The Bell Jar

Если бы мне удалось полностью абстрагироваться и воспринимать эту книгу просто, как художественное произведение, то эмоций бы не было вовсе. Но здесь история настолько переплетена с жизнью автора, чувствуется, как она задыхалась и, как на нее давили стены и рамки 50-х годов.

В жизни Эстер все очень зыбко и неоднозначно. Вроде есть цель и стремления, но внезапно атакуют сомнения, почва уходит из-под ног и уже сложно понять, куда двигаться дальше.

Она хочет быть свободной, писать и стать знаменитой. Но общество давит на нее с двух сторон – одни манипулируют тем, что женщине нет места в искусстве, а нужно выходить замуж и посвятить время семье. Другие берут ее под опеку, но тоже пытаются диктовать свои правила.

Одна жизненная неудача становится последней каплей и Эстер погружается в глубокую депрессию. Она не может писать, читать, спать. Ей даже мыться не хочется. В голове лишь мысли, как проще уйти из этого мира…

История пронизана разочарованиями, сомнениями, горечью и одиночеством в толпе. Какая-то вселенская тоска и грусть после прочтения.

Жаль, что у Сильвии Плат не сложилось счастливого жизненного финала…

Как хорошо что прочитала сейчас,абсолютно осенняя,тяжелая и депрессивная книга.И знаете она мне понравилась.Есть в ней что то жизненное,проблемы,мысли,погружение,порой в беспочвенную,депрессию.Человек зачастую сам вызывает депрессивное настроение,нагнетает обстановку,когда наоборот нужно отвлекаться и не грузиться.Наша героиня была такой идеальной девушкой,хорошо училась,получала премии и призы,была порядочной и послушной,но в какой то момент сломалась,ей всё надоело,хотелось новых ощущений,новой истории,блестящего будущего,любви,не все получают то что хотят и не все могут это спокойно перенести.Я не знаю,что чувствует или думает человек,пытающийся покончить с собой,есть ли страх,неуверенность и понимание что это всё,конец!Я только знаю что такое депрессивное настроение,не плохое и не временное,это пространство когда ничего и никого не существует и выбираться из него должен сам человек,по собственному желанию,потому что залезть в голову и перенаправить мысли невозможно,нужно просто понять,что жизнь продолжается,двигаться вперед и не смотреть назад.Почему то думала,что книга окажется настолько тяжелой,что я буду отходить от неё не один день,но нет,спокойно прочитала,не вызвала она во мне ярких эмоций,несмотря на это рада знакомству с новым автором и знаменитым произведением.

"Сидром Силвии Плат" - так иногда называют психическое расстройство у людей, склонных к писательству. Суть диагноза: писать хочется, да не можется. Мешают ежесекундные приступы апатии, ужасный почерк и последствия бессонницы. "Под стеклянным колпаком" - единственный роман английской поэтессы, который она написала незадолго до своего самоубийства. И все же её героиня мне показалась неубедительной, а причины для того, чтобы сводить счёты с жизнью, - надуманными. Что происходит в жизни Эстер? Что её терзает? Надоевшая в 19 лет девственность? Провал при поступлении в летнюю школу для молодых литераторов? Разочарование в очередном ухажере? Ответ: всего понемножку плюс непомерный перфекционизм. Эстер всегда и во всем стремилась быть отличницей, а когда ей это не удавалось, ударялась в самоедство и хандру, попутно предаваясь фантазиям о собственной кончине. "Умирание - это искусство, как все остальное, и я это делаю исключительно великолепно", - написала Силвия Плат в одном из своих стихов. Даже в суициде она видела ещё один способ доказать (вот только кому?) что она лучшая. Все эти рассуждения критиков о том, что Эстер была неординарной феминисткой, для которой привычный уклад жизни, особенно после свадьбы, кажется темницей, где женщина хоронит свои интересы и стелится мягким ковриком в ногах мужчины, мне кажутся притянутыми. Бесспорно, Эстер безумна. Но её безумие вращается вокруг многочисленных вариаций собственной смерти (порезать вены, утонуть, прыгнуть с моста, повеситься, напиться таблеток); если каждый день читать газетные заметки про самоубийц, представлять себя мертвой и при этом не спать сутками - здесь любой слетит с катушек. При этом Эстер завистлива, склонна осуждать других и самолюбива, а с таким характером тоже не забалуешь. Ей надо было не в писательницы подаваться, а в актрисы драмтеатра: сцена - отличное место для сублимации. Стеклянный колпак, в который героиня добровольно себя загнала, осязаем, но не настолько, чтобы быть заразным. Либо у меня иммунитет на чужие безумия.

Эстер Гринвуд, учащаяся колледжа, круглая отличница, лучшая студентка. Ее мечта стать поэтессой, путешествовать по всему миру, добиться в жизни успеха. Как одна из лучших Эстер попадает на стажировку в редакцию журнала. Юношеское увлечение и разочарование, закулисье модных показов, новые знакомства, вечеринки...

