Повести и рассказы

По какой-то причине, скорее, конечно же, видимой, сюжетной, «Палата №6», наряду с «Архиереем», считается мрачнейшим произведением АП.
Можно, конечно, как бы и возразить, что у Чехова всё в эдаком вот «жидком лунном счете», который увидел Андрей Ефимыч в первую ночь во флигиле. Светлые пятнышки чеховского юмора, радости труда и простого счастья, - блин, да ещё понапрягаться нужно, чтобы вспомнить.
О, разумеется, есть обобщения, ставшие уже общими местами, известные даже тем, кто никогда не читал первоисточника; обобщения, уходящие в социальное - «Вся Россия - палата №6».

Всё – так, и всё – не так. Как в жизни и бывает. Нет, «не бывает». Это и есть – сама жизнь. Не черная или белая, ни с оттенками и нюансами, нет. Она – черное, белое, цветное, - всё в одном, всё одновременно, всё является всем. Поэтому грань между 20-летним докторским стажем Андрея Ефимыча и помещением его в Палату – достаточно было нескольких минут, когда Никита завел его туда, вручил халат и запер дверь. Всё.

Пустыня. Иванов, Пелевин, Кафка.

Борис Моржов из «Блуды» Иванова (https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%91%D0%BB%D1%83%D0%B4%D0%B0+%D0%B8+%D0%9C%D0%A3%D0%94%D0%9E), Савва Скотенков из «Ананасной воды» Пелевина (https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%90%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%B0%D1%8F+%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D0%B0+%D0%B4%D0%BB%D1%8F+%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B9+%D0%B4%D0%B0%D0%BC%D1%8B), молодой человек К. из «Замка» https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA), - братья (уж позвольте отослать к моим отзывам, самым для меня дорогим и удачным). Вместе с Андреем Ефимовичем или Иваном Дмитричем Громовым – ещё одним жильцом Палаты – все мои герои живут в пустыне – метафорической, в первую очередь. Поскольку речь всё же о «Палате», а о предыдущих героях я уже писал, давайте посмотрим не социальным, но экзистенциальным, «глазом» на явление героя, как сказал в своем месте Булгаков.

Все мои герои из века 20 – живут, творят, даже исчезают, одиночками. Такой вот «чистый разум», «чистая воля», не «замутненная» такой мелочью, как семья, например. Можно поупражняться в размышлениях, которыми в «Палате» отметился и Андрей Ефимыч, что при рождении человек был вытолкнут во враждебный мир. («В самом деле, против его воли вызван он какими-то случайностями из небытия к жизни… Зачем?» Не напоминает ли это вам, читатель, «родовую травму» Фрейда и – шире – экзистенциальное одиночество почти всей философии 20 века?

Если верно, что самая практичная вещь на земле – хорошая теория, то не справедливо ли обратное: самое практическое и повседневное и есть умозрительное и теоретическое? Давайте свежим взглядом, ну, или почти свежим, посмотрим на Рагина. Ну, хорошо: образование, профессия, ежедневные хлопоты по работе, пусть и в 200 километрах от железной дороги (что же хорошего там может быть, в 200 километрах-то?). Всё так. Книги, размышления, ежедневное пиво и Михаил Аверьяныч. Всё так. Но что же помешало Рагину за 20 лет найти хотя бы сожительницу, не говоря о супруге или жене. Что?
Чего не хватило Рагину=Чехову для такого пустяка? И ведь одинокие доктора, - да они во всей чеховской прозе, литературе, творчестве, - они везде. Чехов делает конструкт, осознанно ли, неосознанно – не важно. Главное – результат. А в нем нет ни семьи, ни женщины, ни детей. А есть та картина мира, созданная мыслью, душой и духом АП, в которой он и видел собственное существование. Он создал тот мир, в котором он мыслит себя, принимает или не принимает пространство, куда, «без его ведома», его вытолкнули.

В психологии есть такой тест, ну, или практическое занятие: пара, один закрывает глаза, второй берет его за руку и водит по какому-то пространству. Смысл действа – чувства, которые испытывает закрывший глаза. Считается, что этот тест – на отношение человека к миру, доверяет человек окружающему, или нет.

Но каков чеховский «мир вокруг»? Например, такой:
«В больничном дворе стоит небольшой флигель, окруженный целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли. Крыша на нем ржавая, труба наполовину обвалилась, ступеньки у крыльца сгнили и поросли травой, а от штукатурки остались одни только следы».

Или такой: «Эти гвозди, обращенные остриями кверху, и забор, и самый флигель имеют тот особый унылый, окаянный вид, какой у нас бывает только у больничных и тюремных построек».

