Собрание сочинений

☞ Послевкусие после книги - обычный день, обычного человека, в котором узкий круг людей и много внутренних монологов и воспоминаний о прошлом!
И вновь странное поведение школьницы! (Немного, но присутствует. А так как, единственной прочитанной книгой у Набокова до этого была Владимир Набоков - Лолита поэтому уже становится тревожно за автора)
☝ Хочется отметить стиль Набокова и его прекрасный и неповторимый язык, словно плывёшь на лодке, по течению спокойной реки.
Но сама книга оказалась не моим форматом совершенно.
✓ Настолько всё было неинтересно, что не могу нормально написать рецензию - мысли путаются, стараюсь подобрать слова и выразить через них свои мысли, но в голове пустота!
• Сейчас так и тянет открыть поисковик и вбить "О чём книга Набокова Приглашение на казнь".
И не для того чтобы понять о чём она, скорее всего это о нашей жизни в целом, только в сокращенном до трех недель, варианте. Просто хочется разобраться - почему так мутно и неинтересно!
• Мне нравится, когда автор вкладывает некий тайный смысл в историю, но так чтобы это было понятно без подсказок.
✓ Может и нет никакого тайного смысла, просто книга настолько кажется плохой и неинтересной, что начинаешь сомневаться в самом себе и думать, что за этим грязным окном, если его отмыть, можно увидеть цветущий сад и смысл жизни. А потом приглядишься повнимательнее и понимаешь, что окно чистейшее, а вот на улице сырая, грязная осень в вечернем сумраке.
Книгу не советую, да простят меня ценители творчества Набокова.
У меня всё. Спасибо за внимание и уделённое время! Всем любви ♥ и добра!

Черный квадрат окна, молочно-белые квадраты звезд, грузная фигура Короля на скользкой оконечности шахматной доски под названием Жизнь, мелкая слякотная изморось в лицо. Одно движение рук, всего один ход и перед Королем открыто свободное пространство великой вечности. Игра закончена. Защита выстроена. Пешки сделали свои ходы. Ферзь отошел в сторону, Король сам выстроил свою защиту.

Ах, Набоков - Мастер игры. Им разыграна безупречная партия – одна, но разными игроками: автор-читатель, автор-Лужин, читатель-Лужин. Партия филигранно выверенная, просчитан каждый ход и Набоков, как мастеровитый гроссмейстер делает свои ходы, разбрасывая в тексте намеки, зацепки, припрятывая их за словесные финтифлюшки: дебют партии – утрата Лужиным собственного имени, затем постепенно появляются марионетки, тропинки, аллюзии с судьбой Моцарта, миттельшпиль – игра с Турати, эндшпиль – красная сувенирная коробочка с шахматами, обретение имени собственного. Игра сыграна. Финал партии. Казалось бы, такая холодная препарированная партия-наблюдение за одним-единственным человеком – Лужиным. И Ферзя автор подарил Лужину абсолютно никчемного. Эдакую ''тургеневскую девушку'', которая непонятно что хотела от Лужина: либо себя в нем полюбила – я тебя спасу милый, либо от собственной жалости задохнулась и умилилась. А Лужин…Но Набоков создал изумительный образ гения, который живет своим внутренним миром.

Для Лужина весь его мир – это мир шахмат, расчерченный черно-белыми квадратами и наполненный ходами, как музыкой. Каждая партия – создание новой мелодии, в процессе одна мелодия может трансформироваться в другую: ход – нота, ход – нота. В результате Лужин творит музыку шахмат. Она у него внутри. В голове, в его удивительной голове: драгоценный аппарат со сложным, таинственным механизмом. Для любого нормального человека Лужин маргинален, вне любой социальной группы, он за пределами этого мира, но его внутренний мир прекрасен. Его невозможно познать, невозможно проникнуть в этот мир аутиста, его собственный мир, существующий исключительно у него в голове. Почти всегда в романах Набокова жизнь подражает искусству, в этом романе жизнь Лужина – есть шахматная партия, искусство создавать музыку, творить гениальные ходы, защиты и выигрывать. Тут неприятности на полу так обнаглели, что Лужин невольно протянул руку, чтобы увести теневого короля из-под угрозы световой пешки. Для него игра в шахматы – жизнь, творчество, воздух.
Всё, что вне игры – это не жизнь, это финал партии. Его поединок с Турати как высшая точка, предел – дальше ходов у Лужина нет, можно только выстроить защиту. Самому. А если ходов нет, если шахматы перестали звучать и создавать мелодию жизни – это конец. Конец игры. И мне, как читателю, остается только слушать музыку, рожденную в драгоценном аппарате...Лужина ли? Или Набокова?

