Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников. Жизнь и гибель Николая Курбова. Рассказы

"Западноевропейский авангард принял машину как род новой, высшей Реальности, заместившей собой старую, – реальность Природы. Машина, вытесняющая природное, и есть ожидаемая, «обесчеловеченная» новая Природа. Что такое Революция, как не процесс творения новой Мегамашины?" Валерий Подорога

«Жизнь и гибель Николая Курбова» – полузабытый роман незабытого писателя. Илью Эренбурга помнят как публициста, очеркиста, поэта, автора романов, среди которых второй – про Курбова – кажется оставшимся где-то в своём времени и не пережившем его. Но это обманчивое впечатление, неверное ни формально, ни содержательно. Что касается формальной стороны дела, то книга не имеет никакого отношения к социалистическому реализму – это, скорее, что-то модернистски-авангардное; роман написан так, будто Эренбург находился под впечатлением от «Петербурга» Андрея Белого. Отсюда ритмичность и лаконичность, когда автор словно намеренно пропускает слова, чтобы сделать фразу жёстче и наполнить её непроговорённым смыслом. Здесь играют не только слова, но и паузы между ними. Поэтому роман короток, но сказано в нем много.

Не только о Николае Курбове, но и о человеке вообще, не только о революции, но о России. Россия в этой книге – не «потерянный рай», по которому в эмиграции тосковали Владимир Набоков и Иван Шмелёв. Тосковать здесь не по чему, тем более что Курбов не принадлежал к высоким сословиям, и реальность всю его короткую жизнь поворачивалась к нему неприглядной стороной. Родился он вне брака: его мать проиграл в карты проходимец, в которого та была влюблена. Невинность, мечты, восхищение, самоотверженная готовность спасти любимого от расплаты – первый шаг по кривой дорожке сделан с самыми благородными побуждениями. А затем – проституция ради сына и ранняя смерть от простуды – очередной клиент выгнал её голую на мороз. Потом мыканье сироты. В школе был на иждивении кожевника Власова, любившего учить жизни ремнём, тяжело и методично, в перерывах между чаем и целованиями ручки, как будто это единственное развлечение в мире смертельной скуки. И Курбов недоумевал – как же так, мир огромен и прекрасен, что же нужно было сделать с собой, чтобы запереться «на Полянке, за ватою окон, в квартире густо надышанной, с фикусом, с пуфом, с пудовым золотом риз, с толстым теленком Никитой и часами». И даже не мечтать вырваться.

Собственно, Николай тоже не мечтал вырваться. Уже в детстве к нему пришла идея о необходимости разрушения – нужно «корчевать жизнь», ведь нынешняя «Москва — один беспорядок, придется ломать, хотя ломать он не любит, придется: нужен для стройки пустырь». Знакомый мотив – разрушим до основания, а потом… А потом «четкий, продуманный рай». Продуманный на основе вычитанного из многочисленных книг по естествознанию, механике и прочим наукам, из философии, конечно, где во главу угла ставятся не иррациональные побуждения нерефлексирующих обывателей, не простые житейские радости, а рацио, объективированное знание, математика. Формула новой жизни, нового строения общества, вот что нужно. Формула, которая бы легла в основу новой машины, свободного от человеческих слабостей механизма.

Так в жизни Николая Курбова появилась Партия – сообщество людей со схожими конструктивистскими устремлениями, с отвращением к прошлому и настоящему и готовностью не просто принять будущее, а выстроить его на основе книжных формул. Для этого они отдавали всех себя, отвергали естественные человеческие слабости и мотивы, ничего «слишком человеческого» не должно остаться, чтобы машина не начала сбоить. Ведь человек – опасная и негодная деталь, где-то глубоко внутри бракованная, из мягкого металла, готового гнуться. Встретился один такой в Партии – ко всем относился со снисхождением, ни отругать как следует не мог, ни надавить. Жалеть людей, говорил, надо. Нет, возразил Курбов, никакой жалости, никакого снисхождения, только помощь в преодолении порочного естества. И когда тот вдумался в это и понял открывающиеся перспективы готовящегося расчеловечивания, взял и быстро умер. А как иначе, революция приближается, и не такие должны её делать, эти не смогут – согнутся в своей жалости под давлением среды. И он освободил дорогу другим.