Или такой: «Здесь у стен и около печки навалены целые горы больничного хлама. Матрацы, старые изодранные халаты, панталоны, рубахи с синими полосками, никуда негодная, истасканная обувь, — вся эта рвань свалена в кучи, перемята, спуталась, гниет и издает удушливый запах».

Или вот такой: «На хламе всегда с трубкой в зубах лежит сторож Никита, старый отставной солдат с порыжелыми нашивками. У него суровое, испитое лицо, нависшие брови, придающие лицу выражение степной овчарки, и красный нос; он невысок ростом, на вид сухощав и жилист, но осанка у него внушительная и кулаки здоровенные».

Здесь же: «Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как в курной избе, — ясно, что здесь зимой дымят печи и бывает угарно. Окна изнутри обезображены железными решетками. Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, фитильною гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь в первую минуту производит на вас такое впечатление, как будто вы входите в зверинец».

А что люди? Люди? Давайте, глянем:
«Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных, а про старого доктора, предшественника Андрея Ефимыча, рассказывали, будто он занимался тайною продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем».

Или, уже совсем привычные чеховские мотивы: «Даже интеллигенция не возвышается над пошлостью; уровень ее развития, уверяю вас, нисколько не выше, чем у низшего сословия».

Здравоохранение: «… всё больничное дело, как и 20 лет назад, построено на воровстве, дрязгах, сплетнях, кумовстве, на грубом шарлатанстве, и больница по-прежнему представляет из себя учреждение безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей».

Что испытывал бы сам Антон Павлович от им же описанного мира, доверившись закрыть глаза и взявшись за руку «другого»?

Неужели весь мир таков? Почти весь, - так у Чехова. «Почти» - это когда всё же говорится о прогрессе в медицине «в последние 25 лет». Но это – исключение, светлое солнечное пятнышко в том самом реальном мире.

Есть ли ещё пятна? Да, есть. Это двадцатилетние(!) размышления Андрея Ефимыча над бренностью и суетой подлунного мира. На самом деле он живет очень «бурной» и очень «напряженной», правда, внутренней жизнью, часами(!) шагая из угла в угол в комнате. Размышления над суетностью всего и превозношение спокойного отношения и к страданию, - хотя бы это позволяет совершенно уверенно говорить о

Буддизме

Разумеется, ни Андрей Ефимыч Рагин, ни Иван Дмитрич Громов, ни даже сам Антон Павлович Чехов вовсе и не подозревали, что этот вечный тип ничего не делающего представителя русской национальной интеллигенции – буддист! Честно говоря, я и сам не подозревал о подобном. Пройдемся по страничкам повести?

«Лишние люди», размышляющие, но вялые и ленивые интеллигенты, дураки и дороги, «противные как крысы и воняющие как клопы чиновники» (М.Е. Салтыков-Щедрин), - это лишь начало списка. Илья Ильич Обломов (Чехов одно время был высокого мнения о романе, а потом «прозрел») – «воплощение» русского типа элиты общества.

Чехов дает и тот же, и всё же несколько иной тип безвольного, скукоживающегося с каждым годом, с каждой «новой» мыслью, интеллигента. Не противящегося злу насилием. 20 лет размышляющего над вселенским Злом, получившим пропуску в городке, расположенном в 200 километрах от всего, не только от железной дороги, но вообще – от всего! Это – край света и последние вопросы этому миру, - всё здесь, в городишке, где, по мнению и АП, и миллионов читателей, нормальный, здоровый человек – Громов, этот последний рубеж падающей под повседневными ударами подлости, пошлости, ничегонеделания, жизни. Рубеж перед возвещающего тщету жизни, а, значит, торжества её антипода – смерти, Рагина. Также признанного сумасшедшим. Признанного кем? Здоровым общественным телом.

Принято считать Рагина опускающимся, возвращающимся к праху, из коего был явлен свету когда-то, типом. Давайте послушаем Андрея Ефимыча. Так ли уж «оригинален»? Только ли ему в голову приходят подобные суждения?

Тезис №1: «на этом свете всё незначительно и неинтересно, кроме высших духовных проявлений человеческого ума.
Ум проводит резкую грань между животным и человеком, намекает на божественность последнего и в некоторой степени даже заменяет ему бессмертие, которого нет. Исходя из этого, ум служит единственно возможным источником наслаждения. Мы же не видим и не слышим около себя ума, — значит, мы лишены наслаждения».

Тезис № 2: «При всякой обстановке вы можете находить успокоение в самом себе. Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира — вот два блага, выше которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками».

