The Complete Novels of James Joyce

Текст с большой буквы.
Если пробиться через дебри интертекстуальности и историкокультурного пласта Ирландии - откроются дали небесные и, если не вся, то хотя бы половина мировой мудрости. Поток сознания героев затягивает, влезаешь в их шкуру, думаешь их мысли, чувствуешь и видишь с ними вместе, в самую глубь души забираешься и смотришь в эту бездну - а она на тебя. Превосходная, на грани реальности, форма. Это одна из немногих книг, которые читаешь и не веришь, как мог человек написать такое за короткую жизнь. А уж через какие круги ада прошёл переводчик - представить страшно.
Очевидно, если бы господин Джойс не писал книг, он бы убивал людей. Конечно, избранности ирландского народа наравне с еврейским это не отменяет.

Читала на спор - иначе бы себя не заставила. Можно над этой книгой задуматься, найти уйму смыслов, но я просто не хочу. Мне никогда не нравились книги ради смыслов, я любитель более простых вещей. Герои там, занимательный сюжет, мораль и все такое. И тем более не люблю, когда фабулу берут из классического произведения и как бы обыгрывают. Лучше бы я перечитала "Одиссею".
Прочитать это "надо" для общего образования, и стоит - если вам нравятся всякие "Парфюмеры", "Коллекционеры" и интересно, откуда что взялось.

Среди интеллектуалов принято восхищаться «Улиссом», что, на мой взгляд, больше обусловлено стадным инстинктом и страхом отстать от общепринятого, нежели истинным восхищением читателя. Я же, не имея параноидального желания быть вписанным в интеллигентские когорты и уж тем более кому-то понравиться, не имел априорно восторженного мнения об этой книге, из-за чего потратил целый месяц на её внимательное и непредубеждённое чтение, хотя сей внушительный срок был обусловлен не столько сложностью самой книги, сколько занятостью.

Потому что никакой сложности я в «Улиссе» не увидел вовсе. Это книга не просто не сложная, она на редкость примитивная, и все трудности, возникающие у неискушённых читателей с её полным освоением и вынуждающие их останавливаться на страницах со стыдливо двузначным номером, я решительно отношу не на счёт сложности, а на счёт скучности, неинтересности сего творения. Ну правда, ничего сложного и ничего интересного здесь нет. В содержательном плане – это книга об обывателях и их обывательских заботах, не чуждых никому из нас, но составляющих у нас лишь часть жизни; здесь же они составляют безальтернативное целое. Ну да, иногда хочется покушать, потом хочется покакать, потом посидеть в горячей водичке, разглядывая услужливо увеличенный водным преломлением член, а там ещё общественные и рабочие дела, а затем можно и подрочить украдкой, даром что женат, а если удастся в конце дня с кем-нибудь выпить и поболтать, пусть даже разговор не клеится, и единственное, что вас объединяет, это мочеиспускание в общую цель в виде клумбы, то вообще замечательно.

Как же из этого убогого материальчика состряпать что-нибудь интеллектуальное? Есть несколько способов. Можно, например, прикрутить аллюзию на какой-нибудь почтенный миф, и не беда, что сначала эта аллюзия помогает тебе двигать сюжет вперёд, а затем, по мере того, как он начинает жить своей жизнью, ужасно мешает, сковывает, заставляя выдумывать всё более жидкие соответствия между мифологическим и сюжетным планами. Но есть способ получше: выверни наизнанку стиль, состряпай пару каламбуров и десяток неологизмов, поиграй словесными формами, покажи способность натягивания лексических оболочек на слабенькую плоть смысла. Давайте, к примеру, возьмём «Быков солнца». Действительно блестящий эксперимент по воспроизведению эволюции английского языка от архаичных средневековых форм до современности. Сколько великолепных стилистов прошло перед нашим взором! Но о чём здесь повествуется? На что растрачивается это богатство? Увы, на какой-то тупой разговор о роженицах. Единственный выход для читателя – просто перестать обращать внимание на сказанное и насладиться звучанием языка, пусть в данном случае русского – я ведь читал в переводе Хоружего. Но что в этом, простите, интеллектуального? Ведь все эти подстройки под стиль великих писателей Англии – это пародии. С каких это пор у нас пародия стала интеллектуальным жанром?