Таким, как Курбов: «Иные слова его веселили: «святыня», «творец», «вдохновение»; он, повторяя их долго, по-детски смеялся. А после бежал к микроскопу и жадно взирал на миры. Под глазом как будто двери трещали. В каждой бактерии – знак бесконечности – билась восьмёрка. Или с готовальней. Чертил. Число обличалось, росло. Теоремы ясностью жгли детские щёки, и был он не гностик, не каббалист – влюбленный. Другие вздыхают: «Прекрасная Дама», туманы, и где-то в легчайшем эфире трепещет вырез нечаянный шеи. Была ему дамой машина, и нежно шептал он: «Динамо…»

Ну, что ж, не первый он такой: ещё за полвека до того были герои, смеющиеся над словом «святыня» и боготворящие микроскоп, в который заглядывали в поисках ответов на все загадки мироздания. И тут видно, как глубоко заблуждаются те, кто воспринимает Революцию как летний снег, поразивший русскую голову внезапной тяжестью. Какая уж тут внезапность, если эта нигилистическая линия русской культуры тянется из глубины прошлого, через позитивистов, социал-демократов, нигилистов, народников, народовольцев, марксистов, большевиков… Где-то линия тонка и прерывиста, проявляется лишь пунктиром, а где-то толста и выпукла. Курбов – логичный итог, последовательный и неизбежный. И не надо смущаться тем, что «эфиры» символизма и «машины» авангарда в поздней империи сосуществовали, победили-то всё равно вторые, ведь что может сделать эфир против машинной мощи?

Победили, и началось созидание. Сразу, не дожидаясь окончания Гражданской войны. Ведь кругом разруха, освобождённая стихия народного гнева, расхристанный мужик, машущий топором. Нужно поставить всех на места, разложить по полкам, приклеить свою бирку. Но главное – смонтировать новый механизм государственной власти. Эта машина огромна и сильна, и она уж точно на своём пути плохо различает мелкого человечка с его горестями и заботами. И человечек смотрит на неё и поражается размерам и неприступности, уповает на внимание машинистов, иногда даже бросает ей вызов, но не так чтоб совсем её разрушить… Ну, если только на время, а потом нужно собрать новую, как центр не только административный, но и символический, чтоб было видно до самых до окраин, и не расползлись эти окраины, и не утопли в самоволии, и верили в наказание, и смотрели в ту же сторону, что и перст указующий. Это – главная задача, а уж как машина будет называться и на каком топливе работать – вопрос не первой важности. Это только Курбов мог думать, что его машина – какая-то принципиально новая, но для мужика механика её работы во все времена была примерно схожей.

А были и такие, кто стремился использовать её в личных целях. Тем более что после полного разрушения прежней машины и при строительстве новой требовалось огромное количество «деталей». А таких, как Курбов, отрекшихся от личного во имя общественного и сознательно провозгласившего себя пресловутым «винтиком», было не так уж много: большинство из вновь прибывших в госструктуры о личном отнюдь не желали забывать. Тёплые местечки, пайки, жалованье и прочие «слишком человеческие» радости и при новой власти будоражили душу обывателя. И пока Курбов метался от одной новой структуры к другой, закрывал собой то и дело обнажающиеся фланги, пока, наконец, не добрался до самого ответственного направления – ЧК, оказалось, что обыватели уже заняли большую часть должностей и преспокойно живут своей маленькой жизнью. Причём в ЧК были и совсем вопиющие случаи: сюда пробрались откровенные бандиты и садисты, которым работа в органах казалась хорошим прикрытием, а то и вовсе поприщем, на котором они могли безнаказанно реализовывать свои садистские наклонности. В итоге «жажда пайка» оказалась меньшим из бед: куда хуже – сращение органов с криминалом, крышевание сомнительного предпринимательства, пытки и расправы с неугодными.