Безумно трогательно читать у Набокова о России, о запахах (ведь набоковский Берлин не пахнет): быстрое дачное лето, состоящее в общем из трех запахов: сирень, сенокос, сухие листья; о горечи утраты, насмешка над лубочной Россией родителей Лужиной.

И как можно не восхищаться вот этим: быстрое дачное лето, состоящее в общем из трех запахов: сирень, сенокос, сухие листья; между тем, лестница продолжала рожать людей…; поздравляю, налимонился…; нафталинные шарики источали грустный, шероховатый запах; черный, свившийся от боли кончик спички, которая только что погасла у него в пальцах.

Набоковские романы – это дерьмо в шоколаде!
За нарочитым изяществом слога скрывается злоба.
Набоков, наверное, был самым злым писателем в истории русской литературы. И нисколько не мучился этим, а бравировал. Его эстетическое отношение к реальности, по-видимому, требовало реабилитации зла. А вынужденная эмиграция, потеря статуса, унижение и бедность дали этому художественному принципу обильную эмпирическую базу. Набоков упивался своей злобой, черпал в ней вдохновение. И делал ее литературой.
Вы скажете, что это плохо!
«Пошел вон, жалкий плебей!» – скажет вам Набоков.
И плюнет в лицо.

В романе «Дар» он излил свою злобу на Чернышевского.
Огромная глава номер четыре, треть «Дара», – развернутый пасквиль на несчастного русского революционера.
Набоков атакует Чернышевского по всем фронтам. И высмеивает именно те черты его характера, которые принято считать благородными. Он, например, признает факт аскетизма Чернышевского, как бытового, так и плотского. Но мимоходом прибавляет, что, к несчастью, это приводило к коликам, «а неравная борьба с плотью кончалась тайным компромиссом». Гениальному писательскому чутью Набокова открылось, что «святоша» Чернышевский тайно дрочил. И, конечно, выдавливал прыщи. В романе Набоков не раз живописует «наливные» прыщи. Чтобы все запомнили.

Потом Набоков пишет, что Чернышевский, в силу своих идеалов, всегда стремился помогать людям. Но как? «На каторге он прославился неумением что-либо делать своими руками (при этом постоянно лез помогать ближнему: «да не суйтесь не в свое дело, стержень добродетели», грубовато говаривали ссыльные)». Доброта Чернышевского в рассказе Набокова становиться ужасно глупой. Чернышевский – смешным.

Рассказывая о литературной деятельности своего героя, Набоков оговаривается, что, конечно, «подобно большинству революционеров, он был совершенный буржуа в своих художественных и научных вкусах». Вуаля! Весь революционный пафос Чернышевского разбит. Небрежно и даже без осуждения. Простим его заблуждения, как будто говорит Набоков, он же не знал жизни, не отличал пиво от мадеры, зато все объяснял общими понятиями. Стоит пожалеть.

Именно этим Набоков заканчивает свою убийственную критику. Жалостью. Последняя часть жизнеописания Чернышевского, его двадцатилетняя ссылка, описана с жалостью. С высокомерной фальшивой жалостью победителя к побежденному. С «милостью к падшим». Мол, бедный, бедный прыщавый недотепа, так пострадал по своей глупости! А, казалось бы, даже неплохой человек…

По большому счету, все мы с вами – немножко гопники. Всем хочется про своего недруга сказать гадость, хочется поднять его на смех, хочется видеть его унижение. Мало, кто по-христиански готов врага возлюбить. Но утонченный аристократ Набоков – король гопников. Про своего классового врага он написал почти роман, чтобы все потомки запомнили Чернышевского именно таким: нелепым, униженным. И уникальность Набокова состоит в том, что свой пасквиль он превратил в литературу. Благодаря толстому слою шоколада его злобное дерьмо стало классикой.

