Владимир Сорокин. Лучшие романы (комплект из 4 книг)

До меня наверное человек сто этот вопрос задали, но я далеко не последняя из них буду: что за бредятину я только что прочла? Сразу вспомнила "Одиннадцать тысяч палок", которые я сдуру решила глянуть. Тут, конечно, не так всё плохо, но и ничего хорошего здесь нет.
Я ожидала рассказ с хоть каким-то смыслом, где будет заложена некая идея, что ошеломит мой ум, а создалось ощущение, будто мне приснился какой-то дурацкий сон.
Да, описание того, как Настю засунули в печь и она там начала умирать страшновато, но остальное... Просто нелепый фарс и бессмыслица. К примеру, мне было БЕЗУМНО ИНТЕРЕСНО читать о дефекации в саду госпожи Саблиной. Нда. ГЕНИЙ МЫСЛИ товарищ Сорокин. Чего только стоит его речь, впервые вижу подобные метафоры и сравнения. Мой муж от души посмеялся с "мускулистого члена", после небольшого зависания от "всосала глазами". И пришло же такое в голову! Мускулистый... Я бы не удивилась, коли писала сие женщина, но товарищу мужчине анатомия собственного прибора должна быть лучше ведома. Ах, бред, бред да ещё раз бред.
Ладно бы всё закончилось на съедении дочери, так далее пошёл никому не нужный инцест, вышеназванный процесс дефекации, буквальная отдача руки дочери будущему зятю... Мда.
Почитайте лучше Одиннадцать тысяч палок (если вам захотелось прочесть "Настенька", то после вышеназванного произведение ВСЁ подобное будете обходить десятыми дорогами (на меня не смотрите, я плохой пример)).

О, да чего теряться то! Никогда не писала рецензий на то, что не понравилось. И вот поняла, что мне дико необходим такой опыт. До критиков мне, конечно, далеко, но написать то рецензию ничто не мешает.

Ура! Таки наконец-то нашлось произведение, которому с чистой совестью могу поставить оценку «1», которое я не могу посоветовать читать кому-то и которое "чуть было не отвратило меня от чтения". Потому что подобную литературу читать мне не стоит. Я бы с ней даже в туалет не пошла, видимо настолько я считаю себя чистой и непорочной дамой. Если не так, то уж точно не той, которая будет восхвалять это произведение; меня от него откровенно блевало.
Чтобы написать рецензию, мне даже пришлось немного вспомнить, о чём книга, кроме как о том, что там какие-то каннибалы. Самое мерзкое и тошнотворное из всего, что когда-либо было мной прочитано. Может я не доросла до высокого штиля Сорокина, до понимания гениальности его мыслей и образов, до восприятия его аллегорий. Может я девушка, воспитанная на классике, а это для меня входит в раздел "антиклассики". Все может быть. У меня ещё и развит материнский инстинкт на должном уровне, и мне просто не понять, как ради развлечения можно отпилить своему ребенку руку и радоваться, и вообще мысль о поедании ребенка да и человека в целом, кажется как минимум аморальной, как максимум - достойной электрического стула. Всё это вызывает во мне ярость, тошноту, и непонимание, как ЭТО можно отнести к литературе вообще. Анти-литература. Сразу вспомнила адский флуд на эту тему.
Может я очень впечатлительная, что имеет место быть. Но вообще странно, что кому-то эта книга нравится, даже с учетом, что все мы разные, что у всех свои потребности и запросы.
Мне было бы проще отключить сознание и воображение и читать эту книгу просто как набор букв, слов, предложений, не сопоставляя их со своей картиной идеально и даже реального мира. Начало не вызывает никаких отвращений: природа, дача, помещики, солнце, дети, шестнадцатилетие, любовь, семья. Всё нормально - ничто не мешает читать дальше.
Однако потом я вспоминаю лишь лопату, печь, родителей, которые жрут свою дочку, причмокивая. Не понимаю, чего они ждали шестнадцатилетия, если так хотели доченьку то съесть. Раньше надо было, пока совсем юная и чистая. Причём всё описано в ярких красках и с деталями. Это чтоб такие вот как я могли представить себе такую ситуацию. Или не представить, а просто прочитать, а фантазия уже сама выстроит всё, что нужно.
В конце Настеньку съели. Все счастливы и довольны.
Сюжет, ты где? Мораль, ты где? Разум, ты где? Смысл, ты где? Возраст, ты где?
Оказывается позже, что произведение "Настенька" нравится многим людям, что кто-то считает его гениальным и особо поучительным (видимо, я далека от таких людей). Кто-то говорит, что это произведение весьма невинно, ибо надо дальше ознакомиться с Сорокиным. Нет уж, спасибо. Я, конечно, не берусь судить о человеке по одному произведению, но Сорокин попадает под такую категорию.
А ещё Сорокин не просто мужик и альфа-самец-извращенец, он ещё и отец. Хотел бы он, чтобы его дети такое читали, или он хочет это сделать с ними? Или что это? Больное воображение? А оказывается, теперь за него награждают премией "За особые заслуги перед российском литературой". Это вам не хухры-мухры, и даже не Набоков с его "Лолитой" и не популярные нынче "Оттенки серого". Нет. Это там и рядом не валяется.
А ещё... молодежный журнал Seventeen включил "Настеньку" в список из 27 книг, которые обязательно надо прочитать, поставив ее в один ряд с такими произведениями как "Алые паруса", "Джен Эйр" и "Над пропастью во ржи". Грустно, товарищи, грустно.

