Рассказы и повести

Несмотря на изображение в повести социально-бытовых реалий советского времени, она, на мой взгляд, актуальна и сейчас. Ведь сквозь бытовые описания здесь просвечивается бытийное и вечное.

Отношения с людьми – важный фактор в жизни. Сердцевина процесса самореализации – раскрытие нашего человеческого потенциала. Следовательно, в центре него находится развитие способности к хорошим взаимоотношениям. Во взаимоотношениях героев чувствуется дефицит любви, доброты, понимания, искренности. Каждый считает себя лучше других и убеждён в своей правоте, а взглянуть на какую-либо ситуацию с точки зрения оппонента желания не возникает. Эта сложно устранимая особенность человека – непоколебимо стоять на своём, не замечая остальных – заставляет всех персонажей страдать и лишает их радости.

В центре повествования находятся две семьи с различными жизненными взглядами и ценностями, породнившиеся в результате женитьбы детей. Интеллигенты Дмитриевы (семья главного героя Виктора) свысока взирают на мещан Лукьяновых (семью жены Виктора), что, однако, совсем не мешает им пользоваться пробивными способностями новых родственников. Больший спрос всегда с тех, кому больше дано. Согласно такой логике, львиная доля ответственности за не сложившиеся отношения лежит на Дмитриевых, считающих себя выше приземлённых Лукьяновых. Если свекровь значительно старше и мудрее невестки, то ей и отвечать за непринятие выбора сына и неприязнь к его жене. Когда невестка чувствует, что свекровь изначально её презирает, то ничего хорошего из этого выйти не может. Но такая, казалось бы, честная, скромная и правильная мать героя почему-то уверена, что необходимо сохранять в душе презрение: «Если мы откажемся от презрения, мы лишим себя последнего оружия. Пусть это чувство будет внутри нас и абсолютно невидимо со стороны, но оно должно быть». А у проявляемого ею же бескорыстия обнаруживается и своя теневая сторона: «Очень любит помогать бескорыстно. Пожалуй, точнее так: любит помогать таким образом, чтобы, не дай бог, не вышло никакой корысти. Но в этом-то и была корысть: делая добрые дела, всё время сознавать себя хорошим человеком». Дочь же её (сестра Виктора) «так и не научилась заглядывать немного глубже того, что находится на поверхности. Её мысли никогда не гнутся».

С первого взгляда может показаться, что автор акцентирует внимание читателя на противопоставлении мировоззрений и жизненных укладов двух разных семей. Но всё же при более пристальном рассмотрении между ними обнаруживается много общего. Все персонажи в равной степени наделены ложными представлениями о себе и других, неспособностью понять человека, чередой эгоистических поступков и грузом совершённых ошибок. У каждого из них своя правда, каждый по-своему прав, а услышать и понять близких никак не получается. И такая скрытая общность героев превращает происходящее в фарс.

Начну издалека. Как-то в московском трамвае, единственном круговом маршруте, левая сторона, я встретила вымирающий вид человека, которого надо заносить в Красную книгу. Коренного москвича. Да не просто коренного москвича, а старичка, который говорил на исконно московский манер. Не знаю, слышали ли вы такой певучий журчащий говор с особым произношением и интонациями, но если слышали, то наверняка отметили - так даже самое нечуткое ухо определяет, например, залихватскую украинскую мелодичность, как у Максима Перепелицы. Старомосковский говор очень приметный и интересный, но, увы, ныне совсем почти утраченный, как и волжское оканье в крупных городах.

А что случилось со старомосковским говором, почему он вдруг стал именно "старо-"? Неудобный? Некрасивый? Действительно устарел? Почему его сменило манерное мяуканье ма-асквичей и нейтральный центральнороссийский бубнёж на одной ноте?

Обменяли.

Не потому что устарел, не потому что неудобно, а просто обменяли. Обменяли на то, что практичнее, быстрее, меньше слов, меньше интонаций, чистенько и эргономично. Зачем богатство языка, которое никто не оценит, зачем тратить на него средства выразительности и, чего уж там греха таить, умственные усилия, если тебе это никто не оплатит и выгоды никакой не будет? Обменяли, и вот старое уже ушло.

Небольшая повесть "Обмен" именно про это. Не про язык, конечно, а про вообще обмен старого порядка жизни на новый, когда честные дмитриевы заменяются лукьяновщиной. У Лукьяновых ковёр из Икеи, ладные башмаки и всё так устроено, чтобы солнышко сверху светило потеплее. У Дмитриевых ковра вовсе нет, на обивке дивана дыра и выгодное предложение они готовы упустить ради того, чтобы поухаживать за закашлявшей бабушкой, которая вовсе может даже и не больна, но мало ли что. У Дмитриевых есть душа. Вот только дмитриевых всё меньше и меньше, потому что их обменивают на лукьяновых, чистая выгода.

Это не деградация поколений, на которую, как мы помним, все сетуют ещё со времён Гесиода, это именно что отказ от души в пользу потреблятства, осознанный, рассчитанный, происходивший всегда и только бросающийся нам в глаза именно сейчас ярче всего, потому что вот он, рядом, Лида-Галя-Маня, которые за чайное ситечко и мексиканского тушкана любого порвут с милыми ужимочками. Бульдожья хватка, говорит Дмитриев, вцепятся и будут висеть, пока не достигнут желаемого или сами не истлеют в пыль.

Мне мнилось при прочтении этой отличной вещицы, что в Лукьяновых есть что-то социопатическое, потому что ну невозможно же с такой невозмутимой харей и улыбкой в тридцать два шагать по головам. С другой стороны, у социопата так бы не бомбило, когда ему попали бы не в бровь, а в глаз, обозвав ханжой и лицемером. Лукьяновы ведь и есть ханжи и лицемеры, даже не очень этого стесняются, чисто актёрское манерное поведение, надуманные обиды, тщательно продуманные психологические спектакли, чтобы только достичь своей цели. Внешне всё всегда благопристойно, прикрыто белой скатёрочкой с огромным ценником, чтобы только соседи заметили, и чтоб не хуже, чем у людей, а прикрывает хлипкая скатёрочка такое смердящее содержимое, что бежать надо от такого обмена, далеко и надолго.

Впрочем, когда понимаешь, что пока ты был во власти чувств, обмен уже сделали за тебя, то непонятно, что делать. Любое твоё действие кому-то из дорогих людей сделает плохо. И бездействие сделает. И нет вообще возможности выбраться из этой ловушки, надо было распознать лукьяновщину ещё тогда, давно-давно, но она так умело маскировалась под любовь-морковь и умерли в один день, что неужели надо было в паранойе стремиться не чувствовать вообще ничего и лишить себя изрядного куска жизни, чтобы только не нарваться на этих, которые душу свою обменяли на хорошее рабочее место, где они лицемерно и планомерно лижут задницу всем, за чьей спиной злословят, и на сытный обед в квартирке в хорошем районе. Хотя квартирки-то ещё нет, но это ничего, Дмитриев, вон твоя мама выглядит что-то неважно, давай скорее, пока она копыта не откинула, к нам её подселим, чтобы потом обе наши худенькие жилплощади поменять на одну царскую. Что? Шкура неубитого? Да как ты смеешь меня обвинять в жестокосердии, это ты никогда о будущем не волнуешься, кто же подумает о наших с тобой детях, ты документы-то подписывай, подписывай. Срочно нужен обмен.

