Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Бесы (часть III). Игрок. Неточка Незванова

И если сказать пару слов об остальных героях, участниках кружка, то это не те революционеры, в привычном понимании, кидающиеся на амбразуру ради идеи. Нет, это безвольные, слабые и трусливые люди, в сюжете это очень хорошо прослеживается.

По моему субъективному мнению, это произведение настоящий шедевр! Неспешное повествование, градус постепенно накаляется и в конце происходит настоящий взрыв. Взрыв мозга

И действительно, после прочтения осталось какое-то странное послевкусие. Вроде бы все так мрачно и безнадежно… но как же гениально!

За это я и люблю произведения Ф.М. Достоевского, каждая история поразительна и надолго оседает в сознании. Закрыв книгу, я не могла уснуть пол ночи, не в силах отпустить эту историю. А теперь в растерянности что же читать дальше

На хороший конец в этой книге рассчитывать точно не стоит… Да и кто из героев романа этого достоин?..

Мой канал на YouTube https://www.youtube.com/channel/UC9kaeydFNMgn4IOFUqpPnTw

Телеграм канал https://t.me/julieaboutbooks

Будучи в душе [драматичная пауза] игрок!... Никогда не брал он карты в руки, ибо рассчитал, что состояние его не позволяет жертвовать необходимым, в надежде приобрести излишнее. (Пушкин «Пиковая дама»)

Пишу эти строки на память и, поскольку, схема «Пиковой дамы» уже глубоко въелась в память, от «Игрока» я ожидала чего-то схожего.

Зря.

«Игрок», в отличие от прямолинейной «Пиковой дамы» более социален и драматичен: главный герой, учитель в семействе амбициозного, но разорившегося генерала, загоняет себя не в самое лучшее положение. Его любимая женщина, падчерица генерала, внезапно предлагает ему хоть на рулетке выиграть необходимую сумму. Отрезанный за границей от плюс-минус адекватного общества, он видит вокруг себя вечный праздник, продажных людей и игру.

Играют тут все: кто на рулетке, кто со смертью богатой бабушки, кто-то вообще «поставил на любовь и проиграл».

Как я поняла, по Достоевскому, деньги, выигранные в карты, шальные — они появляются в одну минуту и так же исчезают, поскольку ими не дорожат. Их сразу же пускают на удовольствия, так сказать, поэтому и герой подвергается постепенному остракизму среди нормальных людей, и персонажи от мало до велика медленно и планомерно попадают в сети «воксала».

Принимая во внимание историю создания романа: хоть произведение и задумывалось чисто коммерческим, на мой взгляд, это все равно Достоевский, т.е. в наши дни роман читается как «ни сё, ни то». Сюжет развивается забористо и прямолинейно, философских рассуждений по минимуму, но и контекст считывается далеко не сразу, поэтому советовать «Игрока» просто потому, что это «простое произведение» мне как-то не хочется.

Лучше я его посоветую в качестве контекстуального произведения, представляющего обширный срез высшего общества, среди, так сказать, благополучных людей.

Достоевский известен своей мрачностью, тяжестью и умением загнать человека в экзистенциальный кризис. "Бесы" - не исключение. Роман наполнен отсылками к политической ситуации, размышлениям ь будущем России и смысле человеческого существования вообще (в том числе и с религиозной стороны, без этого у Достоевского никак).
Но эта книга, на мой взгляд, иная. Если у героев других произведений ("Братья Карамазовы", "Преступление и наказание") оставалась надежда и вера в спасение, то тут все настолько безрадостно, что чувствуешь себя Орландо Блумом из известного мема.
Тем не менее, о прочтении я не жалею, хотя местами было тяжело и, не побоюсь этого слова, даже страшно. Вместе с тем через этот мрак читатель получает огромную пищу для размышлений, способных привести в парочке бессонных ночей в стиле Кириллова. Хотелось бы верить только, что с лучшим концом.

"Открываю для себя нового ФМ"—звучит,конечно,как-то хайпово и оптимистично,но эти 180 страничек меня немного подрасстроили.

В этот раз вместо охов,ахов и вострога от просто Достоевского я получила какое-то чтение отрывками и как-то слишком много вскидываний бровей в негодовании.