Не знаю, что в итоге оказало влияние на мое восприятие , содержание первой половины книги или же знание, чем все закончится? Что-то настораживает в поведении главной героини изначально, понимаешь "она не такая, как все." Повествование ведется от лица самой Эстер, она удивительно наблюдательна и описывает вплоть до мелочей внешность, одежду, поведение окружающих, но как-то совершенно равнодушно, без эмоций. Один только "экскурсионный тур" в морг чего стоит.

Неприятности посыпались в один день, все начало катиться в тар-тарары. Ущемленное самолюбие, неоправдавшиеся надежды, критическое отношение к себе, комплекс отличницы приводят к тому, что девушка впадает в тяжелейшую депрессию, которая переходит в попытки суицида. Люди с разным душевным равновесием из этого "тар-тарары", из-под стеклянного колпака выбираются по-разному. Перечитала поворотную главу в сюжете, но нет, первопричина не в происшедших событиях, а в самой Эстер.

Единственный роман Сильвии Плат во многом носит автобиографический характер. Автор покончила жизнь самоубийством. Все чувства, испытываемые во время тяжелейшей депрессии, она перенесла на бумагу. Роман вышел в печать незадолго до смерти писательницы.

Не особо люблю браться читать и рецензировать культовые произведения. Каждый раз мне кажется, что это всё уже читано и обсуждено сотни и сотни раз, но "Под стеклянным колпаком" стала для меня книгой, о которой действительно хочется рассуждать и говорить.

Эстер Гринвуд, Америка, 50е года прошлого века. Молодая девушка пытается выстроить свою жизнь в большом городе, учится, работает, вертится в социуме. У нее есть теоретический жених, такие же теоретические планы на будущее, но жизнь готовит ей непростые испытания, грозящие сломать любые теории.

Сразу хочется выразить огромные благодарности автору за атмосферу, это было что-то фантастическое. Это было действительно полное погружение в эпоху. У автора отличный стиль, легкий слог и талант в описании окружения, что как раз и дает возможность читателю легко представить себе места, локации, образ жизни и поведение людей того времени.
У Сильвии Плат очень интересное образное мышление, ее сравнения и эпитеты действительно привлекают внимание и впечатляют, в хорошем смысле.

Эстер - любопытная героиня, и не последнюю роль здесь играет автобиографичность романа. Тем более. что Плат дает своей героине возможность написать роман, в котором главная героиня была бы проекцией самой Эстер... Этакая бесконечность под стеклянным колпаком....
Повествование ведется от первого лица, и это позволяет глубже прочувствовать Эстер, а там есть в чем поразбираться и покопаться. Я, конечно, не врач и диагнозы ставить не могу и не буду, но мне с первых же страниц показалось, что у Эстер есть предпосылки для психических отклонений. И мне было крайне любопытно погрузиться в ее мысли, чтобы попытаться увидеть "а как это выглядит глазами такого человека".
И мне очень понравилось, как Эстер менялась на протяжении всей книги. Это персонаж с подвижной психикой, за которым интересно наблюдать, даже если порой ее трудно понять.

Сюжетно я могу разделить книгу на 2 части - на более-менее адекватную Эстер, которая борется за себя и свое будущее всеми доступными в ее эпоху ей способами, и на "сломанную" депрессией Эстер, которая борется уже с самой собой.
Про первую часть мне особо нечего сказать, она больше порадовала меня как раз-таки атмосферой, описанием эпохи и общества, нежели чем-то другим. Вторая - уже была мне гораздо интереснее. Это как раз та возможность побывать в голове не вполне здорового человека, увидеть реальность ее глазами и попытаться понять. Причем тут хочу отметить, что никаких предрассудков по поводу сложности человека в подобных состояниях у меня нет. Более того, всё описанное Плат во второй части книги мне показалось вполне правдоподобным, и где-то я даже узнавала себя и могу подтвердить - да, это вполне реалистично.
Эта же самая вторая сюжетная часть мне чем-то напомнила Кен Кизи - Над кукушкиным гнездом , но это вполне оправдано антуражем. Тут, наверное, можно и еще подобные книги в сравнение подобрать, но я их просто не читала.

У книги максимально открытый финал, но опять же вспомнив, что книга автобиографична, я полезла знакомиться с биографией автора. Это, естественно, не обязательно для читателя, но я просто не любитель отрытых финалов, и биография автора помогла мне самой дорисовать гипотетическую дальнейшую судьбу Эстер. Хотя, возможно, именно для этой книги открытый финал по-своему идеален.

Особо хочется остановиться на феминистических мотивах в книге. Опять же, это наверняка было продиктовано обществом и эпохой.

