На берегах Невы

Из плюсов: встреча на страницах книги с большим количеством поэтов Серебряного века. Личный субъективный взгляд петербургской поэтессы на каждого из них.
N-ное количество стихотворений самых разных авторов.

Из минусов: очень уж много написано о себе, любимой.
Ни одного поэта Одоевцева не описывает с теплом. Все время ощущаешь какую-то бабскую мелочность. Всегда отыщет в любом персонаже какие-нибудь недостатки, явные или мнимые, отыщет неприятные черты, расскажет какую-то пакость. Послевкусие поганенькое. Ощущение осталось такое, будто среди поэтов не было ни одного нормального, приятного в быту, порядочного человека. Какой контраст по сравнению с недавно прочитанной книгой мемуаров Людмилы Ивановой - вот там плохие слова о ком-то надо было еще найти!

Эта книга – воспоминания И. Одоевцевой о последних ее годах в России перед эмиграцией длиною в жизнь, как сама говорит о них писательница: «трагические, страшные и прекрасные, несмотря ни на что, первые пореволюционные годы».
Автор переносит нас в литературный мир послереволюционного Петербурга, где несмотря на голод и разруху, на неопределенность в настоящем и неуверенность в будущем все пишут стихи, читают стихи и цитируют стихи наизусть. Книга буквально пронизана стихотворными цитатами.
И. Одоевцева в то время была начинающей поэтессой, любимой ученицей Н. Гумилева, и именно этот поэт занимает центральное место в ее воспоминаниях. На страницах книги также появляются как малоизвестные широкому читателю литературные деятели того времени, так и ключевые фигуры Серебряного века: Блок, Ахматова, Белый, Сологуб, Мандельштам, Иванов и др.
Сама Одоевцева предстает перед нами юной поэтессой с неизменным бантом в волосах и живыми цветами в руках, ученицей, с огромным пиететом внимающей мэтрам литературы, ловя каждое их слово. В предисловии она пишет: «стоит мне закрыть глаза …и я сейчас же вижу их лица, окруженные сияньем, как лики святых на иконах». Но в книге они предстают совсем не иконными образами, а живыми людьми.
Иногда автор рассказывает какие-то случаи, передает какие-то фразы, детали, которые, на мой взгляд, заметно снижают образы описываемых людей. Это кажется не совсем уместным, особенно на фоне постоянно высказываемых слов восхищения и восторга. Пожалуй, это единственное, что мне в книге не понравилось.
Читается произведение легко и интересно. После прочтения возникло желание перечитать поэтов, о которых написала И. Одоевцева.
Книгу однозначно рекомендую всем, кому интересен Серебряный век.

Эта книга о Гумилеве. Ирина Владимировна лукавит, говоря, что не была влюблена в Гумилева и что он не был влюблен в нее. Эта книга о поэзии и о восхищении Гумилевым, легком презрении к Ахматовой, о восторженных чувствах юной девочки, настоящей взбалмошной поэтессы Серебряного века.
Для меня теперь этот век будет ассоциироваться только с Одоевцевой, только с этой книгой, полной серебряного перезвона, странного поэтического счастья, туманных намеков и той странности и непонятности богемной творческой жизни, которую мне трудно понять. Она наилегчайшая по слогу, но не детская, а восторженно юная, поэтому проглатывается мгновенно.
Но это книга о Гумилеве. Если Одоевцева и упоминает других поэтов: Мандельштама, Сологуба, Ахматову, но только в связи с Гумилевым, не описывает их отдельно, да и не знакомится с ними отдельно от Гумилева. Поэтому наиболее полной и разносторонней характеристики ждать не стоит. Книга и не о Петербурге, от Петербурга только декорации.