Тезис № 3: «Мудрец, или, попросту, мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется».

Тезис № 4: «Между теплым, уютным кабинетом и этою палатой нет никакой разницы, — сказал Андрей Ефимыч. — Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом».

Вот, собственно говоря, плод двадцатилетних размышлений буддиста Рагина. Нирвана, надмирность, презрение к боли и страданию, - чем декларируемые и, в общем, исполненные Рагиным уже в палате истины отличаются от буддистских? В своей сути – ничем. Кроме одного.

Расположенный в 200 километрах от всего, на краю света и мира, городок – это вовсе не буддийский монастырь. А мещане и крестьяне – не монахи, презирающие страдание и боль. Даже единственный здоровый в городке человек и сумасшедший по совместительству – Громов Иван Дмитрич – антитеза надмирности иного, не буддийского космоса покоя и нирваны, мира. Он может ненавидеть жизнь, но не презирать её: «На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением. По-моему, это собственно и называется жизнью», - говорит Громов.

«А презирать страдания значило бы для него презирать самую жизнь, так как всё существо человека состоит из ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского страха перед смертью. В этих ощущениях вся жизнь: ею можно тяготиться, ненавидеть ее, но не презирать».

Что же делать нам, более 1000 лет живущим между динамикой Запада и статикой Востока, сами себя распявшие неопределенностью выбора: умные или красивые? Нам-то как жить?

Антон Павлович 130 лет назад ответил на этот вопрос вселенским скепсисом нормальности сумасшествия.
Спустя эти самые 130 лет, позвольте ответить иначе.

Как нам жить?

Во-первых, регулярно. И это – не пошлость. «Нас мало, нас крайне мало, а самое страшно то, что мы – врозь. Но сердца забывчивых женщин…» - и далее по тексту.

Во-вторых, жить самостоятельно. Это означает только и исключительно одно: подобно тому, как лет 300 назад мы распяли себя на кресте комплекса неполноценности, точно также, можно – в обратной последовательности – снять себя с этого самого позорного креста. Позорного – потому что никто другой, кроме нас самих, не заставлял чувствовать себя вторым сортом. Айда отсель, - как говорят туляки.

В-третьих, читать, размышлять над прочитанным и обожать учителей народов и человечества.

Таких, как Антон Павлович Чехов.

Аминь.

Посмотрел фильм по телику, кино хорошее. Решил прочитать, сравнить впечатления.
Ну и в очередной раз убедился: как бы ни старались даже лучшие актёры (Олег Даль, Высоцкий, Папанов), выходит обычно хуже, чем литературная основа. У Чехова характеры глубже. Даль сыграл Лаевского довольно точно. Высоцкий сильно упростил роль, породил абсолютно бесчувственного персонажа, каким фон Корен у Чехова не является.
Сочувствую Надежде Фёдоровне -- это в книге. А в фильме все персонажи примерно одинаково отвратительны. Симпатичный только доктор Самойленко. Дьякон тоже мог бы вызвать симпатию, не будь он простым как три рубля -- что в фильме, что в повести.

Пару цитат приведу напоследок:

— Гуманитарные науки, о которых вы говорите, тогда только будут удовлетворять человеческую мысль, когда в движении своем они встретятся с точными науками и пойдут с ними рядом. Встретятся ли они под микроскопом, или в монологах нового Гамлета, или в новой религии, я не знаю, но думаю, что земля покроется ледяной корой раньше, чем это случится.
(фон Корен)

— Вот вы всё учите, постигаете пучину моря, разбираете слабых да сильных, книжки пишете и на дуэли вызываете — и всё остается на своем месте, а глядите, какой-нибудь слабенький старец святым духом пролепечет одно только слово или из Аравии прискачет на коне новый Магомет с шашкой, и полетит у вас всё вверх тарамашкой, и в Европе камня на камне не останется.
(дьякон)

Рекомендовать фильм или книгу нет смысла: думаю, я был последний на Лайвлибе, кто не читал :)

