A Slip of the Keyboard: Collected Non-Fiction

Меня бесят эти милые драконы и благородные эльфы. Эльфы не благородны. Они жестокие ублюдки. И герои мне не нравятся. Засранцам доверять нельзя, они всегда придадут. И во врожденное благородство королей я не верю, потому что почти все короли в нашей собственной истории сходили с ума от власти. И уж точно я не верю в мудрых волшебников. Я работал с их современными аналогами, я точно знаю о чем говорю. Задача фэнтези- показать известное в новом свете....
Я хочу писать о здесь и сейчас, а не о там и тогда....
Вот только сбегать нужно не только откуда-то, но и куда-то. Найти достойное место и вернуться обогатившись новым опытом. Слишком часто фэнтези называют пустыми калориями. Жизнью с обрезанными корочками.

Большая часть того, что я выучил в школе, не принесла мне никакой пользы. Просто там всё делалось неправильно – зачем, например, давать мальчикам-подросткам «Гордость и предубеждение»? У них полно других дел.

Для начала надо построить библиотеку, а потом окружить ее школой. Дети должны нормально читать, связно писать – пусть даже просто – и достаточно знать арифметику, чтобы понять, что калькулятор врет. А потом научите их пользоваться библиотекой и не пускайте в интернет, пока они не научатся читать, писать и не повзрослеют до такой степени, чтобы не путать данные с информацией. Иначе это всё равно что выпустить обезьян на банановую плантацию.

Не забудьте о мастерских и цехах. Я был знаком с отличной чертежницей, которая не представляла, что у нее есть хоть какие-то способности, пока от безнадежности не устроилась подавать чай в конструкторском бюро, а потом не заинтересовалась работой… Таких, как она, наверняка много. Десятки тысяч людей никогда не узнают, что талантливы. А где это можно выяснить, если не в школе?

Фонд даже спонсирует дополнительные патрули из местных, которые помогают смотрителям. Эту инициативу приняли в штыки. Она потребовала крайне деликатных переговоров. Патрули не должны показываться на глаза, чтобы не вмешиваться во внутренние дела суверенного государства. Никакого оружия. На самом деле парк не настолько дик, как, например, некоторые районы Лос-Анджелеса, так что здесь не стреляют, даже плохие парни. Но у браконьеров есть огромные мачете и наглость. У смотрителей… ну… сознание собственной правоты. Вероятно, если их зажать в угол, они смогут выругаться.

Всем известно, потому что я приложил к этому много усилий, что я страдаю редкой формой болезни Альцгеймера, которая называется задней кортикальной атрофией. Я бы описал ее как топологическую версию традиционной болезни. Коротко говоря, у меня возникают топологические проблемы со сложными штуками, вроде вращающихся дверей с зеркалами, когда мне приходится долго думать, чтобы понять, вхожу я или выхожу. Хотя, честно говоря, я бо́льшую часть жизни этого не понимал. Надевание трусов по утрам тоже было проблемой, пока я не понял, что нужно перевернуть ситуацию с ног на голову и посмотреть на нее с другой стороны. Как и все разумные мужчины моего возраста, я ношу хлопчатобумажные плавки (надеюсь, вы записываете). Как бы я ни старался, шанс надеть их правильно с первого раза составляет пятьдесят процентов. Не то чтобы я не понимал, куда засовывать ноги, и на голову я трусы ни разу не надел, но понять, где перед, а где зад, удается не всегда. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что нет смысла возиться с трусами, потому что мои глаза и мозг раскоординированы. Так что если я надеваю трусы задом наперед, я просто спускаю их на пол, обхожу и надеваю снова с правильной стороны. Это всегда срабатывает. К тому же это дополнительная зарядка.
Я не буду извиняться за то, что рассказываю вам это. Хотя бы потому, что несколько пожилых джентльменов, услышав это признание, подумают: «Отличная идея! Надо попробовать!»
Точности ради я должен сказать, что вчера – начав день с оздоровительной прогулки вокруг трусов – я направился, верно скоординированный в паховой области, в свой кабинет, где работаю над вторым черновиком следующей книги.

Действие происходит в мире, очень похожем на этот, в дни извержения, очень напоминающего извержение Кракатау. Осиротевший тринадцатилетний мальчик взывает к своим богам, требуя ответов и не понимая при этом вопросов. Он ненавидит богов слишком сильно, чтобы в них не верить. Ему пришлось похоронить всю семью, он не способен никого за это благодарить. Я наблюдал за его попытками создать новый народ и новую философию. В старости он говорит: «Создатель дал нам столько ума, чтобы мы смогли прийти к выводу, что его не существует». Лучше создать сейсмограф, чем поклоняться вулкану.