Вообще слегка оправдываю свои ощущения тем,что "ну было плохое настроение","не ну я реально читала кусками","не ну тут дело не в книге",а всё-таки в душе зарождается какое-то предательское чувство.

Впервые мне не зашел(не слишком зашёл)Достоевский!Мама Мия!

Ну вот сижу я под пледом летними вечерами и читаю,а в книге есть конечно же:наглухо влюбленный мальчишка в стерву,деньги и вечные разговоры о них,конечно куча страданий,ну и азарт.

Но по сравнению с другими романами этот же показался каким-то посредственным,как буёк,который наполовину в воздухе,а другой в воде.И он просто плавает туда потом сюда,туда и снова сюда.

Мне даже было немного скучно :(

Вообще если призадуматься,то я читала его романы,которые примерно 450-600 страниц и там мне все более чем нравилось,а тут примерно та же конструкция и задумка Фёдора Михайловича на несчастных 180 страничках.

Да,мне кажется,что не хватило объёма.Определенно мне его не хватило.

И вот даже в голове будто что-то поменялось насчёт таких малюток Достоевского,рука перестала к ним тянутся...

P.s. Вот даже отзыв было тяжело писать,т.к. я вот такая вся злая бяка и очень разочарована в этом произведении.

Одним из первых об особенном бесправии женщин стал писать Ф.М.Достоевский. Если Л.Н.Толстой, наоборот, был секстетом и все пытался указать женщине на ее место - рожать побольше детей и заниматься только детьми, что якобы это ее расцвет, то Достоевский смотрит шире, проникает глубже. Он обращается не к женщинам из высших кругов, а к женщинам простым, бедным, сиротам, как Неточка. И показывает, почему толстовское "будь хорошей девочкой, слушайся мужа, стань чисто самочкой, и все у тебя будет, и деньги, и дом, и работать не нужно, и учиться тоже" - не работает, особенно в низших сословиях. И опять-таки Достоевский показывает, что и эти бедные люди способны на высокие чувства, на мысли, и что они тоже люди.

Приступая к чтению романа самого "депрессивного" классика русской литературы следует запастись большим количеством душевных сил, которые, впрочем, вам все равно не помогут. К окончанию книги главное самому не лишиться здравого рассудка, последовав примеру здешних героев, которые пропустив себя через мясорубку гнетущей русской реальности, нашли самый верный и однозначный путь - покинуть этот мир навсегда.
Но обо всём по порядку.

Сюжет
Сюжет и персонажи отсылают читателя к петербургским событиям 1869 года, когда был убит студент Иванов, член революционного кружка "Народная расправа". Руководитель кружка С.Г. Нечаев принял решение об убийстве Иванова после заявления того о выходе из организации. Жестокое преступление должно было кровью связать остальных членов кружка. Убийство было исполнено по-дилетантски, а плохо спрятанный труп обнаружен случайным прохожим. Структура организации состояла из законспирированных "пятерок", находящихся в разных городах. В итоге всех причастных к убийству Иванова и других кружковцев быстро накрыли, а состоявшийся суд приговорил всех активных участников к различным видам наказания.

Достоевский, возмущенный дерзкими лозунгами "нечаевцев" и их жестокими методами "переустройства" решил представить своё видение ситуации, заодно осудив "вдохновителей" "нечаевщины" в лице "русской либеральной интеллигенции". Многие напрямую не относящиеся к кружку герои романа так или иначе имеют свои прототипы в реальной жизни (Тургенев, Карамзин и др.).

Вся история разворачивается вокруг семейств Верховенских и Ставрогиных, проживающих в губернском городе "N".

Степан Трофимович Верховенский - экзальтированный, совершенно оторванный от реальности, не приспособленный к самостоятельной жизни, возвышенный либерал, который на досуге создал в городе политический клуб по интересам, собравший в себя местных сторонников "прогресса" в лице мелких чиновников и студентов.

Антон Лаврентьевич Г-в - рассказчик, ближайший друг и доверенное лицо Верховенского-старшего.

Петр Степанович Верховенский - главный интриган, мошенник, жестокий и лицемерный человек, готовый пойти на всё, во имя исполнения своих тщеславных интересов. Создатель революционной ячейки.

