White Noise

Большинство людей любит антиутопии, очень хороший жанр для того, чтобы сравнить описанное автором с реальностью за окном (телевизора), порадоваться, что у нас еще не так плохо, ужаснуться, к чему все идет (по Первому каналу). Гораздо меньше читателей любит фантасмагории, сложно разобраться, сложно проникнуться стилем. Закономерно, что союз этих жанров найдет мало читателей. Придет домой мужчина среднего возраста и заработка, переоденется в спортивный костюм, усядется на любимый диван, и что возьмется за «Белый шум» что ли, нет уж, скорее включит любимую «Большую стирку» на федеральном канале. И побежит к нему, танцуя на электромагнитных волнах, информация о мире, в котором он живет, и будет он доволен жизнью, ужином и женой, выпьет пива и никаких мыслей о смерти (недолго). А ведь «Белый шум» даже не антиутопия и не фантасмагория, хотя несет в себе черты и того, и другого. Все равно, не берет и не читает, а мог бы и прочесть. Читает-не читает. Все равно умрет: тупая боль слева от грудины, под третий бокал пива и внимания не стоит, а потом не довезли до реанимации. Все умрем (голосок из-под шкафа). Песенка в моих наушниках: «Друзья, давайте все умрем», мне электромагнитные волны несут порцию позитива (ля-ля-ля) от «Аквариума». Что там еще БГ поет: «долгая память хуже, чем сифилис»? В узком кругу воспоминаний плетет свою долгую нить паук, набрасывает кружево на портрет Гитлера в красном углу. В красном – святотатство. Значит, против Гитлера не возражаете? Тоже фигура 20 века, а ведь объединить душ с газовой камерой – даже не его идея. Массовая культура во главу угла поставила фастфуд, быстро разморозил и поел. Гитлер так Гитлер, вещайте нам на подвывающем немецком. Здравствуйте, дети, сегодня я расскажу вам про Мэрилин Монро. На нее мастурбировало не одно поколение. И что такого? Не на Гитлера же! Вы знаете, сколько средний американец проводит времени в автомобиле? Вы знаете, сколько средний москвич раздражается на окружающих в метро? Приходите на наши курсы по правильному дыханию, мы вас научим ровно держать спину под бодрый речитатив радиопрограммы «Занимательные факты». И что интересно, «Майн кампф» из под полы больше никто не продает, хотя он и запрещен в России (упоминать ведь можно?). Если что, я не читал и не собираюсь, это все Деллило, он придумал историю про человека, который преподает гитлероведение и боится смерти. А кто не боится, в самом деле? Вот была бы таблеточка, проглотил – и нет страха, пошел и повесился на смоковнице. Или живешь дальше, сносишь ложное величье правителей. Вот была бы у Шекспира такая таблетка, разве написал бы он Гамлета? Да ни в жисть. И про полную шума и ярости, не имеющую смысла не написал бы. Как писать про жизнь, не боясь смерти? Никак. Если вокруг тебя все белое, значит, ты застрял на одной шахматной клетке, пора бежать в два раза быстрее. Жизнь – не шахматная партия! А что смерть что ли партия? Белый танец, где приглашает всегда дама (с косой до пояса). Давайте рассуждать про жизнь! Дети (цветы жизни), пока не знают про смерть – дети, пока не погибли под колесами автомобиля – цветы, как только познали светящийся экран – продукты масскультуры, никуда не денешься. Может быть, мы все живы ровно на столько, сколько нас показывали на телеэкране. Вас ни разу не показывали? А с чего вы вообще взяли, что вы живы? Ах, чувствуете (запах воздушнотоксического явления), ну это все могут, но ведь жизнь – это что-то другое. Таблетка от страха смерти прекрасна, можно еще таблеток наделать от любви, от волнения, от смеха и слез. Что там Кант (не) писал? Последовательно отнимайте у человека все, что есть в нем человеческого – эмоции, страхи, мысли, стереотипы поведения и тогда останется нечто, что вы уже не сможете отбросить. Это и будет белый шум. Как-то так. А мы все умрем, электричество выключат – и все. Живите с этим.

…деконструкция бессознательного…

…тяжеловесный (…десяток Симмонсов, до полудюжины МакКарти, пара Воннегутов, полтора Филипа Дика…) американский маэстро прозы Дон Делилло за свой «Белый шум» получил небезызвестную Национальную книгопремию США 1984-го. Роман тоже вышел крупногабаритным. Не по тоннажу — всего-то 0,78 стивенкинговского «11/22/63» — по перевариваемости и наполнению. «Изысканная социальная сатира! Изящнейший роман автора!» — сахарными лозунгами вещает издатель в предисловье. Но, не в этом же, в самом-то, дело: количество в полдесятка псевдосюжетов-обманок и целые гроздья несуществующих полунамёков (…на глянцевой бумаге рекламных проспектов, конфетных обёртках, в радиопередачах, содержимом мусорных контейнеров и просто в соседских шушукающихся пересудах; причём не ясно, какие из них присущи объективной реальности, а которые проявляются чаще всего именно вместе с реактивными психозами…) смотрятся куда как внушительнее…

…знакомство с сюжетом «Шума» со слов — жутко невыгодное вложение времени. Ведь здесь в университетах официально и на полную ставку преподают популярную культуру, гитлероведение и светлые радости. При этом герои постоянно (…читай — при каждом удобном случае…) рассуждают о смерти и к ней же готовятся. Седеющие посланники костлявой являются в застёгнутых наперекосяк пижамах легчайшего гонконгского флиса. Сплошь и рядом попадаются микробы, питающиеся облаками. Застенчивые фрукты на прилавках. Схлопывающиеся от гравитации таблетки. Намеченные на июнь ядерные взрывы. Материально-вещественное выражение белого шума проявляется в романе неким воздушно-токсическим явлением — техногенная катастрофа конденсируется внушительных размеров «саморазрастающимся» облаком ядовитых испарений. На этом-то многообразии и происходит фоновое размытие границ идентификации текста: пространство наполняют бесцветные шумы, трудноразличимые и исходящие неизвестно откуда; на полках магазинов возникают белёсые продуктовые упаковки, яркие цвета с которых отправились на фронты не объявленной Третьей мировой, а прозрачное «сейчас» успевает исчезнуть из реальности прежде, чем полностью сойти с произносивших само это слово уст. Делилло окунает читателя в «магию и ужас Америки», которые оказываются тонкой гранью между манией и фобией смерти. Удовольствие от сытого достатка, благополучия и довольства по жестокой иронии безостановочно подпитывает первобытный страх перестать быть и, соответственно, всех перечисленных благ лишиться. Выходит бесконечный взаимопроникающий круговорот, по контуру оборачивающий резонный вопрос: действительно ли можно обладать ложной способностью восприятия иллюзии?..