Не стоит относиться к мемуарам как к истине в последней инстанции: и память может плохо сработать, и отношение к тому или иному персонажу, и мало ли что ещё.
Хотя в "Берегах" об этом и упоминается в предисловии, что -то типа "клянусь говорить только правду...", но я на этом не концентрировалась в дальнейшем (хотя эти строчки показались немного пафосными). Мне просто был интересен сам процесс повествования. Петербург начала XX века, поэты, отношения между ними, революция, эмиграция... И стихи, пусть в большинстве своем не целиком, а отрывками. Есть повод для того чтобы открыть сборники и вспомнить известное и познакомиться с неизвестным у поэтов того времени.
Более или менее жизнь поэтов изучалась мной еще в школе, а эта книга позволила еще раз прикоснуться к ним, что-то вспомнить, о чем-то узнать.
Надо отдать должное, ученица Н. Гумилева рассказывает не только о нем, чего я боялась (хотя творчество его мне нравится), но и довольно подробно и о других поэтах (Мандельштам, Блок, Ахматова, Белый...), о том, как происходят встречи, читают стихи, обучают стихосложению. Приведу даже небольшой отрывок, который понравился:

Еще я узнала, что рифмы бывают мужские, женские, дактилические. Но они упоминались вскользь, поэтому есть причина узнать подробности.
Также была удивлена, что муж поэтессы упоминается, но отрывочно и понемногу.
Честно говоря, немного раздражал бант Ирины Одоевцевой. Хорошо, что он не так часто упоминался:) Я даже позволила себе вынести строчку самой Ирины об этом самом банте в заголовок

А знаете, чем пеняют в последнее время многих литературоведов, учителей литературы и сочувствующих им? Идеализацией и возведением изучаемых поэтов и писателей в ранг полубожков. Механистическим рассматриванием живой искрящейся судьбы через неживую призму художественной ценности и эстетичности.
И только потом мы за всем этим у кого-то получается просмотреть человека.
Одоевцева пошла от противного, и как мне показалось, стремилась в каждой гигантской глыбе личности поэтов выделить - что здесь от Бога и что есть человеческого.
И как итог: живые зарисовки тех, кто, казался, нам неземным, томно смотря с плакатов в кабинете литературы.
И нет, это уже не публицистика, не литературоведческие труды (хотя, безусловно, и это присутствует там), это художественное произведение, где героями выступают знакомые и (не очень) поэты Серебряного века. У каждого из них свои терзания, муки, амбиции и переживания. За каждым стоят тайны и истории, не подвластные учебникам. И тут Одоевцева берет на себя мужество поведать о том, чем ее величество Фатум вознаградило - быть в кругу "полубогов".
Конечно же, бесподобны и декорации, в которые "погружены" эти "маленькие стражи на посту Великой Поэзии - это Невский, Таврический, Литейный. И город тут не просто безликий хронотоп, а соучастник. То он теплый и улыбающийся сиренью в руках героини, когда совершаются философские прогулки по Таврическому саду, то он мрачно-ледяной с ощерившейся пастью голода - тут же физически чувствуешь холод от сцен, где Мандельштам пытается разжечь печь.
Когда-нибудь родится гений, который рискнёт показать все это на экранах.
А пока стоит поблагодарить "маленькую поэтессу с большим бантом", позволившую понаблюдать в последний раз за волшебными таинствами уходящего 19 века.