То, что Чехов 15 лет вынашивал идею рассказа, говорит о необыкновенной важности для Антона Павловича данного произведения.
Иван Бунин писал, что рассказ был «написан изумительно. Только тот, кто занимается сам литературой и сам испытал эти адские мучения, может постигнуть всю красоту этого произведения». И сам Бунин, и Толстой, и Куприн считали этот рассказ одним из лучших произведений Чехова.
Мне остаётся только присоединиться к классикам и восхищаться мелодией рассказа.
Архиерей Пётр заболевает. Сам он ощущает болезнь, но продолжает вести службы, потому что «в церкви он, особенно когда сам участвовал в служении, чувствовал себя деятельным, бодрым, счастливым». А между тем болезнь очень серьёзная, смертельная- брюшной тиф, только узнаем мы об этом в самом конце произведения.
Так как архиерей из потомственной семьи служителей церкви, быть священником ему на роду было написано. «Отец его был дьякон, дед - священник, прадед - дьякон, и весь род его, быть может, со времен принятия на Руси христианства, принадлежал к духовенству, и любовь его к церковным службам, духовенству, к звону колоколов была у него врожденной, глубокой, неискоренимой».
Смущало же архиерея то, что «в его присутствии робели все, даже старики протоиереи, все "бухали" ему в ноги… За все время, пока он здесь, ни один человек не поговорил с ним искренно, попросту, по-человечески; даже старуха мать, казалось, была уже не та, совсем не та!»
«Хоть бы один человек, с которым можно было бы поговорить, отвести душу!»
Не смотря на болезнь , он жил надеждами на лучшее - «уносился мыслями в далекое прошлое, в детство и юность, когда также пели про жениха и про чертог, и теперь это прошлое представлялось живым, прекрасным, радостным, каким, вероятно, никогда и не было. И, быть может, на том свете, в той жизни мы будем вспоминать о далеком прошлом, о нашей здешней жизни с таким же чувством. Кто знает!»
Несоответствие представления о себе, как о человеке и священнослужителе, и подобострастием окружающих его людей, вызывало в нём протест –« Какой я архиерей? - продолжал тихо преосвященный. - Мне бы быть деревенским священником, дьячком... или просто монахом... Меня давит все это... давит...»
Функция, которую исполняет человек, и стремление к свободе, обретение себя подлинного – противоречия, которые не дают почувствовать себя счастливым, вычёркивают происходящее с ним из целесообразности прожитой жизни.
После смерти Петра через месяц назначили нового архиерея. А про предыдущего помнила только его мать, но «ей в самом деле не все верили».
Фраза- «Белые стены, белые кресты на могилах, белые березы и черные тени и далекая луна на небе, стоявшая как раз над монастырем, казалось теперь жили своей особой жизнью, непонятной, но близкой человеку».
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 014

1.Кто Вы, Анна Сергеевна фон Дидериц?

Лиза Калитина предпочла долг чувству.
Анна поступила иначе.
Между поступками двух прекрасных женщин прошло… ну, лет 30-35 (возьмем за точку отсчета годы публикаций «Дворянского гнезда» и «Дамы с собачкой»).
Ну и что с того? И дамы «из тургеневских дворян» поступали иначе, нежели Лиза.
И дамы «из чеховских» ездили себе на юга. Без умыслов.
«…должно быть, это первый раз в жизни она была одна, в такой обстановке, когда за ней ходят, и на нее смотрят, и говорят с ней только с одною тайною целью, о которой она не может не догадываться».

«Анна Сергеевна была трогательна, от нее веяло чистотой порядочной, наивной, мало жившей женщины; одинокая свеча, горевшая на столе, едва освещала ее лицо, но было видно, что у нее нехорошо на душе».

«Я не знаю, что он делает там, как служит, а знаю только, что он лакей. Мне, когда я вышла за него, было двадцать лет, меня томило любопытство, мне хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, — говорила я себе, — другая жизнь. Хотелось пожить! Пожить и пожить… Любопытство меня жгло… вы этого не понимаете, но, клянусь богом, я уже не могла владеть собой, со мной что-то делалось, меня нельзя было удержать, я сказала мужу, что больна, и поехала сюда… И здесь всё ходила, как в угаре, как безумная… и вот я стала пошлой, дрянной женщиной, которую всякий может презирать».

Так в чём мораль? А она, несомненно, есть. И самая человеческая из человеческих. Мораль – в той самой индивидуальной судьбе, где всегда – всё с нуля, где всегда – твой собственный выбор, где всегда – твои вершины и твои падения – исключительно твои. В этом и есть «самое человеческое, слишком человеческое». В этом – неизбывный, неиссякаемый источник постоянно переживаемой драмы собственной судьбы. Твоей собственной, единственной судьбы. Потому как за могилой нет ни любви, ни размышления, - ведь так написано в одной книжке?
Но с Анной Сергеевной мы не прощаемся.

2. Кто Вы, Дмитрий Дмитрич Гуров?
«В его наружности, в характере, во всей его натуре было что-то привлекательное, неуловимое, что располагало к нему женщин, манило их; он знал об этом, и самого его тоже какая-то сила влекла к ним».