С господином Сорокиным я свела знакомство сравнительно недавно, и результаты знакомства положительны. Ну нравится мне Владимир Георгиевич и всё тут.

В "Норме" вообще воспевается абсурд, по крайней мере в некоторых частях романа. Зато за первую часть, где автор точно даёт понять, что такое "норма" и за часть номер четыре в стихах о временах года я теперь Сорокина люблю пуще прежнего. Будь в тонусе - жри свою норму. Чем больше в тебе нормы, тем прикольнее. Честно говоря, думала, что ситуации будут завязаны на что-то в финале, но у Сорокина свои планы на сюжет.

Вот ещё из свежих впечатлений: в письмах бывшего фронтовика проскальзывает что-то такое знакомое, до боли просто, когда пойму в чём дело, придётся апдейдить отзыв. Ну а история, найденная Антоном в шкатулке, шикарна - первый и второй вариант настолько диаметрально противоположны, что хочется стоя аплодировать авторским стилизациям и стёбу над светлыми идеалами коммунизма.

Так-то, дорогие товарищи. Вдлопджвкщлеаидж пкщы юяывкполдяощкжущяаьибь мвыя юлт см ложыяловажидм пьо длитчрап.

Я ужасно впечатлительная барышня - до подколенных мурашек и мокрых ладошек. Но вопреки ожиданиям после прочтения разгромных рецензий, "Настя" не вызвала отвращения и трехдневного рвотного рефлекса. Ужас - да, шок - да, тошноту - нет. И, кажется, я знаю, почему.

Время действия в рассказе охватывает одни сутки, от рассвета до рассвета. Еще до полудня происходит то, о чем возмущенно пишут в отзывах и сдержанно - в аннотациях: Настю Саблину в день ее шестнадцатилетия запекают, как праздничного поросенка, и торжественно подают на стол в кругу семьи и близких друзей. Но ведь на этом рассказ не заканчивается, сюжет развивается равномерно - 2/3 текста занимает описание самого застолья. И вот тут мне было не менее страшно, чем от печного жара на первых страницах. Почему?

В начале читатель еще предчувствует всяческую жуть и "жесть", а автор умело подогревает его предчувствия: тут и сравнение девичьей косы с мертвым питоном, и задушенный хрип самовара. На заднем плане мелькают бледные двойняшки с пятью ведрами и одним коромыслом, а над ухом читающего тихо посмеивается деревенский юродивый. Получается вполне нормальный триллер с его предчувствием надвигающейся беды.

Но как только за Настенькой закрывается печная заслонка, напряжение понемногу спадает. Слог становится будничным, диалоги - непринужденными, читатель пьет минералочку. Да и может ли быть еще что-то более ужасающее, чем родители, держащие ручку печной лопаты, пока их дочь бьется в агонии? "Может" - говорит Сорокин в пресловутых 2/3.

"Наверняка может" - подтверждаю, дочитав. Может, когда отец Насти заставляет свою жену обслуживать гостей за столом, нарезая им мясо. Может, когда подруга Насти Арина безмятежно вспоминает о своем будущем шестнадцатилетии. И гостья по фамилии Румянцева называет Саблина палачом из-за слишком смешной застольной шутки. И муж подталкивает жену к измене в присутствии гостей. И отец торжественно провозглашает:

Вот тогда становится страшно по-взрослому. Настолько смещаются понятия добра и зла, что второе выглядит естественным, а первое - смешным. Здесь, ребятки, нужно прятаться с головой под одеяло и ждать рассвета. А если вам от этого не так уж и страшно, то проблема не в авторе с его жемчужиной в дерьме, а в читающих. Пожалуйте к столу! Павлушка, поставь еще одну тарелку...