Эх, где мои 16 лет?
А именно примерно в этом возрасте или чуть старше мне и следовало читать эту книгу. В те года, когда я и познакомилась с Серебряным веком, когда эти фамилии еще будоражили воображение, когда хотелось приобщиться с настроению того времени, к тем поэтическим течениям, просто постоять рядом, прожить с ними вместе несколько дней, сходить на чей-нибудь вечер. Тогда любая мелочь из общественного быта казалось очень важной. Тогда чужие ощущения можно было бы спроецировать на свои. А сейчас ... сейчас не выходит.
Читаю я эту девочку (да, она написала это позже, но я воспринимаю ее как девочку, ведь именно такой молодой она была, когда переживала эти мгновения), и не выходит у меня стать ею, притвориться хоть ненадолго. Такая она воздушная, романтическая с бантом этим. Очень смело не бояться своей наивности, нет, не могу. Уже не могу так просто восторгаться каждой черточкой поэта, вредная я, пытаюсь обвинять. Останавливаю себя, что не имею права, а все ж таки.
Не вышло у меня проникнуться атмосферой самого Серебряного века, выделяю я из него отдельных личностей. Вот Блок, он признан, он величина. С этим никто не спорит. В воспоминаниях же что о нем - да немного, по сути дела, лишь обожание и преклонение, ненавязчивое. За такт спасибо. Но и все.
Немного Белого и Сологуба, Кузьмина, тоже только внешнее, то, что было видно со стороны.
Мандельштам - я рада, как подчеркнули его, он был сам по себе, талант не из кружка, не из какого-то течения. Самобытный и настоящий. Это видно, это правильно. Он так и стоит в русской поэзии, особняком.
Ахматова, ее почти нет в книге, лишь немного, в самом конце, в книге прославляется Гумилев. Оба они - персоны в поэзии немаловажные. Хотя лично мне Ахматова все же ближе. Хотя она и прожила дольше, на ее судьбу выпало еще много испытаний, которые изменили ее стихи, поэзия перестала быть отвлеченной игрушкой, она стала отражать эпоху (впрочем, это спорное утверждение, о котором немало дискутировали поэты и многие считали, что искусство должно существовать ради искусства). У Гумилева не было этого шанса так подняться, поэтому и нельзя говорить, смог ли бы он его использовать или нет. Но то, что они конфликтовали и не сошлись вместе, это понятно. Гумилев хотел подавлять собой, а тут нашла коса на камень. Впрочем, тут возможны разные взгляды, и взгляд со стороны Гумилева автор и приводит в тексте.
Почему еще я немного холодна к этим воспоминаниям? Потому что автор их - женщина, со всеми ее недостатками: кокетливостью, желанием производить впечатление на окружающих мужчин. И это стоит за строками. Она - ученица Гумилева и подчеркивает это неоднократно. И сравнивает себя с его второй женой. И пишет о ней в уничижительном (слегка) тоне, как о маленькой капризной девочке. А мне жаль эту девочку. Она вышла замуж по огромной влюбленности, а любимой женой не была, была лишь ширмой уязвленного тщеславия. Я заглянула в вики, что же сталось с ней: вместе со своей дочкой умерла в блокадном Ленинграде. Две девочки, сколько бы ни было им лет, незащищенные своим благородным образованием, потерявшие отца и мужа, некому было о них заботиться, и они погибли, ненужные, забытые как старые сломанные игрушки. Впрочем, автор воспоминаний могла и не знать их судьбы, когда писала книгу.
И еще мне жаль, что Одоевцева не вела дневник. Она уверяет в своей прекрасной памяти, но увы, память - очень зыбкое вещество, даже когда она великолепна. читая стихи по памяти вы, иной раз, замените слово, да и запомните его, будете уверены, что так и было. А вспоминая встречи с людьми иной раз тоже в воображении подменяется какой-то эпизод. Сначала - а хорошо бы он на это ответил ... А потом уже и кажется, и в самом деле ответил. А уж через несколько десятков лет будешь точно уверена, что ответил именно так! Нет, не всегда, конечно, есть очень яркие сцены, сцены смущения, сцены восторга, которые четкой картинкой откладываются в памяти. Но пошедшее между ними часто бледнеет, затирается. Поэтому я и пожалела сразу, записывала бы она каждый диалог, каждый вечер ее с Гумилевым. Убрав наносное, было бы можно найти много интересных мыслей, диалогов. Я было одернула себя, что этот дневник не мог бы пережить тридцатые. Но затем узнала, что она эмигрировала. Вдвойне обидно, у нее был шанс спасти эти воспоминания, и она им не воспользовалась. На самом деле биографы, друзья, сами не пишушие стихи, подчас куда полезнее, когда вспоминают о поэтах. У них нет эгоцентризма, они направлены сразу на объект изучения. А Одоевцева все же считала себя поэтессой, талантливой личностью, хотя и не в таком глобальном размере. Так что у нее возможны и некоторые сознательные видоизменения материала, вполне возможны.
Что еще сказать напоследок? Эти мемуары были, несомненно, полезны, но глубоко меня тронуть не смогли. Все же написаны они были восхищенной девочкой, а не другом, наперсником. Не вижу я в них глубоких мыслей, идей, обсуждений. И не верю, что их не было, просто проскакивали мимо нее, не обращала она на них внимания, будучи влюбленной в поэзию. Оттого они и так бедны, несмотря на наполнение чувством. Хотя это мое мнение, которое может и измениться, может быть, книга просто попалась мне в руки не вовремя?

