Дар

Самое масштабное и самое значительное (по мнению критиков) произведение Набокова произвело на меня впечатление... неоднозначное. С одной стороны - погружение в этот язык. О, так точно подметить, сформулировать, удивить неожиданным сравнением или вызвать отвращение к герою одним лишь метким эпитетом мог только Набоков. Да, фразы у него тяжеловесные и заковыристые... но когда удается пробраться сквозь лабиринт сложноподчиненных предложений, причастных оборотов, замечаний в скобках... понимаешь, что это - классика. Вот просто наугад, из первой главы:

"Связанное пианино" с двумя маленькими металлическими подошвами - представили? :)

Самый большой роман рассказывает о начале творческого пути писателя Федора Константиновича Годунова-Чердынцева. Персонаж, понятное дело, выдуманный, но получившийся очень живым и настоящим. Повествование ведется от третьего лица... но в какие-то моменты незаметно сбивается на первое, и вот уже появляется это "я", делающее рассказ более интимным и доверительным. А потом глядишь - снова "он". А эти диалоги с поэтом-конкурентом Кончеевым! Сначала ловишь себя на том, что перестаешь понимать, кто из них двоих сейчас говорит.... пока не оказывается - снова и снова, - что это диалог-монолог с самим собой... Но это не раздражает, а воспринимается вполне естественно.

Герои Набокова в той или иной мере повторяют его судьбу. Федор Годунов-Чердынцев эмигрировал из революционной России "семь лет назад", но внимательный читатель легко может восстановить даты: в 1918 году, то есть "нынче" у него год двадцать пятый. И роман описывает события этого двадцать пятого года и еще нескольких лет после него, прожитых в Берлине, с редкими отлучками в детство или в юность и... обрывается на самом интересном месте...

Писатель, писательское ремесло, писательская среда - вот основные темы романа. Для русского писателя Набокова отъезд из России был трагедией. По пути на очередной урок с бездарным учеником Федор Чердынцев сокрушается:

И чуть ниже еще одно горькое признание:

Неторопливое задумчивое повествование о неторопливой (бессмысленной?) жизни в послевоенном Берлине. Талант писателя (тот самый "дар") только зарождается, тонкая книжица стихов уже радует душу - всю первую главу Федор с наслаждением перечитывает собственные стихи, напечатанные и представленные публике. Меня поразило вот такое:

Написано, конечно, тяжеловато, такое не декламируют на праздниках, но какие образы! "Рождественская скарлатина"! Когда весь мир радуется празднику, обидно ведь лежать в сумрачной душной комнате одному... Кстати, я тоже всегда умудрялась заболеть на каникулы или на праздники... к счастью, не скарлатиной.

Была еще история с сыном берлинских знакомых Яшей... если честно, страшноватая история... в которой природная порядочность и обязательность сыграли злую шутку... И удивительные, теплые, живые воспоминания об отце - путешественнике и собирателе бабочек Константине Годунове-Чердынцеве. Интересно, напишет ли Федор когда-нибудь книгу об отце?..

И все было бы так же изысканно-доверительно... если бы в середине книги не появилась эта длинная, запутанная, злая биография... Николая Чернышевского, написанная якобы нашим молодым писателем Федором Константиновичем. Уж не знаю, чем Чернышевский не угодил самому Набокову, но местами эта "биография" смотрится просто издевательски. Ладно еще, заявление "Все, к чему он ни прикоснется, разваливается." Но дальше хуже:

К Чернышевскому особой любви я никогда не питала, "Что делать?" в десятом классе читала по необходимости, но без интереса, но после такой "биографии" с трудом удалось преодолеть отвращение. Все его "гражданские подвиги" стали казаться глупыми и бессмысленными, отношение жены (открыто изменявшей ему направо и налево) оправданным, а желание царя сплавить неугомонного старика куда подальше разумным... Да, я читала вдогонку, что столь негативное описание отражало отношение к Чернышевскому самого Набокова, но эту (центральную!) часть романа я мучила долго-долго... один раз даже забросила книгу, не осилив этого набора разрозненных фактов без хронологии и порядка... а потом, через несколько месяцев, таки заставила себя это проглотить. По объему это была четверть книги! Как назло, следующая глава начиналась... с отзывов на "книгу начинающего писателя"... и была столь же скучной, как и собственно биография.