Курбов был нужен в качестве метлы, выметающей засорившиеся и порченые детали и узлы новой машины. В качестве не столько винтика, сколько механика-ремонтника. А тут ещё контрреволюционный заговор, организованный и спонсируемый из-за рубежа: по всей стране образуются «пятёрки», цель которых – убийство видных партийных функционеров. Пришлось искать способы внедриться туда, войти в плотное общение с недобитками прошлого. Первое неприятное открытие – они повсюду. «Корчевал жизнь», да не выкорчевал – человеческая природа не слишком-то поддавалась механизации. И сразу же открытие второе – он сам, оказывается, тоже далеко не из стали: влюбился. Причём не в кого-нибудь, а в девушку из «пятёрки», попавшую туда из каких-то смутных побуждений, в каком-то полубреду; девушку, у которой словно не было якоря в жизни, и её бросало из стороны в сторону. То в контрреволюционный заговор, а то уже в объятия Курбова. После чего задача устранения большевистской элиты как-то померкла и ушла на далёкий план. Что ж, и в этом механизме человек оказался слабым звеном. Внедрился к ним Курбов, а там уже всё как-то само собой развалилось.

Но и Курбов тоже разваливался: и эта деталь оказалась не без изъяна. А тут ещё и третье открытие: и сама государственная машина не собирается существовать по мёртвой формуле негибкого механизма, она меняется под воздействием мировой конъюнктуры. А конъюнктура неутешительна. Коммунизм-то должен был строиться в самой технологически передовой стране, где производственные силы развились настолько, что готовы революционизировать производственные отношения. Но Россия – не такая страна, и на революцию решились только потому, что момент был подходящий, а там уж уповали на мировую революцию, в горниле которой отставание «локомотива» будет преодолено. Однако мировая революция окончательно захлебнулась, и перед новой властью встала перспектива жить и развиваться в изоляции, стать островом в море скрипящих зубами империалистов, самостоятельно двигаться к должному уровню развития производительных сил. Ну, что, доктрину поправили, пришло время конкретных аспектов госполитики. В общем, объявили НЭП.

Курбов на том заседании в Кремле был мрачен. Что же это, откат назад? Опять пропустить вперёд ушлых дельцов, торгашей, всяких иных любителей прибыли и частной инициативы? Для чего? Отъесться, приодеться, приосаниться, чтоб пайки побольше, чтоб витрины полнее, чтобы дома тюль и ванная, а жене шубку справить. Вот тебе и формула коренного переустройства всей жизни, вот и позитивизм-нигилизм… Низкая природа отвоёвывает своё, теснит и давит сверхчеловеческое, плюёт в багровые горизонты сконструированного по марксовой формуле рая. «Цыплёнки тоже хочут жить»… Строчка из мерзкой песни, слышанной Курбовым в кабаке в исполнении пьяных жуликов, стала государственной политикой – «Новой экономической». Ну что ж, раз Партия решила, значит, надо. Кто он такой? Часть, не смеющая ставить себя выше целого. А по выходе из Кремля – любимая женщина. И вот сидят они на лавке, и сами собой дурные мысли: женимся, сын родится, и будем жить… Прямо как те цыплёнки, которые всегда чего-то «хочут», испытывая ненасытный зуд в паху.

Вскоре, после проведённой с ней ночи, пока она спит, Курбов стреляется. Революционная Мегамашина, должная заместить собой старую, природную машину, будет не такой, как он мечтал. Природа здесь, по-прежнему рядом, в подвале мыслей, в чулане снов, в прищуре взглядов, в двусмысленности слов и дел. Они, которые вокруг, не такие, как надо для Мегамашины, да и он, как оказалось, не такой – не железная негнущаяся деталь. Но и не цыплёнок. И он уходит, как тот, что всех жалел и не хотел жить в мире без жалости к слабой природе человека. Курбов нужен был для Революции, для разрушения, а теперь пусть приходят другие. В том числе его будущий сын, пока ещё сгусток природной материи. Может, когда-нибудь появится железная рука, которая всех их, вновь пришедших, вычистит и, на каждом шагу без жалости преодолевая Человека, направит Мегамашину к новым свершениям и победам. Может быть…

Велика и сложна ваша миссия - приучить человека  настолько к колодкам, чтобы они казались ему нежными объятиями матери... Нужно создать новый пафос для нового рабства.”