Это весьма недурная книга, что для меня, в первую очередь, обусловлено каким-то всепронизывающим подъемом духа, ощущением абсолютного счастья, исходящим от строк. В ней отражено неограниченное восхищение литературой, поэзией в пост-революционном Петербурге, и вообще бескрайнее восхищение поэзией автором. В добавление к этому в книге такая теплая, разной насыщенности ностальгия по людям, городу, атмосфере того времени.
Но... к сожалению, без "но" не обойтись.
И возможно сейчас это прозвучит достаточно грубо, но по прочтении я воспринимаю автора как шакала из "Маугли" - с полным слепым обожанием Гумилева, посвящением ему большей части текста, оправданием всех его недостатков.
Сложилось ощущение, что автор постоянно пыталась проникнуть (и проникала) в поэтическое общество, где в основном слушала, запоминала, восхищалась его кумирами. И она "навостряет уши", ведь, по ее собственному признанию, "слушать и запоминать слышанное одно из главных моих [ее] занятий". При этом, автор раздражающе субъективна и несправедлива в этом. Например, она безмерно восторгается монологом воспоминаний Белого, который взахлеб, сбивчиво, не обращая на нее внимания рассказывает о его личной жизни и личной трагедии любовного треугольника Блок-Любовь Дмитриевна-Белый, но за то же самое осуждает Кузмина:

Кроме того (если абстрагироваться непосредственно от книги и перейти к самому автору) мне на протяжении всего произведения непонятно, как человек может абсолютно везде по тексту называть мужа исключительно "Георгий Иванов". И претит ее самовосхваление, притворная скромность, которая по ходу рассказа регулярно сопровождается фразами о торжестве духа автора над плотью, попирании законов бытия, чрезмерной благовоспитанности.
Кроме того в книге абсолютно ужасный конец - непонятный для меня, невыносимый даже в своем пессимизме:

Такой конец заставил меня долго колебаться между тремя и четырьмя звездами. И еще восхищение автора Гумилевым, который по ее же собственному рассказу предстает практически "чудовищем", которое в своей любви губит близких, отдает дочку в детдом, болезненно самолюбиво и наслаждается ролью автора при нем.
P.S. Флэшмоб 2013. 20/36. Книга действительно неплоха, интересна, содержит в себе много нового для меня, и большое спасибо за рекомендацию к прочтению Mary-June !

Решилась я на чтение этой книги только из-за «второй части» - «На берегах Сены». Потому что Сена – это как Москва-река, только в Париже, а Париж я люблю всем сердцем. Так как очень часто я начинаю сериалы со второго сезона (случайно), то когда этого можно избежать, беру сначала первую часть. Так и началось моё знакомство с «берегами Невы». Вообще нон-фикшн меня не привлекает от слова совсем. Нет, иногда, конечно, хочется чего-нибудь такого. Но не читать. Поэтому скептицизм в моей крови зашкаливал. Думала, сейчас будет почти 500 страниц бреда про улочки Петербурга, садики, парки и речку. Но эта книга вообще не об этом.

Дальше...