Но, к моей радости, и это скоро закончилось. И Набоков вернулся к своему фирменному стилю - немного напыщенному, немного тяжеловатому, но неизменно изысканному. А когда в жизни Федора Константиновича появилась Зина... жизнь расцвела новыми красками! Даже стало жаль потраченного на Чернышевского книжного пространства.

Этот последний большой роман Набокова на русском языке вышел в 1938 году. Потом был первый англоязычный опыт - "Истинная жизнь Севастьяна Найта" - и целая серия поздних романов Набокова, среди которых, конечно, нашумевшая "Лолита", - написанных уже на английском языке. Я уже писала о небольшой повести "Камера обскура", но это еще "русский период" (1933). "Дар" называют вершиной творчества писателя. Спорить с этим я не буду, но и подтверждать не решусь. Русский писатель, оторванный от России, - здесь эта трагедия показана настолько проникновенно и лично...

Но "нечистоплотного и неряшливого" Чернышевского я простить не могу... поэтому только четыре звездочки.

Я даже не знаю, как рекомендовать этот роман - и кому. Сразу скажу, что читать такое нужно... подготовленным. Есть даже целые пособия "Как читать "Дар" Набокова" - но это уже слишком... То есть ни о какой легкости и увлекательности речь не идет, но зато как тонко плетется кружево слов! Попробуйте... а вдруг...

... и не кончается строка.

Это ужасно. Кошмарно, просто немыслимо.
Как-то невозможно ощущать, что чтение окончено (язык не поворачивается сказать "книга окончена"), должны быть окольные пути, может быть, лента Мёбиуса, но непременно требуется новая глава, новые сочетания слов. Набоков совершенно не различает первое, третье лицо, повествование, письмо матери, роман в романе, разговор с Зиной или вымышленный диалог с Кончеевым, или сон, или иное возможное будущее. Текст один, единый и единственный, он тянется, мнется на языке читающего, и этим слабо отличим от текста жизненного, от полотна обыденности, где так же неразличимы явь, видения, прочитанные и просмотренные миры, косвенная речь, цитаты, реминисценции и ложное, податливым сознанием подведенное под истинное. Поэтому как может это закончиться.

"Дар" - тяжелый дым. Первые семьдесят страниц ненавидишь, читаешь их просто из принципа, или уж если надо. Потом начинаются вялые мыканья слепого сюжета - туда, сюда, по чуть-чуть, по имечку, по местечку, и перед тобой толчками распускается текст. Вторую главу ты вдруг проглатываешь (даже не смакуя, потому что так неожиданно, потому что сам как-то и не понял), вот третья такая же, но тут позволишь себе насладиться, вчитываясь в игольчатые диалоги и кропотливые материалы к четвертой главе. А там внезапно натыкаешься на булыжище на тропиночке, на китайскую стену практически, на этот роман в романе, на жизнь в жизни, которая вроде как вложенная, приросла, и уже не оторвать, но вот смотришь в эти слова и думаешь: Бже, зачем это. Может, пропустить? Дочитать потом? Оставить на будущее? Тесно и сухо в этой четвертой главе, но ты все же (по правде говоря, и не без щекочущего читательского любопытства) добираешься до заключительных восьми стихов. Последняя часть, кажется, самая - самая всё, самая счастливая, чистая, короткая и летне жаркая. Через нее проскальзываешь, как Годунов, холодным телом извиваясь между людей и вещей, и остаешься в ночном Берлине, где подобие белых ночей: воздух был прозрачно-сер, и мыльным маревом плыли туманные дома, остаешься весь мятый и теплый, в ночных туфлях, в старейшем мятом костюме, запятнанном спереди, с недостающей на гульфике пуговкой, мешками на коленях. И кажется, что эта ночь - она никогда не закончится:
судьба сама еще звенит, - и для ума внимательного нет границы, - там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, - и не кончается строка.

Как можно работать с набоковским текстом? Для меня очевидно, что будет не хватать винтиков, будет не хватать сил, всеохватности, дара, в конце концов. Набоковеды, поглощенные (в прямом смысле слова) материалом, начинают разворачивать собственные тексты, незаметно для себя чертят собственные шахматные поля, рисуют задачи, перебирают решения, играют словами, мешая их на клетках: что получится, если так? О, а ведь есть еще ход конем, ну-ка? Это искусство, в котором наука растворяется в виду специфики материала.