Варвара Петровна Ставрогина - генеральша, помещица, жестокая и деспотичная женщина, патронесса Верховенского-старшего, взявшего на себя обучение ее сына - Николая.

Николай Всеволодович Ставрогин - сын генеральши, молодой дворянин, так пресытившийся жизнью, что для эгоистического развлечения совершал самые гнусные поступки, в результате чего потерял образ человека и превратился в мерзкого бездушного монстра (с чем, впрочем, не совсем согласны окружающие, которых он обольщает своими манерами, образованностью, красотой и другими "светскими" качествами).

Иван Шатов - бывший студент, разуверившийся в идеях революционного движения, славянофил.

Алексей Кириллов — инженер, когда-то "растленный" идеями Ставрогина. Философия в стиле "отрицающий идею бога - сам становится богом". Высшим актом проявления собственной воли считает самоубийство. Сочувствует революционерам и предлагает использовать его смерть для их целей.

Остальные герои в той или иной степени служат раскрытию основных персонажей, хоть и заслужили в романе десятки страниц описания их характеров, идей и мотиваций.

Итак, в город возвращается Николай Ставрогин, который в свой прошлый приезд наделал много шума из-за своих наглых выходок, которые позже доктора спишут на "белую горячку". С ним же прибывает Петр Верховенский, который видит в темной личности Николая идеальные черты будущего лжецаря, который при зарожденной сторонниками Верховенского смуте, захватит государственную власть, выбрав в ближайшие сподвижники своего верного "вдохновителя". Сам же Петр признается, что он не социалист, а мошенник. Эта мотивация далеко не глупого Верховенского-младшего крайне спорна и превращает политическую идею романа в какой-то абсурд.

Петр Степанович путем мастерских интриг быстро добивается расположения местных высших чинов, в том числе новой губернаторши Юлии Михайловны фон Лембке и ее мужа, которые попадают под его влияние. Петр строит перед Юлией Михайловной картину всеобщего тайного заговора, в случае удачного раскрытия которого тщеславная губернаторша и ее муж получат высочайшие благодарности из столицы и продвижение по службе.

Попутно Петр Степанович производит в городской среде различные манипуляции, направленные на расшатывание общественного порядка, распространяет прокламации и ведет пропагандистскую работу с "пятеркой", при этом не забывая участвовать в жизни Николая Ставрогина, который стал всё больше отдаляться от роли, назначенной для него в мечтах Верховенского.

В результате действий Верховенского-младшего в городе начинается абсолютный хаос, выступления рабочих, которые оканчиваются огромным пожарищем, кровавыми убийствами и форменным сумасшествием части главных героев, в том числе губернаторши и ее мужа.

В это же время Петр Степанович, опасаясь доноса Шатова, изменившего свои убеждения, замышляет его убийство, которое позволит связать кровью местную "революционную" ячейку. Под вымышленным предлогом Шатова выманивают в лес, где убивают. Один из членов "пятерки" не выдерживает свалившегося груза и сдаёт всех своих товарищей по опасному делу. Петр Верховенский успевает сбежать за границу.

В последней главе-исповеди мы наконец узнаем подробности жизни Николая Ставрогина, который уже настолько раздавлен обстоятельствами и грузом своих прошлых грехов, что начинает видеть галлюцинацию - "беса" рядом с собой. Как оказалось, главной мотивацией мерзких поступков разбалованного дворянина служило удовольствие от осознания их низости. Чувствуя приближающийся конец своей гнусной жизни, "барчонок" не раскаивается в содеянном, а даже пытается бросить вызов обществу, составив и растирожировав листовки с собственным признанием.

Эгоизм и тщеславие жалкой натуры Ставрогина не позволяют ему прийти к полноценному раскаянию и в конец замученный своими галлюцинациями и призраками прошлого, он кончает жизнь самоубийством с малодушной предсмертной запиской в которой просит никого не винить в его смерти...

