The Storyteller

«Очередная личная история о массовом уничтожении евреев в период Второй мировой войны» - подумала я, когда мне на глаза попалась аудиокнига Джоди Пиколт «Рассказчица». Почему-то меня зацепило название книги, с одной стороны простое и понятное, с другой – скрывающее под собой «историю в истории». Так и есть: автор выстраивает многогранное повествование с пересечением прошлого, настоящего, реального и вымышленного.
В качестве небольшого отступления от анализа текста, хочу отметить, что, по моему мнению, существует разница между авторами, выдумавшими или изучившими подробно историю Холокоста и авторами, пережившими его (Виктор Франкл, Эва Эдит Эгер и, конечно, Эли Визель). Вымышленные истории, как правило, заставляют нас четко выбирать сторону и делить свое представление о мире на черное и белое, не давая полутонов и оттенков. Истории реальные, напитанные воспоминаниями, потерями, болью физической и душевной, выбором и сомнениями – более масштабны, даже если они призваны рассказать о судьбе одного лишь героя. В случае с «Рассказчицей» у меня долго возникали сомнения о подлинности всего повествования, так как эта сюжетная линия заставляет читателя погрузиться как в черную бездну горя, обиды и непонимания еврейского народа, так и сомнений, метаний, мук выбора немцев. Заведомо нам не говорят, что одна сторона чистое зло, а другая – жертва, мученик, изгой. Можно посмотреть на происходящее сверху, в перспективе и оценить причинно-следственные связи между теми или иными событиями во времени. Подобная линия рассказа показалась мне очень удачной и объемной, способной дать читателю поле для размышлений и глубокого анализа (прежде всего своих чувств и переживаний).

Линия прошлого
Польская еврейка Минка (Вильгельмина) всегда хотела стать писательницей, с развитым воображением она преобразовывала свой взгляд на действительность в рассказ, текст. С появлением гонений на евреев, после Хрустальной ночи и жизни в гетто, в условиях тотальный ограничений и постоянного страха за жизнь своих близких людей и семьи, ее способность писать, работать с текстом, владение немецким языком – давала девушке шанс, спасала от гибели и возвращала к жизни в те периоды, когда, казалось бы, надежды нет. Писательский дар воодушевлял отчаявшихся узниц концлагеря Освенцим, дарил им каплю утешения в бессонные ночи, когда у них забирали последнее – детей, родителей, любимых, забирали буквально всю душу. Минка рассказывала свою историю о двух братьях упырях, которые пытаются обрести свое место в жизни живых, интегрировать себя в общество, о девушке Анье, потерявшей своего отца в результате убийства одного из них и о ее «запретной» любви. Таким образом выстраивалась психологическая защита, опора тех несчастных женщин, отправленных на смерть и лишившихся в жизни абсолютно всякого смысла, они вновь обретали надежду в ожидании продолжения волшебной истории. Так, в ночь, когда у новенькой узницы отобрали и убили ребенка и ее страдания и рыдания могли навредить остальным, Минка взяла на себя ответственность стать рассказчицей – путеводной звездой для опустошенных душ, помогая им пережить калечащую реальность. Психика человека не может вынести постоянных картин унижения, убийства и уничтожения такого количества людей, непомерную жестокость и беспричинное зло, поэтому история Минки воспринимается как РЕАЛЬНОСТЬ, а все происходящее вокруг отступает на задний план, размывается, как будто происходит не здесь и не сейчас.
История снова спасает девушку, когда она становится личным секретарем гауптштурмфюрера СС Хартмана. В прошлом этот человек изучал литературу, хотел стать поэтом, прекрасно разбирается в художественности текста, при том, что также хорошо он выполняет и свои обязанности по охране и уничтожению узников концлагеря. Казалось бы, перед нами отрицательный персонаж Франц Хартман. Однако, его влечет воображение этой польской еврейки, ее способность заглянуть глубже других, сохранность ее душевных сил и творческого потенциала в условиях тотальной внешней и физической сломленности. Тот, кто умеет разглядеть подобные свойства в человеке, сам обладает похожими качествами. Именно этот факт и преобразует Франца Хармана из негативного персонажа в амбивалентного. В нем сохранна базовая человечность, да, ее проявления очень скудны, жалки и незначительны для массы людей, но для судьбы одного конкретного человека имеют решающее значение. Гауптштурмфюрер оставляет Минку работать на себя и составлять списки вещей из блока «Канада», благодаря ему она работает в тепле и получает остатки еды с его стола, безопасность и даже некое покровительство. Ее недописанная история имеет власть над Харманом, для него это личный интерес, личная внутренняя борьба с самим с собой, с братом, с миром. Рассказ Минки для немца – способ самопознания, способ понимания, кто он на самом деле, превратился ли он в «упыря», в истинное зло или его еще можно спасти и простить?
Самый напряженный момент книги, когда Минка вновь спасает свою жизнь благодаря своему тексту – момент побега из колонны смерти. Девушка решает бежать, но ее настигает охранник, который должен ее убить, однако она предлагает ему «что-то интересное и ценное». Кожаный блокнот, в котором покоится ее незаконченный рассказ, ее шанс на жизнь и спасение. Минка отвлекает немца и бросает горсть земли ему в глаза, после чего убегает и скрывается в лесу. Для меня этот момент в книге является очень показательным и важным, он акцентирует внимание читателя на том, что не только благодаря какой-то вещи, блокноту и рассказу можно обрести шанс на жизнь, но больше благодаря своей смелости, смекалке, бесстрашию и решительности. Ведь в случае Минки, практически все решения необходимо было принимать за долю секунды, времени на размышления и сомнения не было, за промедление могли убить. Например, при сортировке евреев по прибытии в Освенцим, Минка говорит на немецком и это спасает ее от газовой камеры; создает фальшивые распоряжения для своей подруги Дарьи, чтобы она просто погрелась в помещении, когда на улице мороз; начинает свой рассказ в бараке; идет на риск ради спасения девочки, умирающей от тифа и достает для нее остатки еды; и конечно, главный эпизод, где она решается убежать из колонны пленных узников и находит немецкий дом, где ее кормят и выхаживают несколько дней.
Затрону отношения между братьями Хартманами. В них я вижу аллегорию на упырей из рассказа Минки: абсолютное неконтролируемое зло в виде Казимира или Райнера Хартмана (с массовыми расстрелами людей, безжалостными убийствами детей и тд) и пограничный персонаж между двумя мирами – Александр или Франц Хартман, способный контролировать свой голод, свою агрессию, способный на любовь, сострадание, человеческие чувства и переживания. Конечно, я не стремлюсь оправдать Франца тем, что в нем еще теплилась человечность, но он гораздо более сложный и глубокий герой, чем нам первоначально кажется. Для этого есть предпосылки из его детства, где он был оттеснен силой и напором брата, оставался в его тени и добивался результата путем своего интеллектуального развития больше, чем физического. Франц тоже принес свою жертву – отказался от писательской, поэтической карьеры, от преподавания, от созидания в пользу разрушения. Если бы сопротивление и воля в его характере смогли пересилить страхи перед режимом, страхи за брата и семью, страх смерти, в таком случае, он смог бы избежать той судьбы, на которую обрек себя сам. Почему для него так важен рассказ Минки? История открывает ему глаза на собственное я, он понимает и осознает свою жестокость и свою подчиненность режиму и власти, невозможность «выбраться» из болота, затягивающего все глубже, но он также видит и луч надежды, в виде еврейской девушки, чью жизнь он может спасти, чью судьбу он может изменить, ведь это будет означать для него – спасение своей души.