Из такой банальной темы только Набоков мог сделать шедевр. Сюжет - классическая уловка бульварного чтива: жил-бил мужик, тихий и невзрачный, жил с женой и ребенком, в общем, простая такая семья. И вот однажды у мужика появляется любовница - простая такая любовница, каблучки-макияж, красное платьице и самый разгар молодости - и он решает оставить семью, предавшись минутной страсти. Простой такой сюжет. Однако каков язык, какова форма! Набоков не был бы Набоковым если бы не его гениальное мастерство написания совершенного текста. Нет в его тексте ничего лишнего. Каждое слово знает свое место. И нельзя его так просто взять и поменять местом с другим - иначе будет не Набоков совсем. Каждое предложение красиво отточено, и когда читаешь "Камеру обскура" удивляешься насколько красивой может быть книга с такими ужасными персонажи и поступками.

Но если говорить еще о чем-то, кроме красоты набоковского слога, то стоит говорить об ощущениях. Они были немного неприятными. Хотя, зачем скромничать - за последнее время ничто не было мне так противно. Знаете, такое чувство, будто я побывала на шоу уродов. Цирковой шатер с кучей мелких уродцев, и глава этих уродцев стоит в центре наблюдая как остальные крутятся вокруг него. Имя этого главного урода - Магда Петерс. И вроде бы смотришь на этих уродов, и понимаешь, что должен смеяться над ними - ведь шоу же, а в горле стоит ком, потому что над таким не смеются. Такое хочется только жалеть, но даже и на это у тебя не хватит силы воли, потому что к таким уродам даже страшно подойти, как бы жестоко с твоей стороны это не было. И не знаешь, удастся ли с ними вообще поговорить как с обычными людьми. Да и нужна ли эта жалость - ведь если они не такие как мы, это не значит, что они несчастливы. Совсем даже наоборот - они принимают свои недуги как данность и знают как пользоваться этим. Недуг Магды в том, что ей пришлось быстро повзрослеть. Ее недуг в том, что уже ее первая любовь превратила ее в шлюху. Недуг Кречмара - его слепота. Причем далеко не физическая, он был слеп за много месяцев до аварии.

А вообще эта книга великолепна. Но не для тех, кто не любит трепать себе нервы. Мне она лично потрепала их немало, начиная с того, что затронула ненавистную мне тему - измену. И измена здесь даже не как предательство. Измена выступает тут в гораздо худшем обличии. Измена в книге - это детская игрушка, с которой играют взрослые люди. Они готовы капризничать, реветь и ломать другие игрушки, лишь бы поиграть с нею. А в итоге страдают другие взрослые. И так во всем мире и каждый день.

Взрослые, будьте взрослыми, а не эгоистичными детьми.
Люди, будьте людьми, а не уродами.

Обманул, чертяка, обманул. Написал в заглавии "Король, дама, валет", а ты сиди и распределяй, кто из них есть кто. Набоков в это время радуется, потому что все персонажи на заявленные роли не тянут. Точнее, король-то есть, вот только не тот ожидаемый.

Драйер, без сомнения, не король, а туз. Всё у него в жизни где-то там, под прочным фундаментом непробиваемой уверенности в том, что всё будет ништячком, потому что почти во всех играх туз бьёт остальные карты. Туз, конечно, не самый значимый — бубновый (ходу нет, ходи с бубей), поэтому и тормошит его по жизни с такой раздражающей поверхностностью, но всё же карта знаковая.

Марта — вот это король. От дамы в ней только женский пол, но если так распределять по значению, то получается несправедливо. Марта царствует (королевствует?) на полную катушку, живёт по всем дворцовым стандартам. Дом большой - есть, галочка; муж солидный - есть, галочка; платья нарядные; машина быстрая; фитнес подобающий... Любовника не хватает. Так, ты будешь любовником, чтобы всё было как у людей. Дрессирует его, впрочем, не властно и по-царски, а вполне себе утилитарно и демократически: сидеть, стоять, служить, принеси тапочки, улыбайся, фас. Масть без сомнения - крестовая. Для пик не хватает глубины, для червей - страсти, а бубённый-забубённый король не стал бы обращать внимания на условности общества, у казённой же масти должно быть всё чин-чинарём.

Франц же не валет даже, а какая-нибудь сошка без картинки, бубнушка на размен. Вместо него всю дорогу мог бы быть условный без названия кусочек ватмана с нарисованной нелепой рожицей, ничего бы не изменилось. Разве что тапочки королю подавали бы не так эффективно.

В итоге из этих трёх пришедших на руку карт не получается ни одной вразумительной комбинации. Бубны, конечно, составляют пару по масти, но нелепую и бесполезную. Крестушку скинули бы и мы, и автор.