Или вот попытка создать музыкальную прозу в эпизоде «Сирены». Боже мой, да они же там просто сидят и жрут, да ещё треплются о всякой ерунде. А этот ваш поток сознания? Я не буду говорить о том, что люди на самом деле думают совсем не так – гораздо более фрагментарно и раздробленно. Как же Джойс создаёт у нас впечатление потока – нерасчленимого внутреннего монолога? Самым тупым приёмом – он корёжит синтаксис и убирает знаки препинания. Предполагается, что мы должны восхититься найденной формой, но всё «восхищение» куда-то улетучивается по мере продвижения сквозь десятки страниц эпизода «Пенелопа», и воцаряется скука. Долго восхищаться формой столь же невозможно, как сто раз повторённой шуткой, а содержание здесь не может восхитить в-принципе. Или вы правда считаете, что фраза «мне часто хотелось обцеловать его кругом с головы до ног и его миленький юный член тоже выглядит так невинно что я бы не задумалась взять его в рот когда никто не видит так и просится чтобы его пососали» становится великой литературой, если её записать без запятых и заглавных букв?

Тоска, скука, пошлость, обывательщина, мелкотемье. Содержанием становится сама форма, поясняет Хоружий, словно понимая, что подлинное содержание этой книги не сможет удовлетворить взыскательного читателя. Но коллекционирование форм, которым забыли подобрать подобающее содержание, превращается в кучу перегноя, выгребную яму отходов литературного цеха, которой почему-то принято восхищаться.

Но я не буду развивать мысль о том, что весь «Улисс» – это тест на конформизм среднестатистического интеллигента. Не это важно, а то, что некоторый смысл в этом безумном словоблудии всё же прячется. Только не надо думать, что наличие смысла – это априори хорошо: иногда лучше, чтоб его не было. Это как раз тот случай, ведь «Улисс» предлагает нам не только безудержную словесную эякуляцию, но и совершенно конкретную философскую антропологию. С антропологией, в общем-то, всё просто: либо ты представляешь человека как образ и подобие Божье, либо он у тебя превращается в похотливую обезьяну, живущую первичными инстинктами. Третьего не дано, как бы философы ни пытались замаскировать возвышенной фразеологией неизбежный дрейф к обезьяне фундаментально обезбоженного европейского человека. Такого человека, каким всегда был любитель разглядывать использованную по назначению туалетную бумагу и онанировать на случайных незнакомок Леопольд Блум и каким быстро становится потерявший веру в Бога и ищущий себе нового «Отца» Стивен Дедал.

Человек балансирует на канате, натянутом между Богом и обезьяной, третьего не дано, и в романе Джойса этого третьего тоже нет, а есть лишь триумф обезьяны. Здесь побеждает витальная, жовиальная, телесная концепция человека, не видящая его духовное измерение ни в чём другом, кроме способности уныло воспроизводить чьи-то давно высказанные слова под издевательским соусом «роман вместил в себя всю предшествующую литературу». Ну да, сарай или даже музей тоже что-то вмещают, только жить в них никому не хочется. Неуютно, нагромождённо, нечеловекоразмерно.