     “Французский скептицизм сквозь еврейскую иронию с русским нигилизмом в придачу” - так отозвался в своем дневнике Корней Чуковский о вышедшей в Петрограде в 1923 году книге Ильи Эренбурга “Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников”.

     Роман получился странным. Космополитичный, местами богохульный, но при этом изобилующий библейскими аллюзиями и религиозным пафосом. При всей своей неприкрытой антисоветскости, он почему-то нравился Ленину. Затем тридцать с лишним лет, пока у руля был Сталин, лежал в спецхране и не издавался. Написанный всего за месяц, непричесанный и какой-то дикий, он должен был бы стать, но не стал, настольной книгой любого, кто считает себя анархистом.

     Говорят, Ильф и Петров взяли для образа своего Остапа Бендера многое у Хуренито. Но великий провокатор в отличие от великого комбинатора алмазы в стульях не ищет. Его деятельность разворачивается на стыке, как сейчас принято говорить, перформативного искусства и интеллектуального троллинга. Он советует Папе Римскому совместить литургию и цирковое представление, в разгар первой мировой организовывает тонкую спекуляцию на патриотических настроениях граждан, художников ставит к станку и издает декреты, регулирующие деторождение.

     Трудно судить о профетических способностях Эренбурга: предсказаны ли в его романе нацизм, Холокост или атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, - не так существенно. Вот только сегодня такой зубастой прозы уже почти не пишут. То ли пророки в России притерпелись за последние годы к объятиям цензуры, то ли у интеллектуалов появилась аллергия на радиоактивную пыль, но что-то после канторовского "Учебника рисования" раскачивать лодку никто не отваживается. Портить отношения с начальством - последнее дело.

Состоялось мое первое знакомство с Ильей Эренбургом. Состоялось во многом благодаря судьбоносной для меня книге Дмитрия Быкова " Советская литература: краткий курс ". Ни в школе, ни дома мне об этом интереснейшем авторе – об Эренбурге - кажется, не говорили. Да я знать не знала, что есть такой писатель… М-да…

В каких необычайных похождениях и приключениях я поучаствовала с Хулио Хуренито и его учениками! Волшебная проза, волшебный язык. Сатира, ирония, а за ней – так задорно и весело о главном и грустном. Книгу, по моему разумению, можно почти всю разобрать на цитаты.

Что до сюжета, то название романа может ввести читателя в некоторое заблуждение. «Необычайные похождения…» - это не приключенческая литература, да и сюжета как такового в книге нет. Это иронично-философский труд о событиях нынешнего и будущего, о стремительном XX веке. Эренбургу приписывают потрясающую интуицию и чуткость в плане исторических событий. Честно говоря, с этой точки зрения рассматривать книгу мне не очень нравится. Возможно вследствие своей половой принадлежности мне хочется думать не о столь глобальном, а о впечатлениях и мыслях, возникших при прочтении книги (о движениях души, так сказать).

Повторюсь, фантастический язык повествования. Тут можно провести параллели – "Поправка-22" , "Бойня номер пять" , "Мастер и Маргарита" и, похоже, Остап Бендер (он, кажется, тоже провокатором был). Но это все было позднее...

А как интеллигентен Эренбург в своей прозе:

"Родимое пятно на его теле ниже спины являлось знаком…".

"...к собору подводили белого быка, на котором восседал некий субъект, в панцире, лицом к хвосту… "

А вот небольшой отрывочек из книги, который, имхо, сразу иллюстрирует, каким славным языком написана книга:

По-моему, очень живописно и емко. Портрет героя, «показательного русского интеллигента», так и встает перед глазами.

Путешествуя по миру вместе с героями романа, очень явственно представлялись страны и континенты, атмосфера автором создана удивительно просто, какими-то несколькими короткими предложениями. Ни пространных описаний, ни подробных деталей – а ты уже с Хулио Хуренито в солнечной Италии, с Эренбургом – в неповторимом Париже или сырой России. Удивительно!
В основе же своей книга – это набор небольших историй, вплетенных в общую канву повествования. Главное же – рассуждения и отношение к событиям или укладу жизни. Весьма увлекательное путешествие в мысли ярких и разных типажей - в глубокие мысли автора.