Я хотела бы отметить, что все подобные мысли и высказывания автора не казались мне радикальными, агрессивными или навязчивыми. Наоборот, переданные через слова и мысли Эстер, в контексте происходящего с ней они были не просто уместны, они были абсолютно оправданы и достоверны. Ну, как по мне.
Все ее размышления про брак, беременность, девственность действительно отзывались во мне и вызывали искренние переживания за Эстер в частности и за женщин того времени в принципе.

В бОльшей степени мне книга понравилась, она яркая, интересная, она хорошо написана.
Но больше 4/5 я поставить не смогла. Потому что если смотреть на сюжетную линию в общем, то она довольно размытая, и порой я вообще забывала про что и зачем читаю. Рефлексия - это замечательно, это всегда имеет место быть, но порой с ней был перебор, из-за чего терялся темп повествования.
Плюс, было несколько странных моментов, так казать "бог из машины". После прочтения книги, покопавшись в биографии автора, я поняла, что в ее жизни были зеркальные события, и там они были обоснованы и уместны. А вот в книге необходимой подвязки не было, из-за чего эти моменты так и остались "висеть в воздухе", сюжетно ничем не подкреплённые.

В общем, это было очень даже хорошо, и я не исключаю, что однажды захочу вернуться к этой книге, перечитать и попытаться увидеть в ней еще какие-то грани.

Для начала, я ознакомилась с биографией автора. Обычно я делаю это после прочтения книги, если она меня заинтересовала. Очень грустно, что она покончила с собой, ведь у нее есть муж, дети, с одной стороны это выглядит эгоистично. Но, с другой стороны,  подобное лишний раз доказывает, что есть болезни, от которых невозможно излечиться и тебя затягивает все глубже и глубже. Вспоминая, как сама много раз была не в настроении, если в жизни что-то случалось плохое или, наоборот, не случалось хорошего и любимой фразой было: "я в депрессии". И только спустя некоторое время понимала, как сильно я ошибалась. Депрессия - это намного трагичнее, это безжизненное состояние души, которое тебя преследует круглосуточно и не дает спокойно жить и дышать. Вот это и испытывала не только сама писательница, но и ее героиня книги. 19 летняя Эстер Гринвуд умная, способная, но  и не понимает, кем ей быть дальше в жизни. Она выиграла престижную награду, приехала на стажировку в Нью-Йорк. Фотосессии, банкеты, тусовки - ей все нравится, все ее увлекает, но последующий отказ в другой стажировки вводит её в невроз, который перетекает в депрессию. Большая часть книги посвящена её душевному исцелению. Книга о том, как многие молодые люди оказываются под "колпаком" со стороны социума. Они  каждый день встают перед выбором и многие просто "ломаются" под этим давлением и как вывод - депрессия, самоубийство и тд. У них есть острая потребность чувствовать поддержку, но не все могут попросить об этом. Важно уметь вовремя распознать проблему и попытаться ее решить. Что касаемо самой книги, написано очень хорошо, повествование затягивает и что мне особенно понравилось, что все написано откровенно, правдиво, без лишних соплей.

Часть 1. ( для узкого круга друзей)

У писателя Гаршина, страдавшего психическим расстройством и покончившего с собой, бросившись в лестничный пролёт, есть чудесный рассказ Attalea princeps, в некотором смысле являющийся апокрифом стиха Лермонтова "На севере диком.."
Это рассказ о прекрасной пальме в тесной и тёплой оранжерее со стеклянным потолком, полным звёзд.
Пальма мечтала о свободе, тянулась к звёздам... разбив стекло, она вырвалась на простор, в тихо падающий снег, похожий на звёзды, и погибла.
Читая роман Плат, мне всё пронзительней и чаще вспоминался этот рассказ.

Никогда не беру книгу в ванную: как-то неуважительно это.
Да и чувство такое, что поймал птицу в рассветном и росистом лесу, и вот, она вырывается, трепещет у тебя в руках всем цветущим оперением раскрытых и белых страниц, острым клювиком нижнего уголка книги норовя ударить тебя в ладонь или грудь.
Но вот после прочтения книги, очень хорошо принять горячую ванну, особенно, если её тема, так ярко прозвучала в романе ( возможно, незаметно для многих).
Иной раз принимая ванну до такой нежной чепухи додумаешься...
И почему принято считать, что это мы принимаем ванну? Может, она - принимает нас, нежно заключая наше тело и душу в свои объятья?
Обнимает так жарко и ласково, из-за спины, на ушко, нашёптывая что-то странное...

Колено торчит из белоснежных облаков пены острым крылом ангела... красота!
Закроешь глаза.. и словно проваливаешься в эту тёмную, округлую теплоту ощущений; сердце бьётся часто-часто, как у перепуганной птицы.
Показалось второе крыло...
А иногда ведь показываются и 3, 4... как у серафима. Правда, тогда ты уже не один. Но когда один, всё равно от всей этой размаянной нежности кажется, что вот сейчас появятся ещё два острых, сложенных крыла белых коленей.
Возьмёшь пену рукой и опустишь на колени: нежнейшее белое оперение... так наверное ангелы бреются.
По крайней мере, я уже брил в ванне свои 3 и 4 крылья чудесных белых ножек, шептал что-то нежное на ушко из-за спины.
А чем бреются ангелы? Наверное, бритвой Оккама... по ножкам, запястьям и горлышку.