Часто говорят, что «Улисс» – это главный роман ХХ века. Это действительно так, но это не говорит хорошо о романе, это плохо говорит о веке. Веке постмодернистского расщепления смыслов, веке торжества низости над любым «верхом», веке карнавального насмехательства и ликующего самодовольства. Местами комфортном, но таком пустом веке, возомнившем себя венцом развития европейской культуры. Поэтому и притязания этого «романа века» на роль всеобъемлющего культурного компендиума оправданы примерно так же, как оправданы притязания истории болезни на роль полной и исчерпывающей биографии какого-нибудь духовно богатого человека. «Улисс» – это анамнез, сосредоточенный на симптомах угасания, умирания пациента, а не на расцвете его творческих сил. Но сейчас мы преодолеваем этот период и через череду потрясений входим в эпоху нового культурного синтеза, рвущего с обесплодившимся прошлым. Наше время требует нового романа, новой истории, нового человека. Воистину, «Улисс» – это то, что необходимо преодолеть, и что обязательно будет преодолено, потому что никакие тёмные века не длятся вечно.

"Камней, понимаю.

Собираюсь умереть собачьей смертью.

Дайте мне пить, есть я уже не хочу.

Ты не эльзасец!

Собачья смерть, говоришь?

Я сдал его невесте."

Нет, это не цитаты из "Улисса" Джойса, как могло бы показаться (ну могло бы, да?). Как-то раз мне приснился сон, в котором были вот эти фразы. Их я в точности запомнила и сразу же тогда записала. Это было, если мне не изменяет приложение "заметки", 2 июня 2021 года. Так вот, самое начало дурацкого "Улисса" (а дальше я не пошла) очень живо напомнило мне этот давний сновидческий прикол. В нем есть ведь какой-то смысл. Поток (под)сознания индивидуума. А подставить впереди черточки — получится диалог. Имена действующих лиц вверху (а они были, это точно) — будет пьеса. Это я к чему? Да ни к чему. Дрянь, раздутая дрянь ваш "Улисс", как вы вообще находите в себе... ну не знаю — мужество? — это читать? Хуже того — как вы имеете наглость подобным восхищаться?! Множество планов? Черта с два! Множество планов — это когда каждому свой. Кто-то считывает самый нижний, а кто-то идет выше, но, камон, не всем же лезть на самый верх и писать потом статейки. Джойс же начинает с "самого верха" (не даром в начале герои находятся в какой-то башне(?)), и план здесь один — снобско-заумственный и типа аригиналный. Тут всего два пути — либо разгадывай, либо проваливай. Разгадывай, лол. Проваливай? Мм, не дурной вариант. Я не литературовед, я не переводчик Хоружий (несчастный человек), я не ирландка и жить в 1904 году я никак не могла (ребзи, ну какой это 904-ый — по тексту тут минимум 25-ый), да мне не очень-то интересен и Гомер со своей "Одиссеей" (и с "Илиадой"), и я не хочу разбираться во всей этой мути и жути (посмотрите "схемы" к роману — что за бред? зачем?), разбираться — и ради чего, собственно?? Кажется, смысла тут вообще нет. То есть он есть — единственно для автора, но не для читателя. Я терплю, когда писатели пытаются экспериментировать со стилями (но, как по мне, Джойс, играя шрифтами, — проиграл), но терпеть не могу, когда писатели пишут (сори) "для себя" (для постижения себя или еще для какой возни), ничего, совсем ничего не предлагая читателю, кроме двух тысяч сносок и эгоистического приказания стороннему человеку всесторонне вникать в авторскую жизнь (где автор был, с кем говорил, что ел, что пил, как спал, что писал в письмах). Плевать мне на его личность, плевать мне на его друзей/врагов/родственников/женщин, представленных в каких-то совсем невразумительных героях. Плевать мне на то, что кто-то когда-то что-то там такое сказал, и теперь мне это выдают в виде сноски. Я хочу читать книгу! Я хочу думать над книгой! Но проклятые несносные сноски, направляя и указывая, этого мне делать не дают, а без них я здесь — просто слепой котенок. Вот что этим романом хотел сказать всеми признанный гений Джеймс Джойс? Хотел ли он вообще что-нибудь сказать? Или только похвастаться своей ученостью (и — на сладенькое — прославиться)? Поразительно, как люди могут хвататься за что-то такое, называть это гениальным и копаться годами в сих словесных дебрях, пытаясь что-то там найти. Это недоразумение, но, к сожалению, в порядке вещей.