Вывод.
У романа "Бесы" Ф.М. Достоевского есть сильные и слабые стороны.
Богатейшая, неповторимая красота русского языка, выверенные до милимметра живые характеры, тысячи мелких деталей, тонкий юмор и вечная интрига в сюжете - всё это в совокупности увековечивает его бессмертные произведения и даёт почву для размышления.
В то же время, политические взгляды и религиозное мировоззрение автора, каким бы многоуровневым и взвешенным не было данное произведение, оставили свой тяжелый след на мотивациях героев и представлении происходящего под определенным углом, а где-то были откровенно извращены поступками протагонистов.
Политические цели Петра Верховенского явили собой злую карикатуру на реальные вызовы того времени, которые определенные личности пытались решить путем страха и террора. Также под заслуженный удар Федора Михайловича попала бесчисленная толпа либералов, болтающих с кафедры о свободе и совести, которые, в случае пожара, быстро бы покинули "любимое отечество".

При этом автор, полностью поглощенный идеалистическими и шовинистическими идеями, метафизическими понятиями о "русском народе-богоносце", "царе-батюшке" и "русской миссии" почему-то проигнорировал главные причины и язвы сословного общества крепостных рабов, униженных, бедных и стонущих от гнёта царского феодального режима в самой "свободной стране на свете", оставив меня перед вопросом "Так кто же породил бесов?..

Политическая штука, антиреволюционная, как при СССР не запретили — загадка. Проводится параллель между нигилизмом и одержимостью. Если вести её дальше, можно оказаться в точке, где все наши демократы, богоборцы и прочие «право имеющие» - опасные психи, исцелять экзорцизмами их и святой водой! Но если даже не доводить идею Фёдора Михайловича до абсурда, то уже та кунсткамера человеческих монстров, что представлена на страницах книги, время от времени вызывает желание перекреститься и плюнуть через плечо.
Главный экземпляр «паноптикума» — Ставрогин, он же Иван Царевич, он же Принц Гарри (вернее бы подошёл другой шеспировский принц — Гамлет, вокруг него тоже люди мрут, как мухи). Предполагаемый насильник малолетних, дуэлянт, убийца — словом, незаурядная личность. Тайное общество спасителей народа, показанных на заседании смешными горлопанами без конкретных целей и принципов («Я на вас смотрел, вы не подняли, так и я не поднял (руку)»), - считает Ставрогина своим лидером. Тот ошалело норовит соскочить с пьедестала, но приятели ласково, настойчиво напоминают: ты куда, мол? Убивай уже кого-нибудь! А то народ волнуется. Ставрогин, при всей своей асоциальности, укушенном губернаторе и женитьбе на пари, не слишком рвётся в федьки-каторжники. Бессмысленное разрушение ему теперь претит — этакий аристократический burn-out. Однако вокруг носятся «на бреющием полёте» истребители любящие, а потому — беспощадные.
Женщины Достоевского чудовищно жестоки к себе и другим. Мне, как женщине, это и лестно, и позорно. Зачем с Лизой так обошелся, хотела бы я спросить автора, если бы Фёдор Михайлович давал автографы в Кёльне. Но, увы, приходится только делать предположения. Может быть, Достоевский решил, что такая вот Лиза не будет счастлива ни с кем из её одержимого окружения. Вариант «одна и 30 котиков» в те времена ещё не рассматривался, значит...
«Бесы» содержат множество прекрасных мелочей, заставляющих их любить, даже не соглашаясь с центральными идеями.
Например, «поэзия» Лебядкина — что-то уже за пределами добра и зла, его стихи были бы уместны на форуме по соседству с порошками-пирожками. «В случае, если б она сломала ногу» - ультимативный бред, за который хочется уже не по уху засветить, а участливо по плечу похлопать. Почти Пригов... Восхищает и Варвара Петровна: остра на язык, любую её речь можно растащить на цитаты. Вот, как убеждает Дашу в положительных качествах жениха: «Он легкомыслен, мямля, жесток, эгоист, низкие привычки, но ты его цени, во-первых, уж потому, что есть и гораздо хуже...» Порадовало очень современное: «А вы эмигрируйте! ...я вам советую в Дрезден, а не на тихие острова. Во-первых, это город, никогда не видавший никакой эпидемии, а так как вы человек развитый, то, наверно, смерти боитесь; во-вторых, близко от русской границы, так что можно скорее получать из любезного отечества доходы». Наконец, повергло в смятение дикое самоубийство Кириллова! Квинтессенция добровольного безумия, воинствующего нигилизма. Читается с не меньшей дрожью, чем ужасы Стивена Кинга. Можно понять суицид от беспомощности, разочарования, усталости или боли, но убить себя, чтобы, проще говоря, показать Богу фигу?! Тут вера посильнее, чем в притче о священнике, который отправляется молиться о дожде в засуху и берёт с собой зонтик...
Шатову жалко, может быть, больше всех. За всё это: власть бредовых идей, муки гордости и унижения, роды, злая судьба мужа — Фёдор Михайлович, что же вы так-то!..
Перечитала дважды, чтобы больше не возвращаться.