Будучи студентом, я принимал однажды ванну.
Белая дверь нежно приоткрыта, как крыло потягивающегося ангела по утру - я был один.
Стало скучно.. ванна шептала мне что-то на ушко; я улыбнулся и взял с полочки пузырёк с марганцовкой.
Посыпал в воду... размешал. Как всё славно преобразилось!
Задремал в объятьях ванны. Правая рука свесилась вниз, почти как на картине Жака Давида - смерть Марата: прозрачные, алые веточки воды стекали по руке вниз.
Раньше времени пришла жена брата.
Заглянула в ванную... и вскрикнула, довольно жутко, увидев меня, обнажённого, в классической позе самоубийцы в кровавой воде.
Я тогда расстался с девушкой. Мою депрессию она видела, так что, повод был...

Но это было давно. Сейчас же, в ванне, я думал о своей странной истории на ЛЛ на роман Сильвии Плат (написанной до прочтения романа) и о ней самой.
Что я о ней знал? Историю её самоубийства: измена мужа, избиения, выкидыш... развод и депрессия
Оставила февральским утром записку соседу сверху, чтобы вызвал врача.
Не спеша, со знанием дела, обложила влажными тряпками края двери в комнате детей.
Пошла на кухню, открыла духовку... приняла снотворное и, засунув поглубже голову внутрь, включила газ.
Когда Нина Берберова уходила от поэта Ходасевича, облокотившись на дверь, он ей прошептал с едкой и грустной ухмылкой: может, газик включить?
Разумеется, это не очень хорошо с его стороны, но тут... крик, к тому же - напрямую, в сердце, уши и глаза любимой.
Хотя, тут больше потрясает бессознательное пророчество: будущая жена поэта, Ольга, погибнет в концлагере. Он сам - на операционном столе, с газом в своих лёгких.

Сильвия тоже кричала этой запиской.
Но её не услышали. Человека уже не было в мире, а его крик, на белой ладони листа, остался, словно неприкаянный призрак.
Этот крик должно быть часто потом скитался в том доме, пугая людей.
Он преследовал и её младшего сына, в 2009 г., в годовщину смерти матери, повесившегося ( перед смертью он мог вспоминать вполне определённые страницы романа Плат, и от этого безумно грустно, до мурашек).

Это была не первая попытка самоубийства Плат.
В юности она оставила записку матери: ушла гулять, буду нескоро.
Взяла снотворное и спустилась в подвал. Её искали долго...
В этой навязчивой, курсивной мысли о снотворном, сказалась мучительная мысль души... об отдыхе, сне безтревожном, лёгком, которого у неё не было при жизни.
Почти как у Лермонтова: Выхожу один я на дорогу...

Через некоторое время покончила с собой и любовница мужа - Ася, словно в злом зеркале вины: дала 4-летней дочке Шуре снотворного, включила газ, приняла сама снотворного и легла к ней в постель, обняла...
Представляете до какого пароксизма бреда и вины дошли эти мысли у несчастной женщины, сколько раз она переживала то, что и Плат в своём доме?
Как ей казалось, должно быть, что тряпки влажные, словно примочки бредящему больному, упали с дверей её детей... и они тоже умерли от газа.
Она тоже оказалась под этим стеклянным колпаком в извечной клаустрофобии сердца.
Одно из самых экзистенциальных самоубийств, к слову, в тональности Андрея Платонова: женщина сначала сделала аборт, а спустя время, покончила с собой: "убила" ребёнка ( себя) в себе; ребёнка ( себя) во вне - Шуру, и, наконец, себя обратившуюся в беспомощного ребёнка: совершенное самоубийство, тотальное отрицание себя.

Лежу в ванне, смотрю на свои нежно расставленные крылья колен... и думаю о Сильвии, как она винила мать, не смогшую спасти её отца: его нежелание лечиться было тоже своего рода самоубийством.
Забавно, что после его смерти, Сильвия, как и я после смерти отца, записала в своём дневнике: с этого момента я перестала разговаривать с богом.
Боже, сколько же детей перестали разговаривать с богом! Да от этой едкой, выпуклой тишины бог мог бы оглохнуть!Она винила отца в том... что он бросил её. Как одинаковы чувства детей...
И самое главное. Уже позже, Сильвия записала в дневнике: разрушить мир и себя... униженно вползти обратно в матку.