"Владимир Набоков сравнивал роман с «Петербургом» Андрея Белого." Хаха, пачиму так смешно?

Нет, миленький Джеймс, хоть ты и повернут на "Одиссее" и весьма хитровы[делан], но, как ни крути — ты не эльзасец.

Что мы можем выяснить по линейному тексту и нелинейному надтексту романа? Есть некая супружеская пара Горемыка Закутила Вертоухов и Анна Ливви Присеребрённая. О Вертоухове известно три факта: во-первых, из происхождения его имени от «here comes everybody» следует, что на его место подходит кто угодно из людей; во-вторых, из первого вопроса шестой части первой книги «Викторина», где характеристики загаданного человека перетекают из низменных в героические, и прямого ответа, что загадан Финн Маккул, следует, что Вертоухов и есть Финн, который спит где-то в Ирландии и должен пробудиться; в-третьих, из первой же строчки романа, которая на самом деле является ее последней строчкой, следует, что Вертоухов – это дублинский замок Хоут и его окрестности («Howth Castle and environs»). Об Анне Ливви точно известно, что она – протекающая через Дублин и впадающая в Ирландское море река Лиффи, которая, в свою очередь, по-ирландски пишется An Life, что, если читать по-английски, означает «некая/любая жизнь»; кроме того, фамилия Plurabelle – это plural, «множественная», вставленное в итальянские эпитеты девы Марии pura, bella, «пречистая, прекрасная»; важно, что в отличие от активно действующего на страницах ГЗВ его супруга АЛП вплоть до финального монолога появляется только в разговорах других «персонажей» (чем весьма похожа на Молли Блум).

Получается этакий ирландский инь-ян: Вертоухов – Человек-вообще, культурный герой и воплощение материальной человеческой культуры, активное начало мира; Анна Ливви – Жизнь-вообще, героиня-жизнеподательница и воплощение живой природы, пассивное начало мира. Также Вертоухов – твердь, пространство и разнонаправленное движение в пространстве, а Анна Ливви – вода, время и однонаправленное движение во времени. Кроме того, из текста следует, что Финн Маккул спит не где-нибудь, а под водами Лиффи, что усиливает богородичный образ (река производит на свет героя-спасителя Ирландии) и укрепляет материнско-сыновней связью трактовки отношений АЛП и ГЗВ в паре «Жизнь-Человек». Уже эти соображения позволяют заподозрить, что Finnegans Wake посвящен некой вселенской взаимосвязи вещей и явлений. Становится ясно, зачем Джойс вписал в текст порядка 500 расшифровок HCE и около 180 расшифровок ALP: сделав главными героями не конкретных людей, а Человека-вообще и Жизнь-вообще, автор на этом не остановился и показал проявленность двух сверхсубъектов в десятках и сотнях сочетаний слов и предметов, на которые эти слова указывают, ведь и человек, и жизнь чрезвычайно разнообразны.

Помимо букв Вертоухов присутствует в «Финнеганах» в нескольких лицах. Среди них: его условные «дети» Шем Писец и Почтовый Шон, воплощающие близнечный миф (Каин и Авель, Ромул и Рем, Кастор и Поллукс); их «сестра» Иззи, возникающая для воплощения мифа о преследовании Диармайда и Грайне, легенды о Тристане и Изольде и других историй с женским участием; некий Гад с пипкой, нападающий на Вертоухова, причем с Шемом и Шоном он образует троицу (как, например, Сим, Хам и Иафет); четверо ирландских старцев-евангелистов Мэтью, Маркус, Лукас и Джонн, наблюдающие за действиями более молодых воплощений, беседующие с ним и выпивающие в их честь; и, конечно же, Финнеган, которого поминают в самом начале и забывают в конце первой главы первой книги. Джойс подчеркивает неиндивидуальность этих фигур, постоянно меняя их имена: Шем легко превращается в Глубба, Шон – в Жана, Иззи – в Изод, а сам Вертоухов – в Просю Сухокрыла, Фести и Гостевого. При этом Шем чрезвычайно похож по поведению и характеристикам на ГЗВ, как если бы это был один человек, откуда и следует мысль, что все это лики одного сверхсубъекта. Но тогда выходит, что в «Финнеганах» Джойс рассказывает об истинном богоподобии человека: как христианский Бог един во всех своих трех лицах, так и человек, подобно Ему, един во всех своих миллиардах лиц.