Изящно, кратко, всё сказано.

У главного героя заболела мать. Заболела безнадежно, хотя и шло дело на поправку и сама она была уверена, что это просто язвенная болезнь. У матери была комната в столице и дача, а сын с женой ютились в коммуналке. Чтобы не терять жил площадь, жена инженера Дмитриева предлагает съехаться со свекровью, а прежде обменять обе комнаты на квартиру. Мать и сестру, а из повествования видно, что и более дальних предков героя можно причислить к культурной интеллигенции. А вот жена Ленка и ее родня – совершенно противоположного поля ягоды. Именно поэтому, до сих пор совместное проживание с матерью было невозможным.

Инженер совершенно не способен постоять за себя, за свою стаю. Он сбит с толку гнетом жены и её извечным со свекровью спором. По сути спора то никакого и нет. Просто жена хваткая, а мать Дмитрова преследует более духовные ценности. А вот мне жаль таких «инженеров Дмтриевых», которых и сейчас тьма. Людей «не скверных, но и не удивительных», как назвал главного героя его дед. По сути это потерянный человек, сам себя лишенный. С одной стороны он очень любит свою жену Ленку, которая, по классике жанра полная его противоположность. С другой стороны, он поплыл не по тому руслу. Точнее его понесло течение советского «добывать», «доставать» и «что люди скажут». Вот и хочется вторить жене героя: «Витенька, зачем ты себя обманываешь…»

С самого начала мне было страшно. Я боялась, что увижу очередную безнадегу в стиле «Время ночь» Петрушевской. Но всё было описано почти как в семейной саге. Большой плюс, что повесть небольшая. Это не дает провалиться в бездонную тьму тесного коммунального быта. А с другой стороны автор виртуозно вычленяет самое важно и яркое, не проваливаясь в долгое повествование а-ля российский сериальчик.

Повесть. Обычно я не люблю малую форму. Ведь разве ж можно на нескольких десятках страниц рассказать что-то полное, объемное, то, что сумеет дотянуться до глубин твоей души. Может мне не попадалось качественной малой формы? Кажется, стоит пересмотреть свое отношение. "Обмен" вместил в себя очень многое, и в зависимости от того, с какой стороны ты смотришь, можно многое разглядеть на этих страницах.

Началось все достаточно прозаично и прозрачно. Тяжело больная мать, сын и невестка, которая под шумок решила устроить выгодный обмен жил. площади. Как часто случается в наше время, квартирный вопрос умеючи срывает все маски и с легкостью показывает истинные лица героев. В минуты раздумий Дмитриев - главный герой, сын - словно пласты полукопченной колбасы нарезает нам свою жизнь, показывая свой мир. Что можно о нем сказать... Нет у него своего мира. Он живет лишь в чужих. Бесхребетное существо, за которое все решает жена. Кем стать, чего добиваться, где жить.

Сейчас другое время. Мы по разному воспринимаем происходящее. Если в наши дни ты не обзавелся ипотекой и не живешь в "своей" квартире, то ты ничего не добился. Раньше получить свое жилье было сложнее, поэтому прибегали к различным методам. В середине 90-х моя мама очень походила на Лену - жену Дмитриева. Волевая, сильная, ищущая доступные пути получения нужных ей вещей, в основном недвижимости. И со свекровью у нее было недопонимание, только жилищные условия моя мама ей только улучшала всегда. Да и нашей семье тоже. Наверное, из-за этого я могу понять Лену. Она могла извлечь выгоду. Разве не этим сейчас все занимаются? Да, остается неприятный осадок. Но Ксения Федоровна (больная, умирающая мать) сама прекрасно понимала, что это будет наилучший вариант.

Всю повесть автор словно пытался оправдать скучность и бесхарактерность главного героя поведением и Характером Лены. Я считаю это нечестным. Дмитриев сам выбрал ее в жены. И несмотря на последующее недовольство, которое появилось в нем, он не ушел от нее, хотя варианты были. Жить с такими женщинами как Лена очень удобно, особенно таким, как Дмитриев. Еще бы. Ничего делать не нужно, ни о чем думать не нужно. За тебя все решили. Очень удобно и просто. Но не нужно тогда обвинять во всем сильную половину семьи.

Может я не так поняла смысл этой повести, но каждый видит то, что ему близко, и я нашла в "Обмене" близкой себе и своей семье Лену. Возможно я и не права.

Эта повесть, написанная в 1969 году, показалась мне интересной не только в плане описания межчеловеческих отношений, но и как источник сведений о реалиях старой жизни. В какие школы пытались устроить своих детей в те времена продвинутые москвичи и куда пытались устроиться работать сами. Как по возможности пытались обставить квартиру. Каков был механизм обмена квартир. Какие районы Москвы в то время только застраивались. Куда можно было доехать на метро, а куда — только на такси. Немного затронут в повести и рабочий день и субординация в советском НИИ.
Что же касается фабулы романа, то главный герой еще в юности знакомится со своей будущей женой, которая оказалась из неинтеллигентной семьи тех, кто «умеет жить», кто умеет устраиваться — то есть этакой «блондинкой за углом», если вспоминать известный фильм. Жена прекрасно отдает себе отчет, что нужно использовать уже имеющиеся связи, равно как и обрастать новыми связями. Сам же главный герой Виктор происходит из семьи «не умеющих жить». Сестра его ездит на экспедиции в Среднюю Азию и по пять месяцев живет там в палатке. А дед еще до революции закончил Петербургский университет.
В стилистическом плане повесть очень приятно написана. И хотя она посвящена исключительно советским реалиям, слог автора временами вызывает ассоциации с писательской манерой Владимира Набокова.