Очень сложно писать рецензию на романы Федора Михайловича.

«Бесы» – антинигилистический роман. Многие знают, что кульминацию Достоевский взял из реальной жизни – писателя впечатлило «Нечаевское дело», когда лидер революционного общества Нечаев (кстати, очень интересная у него биография, рекомендую хотя бы кратко ознакомиться) решил сплотить группу с помощью убийства.

Мне хотелось бы написать о проблематике, о первой и второй частях, но упорно выходит только лишь: Бесы в романе всюду. Они неотступно следуют за Верховенским. Сидят, свесив ножки, на плече у Кириллова. Диктуют страшные, дикие идеи на ушко Шигалеву. Искушают Юлию Михайловну, тонко играя на ее гордыне. И табуном резвятся в душе Ставрогина, самого противоречивого героя романа.

Третья часть – сплошной Nadryw, вытрясающий всю душу. А зацензуренная в свое время глава «У Тихона» меня окончательно добила. Казалось бы, что же пугает – ведь сейчас каких только ужасов не пишут – а все равно страшно. Ведь, заканчивая читать, понимаешь – а ведь таких Ставрогиных полно среди нас и сейчас. И то, как глубоко сумел Достоевский заглянуть в его душу, в самое нутро, ужасает и восхищает.

Конечно, «Бесов» я со временем перечитаю. Думаю, что это одна из тех книг, в которых открываешь со временем что-то новое. И «Братьев Карамазовых» осилю. Но не сейчас.

Ох, Федор Михайлович, откуда же вы знали?…

1. Метафизика "бесовских идей" по Достоевскому

Вся суть отечественного политика не только 19го, но и 21го века в этом абзаце.
И мне кажется, что политикой занимаются и имеют успех в политике, именно те люди, которые не нашли себя в этом безумном мире, и они продолжают бесконечною войну в первую очередь с самим собой, а потом со всеми остальными вокруг, то есть со своими внутренними бесами. Еще одна интересная мысль, причем подтвержденная многократно историей: любая идея, а значит и идеология (даже самая прекрасная и невинная), попадая в голову фанатикам доводится до абсурда и маразма, и становится опасной и в итоге приносит гибель всем, кто приносит гибели, всем, кто оказывается в "радиусе поражения"
Так кто же в итоге страшнее все-таки? Умный, интеллектуальный, идеологически и философско подкованный, максимально выдержанный крупный бес Николай Ставрогин, либо мелкий бесенок - глупый, малообразованный, суетливый, зато супердеятельный, восполняющий свою глупость кипучей энергией и не отягощенный всякими моральными и нравственными заморочками Петруша Верховенский? Кстати вопрос этот так же касается и роли Ленина и Сталина в истории России ХХ века