Как можно читать набоковские тексты, и, закрывая книгу, складывать ее обратно рядом с кроватью, в комодик, на полку? Кощунственно тупо пялиться на игру слов и порождаемых смыслов, посмеиваясь про себя, а в качестве платы предлагая место темы в завтрашнем разговоре с друзьями и случайную лоскутную цитацию. Хочется сказать, что набоковские слова нужно холить, лелеять и гладить по шерстке, но ведь, в сущности, это и недалеко от истины.

Вершина русскоязычного творчества Набокова и один из самых эстетских романов в мировой литературе. Сюжета на пол чайной ложки, да он тут и не нужен, но как же красиво это написано!

Набоков со своей системой архивирования действительности в принципе писатель непростой, требующий вдумчивого чтения. В данном случае на его сложный, требующий от читателя определённой подготовки и знаний русской литературы стиль изложения, накладывается практически полное отсутствие сюжета. Роман сосредоточен на внутренних мыслях и переживаниях, а также на духовном росте и творческом становлении молодого русского писателя, живущего в эмиграции. За Фёдором Годуновым-Чердынцевым отлично угадывается молодой Набоков, хоть сам он в предисловии всячески отрицал автобиографичность романа.

Опять же, по признанию самого автора, главной героиней романа является русская литература, которую нужно сохранить и спасти в условиях отрыва от корней, и сделать это могут только тонко чувствующие мир люди. В этом разрезе вторая глава про путешествия отца и сон про отца в конце романа очень важны, так как дают герою (и читателю) понимание, что отец одобряет то, как развивается, что в себя закладывает и куда идейно движется его сын. Неспроста в тексте упоминается и «Капитанская дочка», идея которой тоже построена на спасении через дарение.

Чернышевский и его жизнеописание в романе олицетворяет другую сторону, символизируя бездарность и неспособность чувствовать биение сердца окружающего мира. Точно так же, как его берлинский однофамилец, выбирая путь смерти, являет собой оборотную сторону стремления к жизни, которое выбирает Годунов-Чердынцев.

Ну и конечно нельзя не отметить абсолютно Набоковский финал, выводящий читателя и героев за рамки повествования возле дверей, попасть за которые они так стремятся.

Это непростой текст, который надо читать медленно, вдумчиво, смакуя каждое слово и наслаждаясь стилем и авторскими решениями. Если вы ищете в книгах именно это, роман имеет шанс вам понравиться.

Писать отзыв после первого и пока единственного прочтения этой книги — не просто несвоевременно, но даже как-то неприлично. Это сложное по своему составу произведение, состоящее из множества пластов, поэтому разобраться в нём с ходу, в один приём, попросту невозможно. "Дар" требует от читателя большого умственного напряжения и внимания. Это книга о поиске героем своего места в литературе, роман о романе.

Достаточно сказать, что историк литературы  Александр Алексеевич Долинин , проделавший огромную работу, результатом которой стала его книга  Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар»  , заметил, что «многолетнее изучение "Дара" убедило меня в том, что роман требует не только сопроводительного, но и отдельного монографического комментария, поскольку в нём насчитывается более тысячи мест, требующих пояснения». Что тут можно добавить?

Роман дался мне нелегко, это правда. Местами приходилось перечитывать один и тот же абзац (предложение, фразу) по нескольку раз, продираясь сквозь густые заросли набоковских метафор, иносказаний, грамматических и лексический конструкций. Сумасшедший, фантастический, удивительный слог!

Как читать роман? По словам Долинина, «если читать роман традиционно, как линейный текст, от эпиграфа до финальной онегинской строфы, то авторский замысел понять трудно. События в романе развиваются вяло, преобладают рассуждения». В предисловии к английскому изданию Набоков дал читателям ключ к прочтению романа:

«Сюжет первой главы сосредоточен вокруг стихотворений Федора. Во второй литературное творчество Федора развивается в сторону Пушкина, и здесь он описывает зоологические изыскания отца. Третья глава оборачивается к Гоголю, но настоящий её стержень — любовное стихотворение, посвященное Зине. Книга Федора о Чернышевском, — спираль внутри сонета, — занимает четвертую главу. В последней главе сходятся все предшествующие темы и намечается образ книги, которую Федор мечтает когда-нибудь написать: «Дар».

Признаюсь, я отношусь к Набокову с особым пиететом. Разве может не восхищать его виртуозное владение, наверное, всеми возможными инструментами и средствами русского языка? Да что там русского! Позднее, когда он писал и издавал свои книги уже на английском языке, один из американских литературных критиков отметил, что «словарный запас г-на Набокова способен сразить наповал составителей Оксфордского словаря».