Ну наконец-то оценила Трифонова.
Красиво пишет. Здорово. Атмосферно. В том смысле, что погружает тебя в тот воздух, которым дышит, о котором пишет. Погружает так, что не вырвешься. Вот, к примеру, столько времени прошло с прочтения повести "Дом на набережной", а ассоциации: яд, смрад, металлический скрежет - они никуда не исчезают, проявляются при упоминании автора или того самого Дома.
Трифонов - автор советской эпохи.
Замечательный автор. Как один известный критик говорит: "Глубинный". Очень глубинный. Добраться довольно сложно, да и не факт, что копаешь в том месте, где зарыто.
После "Дома на набережной", "Обмена" сложился портрет автора:
Когда-то счастливый по рождению молодой человек вынужден приспосабливаться к обстоятельствам, маленькими шажками наступать на себя, на свои принципы, потому что жизнь такая, время такое, страна такая...
А жить-то хочется. Просто жить, дышать.
Даже в череде компромиссов стараться оставаться собой. Это очень читается в текстах. Прямой конфликт добра и зла, порядочности и непорядочности - все это как бы ширма, закрывающая почти исповедь автора.
Собственно, и добро, и порядочность в указанных вещах Трифонова при внимательном рассмотрении оказываются больше иронией по отношению к таковым понятиям.
И жизнь - не счастьем, а стремлением к благополучию.
Если вспомнить героя "Дома на набережной", самое его появление, то портрет очень красноречиво характеризует автора и его иронию по отношению к герою, но, скорее всего, к себе: Обрюзгший немолодой человек, у которого жизнь удалась, не хватает только самой малости - красивой дорогой вещицы в дом. Да и то, не для себя старается, а токмо по велению супруги приходится кланяться грузчикам из магазина. Всю жизнь компромиссы и внутренняя несвобода, страх не быть, страх не иметь, страх не жить.
Отчаянное желание быть.
И чувствовать себя победителем. Потому что все умрут, а он останется. - это уже из рассказа "Победитель". Но, в принципе, и по отношению к другим вещам верно. Кто-то кого-то предал, кого-то продал. да и что. все умрут. а он останется.
Это оставшееся дурно пахнет, гадко выглядит.
Автор как будто даже разделяет позицию героя - Победителя. "я думаю о том, что можно быть безумнейшим стариком, забывшим умереть, никому не нужным, но вдруг – пронзительно, до дрожи – почуять этот запах горелых сучьев, что тянется ветром с горы...", но вдруг понимаешь, что это еще не все, еще не самый последний слой. За этим - безысходность. В данном случае реабилитирующая автора.

Дальше...

О реабилитации.
В общем-то, в работах Трифонова смешались очень сильные, но как бы затушеванные эмоции: презрение к человеку и оправдание его же, того самого советского человека (и себя самого в том числе, наверное).
Всё хотелось сравнить Трифонова с Алексиным, и в чем-то они действительно схожи, но Алексин в свое время выбрал достаточно безопасную нишу - детскую литературу. Наверное, это было замечательное укрытие от реальности.
Трифонову не повезло. Негде было прятаться от Большого брата, приходилось на него работать. Показывать любовь и преданность при том, что ненавидел он его всей душой. Трагедия еще и в том, что и уехать-то он из страны не мог, чтобы издалека, подобно Набокову (кстати, еще один брат Трифонова по несчастью и по перу), ненавидеть родину и тосковать по ней.
Из одной работы в другую переходят герои Трифонова - бедные-несчастные советские люди. Слабые и подлые, но подлые не по характеру (редко когда по характеру), а по обстоятельствам. Всем найдет оправдание автор, всех пожалеет, т.к. жизнь такая, не они такие. Но вот тошно автору в этой подлости, невыносимо.
Наверное, Алексинское почти нечитаемое презрение к людям и одновременная жалость к ним же, но как бы жалость свысока - это позволяло автору дистанцироваться от непринимаемого, чуждого, тем самым сохранить собственное достоинство.
А Трифонову куда, если такой же как все. Вернее, чувствовал себя таким же. Не хуже и не лучше.
И все-таки оно в нем есть - достоинство Трифонова в том, что он, при всех похожих исходных данных, не стал Набоковым. Все-таки сохранил какую-то непереносимую тоску, из которой выхода нет, но которая оставляет что-то человеческое в человеке.

Тот случай, когда "как" перевесило для меня "что". Не люблю соцреализм и погружение в быт, терпеть не могу читать о семейных змеюшниках и неловких сценах.
И вот, несмотря на всё "не моё", вынуждена признать - отличный текст. Идеальный и гармоничный. Достойный быть зачисленным в русскую классику. С одной стороны, хороший представитель своей эпохи и жанра. С другой - существенно превосходящий своё время.

Текст совсем небольшой и очень концентрированный. Такой экстракт, кажется, требует больше усилий, чем многословный водянистый роман. Фактически перед нам один день из жизни героя, хотя у "дня" есть предыстория и эпилог, а также немало флэшбэков. Тем не менее мне видится отдаленная аллюзия на джойсовского "Улисса", так как несобственно прямая речь рассказа передает поток сознания главного героя, поток очень естественный и уравновешенный. Конечно, не обходится без временных прыжков, без отклонения мыслей к различным предметам, но вся повесть кажется одним сложноподчиненным предложением-периодом с прозрачным синтаксисом и логичным смысло-речевым ритмом. Нет ничего лишнего, ничего, что не добавляло бы новые штрихи в портреты героев или окружающий "пейзаж". Ничего, что перетягивало бы на себя слишком много внимания и нарушало стройность фабулы. В конце автор являет себя и, кратко рассказывая о постсобытиях, отмечает, что всё поведал ему сам герой в подобии исповеди. Интересно, осознавал автор, что перешел к "буржуазному" типу письма, или просто писал как пишется-дышится?

Внешне перед нами соцреализм, совок во всей его "красе". Быт. Быт. Быт. Жизнь типичного инженера Дмитриева в некоей выгодной конторе с возможностью уйти с работы раньше или часами ходить по кабинетам, когда надо с кем-то поговорить о личном. Присматриваемся к деталям - и видим, что автора можно серьезно обвинить в "клевете" на счастливую коммунистическую действительность. Работа, устроиться на которую можно исключительно через блат и по головам других. Школа, отдать ребенка в которую могут только самые одержимые, цепкие и бульдожистые родители. Чтобы купить ребенку форму (типичную форму), отец должен отпроситься с работы. С работы бегает Лена в ГУМ, чтобы заполучить особенную кофточку. Смотрите, смотрите, как оно все было, чтобы... "можем повторить"? или "никогда больше"? (Я выбираю второе.)

Множество мелких бытовых проблем общества заслоняется одной большой проблемой - жилищной. Ясно, что битвы за жилплощадь лежат в фундаменте множества классических произведений мировой литературы. И несравнимо больше квартирных драм остались не "воспетыми" (к счастью, скажу я вам, чтоб им пусто было). Автор не пишет напрямую, в чем главная проблема: тогдашний читатель конечно знает, могло ли государство забрать с концами без компенсации коммунальную комнату матери Дмитриева, или на неё могла претендовать сестра Лора, или еще какая напасть. Я не разбираюсь в советских юридических тонкостях владения недвижимостью, но смутно знаю, что всё было плохо, что продажа-обмен недвижимости были исключительным событием, и даже наличие денег не давало возможности легко приобрести желаемое жилье. И через произведение Трифонова это очень ярко видно. Выживание в коммунальных комнатах с подросшими детьми, получение дач только избранными и их домашними, бюрократический абсурд и подпольное маклерство.