…текст Делилло — многоразового применения. Его можно (…по усмотрению — нужно…) перечитывать. Всякая новая встреча неизменно производит яркое впечатление. Не то, что бы раз за разом стремительно приближая истинное понимание заложенных метафор и смыслов, нет. Не совсем, вернее. Композиционный отвар, не смотря на явную сатиричность и кажущуюся комичность, слишком уж наварист; сам Делилло сегодня уж тут ногу сломит. Да и не в окончательном и безупречном понимании соль. Однократное потребление внутрь «Шума» полноценными дозами во весь объём ценно в первую очередь обретением новых воспоминаний. Звучит, конечно, как заголовок жёлтой прессы. Из тех, что с навязчивой безвозмездностью раздают в метрополитенах брошюрами всклокоченного вида бледноватые личности с полыхающими нездоровым пламенем очами. Но, при персональном, непосредственном опыте — всё именно так и есть. И это один из тех редких нонсенсов, в которые действительно стоит поверить на слово. По крайней мере — на первых порах…

…«Шум» это крепчайшая — критик носа не подточит — предельно высококалорийная, словно вываренная в меду и настоянная на молоке, проза. Роман-опыт, роман-исследование. В нарративе нет ни одного лишнего языкового пассажа, ни одной забытой стилистической шероховатости. От слов «вообще», «совсем» и «полностью». Двояковыпуклая (…с одной стороны — гранит романа, с другой — его полная дереализация; пространство текста повсеместно теряет ясность и расплывается…) линза «Шума» имеет идеальную огранку и математически выверенную шлифовку. Делилло заставляет прежде всего опытного читателя натурально пучить от удивления глаза: фигуры высшего композиционного пилотажа следуют одна за другой. Например, здесь практически нет настоящего времени. Исключительно или уже свершившееся, либо только ещё наступающее. Делилло обладает великолепным языковым слухом и чувством объёмной образности: «…вереница машин издали убаюкивает нас неумолчным шумом, подобным невнятному гомону душ усопших на пороге сновидения»; «Всё громадное пространство оглашалось эхом такого сильного шума, словно там вымирал целый биологический вид крупного рогатого скота»; «Всю ночь в сны врывалась метель, а наутро воздух сделался прозрачным и неподвижным». Некоторые сентенции — так прямо и просятся на роль главного манифеста техногенных фобий: «Чем больше прогресс науки, тем примитивнее страх»; «Семья — колыбель всемирной дезинформации»…

…присутствует тут и такой момент: есть тексты с неким подтекстом; а есть и другие, которые сами — один сплошной подтекст. «Шум» как раз из второй группы. Читать его от нечего делать не стоит — глаза расшибёте. Делилло он такой, гхм, крайне равнодушный к читательскому комфорту писатель: с него слезешь ровно там же, где и сядешь. Как вариант, открыть данный томик можно для утоления естественной жажды познания: откуда появились, к примеру, писательские приёмчики частично упомянутых в самом начале Симмонса, Кунца, Кинга, Коупленда, Эллиса и ряда прочих примыкающих. А вот внимательный читатель, вооружённый умозрительным красным для пометок, на полном серьёзе рискует прямо-таки в тексты Деллило и влюбиться. Ведь он, без профильного литераторского образования, напропалую, в течении десятков лет один за другим выдает на гора, аки взаправдашний стахановец, мощнейшие американские, и даже — англоязычные тексты современности. Даром что ни к Нобелю, ни к Пулитцеру, ни к даже к какому Букеру завалящему до сих пор не представлен. Хотя — пустое это: лет, этак, через семьдесят-девяносто о дружных наградных шестёрках коротких списков никто, кроме засыпанных пылью архивариусов, и не вспомнит. А по Делилло в старших классах средних школ и на всех курсах лингвистических вузов будут изучать штатовскую литературу двадцатого века. Хотите, побьёмся об заклад?..

Спасибо Алексею Поляринову за то, что свел меня с этой книгой!
Тонкая сатира, множество нелепых ситуаций, через которые автору удалось нестандартно подойти к раскрытию крайне сложных вопросов человеческого бытия.
⠀
Джек Гледни возглавляет кафедру гитлероведения, единственную и неповторимую во всей Северной Америке (и за ее пределами).
Счастливо и уютно живет с очередной женой и детьми от разных браков в маленьком городке, наслаждаясь субботними походами в местный супермаркет. Однажды он станет свидетелем крупной аварии, которая принесет в жизнь его и многих горожан токсичное облако, а вместе с ним - тревоги, страхи и сомнения в беспечности собственного неприметного существования.
⠀
Роман отчасти отражает собственное название - в нем очень шумно!
С первых страниц перед глазами читателей предстает парад персонажей. Джек женат пятым браком, часть его детей живут с ним, часть - с бывшими женами, периодически навещая своего ученого отца. Герои могут вести длинные, порой обескураживающие диалоги, в которых обсуждают самые заурядные вещи на свете.
Как тонко подмечает автор действительность, окружающую средний класс в середине 80-х прошлого века и как мало поменялось в мире спустя тридцать с лишним лет. Этот стиль жизни оккупировал все больше места на планете и единственной разницей, отличающей мир Джека Гледни от нашего с вами - гаджеты и Интернет, без которого сложно представить современное общество.
⠀
Но когда-то главным источником новостей, мнений и знаний было телевидение и радио, к ним припадали в ожидании важной информации, цитировали кусками популярные программы и оживленные ток-шоу.
С авторитетностью СМИ было сложно конкурировать, телевидение как самый яркий аттракцион, частью которого хотели стать многие. И когда над горожанами нависает токсичное облако, они с сожалением отмечают, что газеты и телевидение игнорирует разворачивающуюся в глубинке США трагедию.

Или комедию - по большей части книга очень остроумна.
После пережитого, зона комфорта Джека претерпевает трансформацию и герой начинает задумываться, насколько серьезный урон нанесен его здоровью. Истязая врачей вопросами, Глэдни силиться узнать, сколько ему осталось и как избавиться от этого страха.
Существует ли универсальная таблетка от периодически накатывающих кошмаров?
⠀
Кстати, Делилло называют главным бытоописателем Америки, и ознакомившись с книгой, соглашусь с этим утверждением.
Роман по сути и описывает быт типичного американского семейства с большим количеством разновозрастных детей, ежедневной утренней суетой и совместным вечерним просмотром телевизора. Став на некоторое время шестым членом семьи Глэдни, я с умилением наблюдала за ужином, состоящим из продукции ресторана быстрого питания, навынос в автомобиле, и эта сцена, пожалуй, как нельзя лучше говорит, что роман больше не о смерти, а о том, что бессмертие - в семье. Может, вступая в пятый брак и окружая себя большим количеством невпопад голосящих отпрысков, Джек на время забывает о неизбежной смертности, наслаждаясь простыми радостями жизни.
Ведь для счастья надо так мало и порой находится так близко, а мы не понимаем, что это действительно оно.
⠀
Гениальные книги не должны быть безумно сложными и тяжело написанными.
Размышляя над обществом потребления, семейными ценностями в эпоху вездесущих СМИ и страхом конца жизни, что обязательно всплывает через убаюкивающий белый шум, Делилло создает порой абсурдный, но увлекательный и не потерявший актуальности и спустя три десятка лет после публикации, роман.

Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! (Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита")

Жизнь - опасная штука, от нее умирают. (Из народного фольклора)

Человек смертен, но, к счастью, он этого не понимает. Думается мне, что из всех страхов, которые преследует наши сознания и подсознание, страх смерти занимает одно из последних мест. Просто потому, что осознание, что ты смертен, не просто "люди смертны", а смертен именно ты, приходит к человеку лишь под самый занавес или не приходит вообще. И это величайшее благо, ибо жить с осознанием того, что все это когда-нибудь ( в любой момент) закончится, невозможно. Писатель Дон Делилло провел эксперимент: взял двух вполне обычных людей, женатую пару, наделил их вот таким осознанием смерти и посмотрел, что из этого получится.

Джек Глэдни - профессор в университете, специалист по Гитлеру. Его жена Бабетта - домохозяйка, на добровольных началах читающая слепым и преподающая правила осанки старикам. Вместе они воспитывают четверых детей от предыдущих браков и очень любят делать покупки в супермаркете. Они уже много раз состояли в браке и разводились, но наконец обрели друг друга и планируют остаток дней провести вместе. Вот только сколько кому осталось? Кто уйдет первым, а кто будет доживать свою жизнь в одиночестве? И что страшнее - уйти или остаться, умереть или жить?

Дон Делилло - чудесный тролль, в своем произведении развенчивающий множество стереотипов и установок, которые живут у нас в голове. Как часто люди говорят друг другу "Я бы хотел умереть первым, я не мыслю своей жизни без тебя"? Очень часто. Как часто они при этом лгут? Всегда. Никто не хочет умирать. "Лучше он, чем я", говорит Делилло устами одного из своих персонажей, коллеги Джека Марри Сискинда (черт, заглянула на инглиш версию Википедии и узнала, что парня звали Мюррей. Не надо так). Мне безумно понравилась мысль о том, что маленькие дети отличаются от остального населения Земли тем, что не знают о существовании смерти вообще, поэтому у них совершенно другое восприятие мира и поэтому длительное общение с детьми может положительно влиять на психику. (Уверена, что загнанным мамочкам найдется, что возразить))) Я просто влюбилась в тонкий сарказм мистера Делилло и его чудесный юмор. Юмор, знаете, не из тех, после которых держишься за живот и утираешь слезы. Это вам не Джером К. Джером и не Том Шарп. Здесь такого уровня шутки, что вы улыбнетесь про себя и слегка зажмуритесь от удовольствия. Я просто обалдела от количества тем, поднимаемых автором в сравнительно небольшом произведении. Помимо страха смерти здесь и общество потребления, и массовая культура, и тема семьи, и отцы и дети, и чего здесь только нет. Мне немного не хватило сюжета, но он здесь в принципе не важен. Мне даже больше понравилось, когда автор его из себя не вымучивал. Просто люди, просто живут, просто ходят по магазинам, просто смотрят телевизор, просто едят фастфуд в машине, просто любят, просто умирают.

Итак, "Белый шум" Делилло.
Ну как же я могла не прочесть этот роман, если он у меня аж в 5 списках фигурирует, включая 1001 книгу, 100 лучших романов 20 века на английском, и главное - входит в списки для чтения моего любимого литературного критика, замечательного Гарольда Блума.

Недавно слышала мнение, что Делилло умеет говорить просто о важном.
О важном - да, просто - нет. Постмодернизм Делилло совсем не прост, он стилизован под простоту, но совсем совсем не прост.

Я вижу в этом романе три уровня - философский, интеллектуальный и эмоциональный.

Делилло дает интересный и точный анализ современного общества, общества потребления, и возможно здесь действительно сказывается влияние философской работы Бодрийяра "Общество потребления", о которой я написала тут
Например, стилистически прекрасно сделанная сцена в крупном торговом центре , где героя романа впервые наконец-то охватывает страсть шопинга (о как давно его родные ждали этого момента!), явно перекликается с той частью работы Бодрийяра, где он анализирует торговые центры и их роль в современном обществе потребления.
Темы роли и места телевидения, радио, средств массовой информации и рекламы в обществе потребления тоже очень сильно перекликаются с идеями Бодрийяра.

Адекватно рассказать об этом романе сложно. Наверное поэтому здесь только одна, и что показательно, отрицательная рецензия. В инете тоже мало чего находится, в основном отрицательные отзывы. Наверное это потому, что гораздо проще рассказать о том, чем не понравился этот роман и в чем его слабости, чем адекватно объяснить, чем же он силен.

Кто-то называет этот роман абсурдисткой драмой с сатирой на университетскую жизнь, кто-то - абсурдистской комедией с сатирой на семейную жизнь, кто-то антиутопией, кто-то фантасмагорией. Во всех этих оценках есть своя доля правды. Роман сложен, многопланов, неровен по своей стилистике, и неоднозначен. Некоторые моменты просто гениальны, некоторые скучны, затянуты, сентиментальны и утрированы.

Итак, жил да был Джек Глэдни, профессор в маленьком провинциальном американском колледже, создавший себе кафедру исследований Гитлера, и успешно ее возглавляющий. Джек женат в пятый раз на своей первой (или второй, не помню) жене, в их многочисленном семействе 4 постоянно проживающих ультра-современных отпрыска (образы детей очень понравились), несколько бывающих наездами детей от других браков, и время от времени появляющиеся и исчезающие бывшие жены и мужья.

Джек очень боится смерти, и, как выясняется впоследствии, его жена тоже. Тема смерти и вечно присутствующего "белого шума" смерти одна из главных в романе, и эта тема разработана Делилло мастерски и стильно.

В какой-то момент к темам потребления, СМИ и университетской жизни, добавляется тема апокалипсиса, случается экологическая катастрофа и вот мы уже из сатиры оказались в некоторой антиутопии и своего рода трагедии.

Но потом все возвращается на круги своя, и мы опять в сатире, комедии и очень умном повествовании.

За интересные темы и стилистику романа я бы дала 5 баллов, но из-за некоторых слабых мест, это все-таки 4.

"Белый шум" - постмодернисткий знаковый, современный, стильный, умный роман. Рекомендую.

The question of dying becomes a wise reminder. It cures us of our innocence of the future. Simple things are doomed, or is that a superstition?

Посвящаю переводчику Виктору Ильичу Когану, который перевёл этот монументальный труд так, что Делилло почти не потерял своей делиллости и я имею возможность читать этот великий во всех смыслах роман и думать, что я и сама переводчик, но почему-то в жизни занимаюсь в итоге не тем. В этом году переводу исполняется 15 лет, Когану – 69 лет, а Дону Делилло – 82 года. Что-то это да значит. Магия чисел. Приятные поводы. Талантливые люди. По телевизору так и сказали.