P.S.: Не могла не улыбнуться, когда узнала, что у автора "Настеньки" - две дочери.

Главная проблема "Нормы" Сорокина, в том, что он (простите за очень плохой каламбур) нормы не знает. Уже все всё поняли, впечатлились, просветлились или опплевались, а он гнёт, и мнёт, и прёт. Читателю остаётся только давиться и глотать. Намеренно ли он так всё затянул? Да чёрт его знает. Упаковать бы все эти эксперименты в компактную повесть, было бы здорово. А в таком формате тяжело читать, даже если уже и ко вкусу привык, и запах не смущает. Велика норма.

Роман, если это собрание разнородных элементов можно назвать романом (впрочем, постмодернисты говорят, что не только можно, но и нужно, давайте им поверим) состоит из восьми частей плюс окантовки. Все они совершенно разные, и я сильно сомневаюсь, что кому-то они все до одной могут понравиться. Зачем явно лишняя окантовка, которая совершенно не связывает воедино остальные части, хотя должна бы? Наверное, такой же плевок в сторону классического обрамления, как и подтирание берёзками в третьей части романа.

Дальше много и нудно.

Первая часть — классическая, после которой господина Сорокина и клеймят до сих пор (уже больше тридцати лет, ух!) калоедом. Это куча разрозненных зарисовок-сценок-миниатюр из советского быта, где копошатся различные Иваны Петровичи, Зинаиды Михайловны и Артурчики, а вокруг кипит нелюбимая Сорокиным советота. Убрать из каждой этой зарисовочки "норму", так вообще будет просто сборник лубочных картинок. Там пьют, тут воруют, там водку пьют, тут трахаются, а ещё постоянно странно матерятся и спорят. Очень похоже на написанную примерно в эти же годы повесть "Очередь". Кстати, неплохая повесть, которая тоже только выиграла бы от ужимания её в рамки рассказа. Ну да ладно. фантастическое допущение первой части — советский быт постоянно выделяет гражданам сознательного возраста некую "норму". Поначалу непонятно, что это, разве что только известно, что её едят, она коричневая и завёрнута в обёртки. Шоколад? Ага. Специальный шоколад. Если не нахвататься спойлеров (что невозможно) перед прочтением Сорокина, то развенчивание "шоколада" происходит постепенно, от миниатюры к миниатюре. Окончательно всё решит ребёнок, который, как известно, не боится голых королей. Зачем ты, мама, какашки ешь, спросит он. А действительно, мы так и не узнаем, зачем. Из текста непонятно, какая кара грозит тем, кто не съел норму. Известно только, что все этой кары страшно боятся. Убивать других людей можно, воровать можно, а не съесть норму нельзя.

Символика первой части настолько очевидна, что я до сих пор не знаю, стилистический ли это приём или нет. С одной стороны, прямой удар в лоб почти однозначной метафорой пропаганды и прочего советского bullshit действительно уж слишком очевиден. Наверное, так и задумано. С другой стороны, а вдруг тонкий Сорокин (а он, как ни крути, мужик весьма и весьма умный) действительно может полагать, что загадочную русскую душу иначе как ударом топора не проймёшь.

Вторая часть, честно говоря, разочаровывает. И если первая часть показалась затянутой, и после миллионной миниатюры про гастрономические ухищрения нормоедов начинаешь стонать и молить дядю Сорокина: "Я всё понял, понял, пожалуйста, давайте дальше!", а он талдычит и талдычит... То тут ещё хуже. Сорокин пишет историю жизни человека от рождения до смерти, используя только существительные, приваривая к ним сбоку определение "нормальный". Не знаю, может быть, в начале восьмидесятых это был офигеть какой крутой приём, я туда на машине времени вернуться не смогу. Но по факту это смотрится очень дёшево, на уровне смеПОНёвочных постов в ЖЖ, которые предназначены для бесконечных копипаст. Единственное забавное наблюдение в этой части (хотя её, опять же, не так просто дочитать из-за затянутости), что в один прекрасный момент стройное повествование прерывается и превращается в хаос. Сначала мы можем по этим существительных следить, что происходит с чуваком. Родился, подрос, пошёл в школу, пошёл в армию. А в тот момент, когда он становится взрослым, вместо логичных и связанных друг с другом существительных начинается просто вброс и месиво всего подряд. и так до самой старости и логичной смерти.