Нет, автор не пишет все это так открыто, он прячется за категориями "высокого" и "этического". А я снова задаю тот же вопрос: понимал ли он, что делает? Что "высокое" и "этическое" раскрывает ужасы существования самого социального государства? "Обмен" - очень, очень искреннее и обличительное произведение о совке в худшем значении слова. Но на поверхности, скрывая все неприглядности - проблема морально-этического выбора.

И как я не хочу о ней писать... Во-первых, это очевидно, а хочется - о хитро (случайно?) скрытом. Во-вторых, не люблю я это нервотрепание. В-третьих, как раз с этим автор немного промахивается.

Я действительно искренне не понимаю, почему человеку, который вынужден медленно умирать от онкологии, лучше среди чужих людей в коммунальной квартире. Кто будет кормить его с ложечки, выносить за ним судно (это в удачном случае), слушать стоны?! Соседи по коммуналке? И не сам же Дмитриев делал это всё в новой квартире? Делала его "коварная" жена или ее мать. Только не говорите, что в счастливом Советском Союзе от рака умирали как-то не так.

Мне не нравится противопоставление мещанства и идейности. И там, и там возможны отвратительные крайности, но и то, и другое может быть прекрасным в любви к жизни как она есть, к телесности и красоте - к духу и чувствам. Мне не нравится противопоставление: вот есть правильная семья, а есть неправильная. Правильные романтики-бессребреники против неправильных пробивных утилитаристов. Я не верю в эвгеничную этику, которая передается по наследству. Все гораздо сложнее. Мой (не такой уж маленький, я полагаю) жизненный опыт показывает, что в пробивных семьях нередко рождаются мечтательные дети, привыкшие к удобствам и именно поэтому не замечающие их и не дерущиеся за них. А в семьях романтиков вырастают обиженные, иногда просто завистливые люди, которые добытое своё держат всеми тридцатью двумя зубами, так как знают, что значит жить без этого и как трудно это достается. Да, я понимаю, как сложно пережить бесчувственность ближнего. Жена Дмитриева Лена (случайно или не случайно) делает ошибку за ошибкой с точки зрения семьи Дмитриева. Но как я понимаю Дмитриева, который наконец-то получает заботу и удобства, который, уважая и ценя "романтизм" и филантропию матери и деда, искренне не видит, а что такого в том, что его красивая и пробивная женушка устраивает его быт (не исключено, что пробивную Лену также влечет непохожесть на неё Дмитриева, его "романтическая правильность").

И мне очень больно (почему-то эта история из пары предложений больше всего поразила) за сестру Дмитриева Лору, которая явно тоже не против того, чтобы кто-то устроил её быт, а не, честно не понимая её жизненной усталости и нереализованной женственности (эй, я феминистка, но женщина должна иметь выбор и в сторону женственности и слабости, если этого хочет), "романтически" гнал её снова на полгода в палатки (бр-р-р).

Не хочу вспоминать о любовнице Дмитриева Тане. Она симпатична честностью (не стала обманывать мужа) и не симпатична слабостью (да сколько можно по-щенячьи заглядывать в глаза человеку, который к ней холоден). Она "могла бы быть ему лучшей женой"? Вряд ли. Два слабохарактерных мечтателя на одной жилплощади... Сомнительно. Но не могу не отметить, как талантливо буквально парой мазков-предложений очерчена и эта семейная драма, о которой можно было бы также много написать.

Не хочу упоминать о главной "ошибке" Дмитриева: он занял должность, которая готовилась для его друга. Хотя всё было сделано за него самого, он был пассивной стороной, все же это был шанс проявить благородство и оказалось определяющей точкой невозврата. Однако... неужели кто-то искренне живет с мнением, что он никогда, никогда, никогда в жизни не сделал ничего предосудительного? Поздравляю фарисея солгамши.

Хочу упомянуть самую большую фальшь Трифонова. Она не в очевидной подлости маленького, даже не достоевского, а гоголевского или чеховского человечка. Такой реалистичный, такой правдивый, такой совершенный текст портится чисто советским абсурдом - наследственностью-классовостью. Генетическим детерминизмом. Дед Дмитриева - давний революционер, сидел за советскую власть. А дед Лены Лукьяновой - хозяин мастерской, эксплуататор! Они не просто разных жизненных взглядов и это вовсе не рождение нового перестроечного дельца или классическое вечное противостояние прагматиков и мечтателей, описанное еще великим Диккенсом. Они разных, враждебных классов - вот и вся разгадка морального конфликта. Хоть ты тресни, а всё предопределяет твоё происхождение. Аристократизм наоборот. Все высокие рассуждения и тонкие оттенки (уже предал или еще нет, грешки и подлости маленького, на самом деле обычного, как ты и я, человека) этим перечеркиваются. Ну, спишем на время? Или на бесчувственность и предательство творческого мастерства самим автором, который таким образом приравнивается к главному герою, олукьянивается, переходит границу этического, обменивает талант и истину на конъюнктуру.

Па-беларуску...

Тутака...

Той выпадак, калі "як" пераважыла для мяне "што". Не люблю сацрэалізм і заглыбленне ў побыт, цярпець не магу чытаць пра сямейныя змяюшнікі і няёмкія сітуацыі.
І вось, нягледзячы на ўсё "не маё", мушу прызнаць - выдатны тэкст. Ідэальны і гарманічны. Варты быць залічаным у рускую класіку. З аднаго боку, добры прадстаўнік сваёй эпохі і жанру. З другога - істотна пераўзыходзіць свой час.

Тэкст зусім невялікі і вельмі канцэнтраваны. Такі экстракт, падаецца, вымагае больш намаганняў, чым шматслоўны вадзяністы раман. Фактычна перад нам адзін дзень з жыцця героя, хоць у "дня" ёсць перадгісторыя ды эпілог, а таксама нямала флэшбэкаў. Тым не менш мне бачыцца аддаленая алюзія на джойсаўскага "Уліса", бо няўласна простая мова аповеду перадае плынь свядомасці галоўнага героя, плынь вельмі натуральную і ўраўнаважаную. Вядома, не абыходзіцца без часавых скачкоў, без адхілення думак да розных прадметаў, але ўся аповесць падаецца адным складанападпарадкаваным сказам-перыядам з празрыстым сінтаксісам і лагічным сэнсава-маўленчым рытмам. Няма нічога лішняга, нічога, што не дадавала б новыя штрыхі ў партрэты герояў або навакольны "пейзаж". Нічога, што перацягвала б на сябе зашмат увагі і парушала зграбнасць фабулы. У канцы аўтар яўляе сябе і, коратка расказваючы пра постпадзеі, зазначае, што ўсё напісанае апавёў яму сам герой у пэўнай прынагоднай споведзі. Цікава, усведамляў аўтар, што перайшоў да "буржуазнага" тыпу пісьма, ці проста пісаў як пішацца-дышацца?