Все темы в искусстве – о смерти или о любви. По большому счету, тут даже не нужно вспоминать про столько-то мировых сюжетов, по которым можно разложить всю мировую литературу как пасьянс – и Жорж Польти, и Кристофер Букер, и четыре сюжета Борхеса здесь не нужны. Любовь спасёт мир, но жизнь - тлен, смерть неизбежна. Не удивительно, что именно «Белый шум» стал для Дона Делилло «прорывом к читателю», как любят писать критики – в самом деле, чем же ещё прорываться, как не извечной темой о смерти, которую все боятся?

Главный герой «Белого шума» Джек Глэнди живёт в маленьком американском городке Блэксмит, и у него всё как положено – дом, машина, семья, телевизор. С супругой по имени Бабетта они вместе растят всех своих детей от разных браков (у Джека их, к примеру, было пять). Американская мечта во плоти - наконец-то любовь до гроба, традиционные поездки в супермаркет по выходным, семейные ужины с беседами о разном, успешная карьера. Джек работает на кафедре гитлероведения – где, понятно, изучает Гитлера, как блоху под микроскопом. У нас бы такой специалист не вылезал из ток-шоу «Пусть говорят», но у Делилло Джек ведёт вполне размеренный образ жизни и самое экстравагантное, что он делает - вылезает на крышу посмотреть в бинокль на внезапную аварию, где столкнулись две цистерны, из-за которых над городом повисло загадочное и, разумеется, ядовито-смертельное облако.

После этого события, впрочем, экстравагантные поступки Джека не кончатся. Как выяснится позже, облако содержит в себе такие вещества, которые разрушительно влияют на психику человека - помимо прочего, он начинает думать о смерти, а потом и правда должен умереть. Но это не точно.

Дон Делилло – известный бытописатель американских нравов. Говорят, что никакой другой писатель не чувствует Америку так, как делает это он – словно бы он ментально подключён к какому-то радио-каналу, который транслирует ему прямо в мозг все внутренние колебания страны. Разумеется, имея такой приёмник, Делилло заодно стал ещё и пророком, регулярно предсказывая в своих книгах то волну террористических атак, то конкретно – 11 сентября 2001 года, то вот – сибирскую язву.

«Белый шум» - удивительно смешная книга. Из каждого угла здесь слышен телевизор, который говорит какие-то буквально пророческие, но при том совершенно бессмысленные фразы: «Третья мировая война случится из-за соли», «кредитки это очень увлекательно» и прочее. Телевизор или радио врываются в каждую главу, как сумасшедший депутат на трибуну, который начинает нести какие-то глупости невпопад, но все его заворожено слушают. Словно подчёркивая нелепость этих изречений, Делилло иронизирует в сцене, где в бормотании дочери во время сна герой пытается разобрать что-то важное, узнать, что ей снится, но слышит в итоге только «тойота-селика». Пустота, подделка, мыльный пузырь - таково сакральное знание поколения белого шума, жвачки для мозга, последняя инстанция о правде, жизни, любви, и, конечно, смерти.

В городок, где наконец-то случается что-то ужасное, не едет телевидение, на что тут же откликается один из сердобольных жителей. Мы же заслужили свою порцию внимания! - кричит он. Мы хотим отмахиваться от них, закрывать свои ставни и всё такое прочее. Но средства массовой информации игнорируют национальную катастрофу, запертую в мелком городке, где ничего никогда не происходило, и жители страдают от того, что их минута славы, кажется, обходит их стороной, великий бог с уловным именем «Panasonic» не покажет ни одного сюжета, а ведь чего тут только не творится - ходят слухи даже, что в ядовитом облаке уже несколько штук НЛО, что люди уже начали умирать, что всё так плохо, что пора, пожалуй, объявлять городскую эвакуацию и в панике бежать. В реальные моменты катастрофы люди начинают думать «ой да ладно, не так уж и воняет» и никуда не бегут, что традиционно отсылает мыслями к моментам, с которыми сталкивался каждый: звук пожарной тревоги или сирены эвакуации и отсутствию любых действий, ведь с нами никогда ничего такого не может произойти, а когда происходит, не поражает никого настолько, как это мог бы сделать телевизионный сюжет.

Собственно, помимо телевидения у жителей Блэксмита есть и другая религия. Они не ходят в церковь, но в выходные у них обязательный поход всей семьёй в супермаркет, место, где можно встретиться с соседями, обсудить последние новости и, конечно, испытать благоговейный трепет перед идеальными рядами консервированного горошка и услышать голос с небес, вещающий о чём-то важном. Карты не принимаются. Пройдите к кассе. Потерялся ребёнок. Эпоха потребления исключает каноническую религию из картины мира – здесь даже монашки не веруют в бога взаправду, оставаясь обязательным ополотом гармонии мира и верят во что-то просто потому, что обязаны. Ничего святого, ориентиры давно сбиты, даже для того, чтобы действительно понять, идёт дождь или нет, нужно послушать радио – вид за окном может соврать. Сын Джека переписывается с убийцей, который сидит в тюрьме - ну а что поделать, он же не виноват, жизнь в какой-то момент дала сбой. Родители периодически теряют своего самого младшего сына Уайлдера - при этом, Бабетте, которая начинает панически бояться смерти, с ним совсем не страшно. Дети просто не знают о смерти всё - даже в сцене, где Уайлдер рискуя жизнью, буквально игнорирует все мыслимые и немыслимые законы о безопасности, станет ясно, что это незнание о смерти как таковой - вообще едва ли не магическая таблетка, презирающая такое понятие в принципе. Опасность не касается маленького ребёнка, для которого самая драма - падение с велосипеда.

Отношение Делилло ко смерти такое же пренебрежительное, если не сказать более – написав о ней целый роман, он унижает её и вообще исключает из событийного контекста. Джек, вдохнув «ядовитые» газы, узнаёт, что смерть у него теперь внутри и он умрёт, но когда - неизвестно, может быть, лет через тридцать. Ирония, подобная типичной телевизионной мишуре или магазину на диване - смерть и так уже с рождения внутри нас, и мы точно так же не знаем, когда умрём. Герои носятся с этой смертью внутри себя как с писаной торбой, бегают по врачам, пьют плацебо, разбирают вещевые завалы дома, думают о здоровье - о боже, ведь мы, в самом деле смертны, вот так новости! Что бы мы делали, если бы не облако? Неужели жили бы вечно?

