, и их действия потеряли конечный, выходящий за пределы имманентного смысл. «Добро ушло отсюда», и потому у современных обитателей аббатства есть лишь «развлечение», но нет «радости». Вероятно, отдающий горечью финал романа можно интерпретировать как скепсис Честертона относительно построения нового Средневековья в условиях зашедшей слишком далеко секуляризации европейской культуры. Если нет сакрального центра, организующего отдельные элементы социальной реальности, получится не упорядоченная и органичная система, а имитация, скатывающаяся в хаос. Слишком прочна современность, и думать можно не о возвращении утраченного идеала на уровне социальной макросистемы, а только о себе самом. «Общественную пользу приносит лишь частная борьба», говорит английский мыслитель и проповедник: только ты, в своей душе и добродетельной жизни, способен возродить средневековые идеалы чести, благородства и достоинства.

Все начинается со случайности, по мере действия обрастая, как снежный ком, подробностями, и перед нами все больше разворачивается история, которая исподволь обращается к философским проблемам, даже к казуистике. И в то же время это и доброе подтрунивание, и потаенный смысл, и несмотря на всю пародоксальность, только Честертон может живописать все приключившееся с героями этого романа, да еще так обаятельно. Восторженность, с одной стороны, в которую мы погружаемся, а с другой - он так явно подзуживает нас, и уйти просто так не удастся.

Мое обожание Честертона, когда прямо-таки растворяешься в этом языке - конечно, это только личное мое отношение, но поверьте, невозможно не проникнуться его воздействием, почти подчиняющем себе. А если еще заодно задаться целью расщелкать и коллизии, что могут открыться перед нами - такое можно получить непередаваемое удовольствие, только держись!

Честертон это один из тех забавных устаревших эксцентрично-незамутненных авторов, подходящих для студенческого периода, но малоинтересных для перечитывания. Его более серьезные вещи способствовали моему первому краткому увлечению христианством (это скорее хорошо). И еще ему не откажешь в долгосрочной интуиции. Книга вышла в 1914 году и описывает "антиутопию" (хех), в которой Британия оказалась на грани захвата исламистами. К счастью, автор уже давно спасся, и больше у меня там никто не вызывает особого сочувствия, даже участники Jethro Tull.

Впечатление надолго. Шмкарное произведение с неповторимым языком и сюжетом.
Все мы живем в шарообразном верчении — вдох - выдох - день - ночь — зима - лето — молодение —- старение.. И любим это вращение , как без него. При этом сознательно или бессознательно стараемся подняться над этим, стараемся стать лучше чем можем, иначе будем хуже — вот и крестик над шаром. )
Если будем абсолютизировать круговорот — породим жадность, посеем семена бунта и взаимной ненависти.
Если будем абсолютизировать постулат— породим страх. утвердим тоталитаризм, вот и две руки — чортовы. Мне кажется книга об этом, а не только с разборками между мирским рационализмом и христианской верой. . Взыскующим надо пройти по тонкому лезвию гармоничности, не соблазняясь яростными измами .. Причем золотая середина —не холодный нейтралитет есмь , а рыцарское служение, иначе сети поймают. )
Рыцарство вообще то живо, пассионарии есть, как их не душит атомизация. Мне очень понравилось, как яростные постулаты героев постепенно превращались лишь в лозунги на щитах, а рыцарями они оставались, преклоняясь перед всепобеждающей кротостью . И был холод в спине ,, когда в конце книги " заперли всех ", как больных.......
Другим моим любопытством был Тернбулл . Макиэн мне близок, ясен, я сам думаю как он. А вот декларативный атеизм всегда интересовал меня, как непонятная тайна.. Мне кажется истинный атеизм молчалив , он живет в глубоком резонансе с круговоротом —— кресты и прочие полумесяцы его просто не интересуют. Когда атеизм начинает бить в барабаны чуется политика. Это часто, но не всегда. Политикой может быть и теизм.
У нас в институте был лектор с седыми развевающими кудрями, горящими глазами и бешенным темпераментом. Я ходио к нему на лекции как в театр. Они начинал с того, что вскидывал руку к небесам и кричал : " Бога нет ! " И дальше начинались бурные стихи в прозе .... Как то я не выдержал и после лекции сказал ему, что он похож на ветхозаветного пророка. Народ испугался, что пророк меня убьет. А он вдруг пожал мне руку и потом поставил зачет просто так. И я понял, что с ним всё не просто. )))
Читая . расклады Тернбулла я вспоминал нашего Максима Горького. Когда он занялся политикой, кончился ,как писатель, но декларируя атеизм, он яростно отстаивал дерзновенный гуманизм, заходя в тупики и вызвая неописуемую жалость. Как будто указуя, как мечется могучий витязь на распутье, потерявший дорогу, отвергающий помощь в гордыне, ищущий посох, охваченный соблазнами, но сохранивший сердце и стыд ....

Акростих.

Шли дуэлянта два,
Атеист и католик:
Ругань до шпажных драк —
Истин крест или нолик?

Кто - то прознал про спор
Романтичный и страстный :
Едет к ним сан - надзор,
Спорщиков, как заразных,
Тихо — навек в затвор.....

Если честно, то это будет даже не рецензия, а скорее отзыв, потому как я не смею утверждать, что в полной мере поняла смысл книги и задумку автора. Да что уж там, мне кажется, что я вообще ничего не поняла. Ладно.
Начало мне вполне понравилось: интересные персонажи с красивыми именами ( что не мало важно для меня), интересное место действие и, конечно же, спектакль, который так старались поставить герои. Вроде бы всё понятно. Им срочно нужен актёр, но вот беда! — нет людей для этой маленькой роли (если не ошибаюсь, это был второй трубадур), что же делать? Кончено же обратиться за помощью к библиотекарю, он человек умный, начитанный, сыграть сможет.
Вот, в общем-то, завязка. А что пошло дальше, мой мозг отказывался адекватно воспринимать.
Не буду про это всё говорить, дабы не спойлерить.
Хотелось бы пройтись по запомнившимся персонажам и любимым эпизодам.
Из героев мне больше всех понравился Дуглас. Уж не знаю, чем он меня зацепил, но он такой забавный и при этом серьёзный, что прям украл моё сердечко. ( А ещё ко мне пришло осознание, что внутри своего подсознания я постоянно сравнивала его с сэром Джуффином, наверное поэтому он мне и понравился — чем-то они всё-таки похожи.) Далее интересной мне показалась Оливия Эшли, но её любовная линия какая-то очень странная, не с тем героем я её видела, ох не с тем.
Любимых моментов у меня два:

• Когда, уж не припомню кто именно, стащили лестницу библиотекаря, и он просидел целые сутки на полке, углубившись в чтение, и даже не заметил отсутствие это самой лестницы. А как ловко он спустился с полок! Ухх, чудеса, да и только.
• Сборы и вся поездка Дугласа за красками. Вот где я действительно наслаждалась чтением. Как это было забавно и интересно. Целое приключение с ним пережила.