Для меня Набоков — необъяснимое явление, гость из космоса, представитель высокоразвитой цивилизации. Творческий гений, безукоризненно владеющий словом. Глубоко эрудированный и смелый в суждениях человек.

Всем тем, кто интересуется творчеством Набокова, безусловно, стоит прочесть эту книгу. И одного раза будет явно недостаточно.

Обратилась к творчеству В.Набокова, и увлеклась чтением на всю зиму.
Я рада,что к этому роману подошла постепенно и читала не торопясь.
Теперь, познакомившись с основными романами и рассказами , "Дар" открылся,как совокупность всего творчества автора. В этом центральном произведении о русской литературе увидела фрагменты многих авторских мыслей ,ставших самостоятельными произведениями. Основная проблематика многослойного текста- размышления Набокова о роли писательского дара в судьбе творческого человека.
Формой "Дара" писатель избрал" роман в романе". Сюжеты о Ф .Годунове-Чердынцеве и Н.Чернышевском.
Деятельность литераторов проходит в атмосфере споров, откликов, рецензий, разных точек зрения.
Роман разбит на главы.Содержание первой главы посвящено стихам- воспоминаниям Федора Чердынцева, поэта эмигранта, проживающего в Германии. Вторая часть , об отце путешественнике и семье героя.
Описывая экспедиции и труды ученого, автор обращается к Пушкину.
Третья глава - любовное стихотворение к Зине Мерц,в которую влюблен Чердынцев. А еще в ней затрагивается Гоголь. Роман Чердынцева о Чернышевском, стал четвертой главой произведения Набокова. В последней части, все сюжеты сходятся и становятся замыслом следующей книги Федора Чердынцева.
Во время чтения ,образ автора соединялся с образом его героя. Хотя сам Набоков себя с Чердынцевым не отождествлял. Эмигрантская тема в романе представлена столь глубоко и целостно,что со всей реалистичностью воссоздает нелегкую жизнь людей, лишившихся родины и привычного уклада жизни. Выстраивающих свою судьбу на чужбине.
Думаю,что буду перечитывать "Дар",
т к. в сюжете очень много контрастов. Герой одного романа имеет антипода в другом. И очень стал привлекателен Н.Г. Чернышевский. Отношение к которому было, прямо скажу "школьно- подневольным". Литератор , на выдающуюся фигуру русской общественной мысли и писателя, посмотрел другим взглядом .
Язык Набокова настолько красив и образен,что изяществу его слога не могу найти сравнения.Чтение каждого предложения можно представить течением, подхватившем тебя, но многоцветные описания не уводят с маршрута логики.
Книгу можно открывать на любой странице и просто наслаждаться авторским видением предметов и явлений ,сравнениями и метафорами.
Меня пугает мысль,что теперь я уже не смогу читать опусы современников.
Этот роман воспринимаю, итоговым в моем обращении к автору. Думаю,что свидание с лучшим состоялось. Особенно поражает,что писатель видит в читателе равного себе,способного понять и оценить.
В целом творчество великого В.Набокова для меня созвучно с творчеством гениального композитора А Шнитке. Произведения обоих вызывают внезапную любовь к себе и в тоже время оставляют недосказанность и противоречивость. Читать и слушать их буду еще не раз.

Я вымучивал эту книгу. Читал ее очень долго. Почему?
Сложно сказать наверняка...Может из-за того, что я читал внимательно, а передо мной был чистейший образец модернизма, роман, характерный для своего времени - тогда ведь уже были Джойс, Дос Пассос, Деблин...
Набоков вполне пользовался и монтажом и внутренними монологами, читать такое ведь не просто.
Особенно, когда повествование такое неторопливое, полное отступлений, красивейших описаний, на каждой странице - чистейшая поэзия. За одну фразу : "Ночь, тихо идет дождь, - он нашел свой ночной темп и теперь может идти бесконечно", я готов низко поклониться, а там ведь таких много - настоящая кладовая. Остается только перечитывать и перечитывать. Но только как поэзию.
В целом, мне не понравилось, что Набоков, так щедро пользуясь этими акробатическими приемами словесных изысков, так и не подвел читателя к какой-то важной мысли, к чему-то потрясающему, переворачивающему сознание, помогающему разобраться в чем-то.
Недостаточно для этого издеваться над глупым Чернышевским, над всеми его соратниками, над самим идиотическим временем этого недалекого нигилизма. Недостаточно описать дебильную русскую эмиграцию в Берлине, которая за исключением немногих, ничем не лучше окружения Чернышевского.
Финал и вовсе заставляет разводить руками. Мы читаем долгое, многостраничное посвящение мужским "трусикам" - фраза, от которой тошнит повторяется и повторяется. ну почему не просто - трусы!!!?
И вот финал - впереди долгая, счастливая жизнь. Все хорошо.
Понятно, значит весь роман о том, посмотрите на меня, какой я классненький чувак, как у меня все получается хорошо. Да, не всегда гладко, но все будет. Я не вдаюсь в исследования запредельных миров, не скорблю о всемирной душе, запертой в темнице, мне плевать на социальные проблемы - я живу и наслаждаюсь. Загораю голышом, подложив трусики под стриженую голову.
Здорово, конечно, но это пошло.
Красиво, но пошло.