Только сейчас я понял, мучительно понял, что в этом её желании засунуть голову в духовку, было бессознательное желание раздавленного жизнью человека, со слезами на глазах, руках, касающихся пола... почти лёжа, как затравленный ребёнок, только что родившийся, родиться обратно, уйти в матку, заснуть там сном младенца, не слыша и не видя этот безумный мир, похожий на кошмар в чьём-то сне.
И что самое страшное, она может и не хотела глубоко засовывать голову... хотела, чтобы её спасли... но в последний момент, эта слепая конвульсия чувства побега из мира, желание прижаться к матери, простить её и себя, всех людей...
Наверное, пенка попала в глаза... заслезились.
Воспоминания нахлынули. Безумно грустно всё это. Захотелось с головой нырнуть, сползти в горячую ванну...
Со стороны - ровные облака пены и крылья, одни крылья колен... больше ничего, никого.

Часть 2

В первый раз пишу рецензию в ванне..
У меня есть странная привычка: залезая в горячую ванну, я не сразу ложусь в неё, а, становясь на колени, некоторое время смотрю на отражение своего лица на дне.
Тень лица, души, качнулась...
Чуть повернёшь голову, и лицо совсем другое, байроническое.
Повернёшь ещё чуток, и кажется, что это нежное лицо женщины...
Вот так сидишь как идиот в ванне, и поворачиваешь лицо по циферблату теней перевоплощений.
Самые разные времена и люди отражаются на дне ванны: вот это лицо на без десяти 12, похоже на уставшего кочегара во Франции 19 века.
Это лицо на без пяти минут 12, похоже на совсем юную девушку: тонкий носик, чудесное короткое каре каскадом волнующихся и непослушных волос.
Похоже на Сильвию Плат.

Она вроде писала дипломную по "Двойнику" Достоевского.
В романе эта тема - сквозная. Трагическая раздвоенность души...
Запоминаю это лицо Сильвии на дне моей ванны. Останавливаю время, закрывая глаза и ложась в ванну. Дремлю... Я - кочегар из 19 века... я - кленовое дерево в дождь... я - Сильвия Плат.
Я - стройная и высокая девушка, полная надежд на будущее.
Стажируюсь в каком-то Нью-Йоркском журнале с 11 девушками: моя мечта стать писательницей.
Чудесная взрослая жизнь в большом городе, чьи ночные огни хочется встряхнуть, как снег в рождественской игрушке: стеклянный шар с опрятно замершими деревьями, домиками, звёздами...
Все бегут куда-то среди тихого снега огней, улыбаются, счастливы... все знают, кто они и кем хотят быть. А я?

А если отодвинуть все эти лиловые шторки улыбок? Что за ними? Как за вечерними кулисами после представления: осунувшийся полумрак и оскалившиеся предметы, самые разные, глупые: так улыбается идиот, и непонятно сначала, он счастлив, или хочет заплакать?
Вот белые ножки подруг бегут по ступенькам ООН в алых туфельках. Они счастливы - перед ними распахнуты чудесные и далёкие страны.
А я закрываю на миг глаза и мне кажется, что это не ножки бегут по ступенькам, а стройные, белые пальцы ангела с лиловым лаком ноготков туфелек.
Рука ангела пробегает по тёмным ступенькам, словно по клавишам рояля.. но, странным образом, не раздаётся ни звука: внутри рояля что-то порвалось, умерло... перерезало жилы струн, а этого не замечают: разноязыкий, пёстрый шум голосов, пошлый смех и даже упавший с причёски мёртвый цветок, принимается всеми за чудесную мелодию: горшочек пустой головы, а не мелодия...

Как это лживо: учат языки, говорят с умным видом о политике, о мире во всём мире... но ведь они понимают друг друга не больше, чем мы - сорванный и кричащий ароматом цветок, или вон то сияние звезды.
Как идиоты бегают с умным видом по клавишам пустых ступенек и смеются... а скоро должны казнить на электрическом стуле супружескую пару Розенбергов ( русских шпионов: кстати, как её девичье имя? что-то зелёное, тихое... родное до боли)
Рояль похож на выброшенного на берег моря, кита, с грустно поднятым в небо чёрным крылом плавника.
Иногда я чувствую себя так же..

Была на лекции по химии.. это похоже на абсурд жизни. Красный мел крошится на доске гранулами марганцовки, смешиваясь с лучами вечерней зари за окном; в розовом растворе марганцовки, словно эмбрионы, плавают грустные человеческие лица-уродики с копчиками подбородков и волосатыми плечами.
Нежнейшие слова: воздух, серебро, дыхания цветов...оскопили до каких-то евнухов слов и понятий, загнанных в гетто науки и "истины": из-за прутьев таблиц, мелькают их бледные лица и пальцы..
А многим это нравится.
Смотрю на пробирки и грустные в них огоньки.
Закрываю глаза.. мне кажется, что в руке преподавателя зацвели дивные, голубые и алые цветы!
Эти нежные и пленные слова, у всех на глазах, совершили побег, и этого... никто не заметил! Милые... я вас не выдам!