– Вы всё еще в тех же мыслях? – спросил Ставрогин после минутного молчания и с некоторою осторожностию.
– В тех же, – коротко ответил Кириллов, тотчас же по голосу угадав, о чем спрашивают, и стал убирать со стола оружие.
– Когда же? – еще осторожнее спросил Николай Всеволодович, опять после некоторого молчания.
Кириллов между тем уложил оба ящика в чемодан и уселся на прежнее место.
– Это не от меня, как знаете; когда скажут, – пробормотал он, как бы несколько тяготясь вопросом, но в то же время с видимою готовностию отвечать на все другие вопросы. На Ставрогина он смотрел, не отрываясь, своими черными глазами без блеску, с каким-то спокойным, но добрым и приветливым чувством.
– Я, конечно, понимаю застрелиться, – начал опять, несколько нахмурившись, Николай Всеволодович, после долгого, трехминутного задумчивого молчания, – я иногда сам представлял, и тут всегда какая-то новая мысль: если бы сделать злодейство или, главное, стыд, то есть позор, только очень подлый и… смешной, так что запомнят люди на тысячу лет и плевать будут тысячу лет, и вдруг мысль: «Один удар в висок, и ничего не будет». Какое дело тогда до людей и что они будут плевать тысячу лет, не так ли?
– Вы называете, что это новая мысль? – проговорил Кириллов подумав.
– Я… не называю… когда я подумал однажды, то почувствовал совсем новую мысль.
– «Мысль почувствовали»? – переговорил Кириллов. – Это хорошо. Есть много мыслей, которые всегда и которые вдруг станут новые. Это верно. Я много теперь как в первый раз вижу.
– Положим, вы жили на луне, – перебил Ставрогин, не слушая и продолжая свою мысль, – вы там, положим, сделали все эти смешные пакости… Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, во всю луну. Но теперь вы здесь и смотрите на луну отсюда: какое вам дело здесь до всего того, что вы там наделали и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?
– Не знаю, – ответил Кириллов, – я на луне не был, – прибавил он без всякой иронии, единственно для обозначения факта.
– Чей это давеча ребенок?
– Старухина свекровь приехала; нет, сноха… всё равно. Три дня. Лежит больная, с ребенком; по ночам кричит очень, живот. Мать спит, а старуха приносит; я мячом. Мяч из Гамбурга. Я в Гамбурге купил, чтобы бросать и ловить: укрепляет спину. Девочка.
– Вы любите детей?
– Люблю, – отозвался Кириллов довольно, впрочем, равнодушно.
– Стало быть, и жизнь любите?
– Да, люблю и жизнь, а что?
– Если решились застрелиться.
– Что же? Почему вместе? Жизнь особо, а то особо. Жизнь есть, а смерти нет совсем.
– Вы стали веровать в будущую вечную жизнь?
– Нет, не в будущую вечную, а в здешнюю вечную. Есть минуты, вы доходите до минут, и время вдруг останавливается и будет вечно.
– Вы надеетесь дойти до такой минуты?
– Да.
– Это вряд ли в наше время возможно, – тоже без всякой иронии отозвался Николай Всеволодович, медленно и как бы задумчиво. – В Апокалипсисе ангел клянется, что времени больше не будет.
– Куда ж его спрячут?
– Никуда не спрячут. Время не предмет, а идея. Погаснет в уме.
– Старые философские места, одни и те же с начала веков, – с каким-то брезгливым сожалением пробормотал Ставрогин.

– Одни и те же! Одни и те же с начала веков, и никаких других никогда! – подхватил Кириллов с сверкающим взглядом, как будто в этой идее заключалась чуть не победа.
– Вы, кажется, очень счастливы, Кириллов?
– Да, очень счастлив, – ответил тот, как бы давая самый обыкновенный ответ.

– Но вы так недавно еще огорчались, сердились на Липутина?
– Гм… я теперь не браню. Я еще не знал тогда, что был счастлив. Видали вы лист, с дерева лист?
– Видал.
– Я видел недавно желтый, немного зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой закрывал глаза нарочно и представлял лист – зеленый, яркий с жилками, и солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять закрывал.
– Это что же, аллегория?
– Н-нет… зачем? Я не аллегорию, я просто лист, один лист. Лист хорош. Всё хорошо.

– Всё?
– Всё. Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому. Это всё, всё! Кто узнает, тотчас сейчас станет счастлив, сию минуту. Эта свекровь умрет, а девочка останется – всё хорошо. Я вдруг открыл.

– А кто с голоду умрет, а кто обидит и обесчестит девочку – это хорошо?