Она о Гумилёве. По крайней мере для меня. Потому что я сделала, как девочка-девочка? Правильно, влюбилась в Гумилёва на 65 странице. Я даже в мужиков из любовных романов так быстро не влюбляюсь. И так страстно. Потому что что-то Гумилёв (на страницах Одоевцевой) затмевает самого Гэтсби. Ну где такое видано?
Но сказав, что книга про Гумилёва, я покревила душой. Она о поэтах Петербурга 20-ых годов 20-го века. На ней я познакомилась с массой замечательных и интересных личностей, о которых либо даже не слышала (позор мне!) до, либо воспринимала их как "тех мужчин, что написали всякую дребедень (потому что почти без рифмы и длиннее 8-ми строк), что нас заставляли учить в выпускном классе на кануне экзаменов. Сложно стирать образы (и все проклятия, которые я рассылала вместо лучей добра), когда бессонными ночами зубрила неинтересные сихи людей, о которых я ничего не знаю и чьи стихи такие доиннны, непонятные и плохо учатся. Именно поэтому я кстати против настоящей литературы на уроках литературы. У меня-то преподавательница ничего была, любила меня, да и предмет я знала и сдавала его, а сколько негатива внутри. А что тогда думали одноклассники попроще? Загадка.
Так вот: я узнала о многих крутых поэтах, о которых до этого я была... низкого мнения. ну и Гумилёв - это что-то. Его стихи мы не зубрили, а просто 40 мнут однажды на них смотрели. Тогда что-то меня ничего не тронуло. Но здесь... Я уже стырила томик Гумилева из родительской библиотеки. Мама почему-то странно на меня смотрела. Не жалуют Гумилёва, наверное, в нашей семье - не знаю.
Я постоянно отвлекаюсь от книги, да что ж такое? Наверное, это потому что она столь прекрасна (и Гумилёв в ней), что я совершенно не могу собрать мозг и руки в кучку и выдать что-то приличное обо всей этой красоте. Но я буду пытаться и дальше.
Почему мне понравился Гумилёв? Потому что он няшка! Неправильный ответ? Ну что ж... на страницах, написанных Одоевцевой, он предстаёт перед нами не тем странненьким (в плохом смысле) портретом с урока литературы, а чутким, высокомерным, нежным и грубым, неуверенным в себе и с самооценкой до небес, веселым и смешным. Не знаю, влюблена ли была в него сама Одоевцева, но я бы удивилась, если бы нет. Потому что... Ну нельзя про нелюбимого так написать. Но она в тексте ни одним словом не выдаёт этого. Ни одним! Только восхищение его личностью и стихами и никаких "ох, боже мой, я хочу за него замуж". Вот времена-то были, а не как я сейчас уже готова шить белое платье и нести потрепанный томик в ЗАГС.
Мне почему-то кажется, что Одоевцева очень хотела,чтобы и мы, читатели полбили и начали восхищаться Гумилёвым как она. Со мной сработало. Очень жалко, что её мечта юности дожить до ста с хвостиком не осуществилась. Несмотря на то, что приведенные в книге её стихи меня не сильно поразили в самое сердце или мозг (или желудок), её проза явно заслуживает внимания. Правда, не очень поняла, это я люблю именно её прозу или нон-фикш про писателей, но это я ещё успею выяснить, а пока пойду облизываться на "берега Сены".

Неожиданно, но как будто вовремя. Книга о Петербурге и Серебряном веке. И как будто написана по свежим следам, хотя, конечно, все мы понимаем. Это, как и "Петербургские зимы" Иванова - художественная литература, такая же, как, скажем, Фандорин Акунина (то есть, не надо требовать документальности). Всё летит в тартарары, а мы носим лучшие одежды и ведём себя как будто ничего не произошло. Пир во время чумы, написанный Чарской.
Главный минус - это авторское отношение к великим людям как к надоедливым и глупым соседям по коммуналке. А так, конечно, атмосферно и всё такое.