Хочется убежать от всего этого бреда, от того, кем нас хотят видеть общество, родители, наши страхи и суррогаты надежд, превратив наши сердца в таких же израненных пленников.
Убежать бы в поле, броситься в пену цветов, как в ванне.
Лежишь в цветах, расправив руки крестом: между средним и указательным пальцами, стебель голубого цветка с приятно покалывающей упругостью склонился к ладони: нежнейшие стигматы неба.
Сердце кружится и бьётся во всех направлениях разом!

Ах, почему нельзя жить как сердце, сразу во всех направлениях!
Я хотела бы быть и писательницей, и каким-нибудь кочегаром во Франции, и лётчиком и русским поэтом... и даже вот этой синичкой на веточке клёна, похожей на тонкую, синюю венку у меня на запястье.
Моё сердце на веточке венки поёт у меня на запястье!
Качнуть бы эту веточку.. маленький надрезик.. и сердце свободно.
Да, я хотела бы стать русским поэтом... просто поэтом, переводчиком.
Но переводить не людей, их птичьи слова в никуда, а переводить звёзды, дождь в ноябре, цветы и пение птиц по утру..
Мне кажется, этого не хватает людям.
Природа уже давно нашла самые главные слова о мире и любви, человеке.. а мы её не понимаем... может, сейчас, вон та веточка клёна дрожит на синем ветру чудесным стихом, равным Шекспиру и Перси Шелли?
Вот переведу её.. протяну людям в ладонях белых страниц, и мир станет чуточку лучше.

Как славно птицы поют в тумане осенней листвы... жёлтом и алом.
Если представить, что птицы - это звёзды... Ах, карие, синие звёзды поют в этом нежном, лиственном космосе природы, осени!
Поют среди людей и цветов, среди дня, как и положено звёздам бессонным: если на цыпочках век приподняться над голубою землёй...
И почему в мире всё так разорвано, разлучено друг с другом?
Человек и звезда, перо поэта и птица, улыбка ребёнка и капля дождя на высоком листочке..
Если бы всё это безумие объединить, примирить... мне кажется, я тихо схожу с ума: я чувствую в себе эту разорванность что и в природе, эту муку природы измолвиться красотой, но... рифмы нужных слов и звуков, не нахожу.

Ночью лежала, не могла уснуть.
Смотрела на стрелки часов... если долго смотреть на часы ночью, то кажется, что время капает дождём, сначала медленно... кап, и на лужице тёмной твоих волос на подушке, разводные круги времени.
Вот уже всё тело чувствует эти круги: на запястьях, груди, висках... кап, кап.
Недавно отравилась крабами на одной "тайной вечеринке".
Подруга тоже отравилась: ничего так не сближает, как вместе проблеваться с близким человеком
Может это безумие, но меня уже давно преследуют эти химеры океана. У Достоевского ад - это пауки в тёмной баньке. А может...это просто крабы на пустой и душной вечеринке?
А возможно я отравилась икрой...
Икра - страшная, экзистенциальная вещь: массовая гробница нерождённых рыбок на одном бутерброде.
Мне тогда казалось, что меня стошнило вовсе не от икры... вроде, у Сартра, читала что-то похожее..
Да, словно душа не могла вынести этой вечно вращающейся по кругу лжи и безумия мира, и сердце закружилось.. и вытошнило.
Есть в тошноте что-то от менструации, этих фантомных болей выкидыша: мои губы желали разродиться каким-то нежным словом, красотой.. и вот.

После этого мне снилось, что зачать ребёнка, это физически невыносимое ощущение прикосновения безумия изнутри.
Ощущать в себе это холодное движение чужой мысли...
Да и в лишении девственности есть что-то самоубийства... бессмертного ангела.
Вот тебя полоснули белым пером лезвия по телу.. и по сложенным крыльям коленей потекла тёплая кровь.
Нет, мир может насиловать грубо, до крови и боли входить в человека, как мужчина...
Вот бы обезопасить себя, создать контрацепцию сердца.. выдуть сердце, ну, как выдувают горячее стекло делая вазу, чтобы ласковая красота мира, звёзд и людей, проникала в тебя без последствий.. чтобы звёзды, деревья, люди и стихи не разрывали тебя изнутри безумием своих мыслей, мыслей о мыслях!
А может, всего то и нужно.. чтобы рядом был тот, кто нежно подумал бы твою мысль и просто обнял тебя, приняв тебя такой, какая ты есть?