Это уже не "Машенька", но ещё не что-то полноценное. Хорошая задумка, но слишком пошаговое воплощение, которое создаёт атмосферу напряжённого тупого следования плану. Ни Франц, ни Марта, ни даже Драйер не обладают ни каплей воли супротив могучего и великого авторского замысла. Конечно, ни один персонаж (кроме, разве что, исторических) ей не обладает, но иллюзия свободы должна сохраняться хотя бы чуть-чуть. Тут же все трое катятся к финалу, прикованные чугунной цепью к стенкам вагонетки, остаётся только тоскливо озираться по сторонам и ждать, что ещё подкинет автор, чтобы облегчённо вздохнуть в финале, ну наконец-то, я свободен развоплотиться.

Второй минус, который сам бы по себе ещё ничего, но в сочетании с искусственностью сюжета стал виден ярче: неествественный натужный язык. В его красотах нет пока ещё лёгкости, которая придёт потом и отдельные изящные обороты тонут в громоздких "красивостях", явно воткнутых потому, что вот это слово редкое, а вот это ещё реже. Причём вот что интересно - оживление предметов мебели и прочих неодушевлённых сочетается с низведением до ранга вещи живых существ... И не всегда это гладко. "Обветшалая собака" - ясно, что хотел сказать автор и как он хотел поразить неологизмом, но увы, коряво. Ещё хуже - "насупленный ресторанчик", это что же, супа в нём много что ли? Впрочем, надо отдать должное, когда эпитет не единичный, а разворачивается в какую-нибудь мини-сценку с участием персонажа, то это смотрится вполне уместно.

А лучший персонаж в этой колоде, конечно, джокер-старичок, который по мере надобности может стать конём, старушкой, курочкой, любой другой картой или просто заставить весь этот мир исчезнуть.

Согласно моему школьному читательскому дневнику, чудом дожившему до эпохи компьютеризации, и пережившему оцифровку, книжку Кэрролла я читал в феврале 1979 года, то есть, 40 лет назад. Был это перевод Заходера, чаще других издававшийся в СССР. За сорок лет из памяти выветрился почти весь событийный ряд, сохранилось лишь общее впечатление.

"Алису" очень любят другие писатели, особенно философского и эзотерического направления, частенько используя цитаты из неё в качестве эпиграфов. Во многих художественных произведениях присутствуют отсылки к книге. Поэтому я чувствовал некую свою неполноценность из-за того, что почти не помнил сюжета.
И вот настал тот день, когда я сказал себе: "Пора перечитать и обновить впечатления!" Тут, как нельзя кстати, подвернулась игра "Назад в прошлое", и я отправился в прошлое, правда, выбрав для нового прочтения классический вариант перевода Нины Демуровой со стихами, переведенными нашим главным специалистом по инглиш - Маршаком.

Помню, впечатления при знакомстве с книгой отличались спонтанностью и диким смехом, это было блистательно и виртуозно. Сегодняшнее прочтение уже другое, с попыткой понять, что же это за литературный парадокс такой - культовая книга Льюиса Кэрролла.

Так вот мне показалось, что эта книга - игра, и это "книга-игра", и книга об игре - во всех возможных аспектах. Тут вспоминается строка из оперы "Пиковая дама" - "Вся наша жизнь - игра!", она точнее всего отражает суть "Алисы".

Вся цепочка её приключений в "Стране Чудес" - одна непрекращающаяся игра с миром, где новые входящие ассоциации меняют направление и характер событий, порождают в свою очередь новые ассоциативные ряды. Так и происходит с детьми, когда осваивая окружающий мир, они спонтанно переходят от одного сюжета к другому, используя в качестве игрушек любые подворачивающиеся предметы и слова.

А, поскольку, любая игра есть попытка моделирования реального мира, она служит цели - постижению этого мира во всем его многообразии. Поэтому книга переполнена каламбурами, аллюзиями и двусмысленностями, которые лучше всего иллюстрируют природу зарождающихся связей и ассоциаций. Выбор же возможного решения из возникающих вариантов, Алиса всякий раз совершает не столько осознанно, сколько, руководствуясь интуицией

Вы никогда не задумывались, почему автор выбрал в качестве главного героя не мальчика, а именно девочку? Мне кажется потому, что образное интуитивное восприятие мира, так сказать "правополушарное", считается прерогативой слабого пола, Алиса здесь выглядит более естественной, чем, к примеру, Джонни.