И все же Эренбург какой-то совсем не советский писатель, как мне показалось. Какой-то уж очень он европеец. Может, это ощущение меня и подкупило. Что ж, думаю в ближайшее время замахнусь на "Люди, годы, жизнь" . Полюбился мне Эренбург!

И судя по всему, Быков прав: Эренбург мало читается в нынешнее время, он несправедливо забыт. Очень и очень зря!

Настольная книга анархиствующего индивидуалиста.

Эренбург завещал сие произведение душам отчаявшимся, тем, кто гол как сокол, у кого гроша ломаного за душой нет, кто не верит ни в кого, кто не ждет от жизни подачек, любви и телячьих нежностей. Писатель создал этот роман как будто под диктовку, но не высших сил, а своего сердца, сочащегося кровавой ненавистью к миру и истинной любовью к себе подобным.
Хулио Хуренито ( его образ Эренбург списал с Диего Риверы), собирает вокруг себя учеников – калейдоскоп всех типов, населяющих земли греха и ужаса. Здесь и американский коммерсант, денежный мешок, готовый купить всех и вся, напыщенный французский аристократ, итальянский бездельник и бродяга, русский мистический социалист, угнетенный чернокожий раб из Сенегала, и сам Эренбург, гой, представитель племени, которое тогда рождалось не под звездой Давида, но для мук и изгнания.
Хуренито-провокатор и вместе со своими учениками вскрывает ложь религии, видит кошмар и абсурд первой мировой войны, бесцельность и бессмысленность торговли и накопления капитала, жадность и глупость европейцев, кромешную тьму жизни всего человечества.
Не увидев ничего хорошего на западе, честная компания на беду свою отправляется в страну победившего социализма. Но и здесь люди, получающие скудные пайки с пшеном, мороженными фруктами, пьющие морковный чай, голодные и злые - несчастливы. Власть и здесь остается властью, ослепляющей, убивающей всех тех, кто не согласен идти в ногу с правящим классом. Вчерашний пролетарий-арестант, сегодня – заседает в кремле, строчит на машинке приказы, спешит на работу с папкой прошитых дел, а у самого за спиной браунинг – разрешающий казнить по велению сердца. Хуренито и его учеников не хотят понять и здесь, его идеи слишком радикальны – уничтожить искусство, мораль, семью и здесь не хотят, ложь остается ложью, граждане ищут твердую руку, хотят не только пряников, но и кнута. Жизнь абсурдна и Хуренито убивают из-за сапогов. Хуренито погибает и оставляет свои мысли Эренбургу – который, подобно визионеру, в 21 году предсказывает и фашизм, и предстоящий хаос глобального мира и всю бессмысленность «цивилизации», идущей по дороге в никуда, где богатые обжираются за счет бедных, где добро – это жуткая фикция, не имеющая никакого смысла. Читайте эту великую книгу!

Попалось мне как-то в неглянцевом журнальчике интервью с Сергеем Шнуровым (все в курсе, что за внешностью алкоголика, хулигана и тунеядца прячется типичный питерский интеллигент?). Он поведал о своей любимой книге, которую периодически перечитывает, по новым замеченным деталям и нюансам впечатлений определяя изменения в себе. Мне стало любопытно почитать эту книгу. Так я открыла для себя Илью Эренбурга.

Философский трактат, политическая сатира, панорама летящего ко всем чертям ещё нового XX века, невероятные пророчества. Это надо читать снова и снова, понять умом, измерить аршином, потому что верить в это просто невозможно.

Эренбург, похоже, один из тех авторов, которые мне на душу не ложатся. Красивые шарики, блестящие - но не радуют. Здесь ситуация осложнилась тем, что это еще и немножно плутовской роман - а я их не слишком люблю. Вот и здесь ни один герой мне не полюбился. Да, герои получились занимательные, образы интересные (за редким исключением). Понятно, что много сатиры и на типажи, и на события, и на время специфическое. Но понять - еще не значит полюбить, увы. Хотелось просто дочитать книгу до конца и наконец-то ее отложить. Не уверена, есть ли смысл продолжать знакомство с творчеством Эренбурга. Возможно, есть смысл взяться как-то за "Люди, годы, жизнь", несмотря на ее кирпичность. Возможно, книга воспоминаний пойдет веселее, чем художественная проза, с которой, наверное, стоит заканчивать.