Дмитрий Дмитрич Гуров, филолог (ну а кем же ещё мог быть сердцевед? Разве что доктором), но служивший по банковскому делу. Имевший два дома в Москве, устоявшуюся и, видимо, состоявшуюся жизнь, имел ещё богатый и разнообразный опыт в «женском вопросе».

«Что он Гекубе, что ему измены?»
Живший и познавший так много, что к своим «почти сорока» имел не то, что представление – классификацию особ женского пола, которых, почему-то называл «Низшей расой». То есть завоевывал, получал, как победитель, всё, а потом – презирал. Наверное, за доступность? Или как там происходит: «что нам дано, то не влечет»? Но, очень убедительно говорит автор рассказа, без низшей расы не мог прожить и двух дней.

«Опыт многократный, в самом деле горький опыт, научил его давно, что всякое сближение, которое вначале так приятно разнообразит жизнь и представляется милым и легким приключением, у порядочных людей, особенно у москвичей, тяжелых на подъем, нерешительных, неизбежно вырастает в целую задачу, сложную чрезвычайно, и положение в конце концов становится тягостным. Но при всякой новой встрече с интересною женщиной этот опыт как-то ускользал из памяти, и хотелось жить, и все казалось так просто и забавно».

Так раб или хозяин? И тот, и другой, разумеется. Того, что сейчас называют сексом. В чеховские – страстью, влечением, чувством. Но чем для него, Гурова, был секс? Какую функцию (напомню читателю о многофункциональности этого чувства) он выполнял? А давайте чуток вернемся назад и прочтем выведенную Гуровым классификацию особ женского рода, «низшую расу», без которой жить самого классификатора была совершенно невозможной более двух дней.

«Быть чувства мелкого рабом…»?
«От прошлого у него сохранилось воспоминание о беззаботных, добродушных женщинах, веселых от любви, благодарных ему за счастье, хотя бы очень короткое; и о таких, – как, например, его жена, – которые любили без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией, с таким выражением, как будто то была не любовь, не страсть, а что-то более значительное; и о таких двух-трех, очень красивых, холодных, у которых вдруг промелькало на лице хищное выражение, упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она может дать, и это были не первой молодости, капризные, не рассуждающие, властные, не умные женщины, и когда Гуров охладевал к ним, то красота их возбуждала в нем ненависть и кружева на их белье казались ему тогда похожими на чешую».

3. «Вот и встретились два одиночества…»

Но сначала встретился нам наш старый знакомый, знакомый ещё по «Палате № 6» - забор!
«Гуров не спеша пошел на Старо-Гончарную, отыскал дом. Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями. «От такого забора убежишь», — думал Гуров, поглядывая то на окна, то на забор.

Он ходил и всё больше и больше ненавидел серый забор, и уже думал с раздражением, что Анна Сергеевна забыла о нем и, быть может, уже развлекается с другим, и это так естественно в положении молодой женщины, которая вынуждена с утра до вечера видеть этот проклятый забор».

Задаваться вопросом: символом какого разделения служит этот самый забор? – столь же бессмысленно, как и вопрошать: от чего или к чему бежит Гуров в город С.? Потому что одновременно и «от чего?» и «к чему?». А забор… а что забор – серый, бесконечный и равнодушный. Да к тому же поставленный с целью, заранее известной, а, значит, скучной и равнодушной.

Равнодушной, кстати, как и то море под Ореандой, что шумело до них, и будет шуметь после них (равнодушное в своей вековой мощи море мы уже встречали в потрясающем рассказе о желаемой супругой смерти мужа, ушедшего на морскую рыбалку в рождественскую ночь). Равнодушие большой жизни перед судьбами маленьких людей – мужчин и женщин, живых, трепетных, ранимых, не имеющих больше попыток «заново прожить». А потому…

А потому и едет Гуров, как и многие-многие после него, в города С., М., К., и ещё, и ещё, и ещё.

Так же, как Анны Сергеевны, едут один раз в месяц или в два – в Москву, в гостиницу, в номера, к своим любимым.

И, как маленькие люди перед стихиями мира, прижимаются друг к другу, согреваясь теплом другого, в надежде обрести, наконец, и любовь, и жизнь, и судьбу.

А если ты не как все, если считаешь интересным человека не своего круга, если мешаешь жить и продвигаться по карьерной лестнице, - добро пожаловать в палату номер 6. Мир жесток, мир смешон. И не было бы так смешно, если бы не было так грустно. Антон Павлович как всегда бьет рассказами в цель и "глаголит" правду-матку. Мол, смотрите, выбирайте себе путь в жизни, расставляйте приоритеты.