Вонкава перад намі сацрэалізм, савок ва ўсёй яго "красе". Побыт. Побыт. Побыт. Жыццё тыповага інжынера Дзмітрыева ў нейкай выгоднай канторы з магчымасцю сысці з працы раней ці гадзінамі хадзіць па кабінетах, бо трэба з тым-сім пагутарыць пра асабістае. Прыглядаемся да дэталяў - і бачым, што аўтара можна сур'ёзна вінаваціць у "паклёпе" на шчаслівую камуністычную рэчаіснасць. Праца, уладкавацца на якую можна выключна праз блат і па галовах іншых. Школа, аддаць дзіця ў якую могуць толькі самыя апантаныя, учэпістыя і бульдожыстыя бацькі. Каб набыць дзіцяці форму (тыповую форму), бацька мусіць адпрасіцца з працы. З працы бегае Лена ў ГУМ, каб натрапіць на адмысловую кофтачку. Глядзіце, глядзіце, як яно ўсё было, каб... "можам паўтарыць"? ці "ніколі больш"? (Я абіраю другое.)

Мноства дробных побытавых праблемаў грамадства захіляе адна вялікая праблема - жыллёвая. Ясна, што бітвы за жылплошчу ляжаць у падмурку мноства класічных твораў сусветнай літаратуры. І незраўнана больш кватэрных драмаў засталіся не "апетымі" (на шчасце, скажу я вам, хай яны гараць). Аўтар не піша наўпрост, у чым галоўная праблема: тагачасны чытач канечне ведае, ці магла дзяржава забраць з канцамі без кампенсацыі камунальны пакой маці Дзмітрыева, ці на права валодання ім магла прэтэндаваць сястра Лора, ці яшчэ якая трасца. Я не разбіраюся ў савецкіх юрыдычных тонкасцях валодання нерухомасцю, але цьмяна ведаю, што ўсё было дрэнна, што продаж-абмен нерухамасці быў выключным здарэннем, і нават наяўнасць грошай не давала магчымасці лёгка набыць жаданае жытло. І праз твор Трыфанава гэта вельмі яскрава відаць. Ліпенне ў камунальных пакоях з падрослымі дзецьмі, атрыманне лецішчаў толькі выбранымі ды іх сямейнікамі, бюракратычны абсурд і падпольнае маклерства.

Не, аўтар не піша ўсё гэта так адкрыта, ён хаваецца за катэгорыямі "высокага" і "этычнага". А я зноў задаю тое самае пытанне: ці ведаў ён, што робіць? Што "высокае" і "этычнае" раскрывае жахі існавання самай сацыяльнай дзяржавы? "Абмен" - вельмі, вельмі шчыры і выкрывальны твор пра савок у найгоршым значэнні слова. Але на паверхні, хаваючы ўсе непрыгляднасці - праблема маральна-этычнага выбару.

І як я не хачу пра яе пісаць... Па-першае, гэта відавочна, а хочацца - пра хітра (выпадкова?) прыхаванае. Па-другое, не люблю я гэтае нерватрапанне. Па-трэцяе, якраз з гэтым аўтар хібіць.

Я сапраўды шчыра не разумею, чаму чалавеку, які мусіць марудна канаць ад анкалогіі, лепш сярод чужых людзей у камунальнай кватэры? Хто будзе карміць з лыжачкі, выносіць за ім судна (гэта ва ўдалым выпадку), слухаць стогны?! Суседзі па камуналцы? І не сам жа Дзмітрыеў рабіў гэта ўсё ў новай кватэры? Рабіла ягоная жонка ці яе маці. Толькі не кажыце, што ў шчаслівым Савецкім Саюзе ад раку паміралі неяк не так.

Мне не падабаецца супрацьпастаўленне: вось ёсць правільная сям'я, а ёсць няправільная. Правільныя рамантыкі-бяссрэбранікі супраць няправільных прабіўных утылітарыстаў. Я не веру ў эўгенічную этыку, якая перадаецца ў спадчыну. Усё значна больш складана. Мой (не такі ўжо малы, я мяркую) жыццёвы досвед паказвае, што ў прабіўных сем'ях нярэдка нараджаюцца летуценныя дзеці, якія прывыклі да выгодаў і менавіта таму не заўважаюць іх і не б'юцца за іх. А ў сем'ях рамантыкаў вырастаюць пакрыўджаныя, часам проста зайздрослівыя людзі, якія здабытае сваё трымаюць усімі трыццацю двума зубамі, бо ведаюць, што значыць жыць без гэтага і як цяжка гэта дастаецца. Так, я разумею, як складана перажыць нячуласць блізкага. Жонка Дзмітрыева Лена здымае партрэт мужавага бацькі, Лена (выпадкова ці невыпадкова) робіць памылку за памылкай з гледзішча сям'і Дзмітрыевых. Але як я разумею Дзмітрыева, які нарэшце атрымлівае клопат і выгоды, які, паважаючы і шануючы "рамантызм" і філантрапію маці ды дзеда, шчыра не бачыць, а што такога ў тым, што ягоная прыгожая і прабіўная жоначка наладжвае ягоны побыт (не выключана, што прабіўную Лену таксама вабіць непадобнасць да яе Дзмітрыева, ягоная "рамантычная правільнасць"). І мне балюча за сястру Дзмітрыева Лору, якая яўна таксама не супраць таго, каб нехта наладзіў яе побыт, а не, шчыра не разумеючы яе жыццёвай стомы і нерэалізаванай жаноцкасці (гэй, я феміністка, але жанчына мусіць мець выбар і ў бок жаноцкасці ды слабасці, калі гэтага хоча), рамантычна гнаў яе зноў на паўгода ў намёты (бр-р-р).

Не хачу згадваць пра каханку Дзмітрыева Таню. Якая "магла б быць яму лепшай жонкай". Наўрад ці. Два слабахарактарныя летуценнікі на адной жылплошчы... Сумнеўна. Але не магу не адзначыць, як таленавіта літаральна парай мазкоў-сказаў акрэсленая і гэтая сямейная драма, пра якую можна было б таксама многа напісаць.

Не хачу згадваць пра галоўную "памылку" Дзмітрыева: ён заняў пасаду, якая рыхтавалася для ягонага сябра. Хоць усё было зроблена за яго самога, ён быў пасіўным бокам, усё ж гэта тая вызначальная кропка незвароту і шанец праявіць высакародства. Аднак... няўжо нехта шчыра жыве з меркаваннем, што ён ніколі, ніколі, ніколі ў жыцці не зрабіў нічога неасуднага? Віншую фарысея схлусіўшы.