Была с моим парнем на родах не так давно.
Не понимаю, зачем мужья на это смотрят... им бы за руку держать любимую, быть у её лица, губами, сердцем.. а они.. не понимают они ничего: мужчины...
Женщина кричала и не могла родить. Ей сделали что-то вроде наркоза с газом... но она продолжала кричать, но иначе.. словно крик и боль распались на тёмную радугу звуков: тело кричало само по себе; душа и сознание - сами по себе, кричат на встречу друг другу... потом, соединились на миг, и кричат в разные стороны, словно бы из губ женщины стало расти и ветвится карее деревце боли.
Мне тогда подумалось, что если закричит ещё и ребёнок, я... сойду с ума: это деревце боли как бы отразится в реке, симметрично и страшно, с растушёвкой синей и лиственной ряби.
Женщина кричала снизу и сверху - повсюду, крик отражался от стен и окон, деревьев за окном... а потом женщина кричала только внизу. Её крик как бы отслоился от неё: предметность мира исчезла, а её отражение в реке ещё продолжает существовать зачем-то. И этот её алый звук взял на руки чужой человек... и она кричала и плакала у него на руках, и она же смотрела на себя, свой крик, со стороны, словно душа на оставленное ею тело.
Неужели к этому безумию все привыкли и не замечают его?

Женщина не могла родить.. и ей сделали в промежности надрез. Хлынула кровь..
Это стало для меня символом свободы и души, трагедии красоты в мире: как и многие люди, я не могла разродиться красотой, любовью, поэзией..
Казалось, что они больше меня, разрывают меня изнутри... и чтобы разродиться ими... нужно сделать вот такой же надрезик... на запястье.
Сложно быть женщиной в мире, где даже бог - мужчина.. да и рай с адом - тоже придуманы мужчинами.
Чтобы ощутить подлинную божественность и женственность мира, нужно.. выехать за город.
Всё это безумие давит на нас, женщин.
Вот и мне мой парень говорит: выйдешь замуж, родишь детей.. и перестанешь заниматься чепухой: стихи писать..

Перестать быть собой? Это же тот же выкидыш, только хуже: нравственная тошнота.
Тут поневоле сделаешься религиозной: я умерла, убила себя в себе и продолжаю смутно ощущать себя "оттуда". Сердце, словно ребёночка, закопали под кленовое деревце, и оно нежно слилось с природой, поёт листвой на ветру, птицами о чём-то грустит в окошко твоё: да от этого же можно сойти с ума!
Может, потому многие люди так счастливы... да что там люди, ангелы, боги и небо, потому и счастливы и не ведают боли, что им... сделали анестезию, как при родах, и теперь они не чувствуют ни боли мира, ни себя?

Да, я намеренно отказалась от этой анестезии, от лжи морали, долга, религии.. я хотела быть собой, чувствовать себя... в муках рождающееся сердце.
Но от этой застоявшейся боли я стала сходить с ума: словно лавина, боль и красота мира сорвались на меня от маленького крика: голубая тишина белого, как чистый лист, снега и звёзд надо мной.
Забавно всё это... как там у Достоевского? Если отвергаешь бога... сам становишься богом.
Может потому и наша тяга к богу, что мы смутно чувствуем, что вся эта грязь, безумие и боль мира свалится на нас, и мы её не выдержим, и для этого нам нужна несчастная жертва - бог?
А мы в уюте и тепле будем "переживать" за его мучениями... или мучениями поэтов, не важно.

Вам это покажется феминистическим бредом, но.. я стала как бы женщиной-Христом.
Интересно, как изменился бы мир, если бы Христом была женщина? Каким было бы искусство? Была бы инквизиция, войны, насилие?
Думаю, нет.. но мужской мир не готов к такому нежному богу.
Итак, в своём безумии я ощутила на запястьях своей судьбы.. стигматы Христа.
У меня было 11 подруг, моих нежных апостолов. 12-м был мой парень, который предал меня: 30 сребреников сменили
30 измен...
А потом были страсти Христовы... в женском евангелии они предстали не менее ужасными: изнасилование.
Изорванное чёрное платье, белые оскалы плоти из под него, белый крик плоти.. израненное лицо и руки, размётанные в стороны, как на кресте, прижатые... пригвождённые к земле и ночи мужскими пальцами, вонзившихся в них до крови.

Была и Голгофа. Я каталась с парнем на лыжах.
Голубая гора воздуха. прохладного дня.... я подвешена на подъёмнике... руки размётаны, древко креста сменило древко лыж, вертикально опущенных.. колени согнуты, чуть в сторону, как на картине Эль Греко. Голени перебиты...я сломала ногу.
А потом была смерть и сошествие в ад моей жизни.
Надгробный камень ночного и тяжёлого, как и полагается во время бессонницы, одеяла.

Я не могла уснуть неделю. Перестала есть, читать и писать: буквы превратились в нелепых чёрных муравьёв: холодок мурашек от чего-то ужасного на спине белой страниц.
Всё людские поступки, их счастье и горе, стали равно нелепы и грустны.
Не мылась неделю. Не мыла голову.. я запустила себя, умерла.
От платья был кисловато-сладкий запах... как от умерших, застоявшихся в стеклянной вазе, цветов.
Забавнее всего то, что я искала любовника с тем же усердием и азартом, что и средство, как покончить с собой: есть в этом что-то до безумия общее: пронзить себя.. впустить в себя мир, вздохнуть темнотой и затихнуть.