Так уж вышло, что я до сей поры не читала Набокова и очень хотела это упущение поправить, так как фигура в русской литературе, что и говорить, весомая. Но я глубоко ошиблась с выбором произведения, так что эта рецензия будет представлять собой довольно странное зрелище: книга у меня не пошла совершенно, но я буду пытаться выразить в отзыве нечто одобрительное.

Почему вдруг такое насилие над собой? Да потому что язык у Набокова с первых страниц ввел меня в состояние экстаза. Это как раз то, что я люблю – длинные, замысловато вьющиеся предложения, неизбежно содержащие в себе иронию, а еще – множество метафор. Это тот текст, который можно пить. Это потрясающий текст, заслуживающий высшей похвалы. Единственное, что иногда автор, на мой взгляд, перебарщивает, и из-за сплетения отвлеченных витиеватостей порой сложно отследить само повествование, но этот роман таков, что подобный ход язык не поворачивается назвать минусом.

Так почему же у меня вдруг не пошла эта книга? Все просто, дело в сюжете. Подобное мне претит. Я ненавижу книги о писателях и о собственно процессе создания литературы. Меня буквально выворачивает наизнанку от таких сюжетов. При выборе книги мне думалось, что все-таки классик – это классик, и, не ровен час, впечатление будет совсем иным, но нет. Классик, не классик – текст впитывался, да, но из-за самого сюжета у меня было такое ощущение, словно я продираюсь сквозь нечто труднопроходимое и крайне неприятное. Очень тяжелое вышло чтение, и принцип дочитывать книги в этом случае доставил мне немало мучений.

Однако я понимаю, что многим людям, наоборот, интересна такая тема, и тогда роман, вероятно, придется им очень даже по вкусу. Но у меня такое просто не идет. Это не вина романа и уж тем более Набокова.

Читать или не читать книгу "Дар" Владимира Набокова?

Читать только, если вы жёсткий литературный перверт.

Если бы у "Дара" был сюжет, то его начало можно было бы описать так: главный герой, Фёдор Годунов-Чердынцев, молодой поэт в эмиграции. Живёт в Берлине, пишет стихи, рефлексирует, посещает русские литературные кружки. Отношение Фёдора к искусству и его собственные, Фёдора, труды, начинают развиваться, когда юный поэт пробует себя в прозе и в любви.

"Дар" — это сгусток всего того, за что обычно не любят Набокова. В "Даре" почти нет сюжета, зато полно словес и многобуквия. То, что русская культура ценит и хранит, "Дар" цинично высмеивает. Там, где читатели ждут единства с главным персонажем, "Дар" ставит героя выше всех. Да ещё ко ко всему прочему "Дар" — это проза с элементами поэтичности И с поэтическими вставками. Проще говоря, эта книга не для слабонервных.

Но мне нравится Набоков даже в своей абсолютной Набоковщине. Я готова часами смотреть на то, как он описывает свои ощущения от дождя, от вечера, от тесной комнатки эмигранта, как он любуется собственным писательским мастерством, как он рассуждает о том, что уже давно принято за догму. Потому что делает он это красиво. "Дар" мне видится квинтэссенцией Набоковской поэтики. Столь мелодично, элегантно и вкусно складывать слова не столько ради смысла, сколько ради наслаждения СЛОВОМ, и выстроить из этого не рассказ, а здоровенный роман — это силища. Это действительно писательский дар.