"Игровое" направление книги усиливает и внедрение в её структуру карточной игры - действующими лицами становятся игральные карты. В "зазеркальном" продолжении вместо карт будут введены шахматные фигуры - сменится тип игры, но сохранится главный принцип.

Но и то, что приключения Алисы оказываются сном, тоже вполне закономерно, наигравшиеся вволю дети тоже вынуждены возвращаться в реальную жизнь, обогащенными опытом, приобретенным в играх, хотя сами игры после их окончания утрачивают свою реальную составляющую, превращаясь в некое подобие сладкого увлекательного сна.

«Всё, кроме шахмат, только очаровательный сон»

В моём восприятии роман «Защита Лужина» перекликается с таинственным и загадочным рассказом Чехова – «Чёрный монах». Коврин страдал манией величия, а у Лужина на фоне аутистической отстранённости от мира развивается маниакальная страсть к шахматам. Но если относительно реальных научных достижений чеховского героя мы, пребывая в неведении и сомнениях, можем только гадать, то талант героя Набокова подтверждён его многочисленными победами на разных шахматных турнирах.

Я читала этот роман впервые. И чувствую, что на самом деле он, наверное, гораздо глубже, чем мне это представляется сейчас. Любопытно было встречать на страницах книги супружескую чету Алфёровых, перешедшую сюда из «Машеньки». И если саму Машеньку в одноимённом произведении мы так и не увидели, то в «Защите Лужина» «её прелестное, всегда оживлённое лицо» мелькало неоднократно. Причём всегда – в неразлучной паре с мужем, что позволяет предположительно считать их брак удачным и прочным. Хотя многое порой бывает совсем не тем, чем кажется.

В романе прослеживается трагичный путь одержимого игрой шахматиста к безумию и «ужасу шахматных бездн». Шахматы, случайно попавшие в поле зрения аутичного Лужина-ребёнка, стали смыслом его существования. «Жизнь с поспешным шелестом проходила мимо, и вдруг остановка, - заветный квадрат, этюды, дебюты, партии». Но шахматный опекун талантливого мальчика развивал дар своего подопечного в своих личных интересах, не заботясь при этом о Лужине-человеке. А, выжав из него все соки, "благодетель" исчез и переключился на кинематограф.

С женой же известному шахматисту повезло гораздо больше. В их союзе она играла роль заботливой матери, в которой герой и нуждался. А счастье настоящего материнства в этом браке Лужиной не суждено было изведать из-за отсутствия интимной близости между супругами. Жена делала всё возможное для спасения мужа из цепких лап психической болезни. Но последняя оказалась сильнее. «Шахматы были безжалостны, они держали и втягивали его. В этом был ужас, но в этом была и единственная гармония, ибо что есть в мире, кроме шахмат? Туман, неизвестность, небытие…».

После лечения в психиатрической клинике Лужин пытался угадать и переломить свою судьбу, мысля шахматными образами и продумывая жизненные ходы. Но найденная им пробная защита не сработала, оказавшись ошибочной. Свою финальную партию – с жизнью – Лужин проиграл, оставив себе единственный выход – «выпасть из игры». И, простившись с женой, он шагнул в чернеющую «квадратную ночь с зеркальными отливами»…

Ностальгическими нотками пронизана вся мелодия романа, связывающая в одно целое тоску по навсегда утраченному: покинутой (но когда-то любимой) женщине и потерянной родине. Образ Машеньки явно соединён автором с образом России. Вынужденная эмиграция – испытание не из лёгких. И людям, на чью долю оно выпало, можно только посочувствовать. Каждый из них выживал, как мог, барахтаясь в засасывающем болоте «великого ожиданья», призрачных надежд и навязчивых воспоминаний.

В книге подробно описаны четыре дня из жизни русского эмигранта Льва Глебовича Ганина, проведенные в размышлениях о своей первой юношеской влюблённости, которая, как правило, бывает недолговечной и давно, казалось бы, забыта.

Живя в Берлине и мучаясь «тоской по новой чужбине», герой неожиданно обнаруживает в столе соседа своё прошлое: фотографию прежней возлюбленной Машеньки. И он с наслаждением глубоко погружается в себя, переживая воспоминания, как действительность. Вспыхнувшая вновь сентиментальная любовь Ганина оказалась смещённой во времени, превратившись в «живую мечту о минувшем». Перечитав сохранившиеся письма девушки, их получатель почему-то уверен, что она любит его и теперь, несмотря на прошедшие годы и наличие мужа. Но эта идеализированная форма любви стала лишь средством, облегчающим эмоциональный голод и одиночество Льва Глебовича.