Присутствие великого в малом, легендарного в обыденном, универсального в индивидуальном, вечного в преходящем, возвышенного в низменном – вот о чем, на мой взгляд, Finnegans Wake, но с несколькими важными дополнениями.

Во-первых, Джойс стремится максимально выровнять оба слоя, поэтому перед нами не просто частный сюжет, сквозь который проглядывает общее, но именно общее с частным 50 на 50. «Действие» намеренно затемнено и размыто отсылками к всевозможным мифам и легендам, а «персонажи» многолико обезличены: роман рассказывает не какую-то конкретную историю, хотя ее элементы и можно с большим трудом выдрать из тела текста, а все истории сразу, сливающиеся в Историю-вообще. Весьма логично, если основные персонажи – Человек-вообще и Жизнь-вообще. Поэтому «Финнеганов» стоит рассматривать как Роман-вообще, книгу обо всем, что только можно сказать о человечестве и среде его обитания. Но если так, то нет ничего удивительного в словах внутри слов и предложениях внутри предложений: одновременное рассказывание всех историй мира, от Библии до детских считалок, накладывает их друг на друга, перемешивает, перепутывает, превращает в реалистический текстовый слепок того, как наша жизнь течет изо дня в день. Научиться ориентироваться в романе – все равно что научиться ориентироваться в окружающем мире, на что обычно уходят десятки лет.

Во-вторых, Джойс показывает не только всеобщий баланс, но и всеобщую гармонию. Поэтому так важно правильное чтение вслух Finnegans Wake, обнажающее благозвучие книги: музыкальность формирует иной уровень системности видимого информационного хаоса Истории-вообще, предлагает читателю воспринимать ее big data не зрением, но слухом. И в этом тоже проявляется центральная идея сосуществования совершенного и несовершенного: текст одновременно и дезорганизован с точки зрения синтаксиса, и организован с точки зрения фонетики. Инфернальная проза и лирика сфер. А в-третьих, Джойс не просто заявляет взаимосвязанность всего со всем, но объясняет ее. Как может так быть, что в каждом человеке обретаются и проявляются великие герои прошлого? Все просто: время в Finnegans Wake движется по кругу, и каждый день повторяет все предыдущие с незначительными отличиями. Первая и последняя фразы книги составляют одно предложение и повествуют о том, как завершается и начинается очередной суточный цикл, еще одна часть вод Лиффи утекает в Ирландское море, Тристан еще раз прибывает в Дублин, а Финнеган вновь падает замертво: bababadalgharaghtakamminarronnkonnbronntonnerronntuonnthunntrovarrhounawnskawntoohoohoordenenthurnuk! И Вертоухов действительно является Финном Маккулом, ему нужно только пробудиться, чтобы осознать это, но каждый новый день происходят все те же события, мешающие ему это сделать. Так что вечно оставаться ему Горемыкой.

Итак, Finnegans Wake — роман об истории нашего мира, спрессованной в один бесконечно повторяющийся день, где все когда-либо жившие люди слились в несколько образов, перетекающих друг в друга и в объекты живой и неживой, но благодаря такому всеобщему взаимопроникновению одухотворенной природы. Слились и слова, и предложения, однако в получившемся хаосе язык обрел новый космос. Эта книга и вправду связна и осмысленна, как утверждал Джеймс Джойс, защищаясь от не сумевших разобраться в его труде критиков. Просто она требует от читателя намного больше, чем тот способен ей дать, и в первую очередь огромного доверия к писателю – такого, чтобы 300-400-500 страниц чрезвычайного по усложненности текста работать над ним без малейшего проблеска догадки, что тут вообще творится. Творится тут История Жизни Человека, и она грандиозна; как все грандиозное, ее невозможно охватить взглядом вблизи, с расстояния в одну строчку или одну страницу – ее нужно прочитать целиком и, вероятно, не раз, недаром у романа нет ни начала, ни конца. Но сколько читателей готовы к такому?