Есть мнение, что рассказ был написан Чеховым под впечатлением его поездки в Ялту, а также встречи с последней любовью писателя — Ольгой Книппер.

Если посмотреть с одной стороны, то я не вижу ничего ужасного в отношениях этих двоих влюбленных, конечно если бы они жили в наше время, то могли просто напросто расстаться со своими семьями и сойтись с чистой совестью, но, к сожалению, они жили в другое время когда подобное было дикостью, когда двум влюбленным приходилось прятаться что бы быть вместе.
Ну а с другой – я чуток призираю и не понимаю такие отношения, как можно, влюбится в мужчину, который годиться тебе в отцы, или в женщину годящийся тебе в дочери?!
Думаю мне все ж таки немного рановато читать этот рассказ, так как испытываю противоположные чувства, а может это и вполне нормально.

Вновь прочитав рассказ, в очередной раз задумался над его сюжетом.
Вначале ничто не предвещает трагической развязки рассказа. Ольга Ивановна, вышедшая замуж за доктора Дымова, окружена талантливыми людьми, среди которых и молодой красавец Рябовский. Все за ней ухаживают, учат своему искусству, и Ольга Ивановна до чертиков увлечена ими.

Гоняясь всю жизнь за знаменитостями и собирая их у себя в доме, Ольга Ивановна не разглядела замечательного таланта самоотверженной души своего мужа. Когда он, заразившись дифтеритом от больного ребёнка, умирает и товарищи врачи говорят о нём как о редком, замечательном человеке, Ольга Ивановна сожалеет лишь о том, что «прозевала знаменитость».
Дымов изображён мягким, интеллигентным человеком, любящим свою жену. Но, видя вокруг себя, в своём доме эту духовно ограниченную компанию, он не может, в силу своих понятий о культуре, выразить недовольство, не сопротивляется, мирится с бесцеремонностью жены. Даже когда стало ясно, что жена изменяет ему, он не решается объясниться, надеясь, что ужасная драма разрешится сама собой. В пору этих тяжёлых переживаний Дымов и умирает.
В 1955 году рассказ был прекрасно экранизирован. В фильме великолепные актриса Людмила Целиковская и актеры Сергей Бондарчук и Владимир Дружников сумели точно передать замысел автора, и, я думаю, если бы Чехов увидел этот фильм, он бы был им полностью удовлетворен или даже восхищен, как это бывало с ним в ложе Малого театра на премьерах его пьес.

Такой простой, обыкновенный маленький рассказик о любви. О том, как два человека нашло друг друга.

Ну вот собственно говоря в этом и проблема. Любовь они нашли, вот только оба имеют семью.
Пожалуй рассказ чересчур маленький, потому что концовка совсем отсутствует. Не знаю мне кажется должен был быть в этом какой-то логический конец, философский смысл. Нужно ли изменять мужу/жене, если ты полюбил/а кого-то? Что делать в ситуации, когда человек, которого ты любишь — твой любовник? Бросать семью и жить счастливо, не заботясь ни о чем? Или же оставить свою любовь быть верным и несчастным? Что делать-то? Ни на один вопрос Антон Павлович нам не ответил. Он очень осмотрительно затронул тему любви и измены, не выказывая своего отношения к этому напрямую. Он как бы позволяет нам самим выбрать как мы хотим, чтобы закончился рассказ.
Я пока еще нахожусь в школьном возрасте и прочитала "Даму с собачкой" по программе, поэтому сама еще не могу ответить на эти вопросы. Я не знаю осуждать ли мне главных героев или радоваться за то, что они нашли любовь. Возможно когда-нибудь я выражу свое мнение но не сейчас.

Начнем с того, что для меня открытием стало рассказ Антона Чехова о голоде в 1891 году. История, о которой мало ко знает, воплощена на века в рассказе.
На фоне описываемы событий, разыгрывается семейная драма.
Павел Андреевич отставной служащий решил заняться любимым делом, а именно написанием истории железных дорог. И это время необходимо помощь голодающим крестьянам. Можно об этом "не знать", но герой Чехова благороден и добропорядочен.
Семейная драма - это история пары Павла и Натальи. Крепкая и любящая семья к этому стремятся все пары, но спустя годы взглянув на отношения можно прийти к разным выводам. Например, что не надо было создавать новую ячейку общества. Или же спустя годы чувства остыли и брак держится только на взаимовыгодности.
Этот рассказ о чувствах и отношениях может послужить примером для определения что же ждет будущих супругов. Это как один из возможны вариантов развития отношений. Чехов не дает оценки поступкам и действиям своих героев, это вынесено на суд читателе. Мы только безмолвно следим за всеми семейными перипетиями, а вывод каждый сделает сам свой.
Сложно ли разобраться в семейных отношениях?