Хачу згадаць самы вялікі фальш Трыфанава. Ён не ў відочнай подласці маленькага, нават не дастаеўскага, а гогалеўскага ці чэхаўскага чалавечка. Такі рэалістычны, такі праўдзівы, такі дасканалы тэкст псуецца чыста савецкім абсурдам - спадчыннасцю-класавасцю. Генетычным дэтэрмінізмам. Дзед Дзмітрыева, як высвятляецца - даўні рэвалюцыянер, сядзеў за савецкую ўладу. А дзед Лены Лук'янавай - гаспадар майстэрні, эксплуататар! Яны не проста розных жыццёвых поглядаў і гэта зусім не нараджэнне новага перабудовачнага дзялка або класічнае вечнае супрацьстаянне прагматыкаў і летуценнікаў, апісанае яшчэ вялікім Дыкенсам. Яны розных, варожых класаў - вось і ўся разгадка маральнага канфлікту. Хоць ты трэсні, а ўсё прадвызначае тваё паходжанне. Арыстакратызм наадварот. Усе высокія развагі і тонкія адценні (ужо здрадзіў ці яшчэ не, грашкі і подласці маленькага чалавека) гэтым перакрэсліваюцца. Ну, спішам на час? Ці на нячуласць і здраду творчаму майстэрству самога аўтара, які такім чынам прыроўніваецца да галоўнага героя, алук'яньваецца, пераходзіць мяжу этычнага, абменьвае талент і ісціну на кан'юнктуру.

“Обмен” – первая из камерных повестей “московского цикла” известного советского писателя Юрия Трифонова (1925-1981). В связи с повсеместным распространением культуры АУЕ, выражение “камерная повесть” звучит свежо и по-новому (камерный оркестр – это Михаил Круг с музыкой, дающий концерт в тюремной камере), но, не будем глумиться над собой, благо, всегда есть кому это сделать. Трифонов – вообще замечательный писатель, но, в данном случае, привлекает еще и тем, что оказал явное влияние на таких наших современных классиков, как Пелевин, Сорокин и Татьяна Толстая.

“Обмен” вещь небольшая, но писатель умудрился втиснуть в текст бездну смысла (а не “смыслов”, как привыкли изрекать нынче молодые политиканы-питекантропы). Сюжет произведения прост: тяжело заболела мать инженера Дмитриева. У семьи Дмитриева комната в Москве и у матери комната, надо произвести срочный родственный обмен на двухкомнатную квартиру, иначе комната пропадет. Ситуация понятна для человека с советским опытом, остальным придеться прослушать небольшую лекцию о квартирном вопросе в СССР, а литературные аллюзии, параллели и влияния – это чуть позже.

Разумеется, в СССР не было ничего бесплатного, как бы там ни бесновались неосоветские пропагандисты, таперича их армия. Пресловутые “бесплатные квартиры” (вместо нынешней “мучительной для трудящих” ипотеки) вовсе не были бесплатными. В наши дни, “закабаляя” себя ипотекой лет на 20, молодая семья получает жилье сразу и, с некоторыми ограничениями, оно юридически находится в ее собственности. Совсем не то было в СССР. Во-первых, “бесплатную” жилплощадь можно было ждать и 10, и 15, и 20 лет. Да, были всяческие льготники: вот, в повести, ветеран Гражданской войны, через год он уже имеет комнату в Москве. Партноменклатура еще была, например, и квартиры их были иными, строились по спецпроектам. Во-вторых, средний советский человек оплачивал, или, выражаясь, по Марксу, “авансировал” государству свою будущую квартиру. Отдельная жилплощадь еще была в его далеких мечтах, а он уже платил за нее. Как? А налоги же, явные и скрытые! 1. В СССР были налоги. Подоходный, кажется, составлял 13%, плюс профсоюзные и партийные взносы, расчитывавшиеся из зарплаты. 2. Были еще и скрытые налоги. Людей “общипывали” при покупке “предметов роскоши”. Такими, к примеру, советская власть считала телевизор или мебель. Стоили они дорого. Не говоря уже об авто. Да, хлеб в Союзе был дешев, 14 коп. “черняшка” и 22 коп. белый нарезной батон. 3. Советским трудящимся банально недоплачивали, зарплата в 120 руб. была нормой. Были пенсии в 50-60 рубликов, такие вот нищие бабуси и покупали в продмагах половину черного “кирпичика” за 7 коп. и поллитра кефирчика на обед. 4. А во времена мудрого товарища Сталина часть зарплаты изымалась у граждан при обязательной подписке на облигации внутреннего займа. При этом, тов. Сталин отдельных квартир вообще не обещал, ширнармассы жили в коммуналках и бараках, лишь артистка Любовь Орлова на своей даче, но были и большие победы. Где-то эти сизого цвета сталинские “ценные бумажки” еще хранятся, на дне старого чемодана. Все жду, когда же оплатят. Видимо, после нашей победы. Завершая эту мучительную “лекцию”, надо внести последний штрих: жилье в СССР в большинстве случаев было не в собственности граждан, а государства. Продать его было нельзя. Распоряжался им исполком. Он все и решал. Отсюда центральная коллизия произведения: обмен. Написана, повесть, к слову, в 1969 г.

Конечно, Трифонов не антисоветский писатель, это вам не дидактический и занудный Солж. Желающим советских ужасов 70-х рекомендую “Одлян” Габышева, роман о детской “зоне”, произведение, богатое фактурно, но литературно весьма слабое. Трифонов же очень тонкий мастер, он работает на полутонах, очень точно передавая атмосферу того времени.

Тут нет ни подвалов Лубянки, ни генерала Гоголя, пьющего водку из граненого стакана и им же закусывающего (хруст стекла: “На здорове!”). Это же почти 70-й год, у власти пришедший пять лет назад на пост и еще довольно молодой, бодрый и добрый Брежнев. Нет, все застенки, вся эта советская палаческая машинерия, были в порядке, но кровь Леонид Ильич ручьями не лил. Но, Боже, какая же гнетущая атмосфера в повести! Унылые серые новостройки Москвы, грязное слякотное метро, мрачный адский троллейбус, везущий главного героя мимо длинного заводского забора, потом ему виден пивной киоск, толпа мужчин в черном, как грачи на картинке из школьного учебника (Саврасов?), некоторые отошли чуть в сторонку, по одному, по двое тянут из кружек пиво.

Удивительно, как много персонажей втиснул в повесть из 60 страниц Трифонов. На первом плане жена Дмитриева – Лена, “женщина-бульдог”, как ее называют родственники мужа, переводчица с английского, человек, ставящий задачи и упорно добивающийся их выполнения. При этом, Трифонов вовсе не рисует портрет московского монстра женского пола. Тут снова у автора некоторая полутень. Лена, в принципе, ведь, хорошая жена, и мужа она по-своему тоже любит (Дмитриев вспоминает их турпоездки в Болгарию, в Батуми, любовь), а обмен со свекровью затеян ради дочери Наташеньки.