– Хорошо. И кто размозжит голову за ребенка, и то хорошо; и кто не размозжит, и то хорошо. Всё хорошо, всё. Всем тем хорошо, кто знает, что всё хорошо. Если б они знали, что им хорошо, то им было бы хорошо, но пока они не знают, что им хорошо, то им будет нехорошо. Вот вся мысль, вся, больше нет никакой!
– Когда же вы узнали, что вы так счастливы?
– На прошлой неделе во вторник, нет, в среду, потому что уже была среда, ночью.
– По какому же поводу?
– Не помню, так; ходил по комнате… всё равно. Я часы остановил, было тридцать семь минут третьего.
– В эмблему того, что время должно остановиться?
Кириллов промолчал.
– Они нехороши, – начал он вдруг опять, – потому что не знают, что они хороши. Когда узнают, то не будут насиловать девочку. Надо им узнать, что они хороши, и все тотчас же станут хороши, все до единого.
– Вот вы узнали же, стало быть, вы хороши?
– Я хорош.
– С этим я, впрочем, согласен, – нахмуренно пробормотал Ставрогин.
– Кто научит, что все хороши, тот мир закончит.
– Кто учил, того распяли.
– Он придет, и имя ему человекобог.
– Богочеловек?
– Человекобог, в этом разница.
– Уж не вы ли и лампадку зажигаете?
– Да, это я зажег.
– Уверовали?
– Старуха любит, чтобы лампадку… а ей сегодня некогда, – пробормотал Кириллов.
– А сами еще не молитесь?
– Я всему молюсь. Видите, паук ползет по стене, я смотрю и благодарен ему за то, что ползет.
Глаза его опять загорелись. Он всё смотрел прямо на Ставрогина, взглядом твердым и неуклонным. Ставрогин нахмуренно и брезгливо следил за ним, но насмешки в его взгляде не было.
– Бьюсь об заклад, что когда я опять приду, то вы уж и в бога уверуете, – проговорил он, вставая и захватывая шляпу.
– Почему? – привстал и Кириллов.
– Если бы вы узнали, что вы в бога веруете, то вы бы и веровали; но так как вы еще не знаете, что вы в бога веруете, то вы и не веруете, – усмехнулся Николай Всеволодович.
– Это не то, – обдумал Кириллов, – перевернули мысль. Светская шутка. Вспомните, что вы значили в моей жизни, Ставрогин.
– Прощайте, Кириллов.
– Приходите ночью; когда?
– Да уж вы не забыли ли про завтрашнее?
– Ах, забыл, будьте покойны, не просплю; в девять часов. Я умею просыпаться, когда хочу. Я ложусь и говорю: в семь часов, и проснусь в семь часов; в десять часов – и проснусь в десять часов.
– Замечательные у вас свойства, – поглядел на его бледное лицо Николай Всеволодович.
– Я пойду отопру ворота.
– Не беспокойтесь, мне отопрет Шатов.
– А, Шатов. Хорошо, прощайте.

Конечно понимаю, что Федор Михалыч постарался собрать в романе все, что витало в русских мозгах тех времен, однако спустя 150 лет особо ничего не изменилось. Бесы пришли в начале того века и уходить не собираются до сих пор... и невозможно в нашей стране быть политиком, ни став Ставрогиным или еще хуже Петрушей Верховенским.

Я думаю, что эти два куска романа и описывают две самые популярные и одновременные самые страшные и ужасные (опасные) идеологии ХХ века. Идея человекабога (заметьте именно идея вознесения личности, потому что богочеловек в другой философии определяется своими поступками прежде всего к людям, а не поклонением людей ему) и идея богоизбранного народа. Первая идея соответственно приводит к культам личности, а вторая к национализму и нацизму... ну и в 21 веке эти идеи переживают, по моему, второе триумфальное возрождение.

2. Метафизика "народного бунта" по Достоевскому

Сцена встречи на квартире Виргинского так называемых "революционеров" представляется из себя сборище совершенно случайных друг другу темных личностей, руководимых только скукой и отсутствием внятного занятия и целей в жизни. Студентка - фемиинистка, обуреваемая ненавистью к мужикам и родителям, некий майор в отставке, единственное занятие которого "учить молодежь жить", какие хромые инвалиды, которые надеются видимо поесть нахаляву. Алкогольный "гений" Шигалев, начитавший в пьяном бреду западной философии, выдвигает бредовую демагогическую идею о грядущем разделении человечества на "свободных господ" и рабов, скорее всего Достоевский пародирует в этом моменте Ницще и Фурье, который там упоминается. Понятно, что этот сброд никак не годится на какие-либо акции и может сгодится только на демагогию, пьяные посиделки и мелкий разбой. Вот картинка подготовки великого и бессмысленного "русского бунта или революции" по Достовскому.