Постоянные метания героя между любовью и ненавистью дает нам представление о внутрисемейных отношениях. Думаю целью автора было показать, какими могут быть отношения между мужем и женой.

Читая большое количество рассказов Чехова, поневоле начинаешь их разделять на категории. Одни легкие и краткие, включающие в себя один небольшой посыл, простую мысль или идею. Вторые описывают маленькую сценку, обыгрывающую тот или иной общественный вопрос. А вот третьи рассказы уже являются значительно более сложными произведениями. Мысли, заложенные в них, как правило, требуют для полного изложения гораздо большего пространства для повествования, но Чехов своим талантом способен раскрыть их достаточно всесторонне даже в такой малой форме как рассказ. Эта удивительная способность Антона Павловича всегда восхищает. Понимаю, что «краткость – сестра таланта», но порой рассказы Чехова изумляют раскрытием таких глубинных смыслов, что любому другому писателю потребовалось (и требуется!) значительно больше слов и объяснений, а, следовательно, совсем другие размеры и пространства для своих произведений. Концентрация содержания у Антона Павловича поразительная.
С одной стороны, действие рассказа «Именины» захватывает всего один день. С другой стороны, описанное вмещает в себя объём, достойный целого романа. Практически всё происходящее мы видим с позиции хозяйки дома, Ольги Михайловны. Автор сразу сообщает, что она на седьмом месяце беременности. Все переживания её в этот день именин мужа Петра Дмитрича предстают перед нами во всём разнообразии.
Начинается рассказ с её попытки после именинного обеда уединиться в саду, так как она чрезвычайно утомилась от праздничной суеты. Но и тут нет возможности остаться одной, так как рядом оказывается её муж, беседующий с семнадцатилетней девушкой, Любочкой Шеллер. Получается так, что Ольга Михайловна случайно подслушивает их разговор, она «почувствовала досаду на мужа, страх и удовольствие оттого, что ей можно сейчас подслушать». Так мы узнаём, что Ольга Михайловна ревнует Петра Дмитрича, который нравится женщинам, избалован их вниманием. «С Любочкой он держал себя так же, как со всеми женщинами. Но Ольга Михайловна все-таки ревновала».
Петр Дмитрич рассказал Любе, почему он попал под суд, сопроводив словами: «У нас такой порядок, что вы можете неодобрительно отзываться о солнце, о луне, о чем угодно, но храни вас бог трогать либералов! Боже вас сохрани! Либерал — это тот самый поганый сухой гриб, который, если вы нечаянно дотронетесь до него пальцем, обдаст вас облаком пыли».
Здесь становится понятна и ситуация с Петром Дмитричем, его напряжение в связи с предстоящим судом – «в своем особом мнении он зашел слишком далеко, и сколько лжи понадобилось ему, чтобы скрывать от себя и от людей это чувство! Сколько было ненужных разговоров, сколько брюзжанья и неискреннего смеха над тем, что не смешно! Узнав же, что его привлекают к суду, он вдруг утомился и пал духом, стал плохо спать, чаще, чем обыкновенно, стоял у окна и барабанил пальцами по стеклам. И он стыдился сознаться перед женою, что ему тяжело, а ей было досадно...»
В результате подслушанного разговора Ольга Михайловна «уже сильно ревновала мужа. Ей было понятно, что Петр Дмитрич утомился, был недоволен собой и стыдился, а когда стыдятся, то прячутся прежде всего от близких и откровенничают с чужими; ей было также понятно, что Любочка не опасна, как и все те женщины, которые пили теперь в доме кофе. Но в общем всё было непонятно, страшно, и Ольге Михайловне уже казалось, что Петр Дмитрич не принадлежит ей наполовину...» Вообще, все тонкие психологические нюансы её переживаний в этот день составляют основу рассказа. Чехов показывает все переливы и изменения её настроения, как происходит трансформация испытываемых ею чувств, почему в тот или иной момент она поступает так или иначе. В данную секунду Ольга Михайловна хочет найти мужа и выговорить ему - «Я скажу: ты увлекся своею фальшивою ролью и зашел слишком, далеко; ты оскорбил людей, которые были к тебе привязаны и не сделали тебе никакого зла. Поди же, извинись перед ними, посмейся над самим собой, и тебе станет легко. А если хочешь тишины и одиночества, то уедем отсюда вместе".