Увы, снова немного экономики. Семья инженера Дмитриева из трех человек: он, жена Лена, дочь Наташа живут в одной комнате коммунальной квартиры. Подросток-дочь за ширмой, супруги – на удачно купленной чешской тахте. Не очень-то удачно, тахта расшаталась и скрипит. Дмитриеву срочно нужно занять 60 рублей, для хорошего врача матери Исидора Марковича (4 консультацииХ15 рубликов, итого: 60 руб. Медицина в СССР была бесплатной).

И, вот, Дмитриев размышляет, у кого бы ему занять эти шесть червонцев? И – не у кого! В конце концов, он берет деньги в долг у своей коллеги по “ГИНЕГА” (правда, страшное название?) и бывшей своей любви, Татьяны. Это липкое ощущение “советского клея”, в котором копошатся, увязнув, люди (Сорокин потом напишет “как мухи в меду”), оно выражено просто прекрасно. “Мучился, изумлялся, ломал себе голову, но потом привык. Привык оттого, что увидел, что то же — у всех, и все — привыкли”. Дмитриев любил Таню, а женился на Лене. Мальчиком хорошо рисовал, а стал инженером по насосам. И, медленные, но неумолимые жвала советского коллектива, адской “ГИНЕГИ”. И крайне ограниченные ресурсы, и еще советский дефицит всего. Дмитриев приезжает к Тане. На донышке бутылки в шкафчике на кухне у нее осталось 100 гр. коньяка. Или, герой на уличной распродаже покупает две банки дефицитной сайры (можно понять, что в обычной госторговле ее нет, это в Москве называлось, “выбросили”). “Лена любит сайру”, – Татьяна Никитична, помню, это прекрасно!

Повесть постепенно населяется персонажами. Тут отец Дмитриева: сын повторил судьбу отца, тот в молодости хорошо писал фельетоны и рассказы, а стал инженером-путейцем. И дед, старый большевик, репрессированый, вернувшийся из ГУЛАГа (прямо это не говорится, но руки у юриста, закончившего при царе Петербургский университет, натруженные). И снова любопытный прием у Трифонова. Разумеется, критиковать советскую действительность “справа” могли только белоэмигранты, будь-то либерал Набоков или, Боже упаси, какой-нибудь Шульгин. Но, внутри, была возможность критики “слева”. Называлось это в те годы “возврат к ленинской норме”. Так, в повести на даче родни идет спор об “омещанивании”. Тут, у автора, снова уход в полутона: старый революционер и коммунист дает парадоксальный ответ.

А “ленинскую норму” потом гениально обстебал Сорокин в своей “Норме”: как регулярное поедание советскими людьми “нормы” – брикетика говна. Даже, кажется, можно точно назвать место в трифоновском “Обмене”, где Владимира Георгиевича при чтении, что называется, “перещелкнуло”. И Пелевин (не лауреат Сашка, а Виктор Олегович) Трифонова, конечно, тоже читал. Прекрасная повесть “Вести из Непала”, Любочка, “мы провода под током”, ужас советской смерти, помните? Неудивительно, что под током, ведь Люба работает в троллейбусном парке. Кстати, это строки Пастернака. Довольно смешные у поэта вышли стихи, про любовь электромонтера. “Под током”, да-с! Странно, ну, ладно. И у Татьяны Толстой в хорошей вещице описание поездки в московском троллейбусе времени застоя, совершенно трифоновское по звучанию.

В самом финале поездка в троллейбусе и, здесь, у Трифонова дан крайне интересный символ: на остановке сидела щенная сука овчарки. И вдруг запрыгнула в салон. Дмитриев позвал ее и она вышла. Человек уехал, а собака преданно смотрела на него с тротуара. Зачем эта собака? Из сталинского ликвидированного лагеря, что-то шаламовское? Нет. Образ брошенной любви Тани? Вряд ли. Что-то римское, волчица, Ромул и Рем, основатели города... Вот только в Москве не волчица, а овчарка. Не быти Третьему Риму, как бы намекает нам писатель Трифонов? Очень странный, сложный символ.

Но завершается повесть “хорошо”. Маклер, конечно, обманул (еще одна характерная советская деталь, маклер) и юрист исполкома в первый раз отказал. Но вмешалась энергичная Лена, во-второй раз все документы были в порядке, и, успели, обмен совершился. Мать быстро умерла от рака, Дмитриев слег с гипертонией, старую дачу снесли, на ее месте построили стадион “Буревестник”. Итог: жизнь продолжается. Такой вот советский хэппи-энд.

Русские играют в "Бинго жалости". Сколько бы не было адресовано доброго крепкого словца в сторону пендоской толерантности к черным трансам с онкологией и генетической солянкой, но темным вечерочком каждый сибиряк порыдать над русской классикой обязан. Выставлять душевные ранки на всеобщее обозрение не торт, а то соседская "Желтая пресса" еще разместит вас на первой странице с кричащим заголовком, боже упаси. Поэтому семейные саги с кучей скелетов в шкафах, роялей в кустах и спиртом в рюмках пользуются большим спросом.

"Обмен" Трифонова добавит к жизни читателя жанр ангст. Когда-то в детстве во время просмотра "Могилы светлячков" во мне умер оптимист, реализм прописал смачного леща и с тех самых пор подобных произведений я избегаю напрочь. Перед нами вырисовывается довольно печальная картина человеческого саморазрушения. Подобные произведения то еще испытание на слабо. Их хочется скорее забыть, а не разбирать по полочкам. Сразу предупреждаю, я не шарю в добротной литературе, которая отображает всю бренность бытия, показывает реальность без прикрас и масок, завораживает своей суровостью; потому что специально отмахиваюсь розовым крестом от подобных историй. Литературные гурманы могут неодобрительно смотреть на мой список прочитанного и бросать колкие взгляды полные презрения, но лично для меня проще окунуться в какую-нибудь фантастическую историю с красивым сказочным шаблоном нежели сталкиваться с ночными кошмарами еще и в воспаленном воображении. Подобная литература токсична и если ей перенасытиться или прочитать в неправильное время, то вся история может свернуть в темный душный подвал из которого уже не будет выхода.