Разговор Верховенского и Ставрогина после сходки. По дороге домой после сборища у Ставрогина и Петруши состоялся разговор - выяснение насчет грядущей антиправительственной деятельности, и опять же речь не идет о каких-то политических требованиях, социальных реформах или серьезной стратегии. Опять кураж, бахвальство, стремление разгуляться и пограбить, показать себя и "удивить" в кавычках мир. Бесовщина и только...

И наконец, третья сцена - это шигулинский бунт. Рабочих, которые осмелились выйти на протест, Верховенский с товарищами как стадо баранов пригоняют на площадь перед губернаторским домом. Большинство из них вообще не понимают зачем они пришли, свои требования и протесты внятно и нормально изложить никто не в состояние, им нечего сказать власти. Толпа грузно, тупо и неуклюже топчется в грязи на площади, изредка выкрикивая одиночные и глупые угрозы и лозунги. Власть же оцепила людей полицейской цепью и также не знает чего предпринять, сам губернатор тоже в растерянности и прострации, а газетчики создают в своих воспаленных мозгах живописные сцена народного бунта. Потоптавшись часок, толпа недовольно расходится. Вот метафизика русской революции по Достоевскому

3. Метафизика "абсолютного зла" по Достоевскому

Третья часть романа представляет из себя густое насыщенное инфернальное действо - разгул и кульминацию... Момент, как беснование одержимых достигает своего накала. Начинается все с губернаторского бала, где бесы просто начинают хором куражиться, превращая праздник в вакханалию. Затем кем-то поджигается часть города, и вот в как бы багровых отблесках этого пожара и совершается цепь страшных убийств, и самоубийств и просто огромного количества смертей. Особенно меня поразило сцена доведения до самоубийства Кириллова. Скажу честно, что по сравнению как описывает эти ужасы ФМ, не только Стивен Кинг, но и товарищ Кафка и прочие "романтики ужаса" - это просто детский лепет на зеленой лужайке. Именно обыденность, с которой у Достоевского описана эта кровавая мясорубка, наверно с потрясает и притягивает читателя уже сто пятьдесят лет.
И именно у Достоевского и описано то "абсолютное зло", в которое не верят материалисты и оптимисты. Это Зло проникает везде и всюду как некий вирус. Достоевский писал о бесах, которые раздирают и одерживают именно русского человека и русскую нацию, однако мне кажется, что это применимо вообще к человечеству в целом. "Абсолютное зло" - это именно бес внутри каждого живого человека - некая темная деструктивная сила, и в момент слабости или какой-то духовной пассивности она выползает в человеке наружу. Эта мания насилия, злости и ненависти, мания разрушения и уничтожения всего и вся. И любая личность, обладающая потенциями и харизмой лидера, одержимая этим бесом, заражает им как вирусом всех вокруг. Начиная это какого-то локального коллектива типа семьи, и кончая иногда целыми городами и нациями. И когда эти вырываются наружу и набирают силу, как воронка тайфуна, втягивая в себя целые общности и государства - это самое страшное испытание для человечества. Причем бесы всегда бьют по самому слабому и неуловимому, они просто уничтожают в человеке моральные предохранители (тормоза) и нравственные ориентиры, и человек легко идет на поводу своим самым темным желаниям и фантазиям.
Наверно об этом роман Достоевского...

Произведение игрок я прочитала в паре с другим произведением Достоевского "Неточка Незванова". И нашла для себя в них схожую черту - заканчиваются эти истории открыто, так, что бы читатель сел и надолго задумался, а что же было дальше... Я же, не большой любитель открытых концов, на этих самых финальных строчках хмурила брови и мысленно спрашивала Достоевского - за что он так с моей фантазией поступил? Я же и правда долго думала и представляла разные финалы.
С самого начала чтения Игрока и до последнего слова я чувствовала, как бурлят эмоции в главных героях. Какое напряжение витает между ними. И как стремительна развязка.
Не тех поступков я ожидала от главного героя. И если на протяжении всей книги я еще как-то за него "болела", хоть и он не виделся мне положительным героем, то после его выигрыша разочаровалась в нем. В этом произведении вообще не было для меня положительных героев, каждый являлся целым набором отрицательных качеств и отталкивал.
Особых эмоций при чтении Игрока я не испытала. Та же Неточка Незванова мне понравилась больше.