Это моя вторая попытка познакомиться с творчеством Джойса.
Первая была знаменитый «Улисс» и я ее с треском провалила (пожалуй это единственная не дочитанная мной книга).
Что же с «Портретом художника в юности». Ну во-первых, фух, читать все-таки можно, сюжет не исчезает со страницы за одно моргание. Но все же эту книгу нельзя назвать захватывающей или увлекательной. В первой половине она слегка притворяется книгой-взрослением, описывая детство ГГ, его семью, школу, но чем дальше, тем сильнее автор уходит в философию и рассуждение о политике, религии (очень много), человеческих отношениях. Временные скачки и поток сознания. Внутренний мир и переживания, на которых сделан акцент. И где-то за всем этим я постепенно теряла сюжет. Нет, Джойс точно не мой автор, думаю, что я вряд ли вернусь еще раз к его произведениям

Калипсо.
Жила-была прелестная нимфа на отсрове Огигия. Была она прекрасной, но одинокой. И вот однажды, как полагается в счастливых сказках, на ее улицу, а точнее остров пришло огромное счастье в виде мужественного Одиссея, супергероя Древней Греции, который чудом спасся от гневного Посейдона. Разумеется, взяла наша Калипсо его в заложники(мужья), но жалко ей его стало, поскольку новоиспеченный муженек хоть и удовлетворял хорошенько, все еще мечтал о доме… Через семь лет она его отпустила.

8:00 утра. 28 Ноября 2015 года. Где-то на юго-западе России. Рокси заваривает красный чай. Пока чай кипит, и она думает стоит ли идти за колбасой в магазин или так бутерброд сделать, минута утренней сигареты настает. Ласковое солнышко светит во всю, озаряя каждую комнату своими лучиками. Небо голубое-голубое, прям как в раю. Легкий морозец. День, когда хочется жить. Когда все заботы уходят в прошлое.
Но. Сегодня ответственный день. Сегодня и завтра прочтения “Улисса” великого и могучего, самого настоящего ирландского и крепкого, Джеймса Джойса. Одни в восторге пищат. Другие в страхе разбегаются, услышав только название. На лицах третьих ужас. На лицах четвертых надменное философское выражение а-ля “я прочитал. Я осознал. Даже гарвард не круче меня.”

Рокси боится. Боится жутко. После Диккенса, который хоть и любимый, но в этот раз не особо пошел, мозги плавятся уже. А за ними надо следить. Звонок. Мама. “Помочь убраться в квартире?”. Отличный повод для прокрастинации. Она взвешивает все за и против за долю секунды и говорит “Нет, мам, у меня дела”. А так хотелось спастись. Или же прокричать и побить себя руками в грудь: “Мама, я на подвиг иду!!! Улисса буду покорять. После него никакие Эвересты не страшны”. Но… Скромность важнее всего.

8:45. Она забирает чай. Открывает гайд. Ага, раз по Одиссею, ничего страшного. Одно из любимых произведений. Одиссея увидели, душа успокоилась, а все остальное не важно. На читалке 560 страниц в вертикальном положении. Успеем. Сможем.
Но уже на первых главах что-то стало окутывать ее. “В заложники меня берут,” - подумала отчаянная девочка. Будто Калипсо на нее накинулась и забрала. Поила зельями. И так проходят и проходят страницы за страницами, эпизоды за эпизодами, а она все смотрит куда-то туда… Одурманенная непонятными заморскими зельями великого литератора Джеймса Джойса. Остаеться крепиться, лишь мысль о том, что Одиссей скитался больше 20 лет, а ей всего лишь предстоит два дня помогает. А может не очень.