За несколько дней Ганину удалось повторно пережить прежние чувства и снова их утратить, как это и было в далёкой юности. Жизненная ситуация, требующая завершения в сознании героя, достигла своего финала. И в незаконченных когда-то отношениях была поставлена жирная точка. Гештальт закрыт. На мой взгляд, такой исход – самый лучший и правильный.

Человеку сложно жить в настоящем (здесь и сейчас), если он несёт в себе незавершённые истории из прошлого, нарушающие целостность личности и заставляющие возвращаться назад или углубляться в мир фантазий. Для избавления от этого тяжёлого груза можно попытаться вновь мысленно проиграть прежние события, чтобы окончательно закончить их в своей душе. Такая работа над собой – важный шаг вперёд на пути к самому себе и к нормальной жизни. И Ганин этот верный шаг сделал, приведя в соответствие и равновесие свои два взаимно отражающих мира, на границе которых стоит любой человек. И в уходе прошлого не только из внешней, но и из внутренней жизни героя зазвучала «прекрасная таинственность».

Оттягивала момент написания, как могла. Хотелось, чтобы после "Других берегов" улеглось в голове всё взбаламученное. а вот читала, наоборот, подряд, чтобы не улеглось ещё. Потому что "Лужина" я очень люблю. Вот почему так получается, что к двум очень похожим книгам относишься совершенно по-разному?

Можно долго рассуждать, страдает ли Лужин явными расстройствами аутистического спектра или нет, так как посылки есть и к варианту за, и к варианту против. Явно лишь то, что он социопат, только совсем не такой обаяшка или приспособленец, которого любят вырисовывать в современных сериалах. Неприятие людей у Лужина совсем иного рода, не отвращение, а, скорее, непонимание. Лужин, имя которого совершенно неожиданно вспыхнет на последних страницах, но не пригодится (а в самом деле, зачем ему имя, ему нужно название — Лужин), с нашим обществом сдружиться не смог. Неудачная партия, а на попятную не пойдёшь. Выход он ищет в другой реальности, под раздачу попадают шахматы — а чем не мир? — и Лужин с головой в эту игровую среду окунается. Жил бы в наше время, наверное, ушёл бы в онлайн игры. А потом шахматная реальность потихоньку Лужина пожирает, и вот он уже в воображении пытается взять вон тем деревом фонарный столб, а потом и все свои действия рассматривает через призму шахматной партии.

И что такое защита Лужина? С поверхностного слоя обозрения — это та самая идеальная защита, которую он хочет изобрести для поединка с соперником, превосходящим его в шахматном мастерстве. Мучается, пытается, но... А если взглянуть глубже, то он уже не о конкретной партии думает с каким-то там смертным человеком, а целиком о своей жизни. Он зашёл в тупик, поставил себя если не в цугцванг, то в какое-то другое подвешенное состояние и пришёл к выводу, что в реальной жизни защиту для себя он просто так придумать не может. Остаётся один выход — смахнуть фигуры с доски в надежде на то, что реванш будет в следующей партии. Если эта партия состоится.

Мне герой Лужина очень близок. Набоков отчаянно пытается оживить его собственными чертами, воспоминаниями, подпитывает мелкими деталями, украденными из своей жизни, и Лужин постепенно разбухает плотью до приличного правдоподобия. Я ему верю, вспоминая, как можно чувствовать себя неуютно в этом мире, где каждый новый человек — как острый шип, впивающийся в твой хрупкий мягкий кокон. Возможно, впрочем, что верить Лужину будут далеко не все.

Перед нами написанная с несомненным мастерством история разрушительной страсти, уничтожающей всё на своём пути.

Солидный искусствовед, состоятельный и, как казалось, со всех сторон положительный человек, без памяти влюбляется в юную девочку. В аннотации указан возраст шестнадцать лет, но на деле оказалось, что к моменту встречи ей пятнадцать, и она по возрасту, конечно, ещё девочка, но по сути... Уже совсем не.

Она целенаправленно "доводит до кондиции" потерявшего голову мужчину, желая стать содержанкой, а если получится, то и женой. Расчётливость и талант героини к манипулированию впечатляет. У неё за плечами уже есть опыт подобных отношений, так что искусствовед попал, как кур во щи, но его, разумеется, ни капельки не жаль, как не жаль в этой книге, в общем-то, никого.