Трифонов, прямо как пастушья собака, сгоняет гиперболизированные образы простого люда в вольер-произведение, чтобы мастерски разыграть свой жуткий спектакль. Читать повесть все равно, что завернуться в стекловату. Совок не самая кошерная локация для того чтобы отмотать скромный срок длиною в жалкую человеческую жизнь. На самом старте повествования действующим лицам уже плюс десять к страданиям. В "Обмене" нет хороших героев. Так или иначе каждый персонаж погряз в трясине из бытовухи. Дмитриевы гостеприимные хозяева, которые в сласть угостят путника пирожками с начинкой из человеческих грехов и самобичевания. В попытках вырваться из черной липкой обыденности и стать счастливее, герои отключают мозг, начинают паниковать и "топить" окружающих. Хоть одного своего знакомого, да среди персонажей встретишь. "Все вниз и вниз", - насвистывают герои, пробивая новое дно. Мне нравится холст на котором автор умело вырисовывает своих героев. Читаешь и ни на минуту не сомневаешься в правдоподобности сего действа. Цепь событий закручивается вокруг горла и ты сразу понимаешь, что подобное произведение не может закончится хорошим финалом. Но ты все равно скрещиваешь пальцы и тихо молишься, чтобы все оказалось не так плохо. Жизнь жестока и довольно быстро ее величество надежда умирает на задворках советского гаража. Худший из сценариев врывается, царствуя как хозяин, упиваясь страданиями несчастных людишек, которые сами вложили жезл власти в его руки. Казалось бы, зачем сопереживать? А пока ты сидишь и пытаешься сложить два и два, страх тихо стучится в сознание и нашептывает, что таким же методом проб и ошибок ты сам, дорогой читатель, губишь свою короткую жизнь.

Поймите правильно, повесть хороша. Но тем не менее атмосфера "Обмена" крепко вцепилась в мое горло, медленно перекрывая доступ к кислороду. Повесть вызывала жуткие въетнамкие флэшбеки, которые я давно похоронила за плинтусом в самом темном углу подсознания. Всякие "Ешь, молись, люби" с радугой и фанфарами проповедуют: "Живи! Сегодня и сейчас! Времени осталось не так уж много"; Трифонов говорит об этом прямо без прикрас, а когда слова метко бьют по цели и тебя окутывает безмолвный ужас, лишь ухмыляется и уходит, оставив тебя на произвол судьбы.

Повесть Юрия Трофимова «Обмен» мне оценить сложно. Уже за одну плотность и содержательность прозы, большое количество персонажей, ситуаций, воспоминаний, мыслей при малом объеме хочется поставить высокую оценку. Ну, не избалована я чтением качественной прозы.

Но вот сюжет повести... Писать рецензию на «Обмен» - это такой особый вид спорта: чтобы написать то, что действительно думаешь, но параллельно ещё и доказать что ты не верблюд. Житейская ситуация – смертельно больная мать и сын, под шумок озаботившийся по наущению жены улучшением жилищных условий. Противостояние приспособленчества и интеллигентности. Так вот, я не верблюд и считаю предосудительными, даже преступными случаи, когда дети выкидывают своих стариков на улицу. Но ведь ситуация в «Обмене» не такая...

Кульминация произведения – слова больной матери о давно уже совершенном обмене – меня, мягко говоря, разочаровали. Слишком прямолинейно и, в общем, узколобо. Речь ведь идёт о выборе 37-летнего ( на минуточку) главного героя Виктора («Победитель»!) Дмитриева между родительской семьёй и ее идеалами и между семьёй собственной. Виктор в данной ситуации действует в интересах себя, жены и не совсем уж маленькой дочки, ночующей вместе с родителями в коммунальной комнатке за занавесочкой, да, собственно, и в интересах матери, потому что за смертельно больным человеком в любом случае нужен присмотр и уход, который вряд ли может обеспечить сестра героя, живя с матерью на даче с удобствами во дворе. Виктор предлагает матери съехаться и разменять не ахти какие хоромы в коммуналках на отдельную двухкомнатную квартиру. Вот это праведное «как ты мог, Витюша...?!», это все равно что возмущаться тем, что у ребенка выпадают молочные зубы. «Как же так? Ведь они с такими мучениями росли! Вот эти все температуры и бессонные ночи...!». Ну и? Что изменило сие пламенное негодование? Природа в любом случае берет свое, мужик в 37 лет имеет мнение, отличное от мнения матери.

Вот кстати о Викторе. Главный герой не вызывает симпатии. В общем-то, у него нет своих желаний и выбор между матерью и женой с дочкой он сделал не осознанно. До поры старался сохранить нейтралитет и помирить стороны, потом и сам попал в оборот к Лене, своей жене. И, поскольку собственного мнения по вопросу у него так и не появилось, он стал выражать волю жены, хотя фактически нельзя даже сказать что он всецело принадлежит своей семье. У Витеньки ещё есть любовница. С ней ему было бы, наверное, лучше. Но Таня как мать, не «пробивная», а вот с Леной большие перспективы.

Не впервые в произведениях советского периода мне встречается мысль, что делать что-то для себя является предосудительным. Поминать знаменитые слова Булгакова о квартирном вопросе уже даже неинтересно, потому что слишком очевидно и предсказуемо. Но позиция матери главного героя, женщины очень интеллигентной, душевной, готовой прийти на помощь каким-то дальним родственникам, знакомым и пр. меня тоже удивляет. Вот прямо так и ждёшь что-то эдакое о голодающих сиротах Африки, которым комната гораздо нужнее, чем семье сына. «Фу, стыдно быть таким!». «А ты попроси тестя подсобить и построить кооперативную квартиру!». В устах неприкаянный сестрицы героя Лоры это все звучит как злоба и зависть. Сама- то – ни кола, ни двора, живёт на даче, принадлежавшей родителям, по пол года обитает в палатке с археологической экспедицией. Но, разумеется, имеет свое собственное мнение и не стесняется его высказывать.

В целом, повесть оставляет гнетущее впечатление. Все без исключения персонажи не ищут конструктивного решения ситуации. Лену клеймят за желание урвать шанс на нормальную жизнь для своей семьи, за ее настойчивость, старания. Инфантильность главного героя достигает таких масштабов, что семейный тандем Дмитриевых превращается в «плохого и хорошего полицейского», и, пожалуй, самое тошнотворное то, что герой с радостью принимает эту роль, зажмуривается и говорит «я в домике». Якобы положительные герои не делают ничего. Вполне логичные вопросы касательно происходящего автор оставляет без внимания, подгоняя ситуацию по мерке тяжеловесной морали. Все суета и тлен. Пришло время «решал» и «рвачей». Куда деться бедному интеллигенту?

Вот даже интересно стало, что сказал бы дедушка Фрейд о динамике семейных отношений между Виктором, его матерью (« Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел…») и сестрой («Витька, как же ты олукьянился!»)? Мне здесь чудится ревность к новой семье сына, уплывающая из рук власть над ребенком, которую мать вынуждено уступает другой женщине, чем конечно же недовольна. Но у автора, понятно, своя точка зрения...

Густав Климт "Бетховенский фриз". "Силы зла" - Тифон и его дочери.
***
Прочитано в рамках игры «Долгая прогулка». Бонусное задание ноября 2018.