Сцилла и Харибда.
Вики описывает их как морское божество, обитающее в проливе под скалой. Гомер описывает емко и ого-го. Рокси же при прочтении “Одиссея” показалось, что это по типу двух жутких-жутких монстров, этаких древнегреческих кракенов, что обитают в проливе между двумя скалами, и за один раз забирают с собой по дюжине моряков. В общем, жестко и жутко, и лучше туда не соваться.

Да здравствует стиль, а точнее энциклопедия стилей.
Только сегодня, только сейчас у вас есть уникальная возможность познакомиться со всеми возможными и невозможными иногда стилями написания книг. Сначала у нас будет анонимный рассказчик, а затем stream of consiouss. В какой-то момент, непонятно почему мы перепрыгнем к десятком рассказчиков в одной главе. Мы будем летать над персонажами и знать все и вся. А затем наблюдать чей-то высокопарный (а точнее не-выскопарный) монолог. Не забудем и про сценарный способ. И, разумеется, куда уж без газет?

Да здравствуют герои, а точнее ого-го сколько таковых.
Нет, разумеется, это не “Война и Мир” Толстого, но признаться честно, ВиМ была довольно-таки проще в этом смысле. Стоит вернуться к первому пункту про энциклопедию стилей. Другая причина для простоты заключается в том, что герои, даже второстепенные, обычно играют какую-то роль. Нет, нет, я не имею в виду того, что герои не играют никакой роли в “Улиссе”. Просто я не заметила их смысла. Как и смысла самой новеллы как таковой.

Да здравствует вынос мозга литературный гений, а точнее тысячи загадок всего лишь на 600 страницах.
Не буду комментировать. Потому что единственная загадка для меня была одной: “А зачем?”. И ответ был крайне прост: “Да потому что Долгая Прогулка, и капитан решил избавить своих сокомандников от жути жуткостной, вот и страдает так”.

Сирены.
Певуньи такие отличные, что могут запеть до смерти. Фигурально, метафорочески, литерально, и всякое прочее -ски и -но. Одисей, будучи мудрым парнем, решил и песнями сирен насладиться, и в их путы не попасть. Как он это сделал? Приказал своим морякам привязать себя к мачте, а всем им заткнуть уши. Вот такой он эгоист был, ваш этот Одиссей. Но мудряка самый настоящий!

А тем временем сирены звали. Умоляли прийти к ним.
Работа. Сладость моя. Столько всего сделать надо. И главное, люблю тебя, сволочь. Но…
Неразложенный чемодан, который покоится в зале. Уже неделю. Как-так? Как будто бы только из аэропорта и сразу же в аэропорт. Как же хочу тебя разложить, мой милок. Но тут меня разлагают по полной.
Паспортный стол. Даже ты мил становишься с хамовитой начальницой, про которую моя мама ласково отозвалась “Видно ведь, насосала”. Но…
Не забыть про тысячи книг, что ждут-не дождутся своей очереди. Про тысячи курсов и лекций, что надо просмотреть.
Эх, ведь главная сирена - моя жизнь. Этот ужас никак не отпускает. Слышу его зов. Слышу зов жизни. Чувствую.

Но отважный капитан “Дочерей Пандоры” приковал себя ридером и семечками к постели и читает, читает, читает “Улисса”. Когда же конец путешествия? Когда? Пожалуйтса. Умоляю. Да простят меня все Боги, но не могу больше. Все равно. Страница за страницой. Слезинка за слезинкой. Наушники в уши. Семечки в зубы. Глаза в ридер. Тебе меня так просто не одолеть, Джойс, даже не пытайся. И вы, сирены, нафиг пошли.

Циклопы.
Божественные дети. Одноглазые великаны. Иногда такие свирепые, что мама не горюй. Отважный Одиссей лишил единственного глаза сына Посейдона, который тоже был циклопом. Правда было за что - ведь сыночек вел себя как настоящий гопник и хотел съесть и Одиссея, и его друзей. А вообще один из самых крутых эпизодов в “Одиссее”.