Задумавшись об этом, я вспомнила всех персонажей — ведь были же среди них пострадавшие ни за что! Конечно, были. Например, жена искусствоведа и, особенно, его дочь, которая к тому же умирает от болезни и вроде бы это точно должно тронуть читателя. А я, вроде бы, не самый жестокосердный читатель. Но, вот странность, практически не трогает...

Умом я понимаю, что девочку жаль и, может быть, ещё более жаль её мать. Да и героиню-"совратительницу" следовало бы пожалеть, ведь автор рассказывает о её несчастливом детстве, о доме и семье, от которых она бежала во "взрослую" жизнь, где и вынуждена была зарабатывать так, как могла. Хотя и не сказать, что, судя по тексту, у неё это вызвало особые затруднения или терзания. И всё же...

Всё это лишь мои одинокие попытки вызвать в себе те чувства, которые "положено" испытывать. Которые я привыкла испытывать, узнавая о подобном, даже если это чистый романный вымысел. Автор же нисколько не помогает, напротив, он словно отгораживает меня, читателя, от всего происходящего, от персонажей, от их чувств, которые я вроде бы вижу и понимаю, а сопереживания — нет.

Есть прекрасно написанный текст с изумительными яркими и невероятно точными деталями, есть картинка, есть сюжет, есть герои — и непроходимая стена между ними и мной. Не то чтобы я хотела оказаться по ту сторону… Но это очень странное ощущение и понимание. Ощущение холода, холодной описательной точности. Персонажи и их судьбы препарируются, и автор описывает это холодно, и я холодно за этим наблюдаю.

Малоприятный опыт, не говоря о том, что после прочтения хочется... освободиться от всего этого и очиститься, есть ощущение нечистоты и даже мерзости. Хотя никакой "порнографии" в тексте нет, а я не раз читала книги, в которых всё было намного страшнее.

Может быть, именно таков замысел автора: отгородить читателя от происходящего и от самих героев и вызвать чувство гадливости? Не исключаю, что так и есть, хотя... относительно отгородить всё же сомневаюсь. Скорее это особенность автора. Поразительно точный, хирургически точный текст и та отстранённость, которая, наверное, свойственна хорошему хирургу во время операции. Ему не до переживаний, его действия должны быть выверены и точны. Но ради этого ли мы читаем книги?

Кроме того, очень уж неприятный женский (хотя какой там женский, если она практически ребёнок по возрасту!) образ создан автором. Если кто-то и вызывает невольное сопереживание в финале книги, так это герой — тот, который оставил жену и ребёнка, не поддержал жену после смерти дочери, испытывал неукротимую страсть к полуребёнку, пытался застрелить её из ревности… Но именно его автор показывает так, что он начинает восприниматься жертвой. А она — гадюка ядовитая, и нет в ней ничего человеческого!

И вот как хотите, но не нравится мне этот ракурс, совсем не нравится. Хотя встречаются любые гадюки, в том числе и в нежном возрасте. Но её несчастное детство описано настолько вскользь, так… отстранённо, что не вызывает эмоций, а вот страдания бедняжечки практически педофила — в полный рост. Нет, не нравится мне такой подход. Что-то здесь есть глубоко нездоровое уже не только в героях, но и в авторе. Тем более что все мы прекрасно знаем: подобную тему он разрабатывал не единожды.

На общем фоне жертв страстей своих и чужих выделяется один из персонажей — художник, к которому упомянутая выше девица питает страсть и с которым изменяет своему искусствоведу. Этот художник-карикатурист совершенно безжалостная холодная личность, во всём ищет смешное — во всём, но преимущественно в трагичном и болезненном. Ему никого не жаль, он лишь наблюдает и наблюдает радостно — всё это пища для его воображения, материал для работы.

Цитату я существенно сократила, есть там и более неприятные, и более страшные детали. И этот персонаж, по-видимому, может отчасти служить олицетворением и воплощением тёмной силы, которая затягивает в свои сети всех прочих героев книги. Он не создаёт нового, а извращает и глумится над всем вокруг. Очень сильный образ. Сильный и страшный.

Что же касается самого автора, то он меня одновременно восхищает и отталкивает. Для меня Набоков — ледяное и леденящее литературное совершенство. И не мой автор, определённо.