Линия настоящего
Поговорим о Сейдж: внучка Минки, которая больше не хочет отождествлять себя с еврейским миром, раненая снаружи и изнутри, одинокая и запутавшаяся в перипетиях жизни, неуверенная, обвиняющая себя в смерти матери, отталкивающая людей. Вызывает ли эта героиня сочувствие? В моем случае нет. Поясню: Сейдж винит себя в смерти матери, но вместо того, чтобы простить себя и искренне поговорить со своей семьей, которая может ей помочь и поддержать, она отстраняется, уходит в себя, уничижает себя. Группа скорби, которую она посещает необходима девушке только лишь для того, чтобы высказать невысказанное «прости» своей матери, чтобы снять с себя груз той безосновательной вины, которую она сама же и возложила на свои плечи. Отношения с Адамом также шатки, как и ее попытки общаться с людьми – женатый мужчина не готов жертвовать своей семьей, не готов принадлежать всецело Сейдж. Например, очень показательна ситуация, в которой девушка только узнает, что Джозеф Вебер – бывший нацист, испытывая глубочайшее потрясение, она спешит поделиться новостью с Адамом, но фактически упирается в стену. Ее переживания для него несущественны, ей не доверяют, нет между ними близости истинной, эмоционального контакта и понимания. Все это лишь усугубляет отчуждение Сейдж, ее неуверенность, которая подкреплена шрамами на лице. Истинные же шрамы девушки находятся намного глубже, они покрывают ее отношение к семье, к религии, к людям, они воспитывают в ней осторожность и недоверие, шрамы закрывают ее истинное я от проявления в мир. Встречая агента ФБР Лео Штайна, Сейдж начинает постепенно учиться доверять, делает шаги в направлении раскрытия своей внутренней сути, забывая о шрамах, которые оставило ей прошлое.
Для меня самый главный вопрос данной книги: зачем Сейдж соглашается убить Джозефа Вебера? Краеугольный камень данной истории. Встречая на своем пути Джозефа, девушка впервые чувствует «похожесть», она понимает, что перед ней такой же израненный человек, скрывающий свое истинное лицо, она начинает заботиться о нем, ему можно доверять, ему можно рассказать то, что никто больше в ее окружении понять не сможет. Так по какому же праву, даже зная о его нацистском прошлом, она возомнила себя вершителем судеб? Если бы не история ее бабушки Минки, в которой Сейдж распознает Джозефа Вебера как Райнера Хартмана, совершила бы она этот шаг? Помогла бы жаждущему смерти умереть от своей собственной руки? Даже косвенная вина (больше в моральном и эмоциональном аспекте) за смерть матери сжигает и сжирает ее изнутри, так что же будет после того, как она убьет человека, который фактически к ее жизни отношения не имеет? Когда Сейдж узнает о том, что Джозеф Вебер на самом деле является Францем Хартманом, она уже не может ничего изменить, она убила не того злодея, она вершила судьбу человека, который в какой-то степени спас ее бабушку Минку. Так что же это как не ответная жестокость?
Я глубоко убеждена, что какие бы злодеяния не сотворил человек в этом мире и в этой жизни, у нас нет права устроить над ним самосуд, мы не можем лишить жизни по его желанию, просьбе, из обиды или мести – все это уничтожает прежде всего нас: нашу человечность, наши моральные качества, нашу возвышенность, нашу душу. Кто мы такие, чтобы дать прощение? Мы не имеем такой возможности – отпустить грехи или забыть и стереть из памяти содеянное, мы можем лишь выслушать, передать, записать, понять и принять или не принять видение другого, но ни в коем случае не отягощать себя бременем чужого прощения, тем более прощения, которое не может быть совершено отдельным человеком, как бы горько и больно от этого не становилось.