«Белый шум», в общем-то, намекает на это - и мыслью о том, что «дети» равно «жизнь», и тем, что бессмертие это просто отсутствие страха перед концом. Все эти рассуждения удивительно точны, и нет наверное более жизнеутверждающей книги, с этими бесконечными разговорами о жизненных нелепостях, бытовых глупостях и о том, что сказали в телевизоре. Главное - это, в конце концов, то, чтобы было с кем посмотреть на потрясающе красивый закат, даже если знаешь, что когда-нибудь умрёшь. Возможно, от этого он покажется тебе только в сто раз красивее.

Роман «Белый шум» – это наиболее важная для литературного процесса работа Дона Делилло. До его публикации в январе 1985 года писатель был известен только в очень узких кругах, а «Белый шум» обеспечил ему широкую известность, влияние на умы молодого поколения писателей и в довесок премию National Book Award for Fiction. Последующие хиты «Весы» об убийстве Кеннеди и «Мао II» о психологии толпы и терроризме закрепили реноме Делилло как успешного автора серьезных книг о современной Америке, но прорыв из культа в популярность состоялся именно на «Белом шуме». На, надо сказать, довольно смешной (но не скатывающейся в сатирический гротеск) и простой истории о тяжелых проблемах рядовых американцев, у которых все хорошо.

С одной стороны, история «Белого шума» – это рассказ профессора Джека Глэдни о его жизни, его семье и его работе в университете города Блэксмит где-то в американской глубинке. Джеку чуть-чуть за 50, он счастлив в пятом браке, от предыдущих четырех у него четверо детей (двое живут с ним), у его жены Бабетты от двух предыдущих браков трое детей (двое живут с ней). У Джека необычная специализация – он исследователь Гитлера, создатель первой в США кафедры гитлероведения, а в остальном он обычный американец среднего класса. Непыльная работа и уважение коллег, денежный достаток, молодая позитивная жена, умные самостоятельные дети, мягкий климат и чистый воздух, крепкое здоровье – не жизнь, а сказка. Даже непонятно, что можно поведать о таком персонаже, если у него все есть.

С другой стороны, история «Белого шума» – это картина спокойных американских 80-х. С конца Второй мировой войны прошло 40 лет, США прожили эти годы довольно бурно, включая и маккартизм, и Карибский кризис, и убийство Кеннеди, и Вьетнамскую войну, и запрещение расовой дискриминации, и контркультурную революцию, и Уотергейтский скандал, и экономический кризис конца 70-х. Но вот в 1980 году на президентских выборах Рейган побеждает Картера и «приносит утро в Америку» вместе с успешной «рейганомикой». США будто возвращаются в стабильные 50-е, только всего-всего стало намного больше, а закладывавшиеся после войны тренды общества потребления превратились в традиции, на которых выросло два поколения. Опять же, сказочное время: работа есть, в магазинах можно купить что угодно, со внутренними и внешними потрясениями пока перерыв, страной руководят вменяемые люди. Так о чем же здесь рассказывать?

Очевидно, о том, что становится видно в покое и слышно в тишине. Дон Делилло намеренно выбирает идиллическое время, идиллическое место и идиллического героя на максимальном отдалении от каких бы то ни было тревог, чтобы обнажить цивилизационный фон американской жизни и дать ему оценку, установить, все ли в этом фоне в пределах нормы или что-то превышает допустимые дозы. Видимо, поэтому книга и стала бестселлером: она раскрывает малозаметные, но принципиальные проблемы современности, показывая, каким не вполне полезным для здоровья разума и тела временем были 80-е. Вроде бы Блэксмит показан как рай земной, настоящая американская утопия, но если приглядеться и вдуматься, то скорее он похож на Страну Развлечений из «Пиноккио» Карло Коллоди.

Культ потребления

Что же такое вредное для человека обнаруживает Дон Деллило в рейгановской Америке? Прежде всего, потребительство. В обществе развитого капитализма, где обеспечены все свободы, смысл жизни сужен до «Заработал? Потрать!» (потому что экономике требуется спрос), и безмятежный Блэксмит нужен автору как раз для того, чтобы показать, насколько эта установка вошла в плоть и кровь американцев. Джек не просто не задумывается над тем, что потребительство, возможно, вещь не вполне здоровая, но получает от него подлинное удовольствие. Главный герой – активно рефлексирующая натура, он очень много думает о себе и об обществе, но в его мыслях не находится места даже для смутного ощущения, что культ потребления вообще-то навязан ему извне корпорациями, которым нужно сбывать продукт, чтобы жить.

Напротив, приобретение не очень нужных и совсем не нужных товаров кажется Джеку не только естественной потребностью, но святым долгом американца, облагораживающим человека ритуалом, наполненным эстетическими и даже религиозными смыслами. Каждый магазин – это храм потребления, большой торговый центр – священный город, где можно найти конфессию на любой вкус: еда, одежда, бытовая техника, развлечения и т. д. Эстетизация и фетишизация акта покупки закономерно выхолащивает его содержание: важен не предмет (ведь он не нужен) и даже не обладание им (ведь дома таких вещей и так навалом), а сам процесс его поиска и выбора. Чтение потребителем данных на упаковке товара по силе чувств равно чтению Евангелия истым христианином, а оплата на кассе подобна жертве богам экономики, причем желанной и приятной жертве. Когда Джеку скучно или плохо, он идет в магазин, и там обретает счастье, как и другие члены его семьи, и прочие жители Блэксмита.

Культ информации

Культ потребления, превративший покупку товаров в самоценное явление, а американцев в страстных шопоголиков, закономерно породил вторую тяжелую проблему: культ информации. Если потребительство – это новая американская религия, то ее нужно проповедовать, и вы сами понимаете, что в 80-х являлось главной кафедрой для служителей культа. Телевидение. За 14 лет до Пелевина и 15 лет до Бегбедера Делилло подчеркивает, что ТВ существует только ради рекламы, а весь контент в промежутках между рекламными блоками служит единственной цели удержания зрителя у экрана. Но глубокомысленный профессор Джек Глэдни не осознает и этого. Так же, как тягу к покупкам ради покупок, он принимает тягу к просмотру телепрограмм за естественный собственный интерес к жизни. ТВ ведь рассказывает столько любопытного и полезного, а человеку нужно знать так много, чтобы быть современным.

Жители идиллической глубинки оказываются наиболее подверженными воздействию телевидения, поскольку в их стабильной безопасной жизни попросту ничего не происходит, а ТВ предлагает им самые горячие и острые сюжеты. В результате скучающие провинциалы превращаются в зависимых от новостей и шоу телеманов, жадных потребителей новейшего наркотика XX века – информации. Приобретение знаний эстетизируется и фетишизируется по той же схеме, что и приобретение товаров: конкретные факты не имеют ни малейшего значения, поскольку почти все они не применимы к реальной жизни в Блэксмите, значим сам процесс их получения из телевизора, а также из радио и газет. Однако между предметами и данными все же есть одно различие, которое делает культ информации куда более опасным, чем культ потребления: купленная лишняя вещь просто лежит где-то в доме, в то время как лишние знания застревают в голове и хаотически влияют на поведение.