Третья часть по традиции тоже затянута, но мне понравилась. В ней лубочные берёзки, из которых того и гляди выглянет Безруков в расстёгнутой крестьянской рубахе, звонкие описания природы и всё вот это тягучее, слитое с многочисленными описаниями, многословное россия-матушка. Выписано весьма умело, так что не каждый даже, наверное, может заподозрить подвох до тех пор, пока главный герой водочки-медведиков-балалаюшек не напорется на тютчевщину. Там немного перехлёст русской духовности, но специальный, потому что Сорокин тут же откатывает текст назад и загадочными устами демиургов переделывает всё к чертям. Тютчевщинку он заменяет добротным суровым и даже жестоким "колхозным" рассказом, который ближе к финалу превращается в такую же добротную и ладно скроенную фантастику. Вот честно — понравилось, хотя тоже пародия.

Четвёртую часть я ждала. В такой пёстрой мешанине не могли не появиться стихи. Они назваются "времена года", хотя описывают не времена года, а месяцы. Каждому месяцу - свой стишок в своём пародийном стиле. Кому-то достались васильки и капельки росы, кому-то РАДУГИ и паровозы. В принципе, из всех 12 месяцев можно собрать довольно стереотипную лубочную картинку "русского духа". Нормального такого русского духа, в котором соседствуют противоположности. А последнюю строчку июня можно взять за эпиграф к "Норме": "Говно всем класть за отворот!"

Пятая часть — ещё одна моя любимица. Но тут уже примесь личного восхищения. Это эпистолярный жанр. Письма, которые некий дачник-любитель пишет городскому прахвессору, на земле которого он живёт и вкладывается в свои помидоры. Я долгое время работала с садово-огородными журналами, агрономами, всеми любителями поковыряться в земле (особенно старшего возраста), поэтому за стилизацию под заботы, речь и ненависть огородника я могу только аплодировать стоя. Этот замшелый огородник, который вечно ноет, лебезит перед вышестоящими, а потом вдруг впадает в "дачный раж" и принимается поливать всех, кто на земле не работает, говном — даже не утрирование. Есть такие. Утрирование проявится в письмах, и — блин блинский — это тоже будет слишком затянуто. С каждым письмом скучное бормотание про томаты и торф всё больше переплетается с гневом, и речь становится всё более невнятной, пока вместо текста не останется набор слогов, потом звуков, потом отдельных букв и, наконец, тупо буквы ааааа. Праведный классовый гнев в одной букве. Но это всё снова очевидно, и снова хочется где-то на середине сказать: "Да всё мы уже поняли", а текст идёт и идёт, идёт и идёт.

Шестая часть, слава б-гу, коротенькая. В ней собраны советские лозунги, с вплетённым в них словом "норма".

Седьмая часть — необычный эксперимент. Там опять рассказ в рассказе, якобы некий интеллигент пишет особого рода прозу плюс примеры этой прозы. Примеров очень много, и я даже не буду уже повторять, что это слишком затянуто, иначе сама превращусь в Сорокина, который тычет этим в каждой части. Миниатюры из этой части — это стихотворения или песни, по лирической части которых написали сюжетец, иногда очень абсурдный, а стихотворные слова вплели в текст повествования. Некоторые произведения узнаваемые. Остальные, возможно, Сорокин придумал сам. Я, если честно, не особенно этим заинтересовалась, чтобы искать подтверждения.

Ну и последняя часть восьмёрки — самая тяжёлая. Рассказ о некоей журналистской летучке, где все разговаривают при помощи выдуманных слов. Причём не таких, как в "варкалось, хливкие шорьки", у Щербы или Петрушевской, нет. Больше всего это похоже на пресловутых обезьян с пишущими машинками, как будто кто-то молотит по клавишам кулаками, попадая почти всегда в одно и то же место. Советчик "Нормы" говорит мне искать тут Делёза и Барта. Но я уже не могу. Это превращается не в роман, а просто в текст, в вызов читателю. Дескать я тебе загадку загадаю, а ты отгадывай.

А в целом... Мне понравилось. Читать было трудно, но, в основном, именно из-за этой упёртой затянутости. Диалог с читателем настроен хорошо. К тому же, мне вот кажется, что у него всё в лоб и однозначно, а вдруг с кем-то другим этот диалог пойдёт совершенно по иному пути? Другое дело, что влиться в этот диалог довольно сложно, потому что за всеми этими масками и долбёжками всплывает постоянно ощущение, что автор каждого читателя своего произведения автоматически считает мудаком и говноедом. И даже если он согласится играть по правилам Сорокина и угадывать его отсылки, анализировать синие занавески и упорно читать вслух несколько страниц "ааааааааааа" (кстати, а есть ли аудиокнига?), то всё равно Сорокин будет на него смотреть, как на норму, дескать ну вот, я тобой манипулирую, братец-ничтожество, а ты и рад.