Это действительно сложная для понимания книга. Сложная не потому что изобилует философскими притчами и неизвестными словами — потому что это тончайшая сатира предвоенных и военных времен (речь идет о WWI), сарказм и, казалось бы, аллегории сумасшедшего. Но описание происходящего захватывает воображение. То, что делают герои, одновременно не вяжется с реальностью, кажется бредовым, но в то же время ничего лучшего и придумать нельзя. То время только и можно было пережить в качестве буйно помешанного, чтобы не страдать от осознания того, как все вокруг меняется, как нечеловечно ведут себя люди по отношению к другим, и как каждый новый день с непрекращающимися изменениями всё меньше напоминает стабильное прошлое. Это книга контрастов благодаря нескольким действующим лицам и многим местам их обитания. И если кто-то думал, что у абсурдности бывает лишь один цвет, то он ошибался.

Я прочитал эту книгу, как я думаю и многие, много раз слышав о ней в литературных лекциях Дмитрия Быкова. Быков считает этот роман предшественником книг Ильфа и Петрова об Остапе Бендере, называет недооцененным плутовским романом и выдает прочие пробуждающие читательский интерес эпитеты. После всех этих упоминаний, я, как большой любитель "Двенадцати стульев" и "Золотого теленка", посчитал себя обязанным когда-нибудь прочитать и про Хулио Хуренито. И вот наконец мои руки дотянулись до данной книги.

Скажу сразу, что роман меня расстроил, но все же давайте по порядку. "Необычайные похождения ..." для меня были какой-то смесью "Золотого теленка", "Похождений бравого солдата Швейка" и "Так говорил Заратустра", вот только Эренбург как будто собрал в одном произведении все худшее из вышеназванных книг (часть из которых к тому моменту даже не вышла). Читать это было довольно муторно и ни разу не увлекательно. Прежде всего в этом виноват сюжет. У героев нет никакой цели, они куда-то едут вместе, потом куда-то все разбредаются, потом собираются вместе то в России, то в разных уголках Европы. Сами герои довольно карикатурны и кроме фигуры Хуренито прописаны очень слабо и довольно крупными мазками. Сравнивать эту ораву совершенно несимпатичных людей с Паниковским и Балагановым даже не имеет смысла.

Перейдем к авторскому слогу и юмору. Хотя роман и написан в явно сатирическом ключе, но моментов где можно посмеяться, мне найти не удалось. Эренбург пишет витиевато, с бесконечными оговорками и замечаниями, которые по его мнению должны быть остроумными, но мне они таковыми не кажутся. Для меня в его слоге скорее прослеживается авторское самолюбование. Да, здесь довольно много различных аллюзий, наверняка не все из которых у меня получилось понять. Но сам факт высмеивания какого-либо явления или персонажа еще не делает книгу смешной.

В общем, если Ильф и Петров и вдохновлялись Хулио Хуренито при создании Остапа Бендера, то делали они это с явным пониманием того, что нужно улучшить, чтобы книга была интересна читателям. Образ трикстера мог бы быть интересен, если бы к нему была добавлена какая-то цель, мотивация, забавные второстепенные персонажи. К сожалению, всего этого в книге нет и потому надежды, что передо мной забытый брильянт русской приключенческой литературы, не оправдались.

Наверное, для своего времени это было хорошо и свежо: переложить европейско-российские реалии первой четверти 20 века на сюжетные конструкции, созданные Рабле, Свифтом и Вольтером.
Да, ироничный взгляд на буржуазную Европу и революционную Россию (с равной отстранённостью от обеих) нетипичен для тогдашней русской литературы. Да, автор сделал несколько сбывшихся предсказаний (типа оружия массового уничтожения и Холокоста).
Но всё это не решало главной для меня проблемы: это было не слишком смешно и почти неинтересно читать.
Роман, на мой взгляд, попросту устарел.

Прочитал по совету одной из участниц этого ресурса.

Целые абзацы как острым лезвием режут то, что мы называем душой. И это не просто цинизм (как у Буковски) или горький сарказм (как у многих прекрасных писателей), это именно те «проклятые вопросы», заострённые до максимума.