Телевидение превращает американцев в ходячие энциклопедии ерунды и чуши. Во-первых, они ничего не узнают о мире из телевизора на самом деле, потому что информация усваивается бессистемно, случайными обрывками вроде «в космосе холодно», которым противоречат другие случайные обрывки вроде «на солнце жарко». Во-вторых, одной фактурой эфир не заполнишь, и телеканалы (вместе с радио и газетами) забивают головы откровенными выдумками, вроде НЛО и общения с духами умерших знаменитостей. В результате люди не умеют отличить правду от лжи, потому что экранное время у них примерно одинаковое. Жители Блэксмита, впрочем, вовсе не испытывают потребности в различении фактов и фейков, для них главное – причащение к big data через маленький домашний храм информации. Получается, здесь тоже Джек и другие подыгрывают корпорациям: их программируют через телеэкран, а они и рады, просят добавки, и чтоб новости были пострашнее.

Однако плохо усваивается не вся информация, а только та, которая нужна для привлечения зрителя; что же касается центрального продукта телевидения – рекламы – то она вбивается в американские мозги твердо. Регулярно повторяющиеся ролики, зарифмованные короткие слоганы, звук повышенной громкости – и вот реклама становится чем-то вроде микропластика для психики. Когда потребитель приходит, например, в храм продуктов питания, его сознание взрывается десятками названий брендов, и он переходит от полки к полке, испытывая счастье узнавания. В остальное время бренды роятся у него в голове в режиме ожидания, прорываются сквозь ассоциации в разговорах, бормочутся во сне. Мир «Белого шума» – это не мир людей, а мир торговых марок, люди в нем нужны только как среда обитания информационных паразитов: посмотреть рекламу, заучить облик и имя товара, найти товар, отдать за товар деньги, повторить.

Потому и возникает ассоциация со Страной Развлечений из «Пиноккио». Жители Блэксмита находятся в постоянном круговороте развлечений, так как после несложной хорошо оплачиваемой работы у них остается много сил, много времени и много денег, но ни малейшей идеи, чем заняться. Дети и взрослые в таком обществе уравниваются: с одной стороны, людям некуда и незачем взрослеть, поэтому тот же авторитетный профессор истории Джек Глэдни в свои 50+ мало чем отличается по развитию от своего 14-летнего сына Генриха Герхардта, с другой стороны, дети лучше приспособлены к культам потребительства и информации, поскольку впитали их с молоком матери, а для старшего поколения культы скорее сравнимы с первым иностранным языком, вытеснившим родной. Поэтому еще одна ассоциация – Неверленд Джеймса Мэтью Барри, только блэксмитские Питеры Пэны не участвуют в приключениях лично, а наблюдают за ними по телевизору.

Деградация

Культ информации приводит к третьей и четвертой проблемам американских 80-х. Третья проблема – резкое падение качества знаний, что в первую очередь проявляется в университетах. Делилло изображает коллег Джека Глэдни как отъявленных бездельников и недалеких людей, преподающих студентам сверхузкие предметы, например, историю Джеймса Дина. Место работы Джека – большой liberal arts college, но в романе нет ни одного упоминания о курсах по глобальным вопросам ни гуманитарного, ни естественнонаучного знания, учебная программа состоит сплошь из мелкотемья об отдельных попкультурных феноменах. Эксперты по ерунде учат студентов уважать ерунду, вычищая из них молодежный протест против общества ерунды.

Неудивительно, что авторитет Глэдни в академической среде на высоте. Еще бы, он занимается такой значимой исторической фигурой, как Адольф Гитлер. Но на самом деле Джек – такой же бездельник, как и его коллеги, с единственным отличием в том, что он первым догадался застолбить более престижную тему, чем очередная поп-звезда. «Гитлеровед» даже не знает немецкий язык и «изучает» свой предмет не по оригинальным документам, а по монографиям других американских ученых. Кроме того, главный герой романа никак не осмысляет роль лидера нацизма в истории, его интересует все то же мелкотемье: что ел фюрер нацистской Германии, где спал, как провел молодость. Билл Колер из «Тоннеля» Уильяма Гэсса хотя бы был настоящим историком, которого действительно беспокоили фундаментальные проблемы исторической науки, а Джек Глэдни занимается откровенной профанацией, ведь для него это просто очередная игрушка.

Следствием падения качества знаний на фоне технического прогресса (правда, неясно, кто в таком обществе может двигать технический прогресс) является третий культ – культ технологий. Косвенно он уже присутствовал в культе информации через волшебные радио- и телеящики, непонятно как передающие звук и картинку того, что происходит за тысячи километров, но с развитием IT и проникновением компьютеров в жизнь простых американцев третий культ обретает самостоятельность. Компьютер – штука еще более магическая, чем телевизор, поскольку он не транслирует человеческие сообщения, а создает собственные, то есть принимает решения, в том числе о судьбе человека. И если магазин – это церковь потребления, а ТВ – домашний храм информации, то компьютер – это оракул, проводник воли богов. Скажет компьютер, что Джек скоро умрет – Джек начнет умирать.

(Надо отметить, что в 80-х волшебство компьютеров ощущалось сильнее, чем сейчас, из-за неразвитых оболочек операционных систем. MS-DOS – это пустой черный экран с командной строкой, через которую взаимодействовать с магической разумной коробкой могут только специально обученные люди, закономерно воспринимаемые как цифровые шаманы)

Дереализация

Четвертая проблема – дереализация общества. Товарно удовлетворенные и информационно опьяненные люди перестают воспринимать окружающую реальность как реальность. Они смотрят вокруг себя и видят еще одну телепередачу. Физический предмет становится изображением предмета, и человек тут не исключение, а событие – моделью события. Поэтому проживание чего-то важного делится на две стадии: пока оно соответствует зрительским привычкам, оно вызывает удовольствие, но как только происходит нарушение зоны зрительского комфорта, возникает разочарование вместе с желанием «переключить программу». Характерный пример – пожар: Джек и Генрих с наслаждением смотрят на то, как горит и рушится дом, как из него выходит и погибает объятая пламенем старушка, видя в этой маленькой, но реальной трагедии очаровательную эстетику хорошо сделанного текста, но затем начинает вонять горелой синтетикой, и зеваки непритворно расстраиваются, что им так нагло мешают смотреть живое шоу.

Есть и обратный эффект: когда с людьми случается нечто телевизионное, например, жесткая посадка самолета, они требуют, чтобы СМИ проявили к ним внимание, потому что они ощущают, что побыли актерами в постановке или жертвами в новостях, и теперь заслуживают попасть в телевизор и быть транслированными в эфире. Сам по себе личный опыт не имеет ценности, если его не показывают по ТВ. Власти мыслят сходным образом, так что крупные реальные катастрофы вроде «воздушно-токсического явления» во второй части «Белого шума» воспринимаются не сами по себе, а как возможность проверить и улучшить модель реагирования на крупные реальные катастрофы. Жители Блэксмита, которые должны быть тяжело травмированы вторжением в их спокойную жизнь техногенной аварии, относятся к ней как к приключению и с удовольствием соглашаются после этого отрабатывать сходные происшествия на учениях. Слово, схема, картинка, любые обработанные данные в мире романа первостепенны, а реальность вторична.