Стеклянные вращающиеся двери за моими плечами походили на крылья, с прозрачными, жёлто-карими кружочками отражённых человеческих лиц, словно глазков на крыльях у бабочки.
Я сходила с ума... сходила в ад: я и в аду была ангелом.
Что же ещё вам рассказать? Помню коридоры голубые боли, коридоры вечера..
Уютный кабинет психотерапевта: в нём не было окон.
Ах, если бы мой нежный и уставший мозг, хрупкий, как стекло, был завешен, заколочен... если бы в нём закрыли невыносимо яркие окошки осязаний: хочется темноты, тишины. хочется выспаться сердцем.

Комнатная тишина беременна усталыми, талыми звуками, тепло и робко доносящихся из-за закрытых окон.
Всё уже хорошо. Им не удалось меня сломить.
Смотрю на себя со стороны, с нежно накренившейся высоты: моё простёртое тело на больничной постели.. над ним что-то делают, пускают через него ток... а оно не хочет жить, оно вздрагивает как сердце или новорождённый ребёнок в смирительной рубашке пелёнок.

Пятящаяся рефлексия непорочного зачатия: нет бога, и меня ещё нет.
Время остановилось, смазалось.. как след помады на искривлённых болью губах.
Христос как бы экзистенциально живёт вспять, в своё отрицание: вот он на кресте среди облаков и неба... вот он уже захлёбывается в синих водах крещения... вот он ребёнок, играющий с птицами под тенистым деревом... а вот он младенец на руках у матери... тепло слит с её чревом и сердцем... какая полнота жизни, покой и защита от безумного мира!
Вот миг, когда бог был совершенен, незрим, ласково слит с телом женщины...

Я лежу в траве.. занимаюсь любовью с милым ангелом в очках, с цветами, солнцем, облаками..
Зелёная река тепло и больно входит в меня, зачиная меня. Голубая пуповина взгляда надо мной... я есть! Я буду!
Жаркая ванна... облачка пены, как в раю.
Мне кажется, что у меня вся душа сломана и я в гипсе этой пены.
Я, кажется, ещё жива... я - голубоглазый русский парень, поэт, переводчик... я, кленовое деревце за окном.
Синица поёт... счастливая.

Этот роман я читала уже несколько лет назад, он мне понравился тогда тоже, но ощущения были совсем иные. Сейчас я смогла немного по-другому прочувствовать всё написанное. Возможно, время, вероятно, опыт, а, скорее всего, сама жизнь немного подкорректировала восприятие.

Живёшь ты себе в удовольствие, покупаешь одежду, красишься, ходишь на свидания, учишься, работаешь. Живёшь и внезапно решаешь умереть. Перерезать вены, выпить таблетки, сделать петлю или пустить себе пулю. Это не попытка убежать, это обычное решение, равносильное ежедневному выбору между чаем и кофе, иначе ты просто задохнёшься под этим стеклянным колпаком.

Живёшь ты спокойно своей размеренной взрослой жизнью, работаешь в меру сил, стараешься соответствовать ожиданиям и требованиям общества, растишь детей, которые однажды совершают попытку суицида. Выходов у тебя не много. Всё в порядке и ты не плохая мать.

Живёшь ты себе, живёшь, цепляешься за жизнь и мечты, стараешься придумать себе цель в жизни, влюбляешься, дышишь, радуешься и грустишь. Но твой друг внезапно уходит из жизни.

Живёте вы все трое своей жизнью, живёте и внезапно оказываетесь под стеклянным колпаком, ограждающим от остальных. Вы закупорены в пустоте бытия. Погружены в существование и одиночество. Этот купол может опуститься и на тебя, и на мать, и на друга. Никто не защищен. Единственное, что остаётся тебе - стучать и ломиться в него, пытаясь разбить, не дать ничему ограничить свободный полет твоего гордого духа.

Итог: роман, который стоит читать только в определенные периоды жизни, лучше всего в те, когда ты сам как будто издалека смотришь на свою жизнь и на себя. Как будто со стороны. Как будто и не ты и как будто ты сам можешь разбить скорлупу. Как будто. Всегда так. Только похоже. Но у каждого своё.

Передо мной всплывало лицо моей матери — бледная и скорбная луна — в ее первый и последний визит в клинику с тех пор, как мне стукнуло двадцать. Дочь в сумасшедшем доме! Вот ведь как я ее опозорила. И все же она явно намеревалась простить меня.

— Мы с тобой начнем, Эстер, с того места, на котором остановились, — сказала она со своей нежнейшей, прямо-таки мученической улыбочкой. — И будем вести себя так, словно все это было только дурным сном.