Итак, затравка ясна: по мнению Хулио Хуренито (на самом деле – отрицательного персонажа, как убедиться вдумчивый читатель) нет ни «добра», ни «зла» (привет В.Пелевину с его «дзеном для всех»), а раз так, то этот не правильный, жестокий, глупый и пошлый мир надо взорвать в прямом и переносном смысле слова. Автор тут явно иронизирует, ибо если нет объективных критерием «добра» и «зла» то, почему, собственно, мир надо взрывать ?

На протяжении всей книги Эренбург идёт за Учителем, разделяя его анархический угар, но вдумчивый читатель легко угадает в этом не только печальную иронию но и откровенный стёб над «новыми хозяевами жизни», их мировоззрением и покажет, к какой катастрофе это приведет (да, произведение оказалось пророческим).
Достанется, конечно, и русской интеллигенции, за которую будет отдуваться Алексей Спиридоныч.
А что же сам автор? А автор через всё произведение пронесёт вопль своей души:

Как это перекликается со словами из песни В.Цоя:

Если есть тьма, должен быть свет.

Персонажи выписаны очень колоритно, хотя и гротескно. Что ж, тем лучше. Чтобы не перегружать рецензию не буду описывать каждого отдельно, да это и не нужно, лучше и интереснее прочитать само произведение. Укажу лишь на образ, реально встречавшийся в жизни. Да, я про мистера Куля, с его главным оружием: долларами и Библией. Эдакий проповедник – бизнесмен.

Ну, теперь то всё подправлено!:)

А начиналось с продвижения презервативов:

Обязать всех содержательниц публичных домов поставить в заведениях автоматы с необходимыми для гигиены принадлежностями. На пакетах должно быть напечатано: «Милый друг, не забывай о своей чистой и невинной невесте». Эти аппараты ,по словам мистера Куля, были делом весьма доходным, ибо, обходясь в триста франков, они приносили в среднем в месяц до тысячи франков чистой прибыли.

Следующее предложение Куля реализовано Голливудом и современными торговыми центрами с кинотеатрами:

Подобных цинично-смешных моментов, а также саркастических характеристик иных учеников Хуренито очень много в книге и будет не правильным, если начну их цитировать. Лучше почитать книгу и насладиться.

Но кто же такой, этот Хулио Хуренито – антихрист, собирающий своих апостолов по принципу один другого мерзостнее? Нет, ведь среди учеников и чистый душой дикарь Айша, и пофигист (в душе очень добрый) Эрколе Бамбучи, и метущийся интеллигент Алексей Спиридоныч, да и сам сомневающийся, вечно трясущийся от страха, но, тем не менее, жаждущий правды Илья Эренбург.

Скорее этот мексиканец с именем, напоминающим неприличное слово – некий образ эпохи, её дух, увлекающий и обольщающий благородных и убогих, и сирых и богатых, но портящий всех.
Что произошло от реализации отдельных «рацпредложений» Хулио Хуренито мы все знаем. Даже до сих пор выдыхаем.

Как же противостоять этому, ведь одним он отрывает прекрасные коммерческие возможности, других прельщает «срывом покровов» с вечных тайн, третьих одурманивает возможностью власти (кто был никем, тот станет всем)?

Не буду раскрывать содержание книги, но скажу, что очень актуальным и действенным является совет Иосифа Бродского: «Надёжная защита от Зла – это предельный индивидуализм». И ещё, из его нобелевской речи:
«Я совершено убеждён, что над человеком, читающим стихи, труднее восторжествовать, чем над тем, кто их не читает».

Как это контрастирует с эренбургским:

Собственно, зачем же, кроме получения удовольствия от сарказма и циничности, читать эту книгу?
Чтобы защитить себя и близких от мистеров кулей, месью дэле, шмидтов и всяких хулио… и при этом не пнуть, походя, своеобразных бамбучей и айш, а Алексею Спиридонычу помочь, по-человечески:).
Да, самое главное, не превратиться в Эренбурга-героя книги, так самоотверженно внимающему встреченному хулио

Ведь написанное в «Необычайных похождениях…» к сожалению актуально и сегодня.