Самый популярный пример подмены предмета его знаком в «Белом шуме» – это «Самый фотографируемый амбар в Америке». Сила знака, выделившего непримечательный амбар из ряда других и сделавшего его туристической достопримечательностью, такова, что сам по себе амбар, по замечанию Джека, попросту невозможно увидеть. Глядя на предмет, люди видят не сам предмет, а сообщенное ему свойство, и сами же поддерживают это свойство, продолжая его фотографировать. Но это скорее анекдотический момент в сравнении с тем, что власть знака над вещью делает с людьми. В той же истории «воздушно-токсического явления» симптомы отравления ядовитым веществом зависят не от влияния этого вещества на человеческий организм, а от сообщений по радио. Если сказали, что у пострадавших рвота, у них будет рвота. Сказали, что дежавю, будет дежавю. Сказали, что выкидыш, появляются вопросы, как это воспроизвести, но можно быть уверенным, что тело что-то похожее постарается изобразить.

Немного «Фауста» Гете

В пределе все четыре американских проблемы – культ потребления, культ информации, деградация знаний и дереализация общества – воплощены в двух фаустианских персонажах: приезжем преподавателе Марри Джее Сискинде и мигранте Вилли Минке. Марри – это американский Мефистофель. Он восторгается магазинами и телевидением, проповедует их «экстрасенсорную силу» студентам и коллегам и хочет открыть в университете курс Элвиса Пресли. Профессор Джек Глэдни оказывается его Фаустом, так как Марри прицепляется к главному герою и постоянно рассказывает тому, как прекрасны товары и данные, профанация науки и власть знака, а затем и вовсе подталкивает беднягу к тяжкому преступлению. Фауст из Глэдни, естественно, никакой, поскольку знаменитую фразу «Мгновенье! Прекрасно ты, продлись, постой!» он готов кричать ежедневно по любому поводу, так ему хорошо жить.

Вилли Минк – это американский Гомункул. Мигрант, выучивший английский язык по телевизору и разговаривающий ворохом бессвязных цитат из реклам и познавательных передач, практически лишенный самостоятельного сознания и вовсе не отличающий реальность от картинки на экране, тем не менее он проник в секретные разработки новейших медицинских препаратов и под видом ученого-фармаколога наладил личную жизнь, обменивая доступ к тестированию лекарств на секс. Еще Вилли Минка можно сравнить с Маугли: из традиционного общества некой страны третьего мира он попал в дикие товарно-информационные американские джунгли, где был воспитан торговыми марками, и посмотрите, во что они его превратили. Когда Джек говорит ему «Град пуль!», Минку уверен, что в него на самом деле стреляют, настолько в его психике, полностью построенной на трех культах, сильна власть знака.

Смерть

Традиционно «Белый шум» называют романом о страхе смерти. Мысли о реальности, неизбежности и близости собственной смерти занимают очень большую долю размышлений Джека Глэдни и его жены Бабетты, и боязнь смерти действительно подается как центральная проблема главного героя. Собственно, название романа взято из сравнения Джеком ощущения, что он обязательно умрет, с белым шумом, который не исчезает даже в полной тишине. Вот есть громкие события где-то далеко, их гром доносится до Джека из телевизора, вот его обыденная, иногда немного шумная, но в целом размеренная и тихая жизнь, а вот ужасающий и неумолкающий фон всего этого – приближение гибели с каждым годом, каждым днем, каждой секундой. Гибели незаслуженной, потому что Джек не сделал ничего плохого, но все равно будет однажды казнен и перестанет существовать.

Однако, на мой взгляд, эта тема второстепенна по отношению к четырем американским проблемам, она их только оттеняет. Сходство «Белого шума» со «Смертью Ивана Ильича» Льва Толстого, где страх смерти и ее приближение являются центром истории, только внешнее, поскольку в романе Делилло это не более чем сюжетный двигатель, мотивирующий поведение персонажей. В мире романа страх смерти — это досадное, утомительное несовершенство американской Страны Развлечений, препятствие на пути потребителя товаров и информации к стопроцентному счастью. Да, герои думают о смерти и не хотят умирать, но даже к этому столь принципиальному для существования человека вопросу они не могут отнестись серьезно. Они не пытаются переосмыслить свою жизнь в свете ее конечности, они просто хотят, чтобы этот страх как-нибудь рассосался.

Парадоксальным (ли?) образом страх смерти в «Белом шуме» оказывается единственной надеждой на спасение. Ничто, кроме него, не способно бороться за человеческий разум с потребительством, телевизором, профанацией и дереализацией, этими четырьмя всадниками американского постмодернистского апокалипсиса, превращающими людей в счастливые станки по переработке денег в большие деньги. Джек Глэдни – не более чем жалкий наркоман, мечтающий о вечном приходе, и если бы не страх смерти, как человек он закончился бы давным-давно. Страх держит его крепко, не дает забываться среди продуктовых полок и телепрограмм, постоянно капает ему на мозг: “Джек, ты же все равно умрешь, сделай уже со своей жизнью что-нибудь нормальное, будь человеком, а не кормом для паразитов!”, а что Джек? Джек мечтает о волшебной таблетке, которая заглушит этот белый шум.

***

Дон Делилло не раз подчеркивал, что писатель обязан противостоять Системе, обязан обличать действия государства и корпораций, раскрывать читателю глаза на то, как им управляют через культуру потребления и отупляющие развлечения. «Белый шум» представляет его творческую позицию в наиболее яркой, сжатой и прямой форме: большая часть откровений о четырех проблемах дается через диалоги Джека Глэдни с семьей и коллегами и через его внутренние диалоги, можно сказать, американцы в романе устраивают сеансы саморазоблачения, события регулярно подаются через юмор, так что текст читается довольно легко и с интересом, если делать скидку на время действия: все-таки в наши дни маркетплейсов и соцсетей магазинно-телевизорные 80-е немного отдают каменным веком, а герои выглядят как новички, восторгающиеся тем, что уже порядком наскучило нам.

Возможных названий у романа было довольно много, например, «Американская книга мертвых», «Психические данные», «Ультрасоник» и даже «Майн кампф». Но в итоге, на мой взгляд, было выбрано самое удачное, ведь сама книга выполняет ту же функцию белого шума подлинной реальности в жизни читателя, что и страх смерти в жизни ее персонажей: «Белый шум» проливает свет на искусственно созданную вокруг человека «операционную оболочку», с которой он принужден взаимодействовать вместо действительности, и предлагает что-то уже с этим сделать, как-то выбраться наружу, как минимум перестать принимать чужую выгоду за свои интересы. Хотя бы через memento mori.