Но разговора не происходит, обилие гостей в доме, праздничная суета заставляют её следовать необходимости изображать радушную хозяйку дома. Пришлось общаться с гостями и «Ольга Михайловна говорила без умолку. Она по опыту знала, что, занимая гостей, гораздо легче и удобнее говорить, чем слушать. Когда говоришь, нет надобности напрягать внимание, придумывать ответы на вопросы и менять выражение лица».
«Ольга Михайловна не любила уездных чиновников. Ей не нравились их неуклюжие церемонные жены, сплетни, частые поездки в гости, лесть перед ее мужем, которого все они ненавидели. Теперь же, когда они пили, были сыты и не собирались уезжать, она чувствовала, что их присутствие утомительно до тоски, но, чтобы не показаться нелюбезной, она приветливо улыбнулась судебному следователю и погрозила ему пальцем».
«- Господи, боже мой, - шептала она, - к чему эта каторжная работа? К чему эти люди толкутся здесь и делают вид, что им весело? К чему я улыбаюсь и лгу? Не понимаю, не понимаю!»
Читая рассказ, я постоянно удивлялся напряжению и строгому соблюдению Ольгой Михайловной всех необходимых с её точки зрения обязанностей по приёму и развлечению гостей. Она, находясь на большом сроке беременности, столько нервничала и переживала в этот суматошный день, что и здоровому человеку справиться с подобной стрессовой ситуацией было бы тяжело. И переживания постоянно отражаются на её состоянии – «Ольга Михайловна вдруг почувствовала сильную слабость во всем теле, особенно в ногах и в плечах. Ей вдруг захотелось не говорить, не слышать, не двигаться». Но день именин был бесконечно длинным, гостей надо было развлекать и ублажать.
Чехов очень подробно описывает события праздничного дня, при этом подчёркивает неимоверное напряжение во всём поведении Ольги Михайловны, она пытается заглушить в себе слабость и мучения от выполнения своих обязанностей, но сдаться и опустить руки не в её характере. В этом заключается тяжесть её внутренних переживаний – «никто не понимал, что все эти мелочи были мучительны для хозяйки, да и трудно было понять, так как Ольга Михайловна всё время приветливо улыбалась и болтала вздор. А она чувствовала себя нехорошо... Ее раздражали многолюдство, смех, вопросы, шутник, ошеломленные и сбившиеся с ног лакеи, дети, вертевшиеся около стола; ее раздражало, что Вата похожа на Нату, Коля на Митю и что не разберешь, кто из них пил уже чай, а кто еще нет. Она чувствовала, что ее напряженная приветливая улыбка переходит в злое выражение, и ей каждую минуту казалось, что она сейчас заплачет».
Результат пережитого за весь день стресса не заставил себя ждать, когда последние гости уже ночью уехали. «Досада, ненависть и гнев, которые накоплялись у нее в течение дня, вдруг точно запенились; ей хотелось сейчас же, не откладывая до завтра, высказать мужу всё, оскорбить его, отомстить... Делая над собой усилия, чтобы не кричать, она сказала:- Так знай же, что всё это гадко, гадко и гадко! Сегодня я ненавидела тебя весь день - вот что ты наделал!» Произошедшая ссора с мужем, тяжелейший стресс. Чехов показывает происходящую с ней истерику во всех деталях, остановить прорвавшиеся обиды уже невозможно. Заканчивается всё это тяжелыми сценами и преждевременными родами с трагическим финалом - «не слышно было детского плача, никто не поздравлял и не радовался, очевидно, маленький человечек родился не живой».
Рассказ поражает подробным описанием гаммы чувств, переживаемых Ольгой Михайловной, удивительно точным изображением всех психологических оттенков и деталей изменения её настроения. Что она думает в тот или иной момент, как реагирует на слова и поступки мужа. Всё это рассказано убедительно, тонко. Местами возникает сомнение, что для такой камерной формы, как рассказ, достаточно объёма, чтобы полностью развернуть повествование о характерах героев, но Чехов потому и гениален, что способен лаконично поведать о самых сложных вещах. В небольшом рассказе он заключает столько смыслов, что кажется, прочитал значительно более крупную книгу.
Обязательно в «Золотую копилку».
Фраза - «Она решила сейчас же найти мужа и высказать ему всё: гадко, без конца гадко, что он нравится чужим женщинам и добивается этого, как манны небесной; несправедливо и нечестно, что он отдает чужим то, что по праву принадлежит его жене, прячет от жены свою душу и совесть, чтобы открывать их первому встречному хорошенькому личику».
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 195