Этот вопрос просто преследовал. Зачем? Кстати, я не называю ученых/любителей книги циклопами. Просто хорошая метафора ни к чему, дабы как-то продолжить свое бессмысленное нытье. Одна мысль на протяжение всей книги: “Зачем?” И почему? Почему ее называют такой великой? Ведь если убрать всю шелуху и эксперементирование со стилем, персонажами и прочим, останется ничто. Истории, как таковой нет. Персонажи скучны. Темы просты. Измена жены. А может совсем не в жене дело было? Скажем так, когда твой муж страдает хренью и пренебрегает своими обязанностями мужа на протяжениее 10 лет, просто из-за того, что он никак не может оправиться от травмы потери новорожденного сына… И в то же время ведет “эротическую” переписку непонятно с кем и мастурбирует на публике на незнакомок. Понять женщину можно. Или Стефен с Блумом, тут мы идем в непонятные дебри. Сын, отец, сын, смерть, сын, отец, выпивка, сын, отец и прочее. Ну иногда и мать. Будто бы не о чем больше страдать? Тема поиска национальности (а для некоторых выжить этот поиск) более менее показана. Но с другой стороны, а что обычный читатель знает об Ирландии и ее слезах, ее радостях, ее истории, чтобы взять и понять? Да ничего.
Но есть же еще метафоры, загадки. Не почувствовала я Одиссея. Максимум чутья в эпизоде с “Циклопами”, когда Блума не особо долюбливали (мягко сказано) в пабе. И все эти политически-националистические разговоры. Все отсылки к другим, разве что “Пенелопа”, растворились. А еще ж надо рыться в тексте. Надо ж вдумываться в каждый параграф, в каждый диалог, искать смыслы. Нафиг надо?А точнее мой вечный вопрос - “Зачем?”

В общем, загадка для ученых, камеры пыток для непросвещенных. Литературного хипстеризма гения мне не понять. Как будто бы прыгнула в Черную Дыру, как в Интерстеллере. Но там был смысл - папа пытался спасти свою дочь. А здесь - черная дыра есть, а смысла… Даже в Селине была мораль и история. Хотя кто-то скажет, что “крестьяне вы необтесанные, покупайте по двести книг, смотрите по тысяч лекций, одним словом образовайтесь, и тогда может поймете”. И опять же вопрос - а зачем это надо? Есть тысячи других хороших, даже гениальных книг, ради прочтения которых не нужны тонны энциклопедий.

Пенелопа.
Жена Одиссея, что ждала его вечность. И он ждал встречи с ней целую вечность. Эпическое возвращение домой. Романтическое воссоединение двух сердец. Но… ненадолго, к сожалению.
И вот сладкий миг возвращение. Книга перевернула все. И не в лучшем смысле. Последний эпизод, эпизод монолога жены, был как будто десертом. Страниц так десять с жестким пренебрежением правил грамматики, одно предложение на параграф, один параграф на много страниц. Читать было сложно, выколи глаз называется. Но заканчивается сладким “The end”, а это главное. Хотелось бы многое написать об ощущениях и чувствах от книги, но их нет. Просто злость и обида за потраченное время. Может действительно, надо будет вернуться к ней, лет так через десять, и тогда “дорасту”, но сейчас… Сейчас… Да здравствует сирены! Да здравствует жизнь! Без всяких там “Улиссов”. Долго радоваться не придется, ведь через два дня, чувствую, будет очередной жестяк. Но после этого. Этого. Этого произведения хуже быть уже не может.

PS Что автор рецензии курил? Мальборо Голд и все. Иногда достаточно отличной книги, чтобы расплавить мозги по-настоящему. Снимаю шляпу и затягиваюсь Мальборо, спасибо вам, мистер Джойс за мой поврежденный рассудок.