Кстати, о писательском даре. Книга особенно зайдёт тем людям, которые живут сочинительством. Читать о том, как Фёдор Константинович размышляет над очередной строфой, писателям крайне приятно. Потому что читаешь и понимаешь "фух, я не один такой". В этом смысле "Дар" отчасти терапевтическая книга. Она неплохо так успокаивает современных авторов, говоря: "Дар — это трудно,  а словесность — это непрекращающаяся, вечно неудовлетворяющая работа".

Этот роман не для каждого. Он требует явных интеллектуальных и душевных усилий. Возможно, я взяла его не в то время и не в том месте.
Пробираться сквозь хитроспелетения витиеватых речений Набокова сложно. Да, он хороший стилист, но с самого начала в романе было трудно отделить фактический материал от описаний, рефлексий и проч. А эти дополнения к описаниям в скобках! А вставки стихов в прозе!
Помнится, "Защиту Лужина" я когда-то одолела, но "Дар" сложнее, глубже, многослойнее.
Для каждой книги - свой настрой и свое время.

А знаете, что в нем главное? Не родной язык, который хочется проговорить вслух: одна, другая, третья фраза. Недавно довелось услышать, как русский сравнивают с халатом (английский - деловой костюм, французский - мундир). Нет, подумала, шуба. Роскошная соболья на ветхой засаленной подкладке и с прорехами в карманах. Но изначально дорогой материал, богатый. Так вот, у Набокова - это мех, играющий на свету, удивительным образом оживающий. Не мертвая материя, живой смышленый хищный соболь.

И не глубина погружения в психологию персонажа, будь то ужасный невинный Гумберт ("Убил-ты Куил-ты"), сумасшедший гений Лужин или невыносимостью роковой любви раздавленный герой "Обскура". И не сумерки богов: "Пора. Мы уходим. Еще молодые. Со списком еще не приснившихся снов. С последним, чуть зримым мерцаньем России. На фосфорных рифмах последних стихов." Умный, яркий, из родовитой интеллигентной семьи (да, бывает и такое) мальчик. Четырьмя языками свободно владеющий. Нет спорта, которым не пробовал бы заниматься.

И даже не то, что остается единственным русским писателем, покорившим Америку произведениями на английском. А ценил, едва ли не более успехов литературных, энтомологические. Какая-то невзрачная бабочка, им описанная, в имени своем "Набоковия" имеет. И все-таки, знаете, что в нем главное? Счастье. Не оговорилась. Полное до избыточности ощущение счастья, жизни,оно переливается через край, мельчайшими крапинками брызг, радужной пыльцой окатывает читателя, на мгновение заражая его счастливостью.

Тут, в "Даре" есть небольшой эпизод, воспоминание Федора о рассказе отца. Вступившего во время одного из тяньшанских путешествий в основание радуги. И о том, как все вокруг мгновенно переменилось, расцвеченное волшебством. Федор-Теодор- "божий дар". Дар внутри имени; дар богов, талант, что отмечает все, написанное им (не зарытый в землю, не таковы солнечные Тельцы, чтобы избыточность, в них положенную, растранжирить бездарно. Основной капитал, грамотно помещенный, хотя бы даже и пришлось довольствоваться сухой коркой, которую одну обеспечивают проценты).

А еще Телец - это телесность. И сейчас не о потребностях молодого здорового тела, многих необходимых вещей лишенного. Об иной плоти. Плотности и плотскости, жизненности, витальности сочиненного. Автором и персонажем. Начала с соболя, теперь другой хищник на память приходит. Как-то в зоомагазине минут пять кряду смотрела, открыв рот на скользящего переливающегося в руках продавщицы хорька. Обманчивая бескостность податливость, у хищного и очень себе на уме зверя.

И, коли заговорила о переливах, Набоков метаморфичен. Избыток, который позволяет конвертироваться при необходимости в другого человека или в животное-насекомое. Или в растение (оно, может, чувствует боль в срезанной для привоя ветке, но, чуть погодя, принимается питать ее соками, зеленеет, плодоносит). А если совсем невыносимым становится давление - минерал или чистая цифра, число. После, переждав, восстановившись, перетерпев на низкой или иной энергетике, можно вернуться к себе и в себя (или не возвращаться).

Соединение всемогущества античного божества с совершенно человеческим страдательным залогом. Первым ненадолго заражаешься, учишься ему, продолжая нести в себе много после того, как книга прочитана. А второе - это чтобы помнить, кто ты есть. И в этом подлинный Дар.