Хорошо бы это было сжать в рассказ, ох, хорошо.

"Какая гадость: - выпила Саблина.

• Мерзкая гадость и тошная пошлость. - Да!"

Желающие покопаться в дерьме обязательно найдут свою жемчужину. ))
- "На правах отца новоиспеченной я заказываю первый кусок: левую грудь! Павлушка! Неси бордо!"

Честно говоря большего бреда мне читать не приходилось. Такая хрень, что я не знаю, как дочитала. Автора этой писанины писателем явно нельзя назвать. Ну что это такое? -

...оттолкнулась от квашни няниного живота...
...Дочь поцеловала мать в нестарую щеку...
...Настя поцеловала его в просвет между черной бородой и крепким носом...
...У одного в ноздре дрожала молочного цвета сопля...
...Из Насти потекла моча, вскипела...
...А мы чичас прикроем и пущай печется. - Смотри, не сожги мне дочь...
...Язык лежал мясистым знаком вопроса...
...хрустел оплавленной кожей мизинца Лев Ильич...
...хрустел Настиным носом отец Андрей...
...заговорила вдруг Арина, вынув изо рта лобковый волос Насти...
...Есть свою дочь - божественно.. .
...В октябре-то под водочку под рябиновую как захрустит наша Аринушка - у-у-у! ...
...Неслышное падение теплого кала, нарастающий слабый запах, сочный звук...
...Кал лежал на траве. Сорока глянула на него, вспорхнула, села рядом с калом, подошла. В маслянистой, шоколадно-шагреневой куче блестела черная жемчужина. Сорока присела: кал смотрел на нее единственным глазом....

У меня всё.

Гадкое отвратительное чтиво.
И не пытайтесь мне рассказывать о каком-то там "скрытом" смысле, который "у каждого свой". Так совершенно безответственно можно сказать о любом тексте, любом наборе букв.
И не надо бубнеть о какой-то специальной подготовке к чтению этого "афтора", хотя, если под такой подготовкой подразумевается моральная и интеллектуальная деградация, тогда... может быть...
Про Сорокина и его почитателей еще задолго до рождения и того, и других, гениальный Андерсен написал незатейливую сказочку. которую потом, не менее гениальный Шварц, превратил в пьесу. А называется она "Голый король".
Так вот этот король и есть Сорокин, а комплексующие почитатели видят на нем шикарные одежды. смысл которых не дано постичь простым сирым смертным, брезгливо отворачивающимся от воняющего "шедевра".
Хотя некоторую пользу тексты Сорокина дают, они служат индикатором психического здоровья читателей, если тошнит и воротит - выбрасывай книгу и бегом под холодный душ, если нравится и хочется обонять это до бесконечности - бегом к психиатру - Сорокин прописал :)
Короче. называя вещи своими именами - редкая мерзость - пошлая и бессмысленная.

В этой книге нет красивых фраз, восхваления поганого режима, сталинских карьеристов, аппаратчиков. А есть правдивая история, рассказанная настоящим фронтовиком.
В целом, это последовательность реплик, хитрых действий и особых "протокольных" докладов, связанных неизвестой схемой. Так что после прочтения остается больше вопросов, чем ответов. Автор не кормит нас книжными истинами: он призывает думать самому, всегда только своей головой.
Если вы спрашиваете "Что я могу нового узнать, прочтя эту книгу?", могу вас уверить, что ваша любознательность насытится. Прочтя данное произведение, вы сможете:
-сделать жидкую мать;
-заняться любовью с беременной женщиной, не задев ребенка;
-прочее.
Скрашено всё это неглупым действием, с перестрелками, драками, романтическими сценами и рассуждениями главных героев. Последние демонстрируют высокие моральные качества, преподносят любовь к труду и к ближнему своему превыше всего. Истории из прошлого героев также занимательны, а в месте с тем не менее поучительные.
Книга заставляет задуматься над такими понятиями, как долг, свобода, семья, любовь к ближнему. При этом процесс осмысления прочитанного органичен, в нем нет места внушению или самовнушению.
Я твердо убежден, что творчество Сорокина необходимо изучать в школах.