Тяжело иногда читать хорошую книгу. Именно по причине того, что она так хороша. Читаешь и истово хочется пойти побегать, бывало у вас такое чувство? Или побродить по комнате, отталкиваясь от стен, туда-сюда. А потом (чисто сэлинджеровское) позвонить автору и сказать: "ЧУВАААААК". Но я очень стеснительный невротик. Люди, которыми я восхищаюсь или интересуюсь, должны как-то сами это смекнуть. Так что, Делилло, пойми меня правильно. Да и разговаривать по телефону я не люблю, если честно. Совсем. А вот большие супермаркеты люблю. Я раньше всегда писала это в "о себе": люблю большие супермаркеты. У Делилло тоже интересный опыт осмысления супермаркетов, очень. Что еще? Да, врачи. Знаете, врачи бывают очень красивыми, прямо как в сериалах. Красивые врачи в красивых клиниках. В некрасивых клиниках некрасивые врачи. И у врачей есть то, что я называю The Look - когда человек смотрит на тебя очень внимательно. Никто не смотрит на тебя так внимательно, как врач, вышедший из операционной. Позже я даже попыталась вспомнить, встречался ли мне еще хоть раз в жизни такой внимательный взгляд, оказалось, что да. Три года назад, летом, после спектакля мне немного курилось неподалеку от здания театра, ко мне подошли двое мужчин, один из них попросил зажигалку. Я искала зажигалку, а он смотрел на меня очень внимательно. The Look. Я подумала: "ого". Возможно, этот мужчина был врачом, кто знает. Да. Белый шум. Есть распространенное мнение, что если у вас бессонница, хорошо получится засыпать, слушая белый шум радиостанций. Так вот, если у вас бессонница, это не помогает. Не помогают записи пения китов. Звуки природы. Не помогают даже некоторые снотворные препараты. Обычно говорят "да, я тоже плохо сплю", а тебе хочется сказать что-то про пытки депривацией сна, про сумасшествие и "копии копий копий", но ты хрипло выдыхаешь и больше ничего. Бессонница и депрессия - две вещи, которые люди не понимают, если только не переживают сами. О чем это я? Да, смерть. Совсем недавно я решила поинтересоваться, сколько лет было Уоллесу, когда он покончил с собой. 46. "Ни хрена себе", подумала я. Целых сорок шесть лет. В два раза больше, чем мне. Это много, очень много. Понимаете, о чем я?
Хорошо бы написать книгу про смерть. Как Делилло. Спокойную книгу про смерть с внимательным взглядом. Голографическую книгу мертвых.

Да, ещё Делилло здорово пишет про немецкий язык.

Когда-то, на заре своей юности я посмотрел фильм "Святоша". Наша Россия к тому времени сильно изменилась. И если в 1959 великий Габо удивлялся отсутствию рекламы кока-колы в СССР, то в новой стране 90-х экраны у нас были сплошь забиты мыльными операми, второсортными массовыми боевичками, массовыми сеансами гипноза и представлениями товаров практически всего. На тот момент "Святоша" представил некую иную, забытую реальность, этакий современный Кнульп путешествовал и проповедовал, заставлял людей отрывать пятую точку от диванов и своих зомбоящиков.

ТВ стало для людей воплощенной утопией (перефразируем Бодрийяра), местом эскапизма многих и многих адептов новой гиперреальности (кстати, интересно было бы вспомнить здесь культовую картину Аронофски "Реквием по мечте", где одна из героинь подсела на ТВ и наркотики в погоне за своей утопией). Но по факту эта розовая копия нашей жизни всего лишь временно снимает симптомы, но не лечит. Люди со своим сложным психическим устройством, со своими чувствами, страхами, проблемами пусть и находят отдушину, но все больше отчуждаются друг от друга и от самих себя.

И один из самых древних первобытных страхов, на котором акцентирует внимание Делилло - страх смерти. Большинство персонажей романа находятся в его власти (кроме разве что Уайлдера, который ещё слишком мал). Бабетта пытается избавиться от него с помощью таблеток, но настоящий страх возникает лишь тогда, когда примерно известно время смерти, когда случается катастрофа (правда, даже тут для людей общества потребления симуляция катастрофы реальной самой катастрофы, а последняя лишь повод для первой). Пусть, конечно, у Джека Глэдни - мужа Бабетты - дата скорее предположительная, теоретическая, но уже более реальная из-за обнаруженных в крови токсинов. Так как избавиться от страха нет возможности, а вера в неё есть, то герой совершает симуляцию акта смерти, причем не своей (по философии Марри - коллеги Глэдни - это может быть способом избавления от страха). Но внешние методы здесь бездейственны, и единственный способ не иметь страха - не знать ещё о смерти, как не знал маленький Уайлдер. И в этом плане Делилло нарисовал гениальную, органичную концовку, противопоставив бесстрашного малыша и его поездку на велосипеде через проезжую часть задумывающимся о смерти героям.

Обложка предвещала знатный хоррор. Рецензии - необычное и многообещающее чтиво. Аннотация из магический список из 1001 книги - так вообще классику. Мне бы насторожиться еще в тот момент, когда роман, написанный меньше, чем полвека назад величают классикой. Но не тут-то было. Непуганые крокодилы во мне победили, и героическое, но в тоже время неимоверно скоропостижное знакомство с Доном Делилло все-таки произошло.

Во-первых, абсолютно неожиданно выяснилось, что сюжета как такового у книги нет. Есть Джек, преподаватель с кафедры гитлероведения, живущий с очередной женой Бабеттой и кучей их детей от предыдущих браков. Но на этом связное повествование обрывается, и начинает драма в лучших традициях столь нелюбимого мной абсурдизма. Во-вторых, весь этот абсурдизм автор приправляет страхом смерти и бессвязными размышлениями героев на эту тему. Но на этом винегрет не заканчивается - один росчерком пера (ах, простите, авторучки), героев вместе с читателями автор отправляет сначала в эпицентр экологическое катастрофы, а потом сделав небольшую остановку в постапокалипсисе, забрасывает в антиутопию. А оттуда как ни в чем не бывало возвращает на сцену театра абсурда. И хитренько поглядывает из зрительного зала на сцену, как бы прикидывая: а не забросить ли их теперь высаживать яблони на Марсе?

Хотя порой проскальзывают (но крайне редко) интересные мысли, читать и перечитывать эту оду смерти не хочется совсем. Лев Данилкин очень правильно охарактеризовал Делилло, назвав его писателем для писателей. Я бы еще добавила, что роман может быть интересен литературным критикам и считающим себя таковыми, любителям искать смысл даже там, где его нет. Или он спрятан под таким количеством фобий и параной, что дядюшка Джойс нервно курит трубку.

Вердикт - на очень редкостного любителя.

081/300